перезвони.

***

— А может.. ну, спать? — И пепельницу собрать надо.. — Глеб, которого минуту назад втрахивали в подоконник как последнюю из всех божьих тварей-блядей дрожащих, сейчас казался разве что божьим одуванчиком: смущается и молчит теперь так, будто не сам инициировал. Вероятно, понял, что случилось. Вот и ищет взглядом пятый угол теперь.. Теперь тишина действительно была какой-то слишком громкой, а каждый звук особенно шумным казался.  — Может.. — Серафим стыдливо уводит взгляд и зачесывает волосы назад. — Блять, пойдём, мне холодно. — ещё пару секунд простояв на ветру, неженка внутри Глеба всё-таки побеждает. Так что, подняв ещё не надетую на себя футболку с пола, он всё-таки отрывает взгляд от потолка и уносит ноги из этого борделя. — Я вот не понимаю, насколько это тактичный вопрос, но.. это мы так дружим, да? — последовав указке и пройдя обратно на кухню, он всё-таки подает голос, еле сдерживая напрашивающуюся улыбку.  А у Глеба, тем временем, кажется, там внеочередная паническая атака уже совсем близко.. поэтому, пытаясь не обращать внимания на какие-либо внешние раздражители, он всё-таки проходит обратно в спальню — и только там, сев на кровать, всё-таки продолжает тихо: — Да, наверное?  — Пиздец на самом деле, я хуй знает.. — Ну чё ты, нормально ж… — улёгшись на кровать и закинув ногу на ногу, продолжает Серый.  — Да вообще ахуенно, только чё теперь делать с этим? — в темноте, кажется, комфортнее стало. так что, сложив ноги в позу лотоса, Викторов и сам поудобнее устраивается на кровати. — А что предлагаешь? — Не знаю я, ты ж старше, ты и думай блять. — заключает уже менее нервозной интонацией Глеб, параллельно, уже застегивая свою зипку и затягивая её капюшон на кудрявой голове посильнее. — Блять, ну.. вот по идее, люди, ну.. встречаться начинают?  А Глеб после сказанного Серафимом точно ещё минуты полторы молчит.  Молчит так, что его напряжение даже слышно.  Время, впервые за последний год, кажется чуть ли вечностью и тянется предательски долго, а в голову как назло не лезет совсем никаких слов.. Совсем. Не негативных, ни положительных. Никаких. Да и что тут «негативное», а что «положительное»?  Наверное, негативным было бы ссылать куда подальше человека, который всегда первым вызывался и помогал тебе куда больше каждого из твоего окружения.  Причем, помогал безвозмездно.  Но и поддерживать то, что он предложил — можно разве? Как это получилось вообще?  Вопросов куча. И их бы задать по-хорошему, а Глеб только молчит, всё глубже зарывая себя в капюшон толстовки. И в воображаемую могилу.  Невыносимо. Даже думать не хочется. Но молчание тоже черепную коробку давит. Ещё секунда — и он точно свалится в истерику. Нужно говорить. Хоть что-то.  — Типо, так просто? Так можно вообще? — Да хуй его знает, нельзя, наверное.. А по-другому как? — сдаваясь в лапы безысходности всей ситуации, Серафим даже не находит уместной шутки, смирившись и уйдя обратно в сторону серьезности.  Глебу же после этого «нельзя», кажется, совсем отключают возможность мыслить.  Теперь в голове встаёт барьер.  Как это так: нельзя — и всё?  Он ведь совсем не любит, когда ему что-либо запрещают, и любит эти самые запреты нарушать. А временами за их нарушение даже никакой кармы не следует вовсе, вот и привык.  Можно ли так сейчас? Инфантильный ребёнок внутри не может понять. Границ не видит, когда это «нельзя» и вправду нельзя, а когда просто.. «нежелательно».  В тщетных попытках думать, он машинально затягивает шнурки на толстовке, стараясь отвлечься. Но в голову итак ничего не идёт. Совсем. Только желание нарушить очередной идиотский запрет — и ничего больше. Серьезно.  Вдох, выдох — и в напряжении вкупе с давлением всё-таки слышится заветное: — А я тебя люблю.. — еле слышным шепотом срывающееся с потрескавшихся губ. Тихо, несмело, но искреннее.  Он это даже не обдумал, а просто выпалил единственную фразу, которая навязчиво зависла в голове. Потому что большее в голову и вправду не лезло, а терпеть напряженную тишину и слышать в ней два излишне громких сердца уже становилось невыносимым. Так что, как есть. Взгляд Серафима с потолка и стен наконец устремляется прямо в чужие глазки-пуговки, а через пару секунд, раздается почти такое же несмелое: — И я тебя люблю, Глеб.  — Типо.. реально? — наверняка, он хотел сказать что-то иное, но, так как в головных шестеренках безумный резонанс всё равно не оставлял покоя, на выходе опять получается очередной вопрос. Он просто верит, не может. Нужно, чтобы сказали точно. Нужно, чтобы Серафим сказал. — Типо реально, да. — абсолютно спокойно подтверждает собственные слова Сидорин и, пересев в вертикальное положение, заранее тянется в объятия.  — Пиздец.. — монотонно пробубнивши, Викторов своей интонацией и общим настроем уже было создает грозовое облако прямо в комнате, дополняя это всё особо острым ощущением обречённости.  Но, благо, Серафим вовремя к себе в оттягивает. Поэтому, он всё-таки расслабляется.     Глубокий вдох — и:  — Получается, типо, теперь.. ну, можно встречаться? — выдох. изложил, конечно совсем не лирично, тихо и несмело, будто впервые про любовь вообще слышит.. Зато первый. Как груз с плеч. В таком положении и вправду однозначно чуточку спокойнее становилось: Серый голову на чужое плечо укладывает, выслушивает неспокойные речи Викторова, а следом ,отбросив парочку раздумий про «правильность» всего происходящего, приходит к выводу, что пить неделями — тоже неправильно, но они же делали..  Тем более, сейчас дело крайне тонких тем и чувств касается, а им обоим уж очень комфортно друг с другом. Серафиму это более, чем важно.  — Получается, можно.

***

— Чёт передоз.. ну, событий. за сегодня. — после такого родного слова у него на лице даже чуть-чуть виднеется та самая сучья улыбочка, но, слава богу, он её быстро подавляет. Не время ржать. — Всё, теперь, пожалуйста, давай просто поспим.. — он осторожно Симовскую рубашку под ощутимо трясущимися пальцами сжимает, да в макушку покоцанными губами целует не менее аккуратно: пока что даже без грубостей и внезапных кусаний. — Слово такое.. интересное. родное.. — как-то тихо ехидничает Серафим, плывя в улыбке. — Да-да, спать.  А ведь этого всего могло бы и не случиться, если бы Глеб согласился на сон вместо студии.. идиот.  Но идиот-не идиот, а родной. Теперь точно.  Поэтому, пару секунд помявшись в раздумьях о том, можно ли, Глеб всё-таки самолично решил, что именно с этого момента имеет полное право на — теперь уже — совершенно откровенно влюблённые объятия перед сном. Поэтому, незаметно пододвинувшись, Викторов его тело молча обвивает руками с обеих сторон, да носом в солнечное сплетение зарывается сразу. Только кудряшки из-под одеяла и торчат теперь..  Это он так желает спокойной ночи и выражает любовь.

***

Сон у Глеба сегодня явно отличался от того, что был месяц назад, в Москве.  В целом, он просто чем-то отличался от обычного. Был крепче, приятнее, дольше ..и кошмары не мучали совсем, что странно. Ведь обычно, после таких дней, как сегодня, Глеб не может даже глаз сомкнуть ещё как минимум неделю.  А тут, с Серафимом.. будто душа успокаивалась. Вот поэтому и не приснилось ничего, наверное.  Но как бы во сне не было хорошо, утром проснуться всё-таки приходится. Закон подлости: всегда, когда он может поспать подольше — просыпается раньше нужного.  Вот и сегодня не стало исключением — проснулся в двенадцать, сука. Но пока что, видимо, какой-то аукцион невиданной щедрости от жизни, ибо Глеб мало того, что проснулся без болящей спины, так ещё и нашёл в себе силы сразу встать с кровати и пройти на кухню.  Последний раз такое хорошее начало дня было перед тем, как он ушел в запой на полтора месяца перед Новым годом. — Хай? — он потягивается, подставляя ладонь ко рту в зевке.  — О, доброе! — отставив кружку с чаем, Серафим и сам здоровается, проходя поближе. — Доброе-доброе..  — вроде бы только проснулся, а улыбается сейчас так довольно, будто с утра пораньше по ноздре пустил.  Хотя, в в целом, его переменчивость из одной маниакальной фазы в другую уже давно перестала быть чем-то удивительным что для него самого, что для Серафима..  — Ты давно не спишь? — эту квартиру Глеб знает уже наизусть, так что, искать кофе по шкафам и интересоваться делами Сидорина одновременно труда не составляет. Только вот прихрамывание на одну ногу все же мешает крутиться от одного конца стола к другому. — Ну-у, не особо.. а тебе как спалось? — Да вообще ахуенно, типо, я так хорошо поспал.. — найдя кофе, он ставит чайник на на электрическую плитку, а сам, убрав кружку и сахар на стол, обратно к Серафиму сразу подходит и, всё так же прихрамывая, обе руки ему за шею закидывает, сразу принимаясь ладонью отросшие волосы на затылке разглаживать рефлекторно. Уже в привычку вошло.  — В Москве я вообще не спал практически, а тут, вот, даже ночью не просыпался — это прям удивительно.. просто у тебя тут энергетика хорошая. Я чувствую. Мне нравится. — Да у меня абсолютно такая же тема, типо, чувак, ты — снотворное блять..  — А ты типа успокоительное? — с улыбкой передразнивается Глеб, параллельно, руками вокруг чужой шеи обвиваясь и короткие поцелуи по щекам разбрасывая, так и норовя сожрать.  — Может и так.. — а раз уж Викторов решил расщедриться на нежности, то и Серый сопротивляться не будет: обнимает в ответ, чуть ли не утопая в улыбке.  — Кста-ати, а тебе на студию не надо сегодня? — кокетливо прокручивая меж пальцев шнурки от своей толстовки, он протягивает всё это уж очень елейно.  — О господи.. — Серафим, вспоминая вчерашний их поход на студию, аж глаза закатывает, тяжело вздыхая, — Нет, не надо.  — А когда надо будет? Мне-то теперь вряд ли туда в ближайшее время понадобится, а я чёт скучаю уже.. — Глеб возвращается с кухни обратно на свое место, но уже с розовой кружкой  в руках. У Серафима такая вообще была? Где только Викторов это находит постоянно.. надо будет спросить.  — А вот, не знаю пока..  — Получается, мы сегодня дома будем, да? — скажи это другой человек — звучало бы как недовольство. Но это Глеб. Он такому только рад. Поэтому, в знак своего крайнего удовлетворения сложившейся ситуацией, он, отложив кофе на столешницу, руки Серафиму через шею запрокидывает, а затем, на колени абсолютно наглым образом усаживается, принимаясь лицо выцеловывать. — Ну-у, можно и так, — не успевает Серый до конца порассуждать на эту тему, как Викторов уже сбивает весь настрой на какие-либо адекватные рассуждения.  — Сериал досмотрим наш? Серафим с коварной улыбкой сначала лишь проходится по чужой щеке с короткими поцелуями, кусается пару раз, а затем, медленно спустившись к шее, отвечает на придыхании:  — Да-да, досмотрим.  Убравшись с чужих колен и проворчав что-то в стиле «пиздец жопа болит», Глеб всё же приземляется обратно на диван и выводит сериал со своего мобильного аккаунта на нетфликсе на телевизор.  — Только в этот раз надо прям смотреть. ну, я в плане, типо, давай не так, чтобы под конец серии мы.. — на последнем Глеб как-то тяжело вдыхает и, продержав неловкую паузу длинной в пару секунд, всё-таки не находит ничего лучше, чем:  — ну, ты понял. — Ой-ой, а чё это мы смущаемся? — заметив такую реакцию, Серафим не мог упустить возможности, поэтому, перебивая, уже ехидно издевается.  — Да не смущаюсь я, просто, блять.. ну вслух такое говорить это.. фу. — немного помешкавшись, но не переводя взгляд с телевизора, подытоживает с тяжелено-недовольным вздохом. А потом про кофе вспоминает и отвлекается всё-таки, чтобы кружку в руки взять. — Да нормально вроде.. — с абсолютно невозмутимым видом заключает Серый, косясь в сторону Викторова.  — Нет, это кринж. — тут уже подключилась умилительная серьезность Глеба, которая ему порой уж совсем не шла. И сейчас один из таких случаев.. но про себя он думает, что со стороны выглядит уж очень угрожающе-серьезно.