Сразу три.

Хён — три буквы, а сколько смысла. Именно Хван Хёнджин придаёт этому обращению столько красок. Простонать, прошептать, капризно протянуть, заставить любовника закусить губу от нахлынувшей волны острого удовольствия в паху, когда живот сводит, а в голове лишь картинка, где младший закатывает глаза и приоткрывает сочные губы. Хёнджин ненасытный, ему мало одного.

Первый

Добрая половина концерта позади, все нормально так выдохлись, но, к счастью, есть небольшой перерыв на переодевание и отдых. Мемберы заменяют друг друга: пока пара человек на сцене, остальные уходят за кулисы, и вот в какой-то момент Минхо остаётся наедине с Хёнджином. Они в самой задней части сцены, по центру, но их не видно за ширмой, которая в скором времени должна раздвинуться, являя айдолов фанатам. «Готовность пять минут», — сообщает им стафф из-за кулис и быстро убегает по делам, оставляя их. Камер здесь нет и не должно быть, за кулисами пусто, вряд ли их кто-то ещё потревожит, все на позициях. Пять минут — это достаточно. — Хён, успеешь? — Хёнджин облизывается, как хитрый змей, чуть не облизнув ушную раковину старшего, который, уже порядком околдованный его чарами, покорно опускается на колени, чтобы справиться с ремнём. — Быстрее, — более уверенно командует Хван. Властный тон действует на Минхо, как самый сильный афродизиак, а лисьи глаза, так пошло украшенные макияжем и линзами, заставляют пресмыкаться вечно. Ли жить ещё долго, но в такие моменты он думает, что их ведущий танцор бессмертен, а ему уготовлена участь служить ему все эти годы, которым не будет конца. Что же он натворил. Играясь языком, старший быстро доводит его член до твёрдого состояния и прекрасно слышит стоны. Хёнджин не боится выпускать их наружу, зная, что их заглушает громкая музыка на сцене. «Готовность три минуты», — одновременно звучит в наушниках у них. Там на сцене Сынмин и Чонин начинают совместную песню, а Минхо получает немую команду заняться уже делом. Его Ангел недоволен, что он так медлит с тем, чтобы заглотить орган поглубже. Посадит голос прямо перед выступлением? Похуй, вообще-то есть кое-что поважнее песни. Ангел… Где же его сияющий нимб? Увы, невидимым кольцом он обмотан вокруг шеи хёна и ощущается его давление практически постоянно, когда Джин смотрит на него. — Мой хён всегда любит экстрим, — сладко протягивает блондин в ухмылке. За его словами тут же следует боль в районе затылка Минхо, чьи волосы захватили в кулак и сжали крепко, чтобы насадить на член самостоятельно. — Ммх! Хёнджин всегда показывает, когда ему хорошо, и Ли питается слабостью своего божества, сердце обдаёт теплотой, когда он знает, что хорош, любим и такой трудолюбивый, готовый на всё ради него. Объявляют готовность всего шестьдесят секунд, и старший крепче сжимает ладони на его ягодицах, чтобы ускориться. Собственный член томится в ожидании ласки, но Хо прекрасно знает, что этого не случится. Ещё одно любимое наказание — выступать со стояком, тщательно прикрытым грубыми кожаными штанами. Да он чёртов мазохист. Частые и высокие стоны провоцируют Минхо идти до конца, и неважно, что у них мало времени. Хёнджин почти хнычет, кончая глубоко в его горло, чтобы не оставить никаких следов, и сразу меняется в лице, быстро концентрируясь на том, чтобы вернуть всё, как было. Ширма раздвигается по сторонам, за ней стоят всеми любимые артисты с профессионально поставленными улыбками и светящимися глазами. Минхо поправляет причёску и облизывает распухшие губы, а Хёнджин вставляет на место ремень. «Хороший мальчик», — читает старший по губам Джина.

Второй

Концерты концертами, но их группа не останавливается после релиза очередного альбома. После одного всегда следует второй. Фанатов буквально закидывают контентом, и единственная причина, по которой они всё ещё не выгорели — они гении. Им всегда в кайф заниматься этим. Если у тебя талант к музыке и написанию текстов, если тебе это в кайф, это твоя страсть, какая может идти речь об отпуске? Пока они в нём не нуждаются. Однако продюсирование занимает много сил и времени, хоть и весёлое в некоторых местах. Чанбин пропадает в студии второй день и уже близок к завершению второй песни для альбома. Он хорошо поработал, но чувствует, что нужно ещё поднапрячь свой организм. Вошедший в комнату так не чувствует. Длинные худые руки обвивают шею и сильнее прижимают к спинке кресла. Со устало улыбается, увереннее подставляя щеку для поцелуев. По правде говоря, ему не хватало второго человека сюда, чтобы получить поддержку, особенно если этот второй человек — Джин. Ему ещё столько делать. — Отдохни немного, Бин, — тянет просьбу Хван ему в ухо, отчего у старшего мурашки по коже бегут. Чанбин его не слушается, только кофе просит принести. В ответ на это младший встаёт перед ним и нависает, опираясь обеими руками на подлокотники крутящегося кресла. — Ты и к Чану так заявляешься? — В вопросе Бина хорошо слышатся нотки ревности, и Хёнджин спешит его успокоить, наклоняясь, чтобы утянуть его губы в нежный и продолжительный поцелуй. Как же долго он ждал этих трепетных моментов. С ума сойти, сам Хван Хёнджин ответил ему взаимностью, предложил встречаться тайно. Конечно, Чанбин очень хотел кричать всем и вся, что это его парень, но, с другой стороны, у них вдвоём есть маленький секретик, который они будут хранить под сердцами и никому не разбалтывать. — Чан-хёна я бы так не упрашивал. — С этими словами блондин присаживается на его бёдра и любопытно прощупывает мышцы плеч, покрытые футболкой, которая скоро станет маленькой старшему, если он продолжит ходить в спортзал. — Хён, я после тренировки, тебе тоже пора заканчивать. — Ну Джинни, — капризно бормочет Чанбин, медленно осознавая, что парень пахнет шампунем, а значит, он принимал душ после репетиции. Хван как-то странно ёрзает, якобы устраиваясь поудобнее, тем самым проезжаясь своей задницей по паху старшего. Точно намекает на что-то. — Давай хотя бы прервёмся в моей комнате, никого в общаге нет. Я уже растянул себя в душе. — Хёнджин подначивает его подробностями вплоть до количества пальцев и шёпотом о том, как же его не хватает, а потом и вовсе тянет за руку на выход из студии, но его останавливают. — Милый, ты никуда не пойдёшь. — Он притягивает его к себе и вновь сажает к себе, расставляя его колени в стороны, даёт ощутить свой стояк, что без стеснения выглядывает из-под спортивок. Джин робеет (притворяется?), сглатывает шумно, заражаясь наваждением старшего, и кидает быстрый взгляд на дверь. Вспоминает, что вроде он её запер. Они снова целуются, Чанбин прижимает его к себе за бёдра, властно обозначая свою позицию доминанта. Но он знает, что парень его не так прост. — Так соскучился по папочкиному толстому члену? — Голос Бина такой хриплый и насмешливый, что хочется опуститься перед ним на колени. Вы бы сделали это, если бы не были Хван Хёнджином. — А папочка заслужил меня? — Признаться честно, член Со и правда хорош, но была бы в нём ценность, когда помимо него есть ещё? — Если не заслужил, он и так возьмёт. Ладно, Хван, поиграем в жертву. Тёмные бровки сведутся к переносице, губы приоткроются в хриплом стоне, когда пах Джина захватит в плен чужая ладонь и сожмёт сильнее, чтобы выдавить ещё один звук. Окно зашторено, дверь заперта, глухая звуконепроницаемая студия наполняется жаром от двух разгорячённых тел, которые собираются заняться любовью прямо на кресле лидера. Чанбин входит в разработанное влажное от смазки пространство и выдыхает удовлетворительно, чувствуя, как дырочка прекрасно принимает его. До сих пор не верится в то, что он добился того, о ком мечтал с самого знакомства. Парень старательно объезжает его, не забывая заботиться и о своём удовольствии, меняет угол проникновения и принимается подниматься до самой головки и опускаться глубже. С таким большим получается только сдавленно мычать, хвататься за плечо напротив и помогать себе рукой, делая приятно, достигая пика. — Хён, — выстанывает младший жалобно и чувствует, как орган внутри становится твёрже. Он, как музыкант, вооружённый виолончелью, знающий ноты от и до, спокойно ведёт смычком в нужный такт и нужном направлении, чтобы контролировать мелодию. Удовольствие в прикосновениях, звуках. С рычащим стоном старший кончает внутрь, и Джин не знает, что делать дальше. Ему помогают дрочить, но испачкать кофту совсем не хочется. — У него где-то салфетки были, кажется. В выдвижном ящике. — Хван сжимается вокруг его органа, всё ещё находившегося внутри, и следит за тем, чтобы собственное семя не попало на ткань. Не дай бог они испачкают кресло. Салфетки в том ящике находятся, и Со посмеивается, ликующе произнося «этот гад всё-таки дрочит здесь!», а Хван кое-что умалчивает.

Третий

С их работой дни перемешиваются с неделями и сливаются в месяцы, время летит, как бешеное, и Хёнджин успевает только вспомнить, как давно не принимал ванну. Горячая вода расслабляет, а из пены несёт персиками. Очень вкусно. Стук в дверь в его планы не входил, но он прекрасно видел, как его заметили, входящего сюда, поэтому дверь не запирал. — Привет, не против? — В открывшейся щели появляется тёмная макушка и простые черты лица. (Не)удивительно, что Бан стучится так только к нему. Остальные покой Хёнджина не нарушают. Ему можно. Блондин улыбается ему, наблюдая, как дверь закрывают на замок, а старший делает шаг к нему, чтобы поцеловать в нос. Чан собрался умываться перед сном, но Джин увидел в его глазах нотку желания залезть к нему. — Устал за сегодня? — Интересуется лидер, рассматривая своё лицо в зеркале. — Немного. Хочешь со мной полежать? Я знаю, что хочешь. — Раскиснув от воды, Хёнджин сползает ниже, пока под водой не оказываются ключицы, и опирается затылком о плитку. Голос его уставший, бархатистый, расслабляет не хуже ванны, в которую приглашают Бана, и тот всё же осторожно лезет к нему, оставаясь только в боксерах. Старший подползает ближе и почти невесомо касается губами нежной шеи, к которой прилипли капли воды. Любимые ключицы показываются наружу, Бан выцеловывает и их, шепча на выдохе «я скучал». Как же он скучал, они видятся каждый день! Но прикосновений ему явно не хватало, из-за загруженности прошла уже пара недель, как они трахались в последний раз. — Мой Джинни. — При людях он обнимает его и поднимает над землёй, приговаривая «наш Хёнджин-и», но сейчас он вполне может немного проявить свою собственническую натуру, еле удерживая себя перед тем, чтобы оставить на коже младшего засосы. Нельзя. — Расскажешь мне, что было на последнем концерте, м? — О чём ты? — Хёнджин никогда не палится. Было бы полным провалом начать оправдываться по поводу того случая за ширмой на сцене. — У Минхо голос сел прямо перед выступлением. Хорошо, что у нас было время пообщаться с залом. — Он же сказал, что водой подавился перед выходом. Я свидетель. — И всё-таки я в этом не уверен. — Спроси у него, почему претензии сразу ко мне? — Я знаю, какой ты у меня чертёнок. — Бан шепчет это ему на ухо и прикусывает раковину. Голос предупреждающе властный, но чувствуется в нём милосердие. Всё-таки догадывается, но весомых улик нет. — Не вздумай мне изменять, иначе та красная верёвка под кроватью понадобится снова. — Хён… — И пощады не жди, малыш. Разгон от «Божьего одуванчика» до «Ох, ёб твою мать» у лидера хороший, им манипулировать оказалось сложнее всего, но при этом он прекрасно знает, что старший ни в коем случае не станет переходить границы дозволенного. Удерживая за подбородок, Чан требовательно целует, не давая лишнего вздоха сделать, устраивается перед ним так, чтобы свободной рукой коснуться обнажённого паха, погладить по всей длине и отвести руку к внутренней стороне бедра. Всё ещё зол? — И почему мне нельзя объявить о том, что мы встречаемся? — Вслух рассуждает он, руку возвращая к члену младшего, который блаженно веки прикрывает, улавливает моменты затишья, хочет отдохнуть, а не всего этого разбора их отношений. — Всё изменится. Внутри группы. Ты же знаешь. Пусть они догадки строят, но в открытую нельзя никому ничего говорить. — Хёнджин предупреждает на всякий случай, выравнивая тон голоса, показывая, что ему скучно, но тут же чувствует, как хватка вокруг его ствола усиливается. Это достойно стона. — Будь тише, Джисон и Чанбин ещё в общежитии, — просит Бан, а сам делает приятнее, ускоряя движения. — Я обязательно позабочусь о своём уставшем Джинни. Хван шумно дышит ему в лицо, зажмуривается, оповещая, что уже скоро, но чуть не стонет разочарованно, когда орган зажимают у основания. Контроль с Чаном потерять легко, легко показаться слабым, ни капли не играя, и сейчас он просто хочет кончить, беспомощным ягнёнком уставившись на охотника, прося прекратить мучения. Помочь себе руками тоже не выходит, он капризно мычит. — Попросишь хорошенько? Я знаю, ты можешь. — Хён… — почти шёпотом сдаётся парень. Так быстро. Он не хочет играть, не может терпеть. — Пожалуйста, Чан-хён. Блондин цепляется крепче за бортик ванны, чтобы не соскользнуть в воду, восторженно и судорожно выдыхает, когда ласки возобновляются с прежней скоростью. Последней каплей становится подушечка указательного пальца брюнета, массирующая головку, особенно в месте уретры, и младший сжимается, быстрым бормотанием прося остановиться. Чувствительное место оставляют в покое, а губы хёна на его красной щеке теперь кажутся такими прохладными.

*

— Он такой красавчик, — выдыхает Минхо, говоря это почти влюблённо. А почему почти? Слышит его только Чанбин, сидящий на диванчике рядом. И может ещё вошедший Чан услышал. Хёнджин оттачивал перед ними хореографию и вообще-то был ещё с Феликсом и Джисоном, но Бин как-то понял, кого именно Хо имеет в виду. — Неприступный. Сплошная грация. — Со поддакивает, кивая. Хёнджин же просто не хочет смотреть в их сторону. Знает — если задержит свой взгляд на ком-то из троих, остальные заподозрят неладное. А пока он оставляет незаметные подмигивания каждому из них, усиливая в организме приток адреналина. Спалят же, когда-нибудь это случится. Чан просто молчит, изредка соглашаясь с комплиментами по поводу танцев младшего, и ухмыляется с лиц их обоих, пускающих слюну на него. Хван прекрасно знает, чей он, но это только один конец палки. Что там на другом?