перезвони.

***

Глеб проснулся только когда за окном уже вовсю распустился вечер, а небо начало постепенно накрывать дождевыми тучами: Питер во всей своей красе. Серафим же пробудился и вовсе лишь с началом ливня на улице. Хотя, вообще, по-хорошему всё должно было бы быть наоборот. Но как есть. За зашторенным окном гремит дождь, а по ту сторону от него, на кухне — два размытых силуэта, слабо подсвечиваемых, кажется, от высокого светильника на другом конце комнаты. Глеб попросил не включать основной свет, ибо от него болят глаза. Поэтому, теперь атмосфера ещё больше походила на какое-то тайное и супер-интимное вечере. — Слушай, — наконец закончив рассказывать об очередном, кажется, уже сотом фильме, что он успел посмотреть в отсутствие Серафима, Глеб, набирая воздуха в лёгкие перед началом следующей ветки повествования, открыл новую баночку редбулла без сахара, сразу делая глоток и отчего-то уводя взгляд в пол. — мне надо в Москву. — как-то контрастно тихо продолжил, рефлекторно складывая руки под стол, себе на колени. — Ну нихуя себе. — Серый, скатываясь вниз по спинке стула, метает вопросительно взгляд вкупе с приподнятой бровью на Викторова, который, казалось, сам не особо такому доволен был. — А чё случилось-то? — Кхм, ну, типо.. если я тут жить собрался, то нужно, как минимум, все мои вещи забрать и квартиру вернуть в это.. ну, подобающий вид. А то мне уже хозяин на мозги уже успел накапать, типо, чё она там простаивает. — Ещё это, с лейблом кое-какие дела обсудить.. порешать-дорешать. — разговор не из самых приятных, так что, после каждого второго слова у Глеба опять начинало проскакивать его прилипучее «типо» и «ну», которое обычно проявлялось в речи всего в двух случаях: когда нужно много думать о том, что хочешь сказать и.

Не суть.

Главное, что сейчас — первый случай. Поэтому, вкупе с этим, он ещё и на стуле несвойственно ёрзает, руками то сжимая себе колени, то хрустя пальцами. — Прям весь в делах блять.. и надолго собрался? — как-то спокойно интересуется Серафим. — Ну, неделя? может, даже чуть меньше.. типо, думаю, трудно будет быстро собрать то, что я наживал там полжизни. — Звучит, конечно, пиздецово. — оперевшись на руку, Сидорин взглядом уже наизусть выученную кухню продолжает осматривать, мысленно пытаясь подобрать слова, которые бы могли помочь напроситься в поездку с Викторовым. — Да ладно, не первый раз же. — пытаясь найти хоть какой-нибудь путь облегчить всю суть ситуации и сделать её хотя бы чуть менее плачевной, Глеб лишь повторяет уже когда-то сказанное, безысходно вздыхая. Всё-таки, как бы он это не выкрутил — смысл один. Так что, смягчать тут нечего и нечем вовсе. — А можно с тобой? — выждав небольшую паузу, как-то тихо, без привычной наглости в голосе, всё же решает спросить Серафим, мысленно оправдывая себя тем, что попытка — не пытка. — А?.. да я не думаю, что будет норм, если я приеду к лейблу с челом, к которому, тип.. косвенно уехал. — Ну, типо, судя по тому, что они тебе названивали — они думают, что я тут, и типо, если я приеду туда с тобой, будет.. странно? Понять, звучит это как оправдание, или Глеб и вправду привык настолько мелко продумывать каждый свой шаг — сложно. Но наверняка возможно. Рано или поздно где-нибудь да проколется, а пока вполне логичные вещи говорит. — Я ж не говорю, что собираюсь везде с тобой таскаться.. ну, просто, может там помощь с вещами будет нужна, вся хуйня. Теперь это точно выглядело как попытка напроситься. — Спасибо, конечно, но это всё равно будет как-то странно. И как мы там ночевать будем, если я всё вынесу? Я-то, понятно, на студии живу, а вот ты. По правилам жизни: Глеб — тот ещё баран. И если упрётся своими рогами в ворота квартиры — хуй отцепишь. Поэтому, на просьбу Серафима сейчас лишь умело чеканились одна отмазка за другой. — Ну, моё дело предложить. — Да ладно тебе, — Викторов отпивает ещё два глотка за один раз, — просто.. так будет надёжнее. Да и время быстро пролетит. Как всегда. — заключает он, уже явно выдавая то, что просто успокаивает этими клише самого себя и, возможно, немного — Серафима.

***

Глеб уехал лишь через неделю, когда убедился, что Серафим точно нашёл, чем себя занять. Он ведь тоже человек — и Викторов знает, что и ему может быть скучно, он тоже может скучать. И он будет. И вот, теперь между ними снова полтора часа перелета. ..или четыре часа на сапсане, который и предпочёл Викторов.

Сим, я в Москве

Глеб теле2, 14:32

Иронично, что раньше, даже в сообщениях он называл это место не просто «Москва», а «дом».

Отчитывался всегда после ночных гулянок Серафиму: «Я дома», а на душе каждый раз было одинаково пусто от этого слова. Почему-то после слова «дом» вспоминалось что-то другое. Размытое такое, без запаха этой квартиры, на чьём пороге он стоял сейчас — его замещала полусгоревшая сковородка. Глеб много раз пытался вспомнить, что это конкретно, но никогда не получалось. Будто и не было этого «дома» никогда. Может, он и вправду выдумал это в очередных алко-нарко марафонах, пытаясь найти место, где сможет спрятаться от них. А может, эти марафоны и вытеснили все воспоминания о «былом»-хорошем.

***

Прийти к лейблу Глеб осмелился лишь после того, как Серафим написал примерно десяток сообщений о том, что «чем раньше пойдешь — тем лучше, да и быстрее все кончится, не ссы». То есть, на второй день приезда. Все «проблемы» пришлось обсуждать ожидаемо долго: сначала нужно было объяснить, почему он ушёл, а потом, почему вообще вздумал что-то там развязывать.. и почему именно к Серафиму уехал, конечно же. Насчёт него чуть ли не в первую очередь спросили. Викторов тогда одним взглядом завопил своё: «да вас ебёт, что ли?», но вслух озвучил лишь какой-то намёк на то, что вопрос некорректный и Серого сюда приплетать не надо. — Сима, — начало положено заведомо хуёвое. — я тебя пиздец люблю.. — продолжение тоже не лучше. Глеб перезаписывает это голосовое уже, кажется, пятый раз: четыре до этого у него слетала кнопка из-под трясущихся пальцев вкупе с разбитым экраном телефона. А виновник всех допросив Викторова, тем временем, сидел на студии в любимом Петербурге, в попытках записать вокал, так что, голосовое сообщение сейчас было буквально лучиком солнца средь пасмурного дня, поэтому, он заходит в чат почти что моментально. Хотя, само сообщение вызвало некие подозрения. И я тебя) Что-то случилось? Сима, 14:35

всмысл

е

я тебя люблю

просто

и все

Глеб теле2, 14:36

Писать по одному слову вместо обычного голосового сообщения, когда чуешь, что кто-то что-то заподозрил — уже незаменимая классика. Особенно, для Глеба. Поэтому, складных предложений от него можно не ждать. Вижу) И я тебя люблю родной Так че такое. Сима, 14:36

да что должно случиться

я что

не могу тебя просто так любить

?

Глеб теле2, 14:36

А на деле же, сейчас, облокотившись виском о барную стойку, он крайне спокойно стекает по её поверхности вниз, обнимая стакан виски рядом с собой. Пока несчастный звукарь пытается вывести из трека хоть что-то, что может понравится Серафиму, сам господин артист выходит на перекур во двор, где располагалась студия. Так что, можно Викторову и кружок в ответ записать с важным видом и сигаретой в зубах, — Ну нихуя себе ты люби-.. лювби.. да блять, люб-ве-о-биль-ный, получается, — решает даже не перезаписывать, отправляет как есть, с тысячей попыток выговорить злосчастное «любвеобильный». А раз уж в год пошли любимые Глебом кружочки, то и он сам, подхватывая, садится назад в адекватное положение и начинает записывать ответное видео, поправляя кудри. — Сегодня-я да-а. типо такого, — слышно хихикая меж каждым словом абсолютно непонятно с чего, он, видимо, забыв про существование людей вокруг себя, берёт телефон в обе дрожащие руки и, кое-как удерживая его, проворачивает на 360 градусов, показывая себя и свои кудри со всевозможных ракурсов. — рела-акс потому что, Сим. В ответ на эту картину Серафим лишь записывает ещё одно видеосообщение: молча показывает обстановку вокруг себя, вывеску со знакомой студией и, конечно, выпускает дым в камеру.

работаешь что лт

?

Глеб теле2, 14:40

Типа того( Сима, 14:41

кринж

удач

удачи

😘

Глеб теле2, 14:41

И тебе ❤️ Сима, 14:42

а мне че

но спас

спс

🤎🤎🤎🤎🤎

Глеб теле2, 14:42

Кажется, ещё одно такое сообщение — и он начнёт рыдать прямо за стойкой. Изнежился совсем за два дня.

Всё давай Отдыхай 🖤 Сима, 14:43

ты тоже

отдохни

когда освободиштся

и срокоцной

заранее итпо

🤎🤎🤎

Глеб теле2, 14:44

Ну спасибо) И тебе🖤 Сима, 14:44

***

Ушёл из бара Глеб подозрительно рано для самого себя, обуславливая это всё тем, что: «я же просто отметить пришёл, а не набухиваться». Да и Серафиму обещал, а общения держать нужно. Ну, или хотя бы пытаться это сделать. Поэтому, наутро он просыпается не с таким уж огромным провалом в памяти и, ахуеть можно, но даже у себя в квартире. И, конечно же, сразу принимается скроллить всё то, что мог успеть написать кому-либо, впоследствии, натыкаясь на блевотную картину вчерашнего дня с кучей эмоджи-сердечек. Что ж.. зато, не «если я истеричка, то и живи один в своём Питере». И на этом спасибо.

пиздец

доброе утро

Глеб теле2, 13:45

Доброе, как дела у тебя? Сима, 13:46

похмелье

голова болит (

я пошёл купаться

отмывать себя

от хуйни этой

грязной

Глеб теле2, 13:46

Кажется, даже мимолетные разговоры с Андреем пирокинезисом в Питере были информативнее этого, ибо Глеб в переписках никогда не был силён. его максимум — какие-нибудь дневники, где он может за двух людей сразу разговаривать.

Но он старается. Честно.

Вернулся Глеб достаточно быстро — всего полчаса успело пройти.. а потом ещё полчаса, пока сушил волосы. Так и получилось, что ванная снова забрала целый час жизни. Но, в целом, делать ему сейчас больше и нечего, разве что Серафиму на мозги дистанционно капать.

И сейчас, кажется, самое время.

смотри чё нашел тут

Глеб теле2, 14:57

— и вместе с сообщением, в личку отправляется скрытый под «спойлер» медиа-файл в красном халате для душа.

Сегодня Викторов достал его аж третий раз за жизнь.

Ебать Малышка из Японии)) Сима, 14:59

ты эту хуйню запомни

я в Питер приеду

и повторишь

сейчас не так возбуждает))

Глеб теле2, 15:00

— с не менее бесстыжими скобочками вновь отправляет сразу несколько грамматически не связанных сообщений Глеб, а после, спокойно выключает телефон, уходя обратно в сторону зеркала.

***

Так и прошло четыре дня.

Из — ориентировочно — семи.

Пачка за пачкой винстона икстайла в Москве, и пачка за пачкой чапмана в компании с Андреем в Питере. Они оба проводили эту неделю по-разному одинаково: у одного студия и уютные посиделки в баре после работы, у другого тяжелые разговоры по поводу контрактов и абсолютно неуютные заседания с латте в кафешке, потому что домой ехать просто не хотелось. Ничего там не держало его, Ничего не было стимулом возвращаться, Ничего не навевало прежних приятных воспоминаний. Просто пустое н и ч е г о, запертое в четырёх стенах цвета, который ему никогда не нравился. О последнем он раньше даже не задумывался, да и сравнивать было не с чем. Думал, что квартира — это просто место, куда можно вернуться от кого-либо, поспать и уехать обратно. Поэтому, было абсолютно всё равно. Особенно, в запоях, когда тебе дела даже до своей жизни-то нет, не говоря уже о каких-то там некрасивых обоях. Сейчас же ему тут совсем не нравилось и с каждым днём все сильнее усиливалось желание уйти спать на студию. Просто у Серафима ему было намного спокойнее: стены его квартиры не давили, а холод комнат заполнялся чем-то невесомым в воздухе, не давая вернуться памятью назад, в один из моментов, где он бы лежал обессиленный на этом ебаном холодном полу своей квартиры, думая, что на нём и умрёт.

Сейчас происходит практически то же самое.

      Спасибо Саше Сантосу что я ною уже четыре часа

Телеграмм-канал «Глеб три дня дождя»,

4:32

От меня отказались родители. Походу окончательно. Но у меня остались вы. Я люблю вас

Телеграмм-канал,

6:02

***

На этот раз, пока за окном постепенно светлело, Сидорин перешагивал порог дома, предвкушая то, как проспит ближайший день, в то время как Викторов, сидя в своей поганой Москве, решил разогнать очередной внеплановый, но вполне масштабный тильт.. так что, начитавшись всего этого добра, в чат летит уже классическое: Что случилось? Сима, 06:15 И пара попыток позвонить. А «тильта» у Глеба и не было, была лишь небольшая ремиссия во время жизни с Серафимом после прежней затянутой депрессии. Рано или поздно она все равно бы ушла в рецидив. Он же не лечится.. Да и не делает ничего для того, чтобы «это» не повторялось. Сейчас делает всё Серафим. Поэтому, вся его жизнь может считаться одним большим депрессивным расстройством с небольшими передышками на так называемое «пожить» от одной обезбашенной влюблённости к другой. Сейчас же, его влюблённости рядом не было. Была только разбитая рамка от уже порванной фотографии в правой руке и бутылка виски в левой, которая уже практически не держится в спокойствии. Даже к вечеру он так и не ответил на то сообщение. Вряд ли вообще заметил его под пеленой лопнутых капилляров и заплаканных, опухших глаз, кои уже постепенно возвращались к своему пугающему чёрному цвету. Поступок одного взрослого человека — начать игнорировать и закрываться ото всех, как только появилась проблема. Поступок второго ещё более взрослого человека — даже не пытаться с этим что-либо сделать, надеясь, что больной первый сможет решить всё сам. Будто до этого когда-то мог.

Так что, по истечению недели, в заветные — как сам обещал — шесть утра, Глеб не возвращается.

Возвращается только на студию, записывает там что-то по несколько десятков часов три дня подряд в компании, кажется, Кирилла Лирика. А может и не Лирика. В лица он не вглядывается — похуй, если честно. На студию он приехал просто потому что больше деть себя некуда. И делать больше ничего не умеет, а квартиру оплатить на что-то было нужно.

***

Телефон выключен уже как неделю, а та самая симка от теле2 и вовсе деактивирована. Либо он её намерено выключил, либо ему просто купили всё новое, что вполне вероятно, исходя из прошлых подобных инцидентов.

Заебало лето

Телеграмм-канал,

04:02

Ебать мне хуево

Телеграмм-канал,

04:31

Блюю кровью. Походу умираю. Храните память обо мне.

Телеграмм-канал,

06:15

Трансляция закончилось (6 минут).

***

В Питере ему было одиноко, потому что там нет Московских друзей. А теперь, в Москве не оказалось чего-то Питерского. Того самого, нужного, к чему уже привык. Поэтому, не оставалось ничего, кроме как вынуждено проводить время с теми, кто простил его последнюю выходку. Или, говоря честно, просто подставлялся, закрыв глаза. Так вернулись старые ценности и привычки, от которых Серафим его так долго отучивал. Пытался.

***

И первое проявление этого постепенного возвращения в ужасающую обыденность показало себя особенно красочно: Оказывается, пиздецки сложно трахаться, когда ты уже привык к другому способу получения удовольствия.

А точнее, совершенно другому.

Привык к тому, что секс — чуть ли не искусство, сливающее в себе два тела, а не то, что происходит сейчас.

Сейчас он именно трахался.

Трахался с инертным стояком от тупо более-менее приятных движений, просто потому что надо было заткнуть в себе борца за свою истинность — и не более. Сейчас он ведь даже не чает, что за личность стоит за этим «более-менее». Видит её вообще всего раз третий, кажется.

Интересно одно: а почему она тут?

Он — уже просто разбит и дела нет, с кем и где заглушаться под дозой, а с ней-то что?.. может, у неё тоже проблемы? Знает же, что после этой встречи не будет н и ч е г о. Но спрашивать не будет — ему, на самом деле, всё равно. Главное, что не один. И вопросы исчезают вместе с.. одним? нет, двумя с половиной граммами в носу. На самом деле, последние два дня марафона он уже просто не считает, сколько и чего конкретно там вдыхает.

Нет смысла.

Слизистая уже не щипется, а полыхает огнём, после, заставляя мотаться к раковине, чтобы выхаркать сгустки крови хотя бы рядом с ней, а не на пол.

Видимо, слишком высоко забрался, думая, что что-то сможет наладиться.

А падать с высоты всегда больнее.

***

Сидорин вновь взял на себя своеобразную роль Хатико, ожидающего увидеть кудрявого по приходе домой или услышать заветный щелчок от поворота ключей в замке.

Ебаная Москва.

..до которой в итоге приходится добираться на сапсане аж четыре часа, а потом, ещё и в переписке с Викторовым выискивать адрес его квартиры в Люберцах: благо, он уж точно не проделывал маршрута дольше, чем до какого-нибудь бара, студии и обратно. Так что.. Тяжёлый выдох — и звонок в нужную квартиру всё-таки нажимает. Вдох, …а выдохнуть, испугавшись дверного звонка, получается лишь с громким кашлем практически на всю квартиру.

Давно он этого звука не слышал.. отвык.

— Подожди, — наконец прокашлявшись, он отрезает хриплым голосом в ответ на чужое недовольное «это кто», а после, всё же отрывает лицо от стола. И после, шаткой походкой пройдя по коридору с закрытыми от блядского назойливого звонка ушами, открывает рефлекторно врата своего изумрудного города, — кто.. — а когда дверь уже перестаёт скрывать за собой человека, он, протирая глаза, всё-таки додумывается спросить. Но ответ не заставляет себя ждать — расширенный зрачок кое-как, да самостоятельно фокусируется, после чего дверь сразу же захлопывается перед носом Серафима с характерным звуком. По истечению секунд десяти, немного прийдя в себя, он сразу же начинает мысленно бубнить что-то в стиле «стоп, какого хуя» и ещё с десяток подобных фраз, прежде чем опять открыть дверь, чтобы убедиться, что это всё — не глюк. А потом опять закрыть от того, что ничего так и не понял. Но закрытые двери для Серафима никогда преграды не представляли: будет надо — вышибет, просверлит, вскроет замок. Что угодно и как угодно, но без разговора не уйдёт. Тем не менее, пока что Викторову повезло получить лишь ещё несколько настойчивых и более громких стуков подряд. — Да не долби, блять, — с мыслью о том, что хуже уже не будет, Глеб, не вынеся этого злоебучего звука, всё-таки опять открывает дверь. Но внутрь не пускает, а наоборот: перебираясь по стеночке, сам проходит на лестничную клетку, а после, закрыв за собой дверь, спиной облокачивается об неё же. — итак голова болит. — То есть, да, привет. — то ли самостоятельно остепенившись, то ли глаза Серафима так напугали при пересечении с его карими, но гнев на милость он всё-таки меняет. — Ну привет, получается. — интонация Серафима сейчас отдавала чем-то непривычно холодным, к чему Викторов вряд ли привык: к нему всегда всё нежно, всё по-доброму было. — А ты?.. типо, приехал? типо, ко мне? Сказать, что он вообще не понимает происходящего — ничего не сказать. Да и понять сложно, когда перед глазами плывёт так, будто силуэт напротив и вправду голограмма, которую подсознание выдало для того, чтобы он хотя бы отклеил лицо от своего злоебучего стола. — Ага, типо того. — Серый облокачивается на лестничные перила, становясь прямо напротив Викторова. — ..да.. спасибо? — абсолютно безысходно вздохнув, с не менее абсолютной неуверенностью продолжает, кажется, обречённо бессмысленный диалог Глеб. Просто чтобы заполнить эту неловкую тишину. — Да на здоровье. — Ничё ещё сказать не хочешь? — он вскидывает бровь, направляя уставший взгляд прямиком в чужие глаза. — Нет?.. — ..или да-а?.. блять, а что ты хочешь? — всё же сдавшись и перестав тыкать пальцем в небо, Глеб, решает спросить уже напрямую. — Да ничё, просто мне кто-то говорил, что он здесь на неделю, ну и самую малость на полторы недели задержался, вот я и приехал проверить нахуй. — А-а.. ах-ха-ха, бля.. — Ну, забыл. — видимо, в силу успокоительного эффекта от такого чудотворного средства как марафон длинной в неделю, Глеб теперь совсем безмятежно хохочет и отвечает уж слишком бессовестно-спокойно, растягивая слова. — Просто ахуительно блять. — Ну-у, тогда, получается, в Москве остаешься? — с ноткой привычного сарказма интересуется Сидорин, ибо Викторов сейчас разве что только раздражал всем своим видом, не иначе. Даже жалко не было. — Получается. — абсолютно не раздумывая над тем, что несёт и какие у этого могут быть последствия, в силу своего расшатанного состояния, он буквально рефлекторно отрезает. В целом, что ещё можно было ожидать от человека, который сейчас едва ли на ногах стоит, да и слова в предложения с трудом складывает. В общем, читаемо. Не такого диалога хотел Серафим. — А-а, ну, тогда вообще другой разговор.. только давай ты сначала протрезвеешь — и уже тогда мы это обсудим, окей? — Чё обсудим? — Твои поступки последнего уёбка. — моментально сцеживает в ответ Серафим. А Глеб, вероятно, в настолько сильном невменозе, что уже даже не в силах оценивать адекватно своё поведение и вид со стороны. А со стороны тут совсем пиздец, который в его голове почему-то выглядит абсолютно нормально. Поэтому, будучи уверенным в том, что с ним всё в порядке и Серый просто зазря гонит, он кое-как отлипает от двери и, сделав широкий шаг тому навстречу, искажает лицо в окончательной неприязни, хмуря брови и отрезая впоследствии: — Окей, — напряжённо выдохнув, Глеб выплёвывает последние слова сквозь зубы, — иди нахуй. — махнув рукой в сторону лестницы, он закатывает глаза и, цокнув, вовсе разворачивается.

Дверь снова громко хлопает за его спиной.

***

«Не сегодня» в понимании Глеба значит, что уже не в этой жизни вовсе.

Поэтому, даже спустя день он в себя не приходит и не остепеняется.

И спустя два — тоже.

Даже наоборот, лишь глубже падает туда, что раньше называл социальным дном, сопровождая всё это десятками одинаковых сообщений в канале, половина из которых стирается чужими руками ближе к вечеру.

            Блять до слёз сука. Да что со мной не так нахуй

Телеграмм-канал,

2:49

***

На третий день бесконечный поток маниакальных сообщений всё-таки прекращается, очищенный телеграмм отныне тревожно пустует с последним сообщением, написанным в четверть седьмого утра:

Я безумно скучаю по тебе. Я скоро умру и мы с тобой увидимся

Телеграмм-канал,

06:15

Теперь он просто не может даже взять телефон в руки, не говоря уже о том, чтобы бегать рыться в песочницах. И, казалось бы, вот оно — логическое завершение: ноги уже не держат, а нормально поесть он не может, кажется, пятые сутки подряд, но.. оказывается, когда есть соупотребленец — остановиться сложнее. Поэтому, затянувшийся марафон продлевается с помощью чужих рук, переходя в какое-то подобие ходьбы по краю небоскрёба. Или, в его случае, передоза. Под конец, вроде бы, всё того же третьего дня, начинает проясняться то, насколько организм уже истощён и, как бы иронично это не звучало, но теперь ему нечем сменять отхода на прихода. Ничего не берёт. Но возвращаться в реальность не хочется совсем. Хочется лишь напиться и сойти с ума, потому что в голове стоит четкая установка, гласящая, что пути назад нет — либо сдохнет, либо будет терпеть до последнего и пытаться начать всё заново, насилуя сначала свой организм, а потом и полудохлое тело рядом со своим.

***

— Ещё один проёб — и я его брошу. Я его обязательно брошу. У меня просто сейчас.. очень хуёво с выдержкой, никакой блять гордости нет. Но я его обязательно брошу. — у Серафима дрожит голос, глаза закрыты, лоб упёрт в ладонь, а из динамиков телефона по громкой связи ему отвечает Андрей. — Он уже проебался, Серафим. В очередной раз блять. — Фёдорович по ту сторону звонка тяжело вздыхает, пытаясь вновь предпринять попытку вразумить друга. — Да, я его обязательно брошу, я понимаю, он не любит меня, наверное.. — Родной.. — уже было хочет начать Андрей, как его перебивают. — Просто, ты понимаешь, он иногда так берёт меня за руку.. и мне кажется, я ему очень нужен.. мне его очень жалко. — окурок уже обжигает татуированные пальцы, а по щекам катится скупая слеза, которую он сдерживал в себе до последнего.

***

Серафим правда скучал, Викторова рядом определённо не хватало.. вроде бы, даже ни о каком расставании речи ещё и не заходило, но странно было вести себя так в отношениях. Да, он точно знал на что идёт, когда начинал хоть что-то с Глебом, знал его повадки, все пагубные пристрастия, всю его ветреность и безответственность в целом, но и отказываться никогда не хотел: помогал же, вытаскивал из всякой хуйни, а в ответ никогда ничего не просил. А это значит, что он в очередной раз пойдёт навстречу первым: из отеля в центре Москвы, между решением вопросов по столичным концертам, снова приедет в квартиру в Люберцах с той же надеждой на чудо, просто чтобы хотя бы что-то решить. Как можно понять, открывать Глеб не планировал ни с первого звонка, ни со второго. Ходить теперь просто ужасно трудно и лень. Но этот блядский звук ещё куда невыносимее. Поэтому, сказав что никого не ждёт, он послал открывать ворота в свой изумрудный город попавшую под руку девушку, в тот момент, кажется, впервые задумавшись о том, как её вообще зовут. — Здрасьте, — вынув ключ из скважины и открыв дверь, теперь перед Серафимом предстает розовоголовая особа в коротких шортах чёрного цвета и топике, где-то под сто шестьдесят пять ростом, с ласковым голосом и приятной улыбкой на лице. — вы кто? Увидев перед собой явно не Глеба, Серафим сначала слегка удивляется, а следом, поправив волосы, решает с не менее добрым видом ответить, дабы не спугнуть: — Добрый день, а я к Глебу. — довольно странно обращаться к человеку, который наверняка младше тебя на «вы», но нужно же иметь уважение к тем, кого сейчас ебёт чел, которого ебёшь ты. — А? — до явно въебанной особы информация доходит с небольшой задержкой, но спасибо на том, что хотя бы доходит. Видимо, всё ещё не настолько плохо. — Блин, точно, Глеб.. — когда розовая соображалка всё-таки начинает соображать, она разворачивается вполоборота и, убрав руку с дверной ручки, сначала выкрикивает противно-тонкое: «Глеб», а следом и вовсе уходит, бубня вслед что-то вроде: «ну проходите пока, щас я его разбужу» Сидорин, тем временем, наконец переступает порог квартиры, замечая, что тут даже толком ничего и не поменялось с последнего его посещения: тот же коридор, куда ни раз входили вдвоём вусмерть пьяные, смеясь с чего угодно, вот кухня, где они курили не раз.. как будто даже здесь всё было пропитано воспоминаниями. Квартира и вправду навевала ностальгии.. особенно, с учётом того, что в силу своей нелюбви к изменениям, Глеб даже ни разу не переставлял ту самую пепельницу на балконе. Да и мебель, тем более уж, не двигал. Но всё-таки, квартира — в какой-то степени олицетворение её хозяина. Вот и квартира Викторова словно отражала его состояние, заставляя каждого ступившего на её территорию ощутить всю тревогу и обречённость этого точно проклятого места, которое теперь напоминало «ту самую квартиру» одним лишь расположением мебели и былыми воспоминаниями. На деле же, сейчас тут всё было страшно загажено: на столах открытые бутылки из-под непонятного алкоголя, по полу раскиданы осколки от, кажется, рамок с семейными фотографиями, а в коридоре и вовсе повсюду грязные следы обуви, в которой он, видимо, ходил по вышеупомянутым осколкам от нежелания убираться. Уйдя из коридора, розовая быстро увиливает в спальню, где теоретически сейчас должен спать Глеб. А после, закрыв дверь, принимается будить его, кажется.. пощёчиной? Звуки исходили примерно такие. В целом, неудивительно. Хотя, даже так, Викторов просыпается с трудностями и ещё где-то полминуты из комнаты слышатся его хриплые прикрикивания из разряда «да нахуя ты дверь открыла», вкупе с тяжёлыми вздохами. И заканчивается всё это оглушающе-громким: — Съебалась отсюда нахуй! — под конец срывающимся на кашель и её тихим: «Урод». — Чё? — выйдя из спальни к Серафиму и обойдя ревущую девушку, что пыталась зашнуровать свои конверсы, Глеб, делая вид, что не замечает её, только застёгивает молнию на серой толстовке, цедя уже сразу с откровенным наездом. А Серафим дальше коридора не проходит, незачем вовсе. — Ну чё, как дела? — Ахуенно, ты поиздеваться пришёл блять? Вроде в себя ещё не до конца пришел, но как дело коснулось борзости — так первый в очереди. И язык сразу заработал как надо. — Я? Ни в коем случае, ты чё. — Просто мне интересно же, правда, а то вот чёт у нас в прошлый раз не сложилось видимо.. теперь вот так внезапно приходится вваливаться, уж извини. — Не извиню, — казалось бы, шутливо отвечает Глеб, сея какие-то надежды на то, что он возвращается в обычное состояние, но этот домысел сразу же рушится его последующей фразой: — чё хотел? А розовая, тем временем, успевает убежать вместе со своим маленьким рюкзачком на плечах. Глеб, в свою очередь, даже не прощается: лишь только закрывает за ней дверь, а после, встаёт обратно на расстоянии метров двух от Серафима, возле ног которого сейчас, к слову, валялись части какой-то пластиковой рамки. — Хотел узнать, какого хуя ты решил оборвать все способы связи и не возвращаться в Питер блять, — он уже напрямую начинает постепенно гнать: хмурит брови, подходя ближе. Но голоса всё равно не повышает. — Э, ну.. я типо в лейбл вернулся, — отзеркалив позу Серафима и встав спиной к стене, всё так же обыденно-спокойно продолжает Глеб, параллельно уже поджигая сигарету, вставленную меж зубов. — а чё? Но поджечь даже спустя попытки три всё никак не получается. руки не слушаются, а зажигалка — и подавно. Поэтому, приходится лишь тяжело вздохнуть и убрать сигарету, уходя за спичками на кухню. — Заебись. — абсолютно саркастично оценивает Серый, кивая головой. — И как оно? — А у самого глаз нет? Не видишь? — вернувшись уже со спичками, ещё более мразотно выплёвывает Викторов, а после, как назло чуть не подпаляет себе уже отросшие кудряшки. Благо, успел среагировать, повезло. — Так нахуя вернулся, если тебе там хуёво? — Потому что иначе в Питере мне будет не на что жить. — вдруг, с удивительным спокойствием отвечает Глеб. Никотин подействовал, что ли? Или успокоительные? Или ещё что похуже? Мало ли, что он успел там на кухне захапать помимо спичек. Но суть одна — теперь он хотя бы начинает приблизительно логично отвечать на заданные вопросы. — А чего тебе не хватало в Питере блять? Я тебе в любом момент был готов денег дать, вообще без лишних вопросов, ты же знаешь, — тон Серафима, тем временем, постепенно накаляется, становясь слегка агрессивнее и экспрессивнее. Он правда не понимает.

Глеб перебивает.

— Да блять, не в деньгах дело, просто потому что.. — он машинально ломает потухшую сигарету меж собственных пальцев и снова рефлекторно делает пару широких, но неуверенных от выпитого алкоголя шагов, переходя на куда более высокие интонации, если не крик: — Блять, потому что без всего этого я — никто, всё — благодаря лейблу, я всем ему обязан, — татуированная рука ложится на солнечное сплетение, в том районе, где чисто анатомически может находиться сердце. Ладонь трясётся как не в себя от десятков пролетающих в голове мыслей и эмоций, но всё же ложится. — Нахуй бы я тебе такой сдался, м? Такой вот, как сейчас, я тебе нужен? Я же нихуя не умею блять, в Питере ты был не со мной, а с лучшей версией меня. — теперь в голосе больно слышится его хрипота и приближающаяся истерика вкупе с маниакальным зацикливанием одной фразы. Да и слёзы ждать себя не заставляют. — Во-первых, если бы ты нихуя не умел, ты бы на лейбл и не попал. Это всё, в первую очередь, блять — твои заслуги, Глеб. — А во-вторых, какой «такой» версией, чё ты несёшь блять? Мы знакомы не первый год, я из любого состояния тебя вытащить пытался нахуй, рядом был, в какой-то хуйне всегда за тебя был. — Какая «лучшая версия»? Какая блять? Та, которую я у себя на коленях успокаивал нахуй? Ответь мне, какая? Помимо всякого, за многие годы их дружбы Серафим точно понял одно — рядом с Глебом просто невозможно оставаться спокойным. Никогда. Его состояние и эмоции в любом случае оставят свой осадок. Сейчас именно так и происходило: повысил голос он — повышает и Сидорин, скатываясь вместе с ним в подобие истерики. И неимоверной злости.

Но злости не на Викторова — исключительно на его слова.

— Да-да, блять, ты такой умный, а имя у меня заберут — и чё потом будет? Как «мои заслуги» мне тогда помогут блять? — кажется, теперь слёзы текут уже настолько машинально, что он сам их и не замечает. Только руками махать экспрессивнее начинает. Привычка. — И это разные вещи, блять, быть друзьями и.. — за полторы недели мозги снова промыли крайне профессионально — теперь он ни то, что не может спокойно произнести слово «встречаться» вслух, но и всем своим видом изображает, что оно ему неприятно. — ..ты понял, про что я. это просто. разное. — в итоге так и не произносит, уводя глаза в сторону и вытирая капающие слезы. — А чё, когда мы начали встречаться, я перестал вытаскивать тебя из хуйни? Я перестал быть рядом? Что поменялось? Ты был дорог мне всегда, но сейчас.. Глеба отчего-то сейчас слишком бесят эти вопросы: отчасти он воспринимает их как упрёки. Поэтому, ища варианты, как же его заткнуть, он не находит ничего лучше, кроме как сделать это насильно: резко хватает с высокой обувницы очередную рамку из-под фотографии и, не целясь, кидает её в сторону Серого, впоследствии чего та, ударившись о стену, падает всего в паре сантиметров от его ног, тут же разбиваясь на две части. Теперь на полу лежит уже три разбитые рамки. — Заткнись блять. — нахмурив брови, он опять отрезает противно-громким криком. или, скорее, воплем. кажется, у его голосовых связок уже нет предела. Серафим правда замолкает: после звучного приземления рамки сначала смотрит себе под ноги, делает пару шагов назад — и уже на Викторова взгляд по пять копеек устремляет. Но, видимо, под «заткнись блять», Глеб имел ввиду что-то вроде «поговори со мной, пожалуйста», но принципиальность вкупе с выпитым алкоголем почему-то не позволили ему произнести это желание вслух. Наверное, сочли неадекватным после всего сказанного. Поэтому, всего спустя пару секунд после весьма неудачной попытки покушения на жизнь Сидорина, он уже чуть ли не сломя голову забегает обратно в спальню, закрывает за собой ведущую в неё дверь и, свалившись лицом на кровать, вновь принимается за старое — то есть, истерично всхлипывать в подушку, накрывшись капюшоном. Но как бы Глеб сейчас не бесил, диалог завершить всё равно хотелось. Потому, едва ли успев осознать только что произошедшее, Серафим переступает через осколки рамок и всё-таки доходит до спальни: там, открыв дверь, встаёт неподалёку от кровати. Глебу этот диалог будто и не хотелось завершать, словно нравилось ссориться — и всё, ничего ты с этим не сделаешь. Хотя, вариант попробовать больше одного раза сходить к психологу все ещё заслуживает рассмотрения. Но это уже в другой раз. В этот раз Глеб явно не собирается заканчивать, а лишь падает всё ниже в чужих глазах и глубже в.. истерику? Паническую атаку? Отхода? Что это? Черт его знает. А он не чёрт, поэтому, не знает. Только пытается замолчать, когда слышит щелчок дверной ручки, что заканчивается неудачно. Хотя, ему кажется, что он всё-таки замолкает. И, хоть Серафима весьма сложно назвать сентиментальным, но каждый раз, заметив слёзы Глеба, внутри обязательно что-то дрогнет и он не удержит желания проявить хоть какой-нибудь холод к Викторову. Так и происходит: пройдя ближе, рука всё-таки тянется стянуть капюшон и погладить кудри, чтобы привычно-успокаивающе погладить. Просто не может по-другому. Забавно то, как с течением времени в таких странных периодах в Глебе менялось абсолютно всё: глаза, их взгляд, телосложение, даже черты лица могли становиться грубее. Но одно оставалось неизменным — то, как он плачет и как реагирует на чужие попытки успокоить. Всегда одинаково всхлипывает, одинаково дергается, когда чувствует прикосновения, одинаково прячет лицо куда попадется. И сейчас, рефлекторно испугавшись и дёрнув головой от ощущения на ней тёплой ладони, он точно повторяет уже бывалые действия. Точь-в-точь. — ..ну зачем ты это делаешь? — он вдруг решает заговорить, пускай и заплаканно-хриплым, но неожиданно спокойным голосом. Или обречённым. В темноте его душной комнаты невозможно разглядеть эмоции, поэтому, голос тоже звучит весьма двояко. — Ну потому что не могу по-другому, у меня за тебя блять душа болит. — тихо и спокойно отвечает Серафим, в произвольном порядке продолжая перебирать меж пальцев запутанные кудрявые локоны, еле касаясь. В ответ опять поступает полуминутное молчание, за которым следует ещё более сильное скатывание всевозможных букв в одно лишь воющее всхлипывание. Видимо, до кудрявой головы дошла хотя бы эта фраза. — Это кошмар.. тебе, блять, тебе.. — и ещё сто таких сбивчивых «типо» и «тебе», ибо в таком припадке трудно не заикаться, прежде чем он всё же сформулирует мысль и сложит её в лихорадочное предложение, — ..тебе надо что-нибудь сделать, я не знаю, типо тебе надо уйти, уехать, блять, куда угодно, как угодно, без меня, блять. — Всё, всё, тихо. — Я не оставлю тебя, ты же знаешь. — полушёпотом перебивает Серафим. — Знаю.. — вроде после такой, казалось бы, стабильно успокаивающей фразы, ему должно было бы полегчать, но отчего-то обречённость в интонации сохранялась неизменной. — но нельзя же тебе так. — всё-таки подняв голову и с трудом перебравшись чуть выше, теперь Глеб вновь утыкался мокрым носом в колени Серого. привычка уже, тело само к нему невольно тянется всегда. — Может и так. Ну, а что ещё делать?.. Судя по всему, окончательно сдавшись в объятия того самого, от чего его так старательно пытались отмыть почти две недели, он всё-таки укладывает кудрявую голову поудобнее на чужие колени, а трясущимися ладонями закрывает лицо, кажется, пытаясь вытереть слёзы. В темноте это получается ожидаемо плохо — и в итоге, не рассчитывая силы, он лишь сильнее царапает себе лицо. — И тебе я тоже обязан. — совсем тихо шепчет Викторов. Видимо, под ночь начинает всё-таки что-то понимать, хоть и. по-своему. После этих слов Серафим даже улыбается еле заметно. но продолжает молчать, ничего не говоря в ответ. И лишь через минуту тишину прерывает всё такое же спокойное: — Не обязан, я просто люблю тебя. И, кажется, именно эта фраза целиком и полностью выбивает Викторова из колеи. Агрессия вдруг за мгновение сходит на нет. Больше не хочется швырнуть в Серафима деревянную рамку из-под фотографии, чтобы заткнуть. Хочется только вернуться и кинуть её себе в лицо за то, что натворил. И за то, что не смог найти в себе что-то сильное, чтобы не дать чужим мыслям промыть свои мозги.

В очередной раз.

— И я.. — снова всхлипнув, он, видимо, задумывается. Но в то же мгновение даёт себе мысленную пощёчину, заставляя продолжить мысль: — я тебя тоже. Конечно, лучше б пощёчина была реальной — зная Глеба, это бы сработало куда эффективнее и быстрее. Но, видимо, лежащий на коленках с подогнутыми к груди ногами, подобно подобранному с дороги котёнку, он сейчас вызывал к себе слишком сильную жалость.

В очередной раз.

На деле же Глеб хуже всех своих собственных зависимостей, самая сильная аддикция, а Серафим обещает себе, что ещё одна такая хуйня и он его бросит, но, видимо, снова не сегодня.

***

Ближе к двенадцати часам утра Глеб просыпается от назойливого звука работающего пылесоса, что набатом бил прямо по заложенным ушам, заставляя голову расколоться на две части, прежде чем заорать что-то вроде: «блять какого хуя» и подняться с кровати. Пройдя на кухню, он видит крайне непривычную картину — Серафим убирался. Впервые за такое долгое время убирался своими руками, а не вызвал клининг. Но удивляло ни столько это, сколько то, что убирался Серафим, а не та розовая мочалка-спутница. На самом деле, события вчерашнего дня Глеб помнил смутно, если помнил вообще. В памяти флешбеком проблёскивал лишь тот момент, когда он швырнул в него деревянную рамку из-под семейной фотографии, которой сейчас на полу уже не было. Он думал, что это был очередной сон. Такие часто преследуют до-после-и во время марафонов. Обычное дело. Но Серафим сейчас стоит перед ним: убрав пылесос, неловко чешет волосы, явно не зная, что говорить. И еле улыбается. Улыбается устало — это по глазам видно. Видно, как сильно Глеб его вымотал. — Я бы сам.. ну, — сделав несколько шагов вперёд, он совестно складывает руки и убирает взгляд в пол, — я бы сам убрался.. — а подняв глаза, не успевает закончить, как Серафим уже подрывается к нему с места и молча загребает в такие объятия, что, казалось бы, вполне могли и ребра сломать. Викторов же спросонья ни черта не понимает, а только рефлекторно отвечает слабыми объятиями, невольно передавая в них свою дрожь. Сил на большее нет.

«Блять, да сделай ты хотя бы шаг — я побегу к тебе» — сказал когда-то давно Серафим. И ведь не соврал, получается.

***

Дальше они убирались уже вдвоём: Серый смывал в унитаз и выкидывал отовсюду его всевозможные заначки, а Глеб показывал и удалял номера барыг. Импульсивно, конечно. потом искать заново труднее будет, но он чуть ли не на коленях поклялся, что «потом» уже не наступит. Ближе к концу уборки, — а то есть, к вечеру, — Викторов, выебанный таким ужасным физическим трудом как мытье полов, практически начал соображать хотя бы на том уровне, на каком он делает это при обычном похмелье. Уже успех. Даже извинился несколько раз. Скомкано, конечно, но как уж получилось. Не первый и наверняка не последний раз, всё-таки.

***

Да не ща вроде уже лучше Но блять я ночью не спал его пиздец трясло думал скорую вызывать надо ьудет нахуй откачивать Серафим М, 18:36

а щас он где?

Андрюша Пиво, 18:37

К сереге поехал Меня по понятным причинам не взял Серафим М, 18:37

по каким

?

Андрюша Пиво, 18:38

— Я бы разбил ебальник ему и всем остальным, кто там у него сидит блять.. меня не ебёт кому и кто это сделал. — Ну, всю эту хуйню ему наплёл. — поддаваясь в очередной раз вспыхнувшей волне эмоций, он отвечает видеосообщением.

еще садиться из-за него тебе не хватало

Андрюша Пиво, 18:40

Да похуй уже Эти уроды по другому тупо не поймут нахуй Серафим М, 18:45

                  а тебе как всегда больше всех нужно

Андрюша Пиво, 18:46

Ну а кому ещё блять Серафим М, 18:46

реально настолько любишь

?)

Андрюша Пиво, 18:46

Мне его просто жалко Серафим М, 18:47

любишь короче

Андрюша Пиво, 18:46

Короче щас думаю его прокапать и уговорить зашиться как в том году Серафим М, 18:47

нам опять из-за него без тебя в баре сидеть

?

Андрюша Пиво, 18:50

Ну тип того) Серафим М, 18:51

пиздец

Андрюша Пиво, 18:51

— Андрей заключает в одном сообщении абсолютно все произошедшие события.