в драгоценном плену заблуждения

зонтик стоит, не говоря ни слова — искажённый ужасом разочарования взгляд направлен вверх, а холодные руки сжимают генератор, будто цепляясь за единственное доказательство его силы. приглушённый шум проливного дождя спасает зонтика от тяготящей тишины, повисшей в зале после его прихода; даёт возможность отвлечься на отдалённые раскаты грома, чтобы не думать о мрачном, презрительном взгляде первого министра. алебард молчаливо выжидает, изучая поникшую фигуру перед собой: насквозь промокший, скованный страхом и стыдом, зонтик предстаёт перед ним во всей красоте своей слабости. — а я говорил. увидев изуродованный синяком глаз, алебард сразу всё понял: вернувшийся с очередной прогулки зонтик наконец столкнулся с тем, с чем рано или поздно должен был — с уродством душ его творений, жестокостью и опасностью их мира. это определённо преподаст доверчивому правителю должный урок. уберёт его с пути и позволит алебарду бережно закрыть ему глаза, снять бремя заботы и сострадания с его хрупких плеч. зонтик не сразу находит силы ответить. — я не думал, что такое может случиться! они… они сделали это потому, что я не стоял на коленях при молитве великому зонтику, — правитель с неприязнью морщится. — кем они меня представляют? неужели им кажется, что я этого хочу? алебард умело скрывает насмешливую улыбку, лишь на мгновение коснувшуюся его губ. поистине забавно: бог его мира не признаёт собственное величие, пугается отражения своего истинного могущества в глазах подданных. — я говорил, что это плохая идея. ваше место здесь, в замке; вы — их божество, так оставайтесь им. позвольте мне заниматься грязной работой. зонтик опускает глаза, чувствуя, как к ним неумолимо подступают слёзы. когда чистосердечная любовь зонтопийцев к своему создателю превратилась в это? с каких пор народ готов бросаться с кулаками на любого, кто едва заденет их несокрушимые идеалы? разве он может позволить себе прятаться дальше, пока его сущность попросту извращают, оставляя истину безоружной перед вездесущим взглядом трёхглазых статуй? разрушительная сила человеческого обожания низверглась на зонтика, сбивая его с толку и одновременно подводя к очевидному, но непростому решению. — благополучие зонтопии — это моя работа, — твёрдость его слов нарушает предательски дрогнувший голос. чувство обиды, перемешанное со страхом, заставляет сердце болезненно сжиматься, и по щеке стекает слеза. алебард замечает. он всегда замечает, но сострадание нужно заслужить, поэтому высокая фигура остаётся неподвижной, равнодушно глядя на очередное проявление уязвимости. — и сейчас её благополучию угрожает моя скрытность. — зонтик выдерживает неуверенную паузу, не осмеливаясь посмотреть на первого министра. он спешит оправдаться, доказать, что ещё может принимать важные решения, — всё стало таким сложным! они заблуждаются. очень сильно заблуждаются… народ достоин знать, кто я такой, понимаешь? алебард хмурится, подбирая слова протеста. глупый, глупый зонтик. этот опрометчивый порыв искренности будет стоить первому министру бесконечных трудов, ведь искусно выстроенный образ величественного покровителя рухнет в один миг: перед зонтопийцами окажется неокрепший, наивный, не в меру мягкосердечный мальчишка, вовсе не внушающий благоговейный страх. нельзя этого допустить. — это исключено, господин зонтик. возвышенность вашей персоны… — я не хочу никакой возвышенности! они совсем помешались! — зонтик сильнее сжимает генератор, снова поднимая взгляд. — все увидят, что я такой же, как остальные, и… — и что тогда? кто будет их авторитетом? неужели вы считаете, что народ не возмутится такому чудовищному несоответствию? — алебард замечает, как уверенность покидает правителя, и снова сдерживает самодовольную ухмылку. — насколько я помню, так называемая скрытность была именно вашей идеей. укоризненное напоминание заставляет зонтика притихнуть: удушающее чувство вины не даёт сказать и слова. — разве у вашего решения не было причин? — вкрадчиво продолжает алебард, со всей внимательностью наблюдая за эмоциями собеседника. слегка нахмуренные брови, отведённый в сторону взгляд и напряжённые скулы предупреждают: одно неверное слово, и драгоценное доверие будет утрачено. — к тому же, вам не кажется жестоким вдруг переменить мировоззрение народа? всё, во что они верили, окажется выдумкой… ваше слово — закон, разумеется, — он должен ощутить контроль, подумать, что принял решение сам, — а я просто делюсь размышлениями. — ты прав, — после кратковременной паузы отвечает зонтик, отбрасывая ненужные сомнения. — но... может быть, нам стоит смягчить их настрой? алебард незамедлительно кивает: всё, что пожелаете, ведь вы уже сделали верный выбор. — безусловно, господин зонтик. я сделаю упор на милосердие в своих проповедях. впервые за их разговор на лице правителя появляется слабая улыбка. — спасибо. правда спасибо, я очень ценю твою помощь, — благодарный, но по-прежнему печальный голос. алебард снисходительно улыбается в ответ и осторожно касается чужого плеча. — нужно обработать ваш ушиб, — с непривычной мягкостью говорит он, награждая зонтика крупицами долгожданной нежности. — позвольте мне этим заняться. дождь наконец затихает, но теперь тишина дарит правителю зыбкое ощущение спокойствия.