Trigger of a gun

Он выбегает на парковку, застав такую очевидную и ожидаемую картину: Осаму сидит за рулем машины и открывает рот, явно подпевая музыке, которую успел подрубить. Чуя не может сдержать улыбки. Он подходит к двери своего авто и стучит по окну. Осаму опускает стекло и теперь Чуя может слышать, что конкретно этот неадеват поёт во весь голос: Arctic monkeys — I wanna be yours. Еще выдавливает голос на высокий лад, почти стонет с шакальным скрипом каждое слово, передразнивая шляпника. — Может, откроешь мою блять машину? Осаму не отвечает, врубив громкость на максимум. Кажется, из больничных окон на них начали кричать. Чуя начинает психовать, просит его прекратить, но тот не прекращает и продолжает петь. В какой-то момент Дазай устает выдваливать голос и поёт хрипло, даже красиво, если бы не сам текст песни, Чуя, может, даже не обратил бы на это внимания: слишком сильный акцент и более старательно Дазай поёт только одну строчку, буквально на пару секунд, определенно заигрывая:

«I wanna be yours…»

Чуя смеется, пока Дазай наконец убавляет громкость и слишком сильно задерживает взгляд на румянце рыжего. — Ну что, я похож на рыжую триннадцатилетнюю фанатку Арктик Манкейс? — Он открывает Чуе дверь, а сам по-хозяйски перебирается на пассажирское сидение через панель. Чуя, смиренно вздыхая, садится в машину. — Ну, учитывая то, что знаешь всю песню наизусть, могу отдать тебе должное: ты явно готовился к своему перфомансу. А еще ты эйджист. — Он проверяет, ничего ли тот не поломал и все ли на месте и закрывает дверь, на панели переключая музыку. — Это просто самая популярная их песня. — Осаму закидывает ноги на над бардачком, за что Чуя бьет его по коленке: — АХУЕЛ СОВСЕМ? А НУ УБЕРИ! Осаму закатывает глаза и убирает ноги. — Ладно… ну че, поехали? — Если бы не его величавый рост и мужественная, сексуальная фигура, которую даже под бинтами, больничной футболкой и шортами только слепой не разглядит, сейчас он выглядит как неумолимый ребенок. — Пф, размечтался. Просто посидим в машине. Бензин еще на суицидальный кусок марли тратить. — Не-е-е-ет — Он поверженно опускает голову, захныкав. Чуя включает музыку погромче: это Type o negative — I don’t wanna be me. Дазай делает вид, что обижен, но его нога трясется в такт музыке. Теперь уже Чуя подтанцовывает, достав из отсека темные очки и нацепив на себя. Он взял свой телефон и делает вид, что это микрофон. Дазай подпевает, открывая бардачок. Чуя и не замечает до тех пор, пока Дазай не достаёт оттуда походный нож-органайзер, повертев его в руках. Чуя заметил это и почему-то испугался, сделав музыку потише. — Ты опять роешься в моих вещах? — Ага. — Бессовестно заключает он, кладя нож на место и переводя взгляд на Чую. «Что у него под бинтами? Он режется?» — Че уставился? Включай музыку Давай. — Он крутит бегунок на панели и включает звук на максимум. Они танцуют и поют до конца трека. Поболтали о музыке еще немного, посмеялись, а спустя полчаса Чуя почувствовал резкую усталость. — Ну чё, я поеду наверное… завтра на работу. — Ладно… — Дазай совсем незаметно погрустнел, скрывая за улыбкой перемену в настроении. — Тебя… кхм, извини за личный вопрос, но тебя никто не навещал кроме меня? Осаму безразлично поджимает губы, перед тем как ответить: — Не-а. На сердце потяжелело. Чуя определенно не хочет задавать следующий вопрос, но делает это, ведомый взявшейся изниоткуда решимостью: — У тебя… есть родные? — Отец. Он хмурый и важный дядька. Из тех людей, кто звонит сыну раз в год по тупому поводу и ради своей выгоды. Он даже не в курсе, что я в больнице. Накахара пересекается взглядом с Дазаем: только заглянув глубоко в омут карих глаз, можно разглядеть отблески тоски. — Да ладно, я не жалуюсь. Я даже не ношу его фамилию. Поменял на мамину. — А какая она была? — Мама? Я был очень маленький, когда она… — Блин, Дазай, я про фамилию… Но если тебе комфортно, то расскажи про маму. — Чуя закусывает губу, поражаясь тому, на какие интимные темы он разговаривает с еще совсем недавно самым раздражающим человеком на свете. — А… Осаму Мори. Даже не звучит. — Он усмехается, сползая по сидению ниже и развалившись поудобнее. — Мама умерла, когда мне было четыре. Всё, что я помню, это как она кричала на отца и постоянно истерила. Мне не грустно, не переживай. Я отношусь к этому как к должному. — Осаму улыбается, кажется, даже искренне. Чуя вздыхает, тоже развалившись в кресле и уставившись в окно. — Мой отец был мудаком. Он довел мать до сердечного приступа, пока она была беременна младшей сестрой. Это чудо, что она смогла выносить здорового ребенка, но теперь… сам знаешь, что у неё со здоровьем. — Он бил её? — Осаму смотрит вникуда, облокотившись на подлокотник и подперев щеку ладонью. — Да. — Чуя глотает ком в горое, стараясь не погружаться в болезненные воспоминания детства. — Вот это реально пиздец. — Осаму вздыхает, — Только её бил? — Если бы не такое искреннее спокойствие, неравнодушие, понимание и безопасность, которые Дазай излучал сейчас, Чуя не стал бы говорить о таком, но он спокойно отвечает: — Мне прилетало, когда я защищал маму. Ничего серьёзного. — Не преуменьшай. Это очень серьёзно. — Дазай поворачивается к нему, они встречаются взглядами. Такими теплыми, тоскующими и одинокими взглядами. Это интимнее чем секс — вот так раскаиваться о своей нелегкой судьбинушке друг перед другом. Чуя вздыхает, немного задумавшись, затем заключает: — Значит, мы оба одиночки с детсткими травмами, которые любят Type o negative. Осаму искренне улыбается. Чуя готов поклясться, что бинтованному тоже приятно разделять с ним такой момент. — И Arctic monkeys. — Дазай улыбается так тепло, что в груди что-то щелкает. — Ты же ненавидишь их. — Дай сюда телефон. — Он забирает его мобильник, подключенный к динамикам машины, включив трек. — Вот эта мне нравится. Играет “Why’d you only call me when you high?”. Чуя не может сдержать улыбки. — Почему ты тогда стебал меня? — Чуя начинает качать головой в такт музыке. — Мне же нужно было как-то начать с тобой диалог. — Осаму улыбается так кокетливо, врубая музыку на полную и выскакивая из машины. Пока Накахара тормозит, Дазай оббегает тачку, открывает водительскую дверь и протягивает Чуе руку. — Разрешите пригласить. Чуя чувствует себя героиней хреновой романтической комедии, краснея и робко протягивая руку. Он поднимается с помощью Дазая. Двери нараспашку, музыка долбит на всю улицу, но сейчас ему плевать: Дазай приобнял его за талию и притянул к себе, сложив их ладони и раскачиваясь из стороны в сторону. Он подпевает музыке совсем тихо басом, рыжий невольно заслушивается.

Now, it's three in the mornin'

And I'm tryna' change your mind

Left you multiple missed calls

And to my message, you reply

"Why'd you only call me when you're high?"

"Hi, why'd you only call me when you're high?"

Музыку начал перекрикивать звук полицейской сирены. Естественно, на них вызывали полицию. Дазай нехотя отпускает Чую, быстро выключает музыку и запрыгивает в машину. Чуя смотрит на него в недоумении. — У тебя есть удостоверение с собой? — Осаму смотрит на него встревоженно и машет рукой, мол, садись в машину. — Да, но думаю, что сейчас оно сыграет против нас. — Чуя стоит как вкопанный, когда полицейские уже подъезжают. Если они сейчас попадутся, их обоих могут уволить, потому что любая судимость — даже административная — для полицейского, это табу. Накахара опянел на крыльях любви или просто окончательно сошел с ума, но он делает то, от чего охренел даже Дазай: давит на газ и выезжает дворами на полной скорости на главную дорогу. — ТЫ ЕБУ ДАЛ, ПОЛТОРАШКА? — Дазай даже пристегивается, наверное, впервые в жизни. Он кричит, но ужас на его лице постепенно сменяется улыбкой. — Если меня уволят из-за тебя, ты оплатишь операцию моей маме, ясно? — Он сжимает руль, не давая себе никакого отчета в действиях. — Забились! — Он улыбается, снова включив песню на максимум. — Я всегда добиваюсь чего хочу, Накахара Чуя! — Он злорадно смеётся, — Мы едем ночью по городу, сбежав из больницы, а ты добавил к этому всему побег от ментов! Ты меня переплюнул! — Дазай радостно кричит во весь голос. Чуя нахмурился. «Во что я, блять, влип…» Но мельком взглянув на Дазая, который поёт во всё горло, радостно хохочет и смотрит на огни ночного города, пролетающие мимо со скоростью сто восемьдесят километров в час, он прилагает огромные усилия, чтобы сдержать улыбку (не справляется).

***

Чуя мысленно благодарит всевышнего, в существование которого не верит, за то, что сегодня выходной. Вот бы он сейчас припух после таких ночных приключений сидеть в офисе. Они катались до пяти утра, а когда были уверены, что оторвались от погони, он отвёз Осаму домой. Чуя заваривает чай вместо тошнотного кофе и смотрит в одну точку, задумавшись. Если раннее его мысли были заполнены догадками и теориями по поводу дела «Кукловода», то сейчас из его головы не вылезает одна очень надоедливая бинтованная шпала, из-за которой он чуть не лишился работы сегодня ночью. Все выходные они с Дазаем не видятся, но без конца переписываются. О том, о сём, о угарной новой фотографии Куникиды. Они определенно стали ближе после пятничной ночи. Чуя сосредотачивается на том, чтобы восстановиться за эти два дня как следует и взять быка за рога, когда он выйдет на работу: медлить больше нельзя. Маме все хуже, и он должен скорее разобраться со всем этим дерьмом. Тем более, что Дазай собирается выйти на работу в понедельник, что почему-то немного снимает напряжение с плеч Чуи. Дело должно быть раскрыто до нового года, у него осталось чуть больше, чем полтора месяца. «Давай, Накахара, поднажми. Потом будешь со спокойной душой думать о том, как твой напарник чертовски привлекателен.»