перезвони.

***

На этой студии Глеб уже бывал: сам треки записывал и временами даже с Серафимом тусовался, когда Андрея на радаре видно не было.  А сегодня Андрей будет.. к сожалению.  Но всё, что суждено — того не миновать.  И, раз уж Глеба на пороге никто не приветствует, то и он не будет. Больно надо. Благо, студия не маленькая — сесть подальше от крипового типа с жёлтыми волосами труда не составило.  Поэтому, закинув ногу на ногу и достав телефон, он принялся с очень заинтересованным лицом скроллить зависшую ленту инстаграмма, изредка боковым зрением поглядывая на эту блевотную-френдли картину двух обнимающихся голубков.  Но рано радоваться: закончив обжимания с Серафимом, Андрей обращает внимание и на второго кудрявого — и с абсолютно непринужденным видом сам к нему проходит, улыбается, руку протягивая, чтобы поздороваться и язвительными фразочками разбрасывается: — О-ой, Глеб, добрый вечерочек, давно не виделись..  — А? — про себя Глеб заключает громкое: «блять», но на деле, — Привет, да, давно.. . — намеренно не отрывая взгляда от разбитого экрана своего телефона, бубнит на отшибись. Но, как замечает протянутую руку, всё-таки пожимает в ответ, пускай и только лишь из-за уважения к тому, что Андрей — дружок Серафима. А Федорович, тем временем, только максимально дружелюбно улыбается этой грозовой туче, что сейчас явно не рада присутствию такой яркости на территории Петербурга, и следом вновь возвращает всё своё внимание Серафиму, начиная излагать какую-то очередную рабочую мыслю, начинающуюся с классического: «Ну что, мука…» Собрались на студии как-то полтора бездаря и Глеб Викторов.. в прочем, последнему до первых двух дела не было никакого на протяжении как минимум часа: сидел себе то в инстаграме, то в телегу записки сумасшедшего в качестве нескладных постов выписывал. В целом, ничего нового, но и это успело наскучить — глаза-то болят от телефона, да и тот сядет скоро.. поэтому, хоть и не хотя, но отложить мобилу и понаблюдать одним глазком за теми двумя всё-таки пришлось.  Просидел он так недолго: на минут десять хватило, а дальше уже уши резать начало.. И именно в связи с этим, было принято решение весёлой походкой пройти к компьютеру, за которым находилось полтора объекта сегодняшней нервозности.  — Ну чё, как дела, мальчики? — приторно-доброжелательной интонацией спрашивает Глеб, при этом, уже усаживаясь на стул со спинкой рядом с Серафимом. — Ахуительно.. ты как? — переведя внимание с Андрея, запыхавшегося в приступе злости на компьютер, пускай и запоздало, но всё-таки отвечает Сидорин.  — Ну-у вот, тоже нормально было, пока я не услышал вот эту хуйню, типо.. чёвы делаете? — он, уведя взгляд подальше от Фёдоровича, совсем ненавязчиво намекает и как бы интересуется, при этом, кивая кудрявой головой в сторону монитора с висящим в воздухе вопросом из разряда: «И не стыдно вам за это?» А Серафим с этих весьма классических цинично-высокомерных возмущений-выебонов только сходит на тихий смех, ибо знает — кудрявый звукорежиссер прав. Из этого дерьма не выбраться.  — Нашеёлся блять ещё один помощник.. — внезапно вздыхает-возникает недовольный Андрей, откидываясь на спинку кресла, кажется, уже готовый убить Серафима и шлифануть это удовольствие Глебом, ибо первый вообще не помогает, а второй ещё и мерзко подпёздывает под руку.  — А я чё? Я просто спросил.. ну типо, я бы мо-ог помочь, конечно.. в теории.. — по-суьчи тянет Викторов.  Серафим после этого даже на стуле назад откидывается, чтоб в обе стороны этой ситуации глянуть, с одной — оценивающий взгляд Андрея заметить, с другой — Глеба, который явно пытался на что-то намекнуть всем своим видом..  — Ну попробуй. — явно в сомнениях отвечает Андрей, чуть ли не закатывая глаза.  После, любезно выбив себе полный доступ к обоим компьютерам и пододвинувшись ближе, Глеб открывает все файлы: минут десять разбирается во всём этом мёртвом море, а впоследствии, ещё двадцать объясняет, что к чему и как бы сделал он сам.  Андрей же, всё это время лишь чуть ли не с открытым ртом внемлет: сам никогда ничего не сводил и биты не писал, гиблое дело. Он и на гитаре-то играть не особо горазд. Поэтому, такую «лекцию» от Викторова, имеющего диплом об окончании курсов звукорежиссуры, он выслушивает с неоспоримым восхищением и молчанием ровно до момента, пока сам лектор не подытожить весь процесс удивительно спокойным:  — Бля, ну, я пьяненький конечно чуть-чуть.. может, забыл чё, но во-от, вроде понятно объяснил. Такие дела, да.. — А? ну так-то да.. ты прав. — Андрей, будто выйдя из астрала, пускай и нехотя, но всё же соглашается, облокотившись на стол локтем для дальнейших наблюдений за работой Глеба.  — Вот, я же хуйни намеренно не посоветую типо, я просто знаю, что ты там биты не делал и не делаешь вроде, вся хуйня.. а я вот делаю.. давно уже, да. В коем-то веке эти двоя наконец-то смогли найти общий язык хоть в чём-то: потому, бывалое «давай ты поедешь, а я дома останусь», сейчас вдруг сменилось на милость — и теперь Глеб разговаривал без привычного цинизма и бывалой пассивной агрессии в голосе.  Скорее даже наоборот, с какой-то долей симпатии и вовлечённостью, то ли в самого Андрея, то ли в их диалог. А может — и в то, и в другое. Но суть одна — прекращать диалог он теперь не хотел вовсе: это видно даже по тому, с какой экспрессией и горящими глазами вкупе с серьезностью он на счёт всего этого разговаривает, крутя настройки звуковых дорожек.  Нравится. Всегда нравилось такое. — Получается, реально шаришь, тяжело не согласиться. Убедил.  — Да? Спасибо.. — наверняка, Глеб сейчас еле подавлял в себе желание выпалить что-нибудь из разряда: «Нам бы фит записать», но всё же сдерживается. Хотя, эта несвойственно-доброжелательная улыбка и бликующие глазки всё равно что-то, да выдают. Но вряд ли Андрей на такое внимание обратит — оно и хорошо. Так что, пока совсем не заболтался, самое время подытоживать: — Ладно, всё, не буду мешать. Но вы зовите, если что.. — теперь остаться, конечно же, хотелось, но свою часть он выполнил: хотел подсказать — подсказал. поэтому, осталось только с жалостливым видом откланяться и уйти обратно в свой уголок, где вайфай ловил достаточно для того, чтобы смотреть рилсы еще часа два, пока Серафим не освободится. — Да оставайся, помогаешь всё-таки, побольше меня между прочим.. — подняв голову из телефона, внезапно влезает в этот диалог Серафим.  — Да? ну, я тогда.. на другой стул сяду пока что, всё равно. — пытаясь не выдавать смущения и вернувшись обратно на стул, стоящий рядом с Серафимом, Глеб всё-таки выдыхает и продолжает наблюдать за магией на компьютере, пока есть такая возможность. Свои-то треки он теперь писать не будет. — Да садись, ёмаё, Глеб, чё как не родной? — Серафим — человек настойчивый, так что даже свой стул рядом с Андреем освобождает, так ещё и на Викторова поглядывает с ехидной улыбочкой. 

***

Глеб со своей работой в коем-то веке справился и вправду хорошо — и уже через три часа нескончаемых диалогов то с компьютером, то с Андреем, когда компромисс наконец нашелся, у них уже даже был готов фундамент для грядущего трека, который, на удивление, им обоим понравился.  А про Серафима вообще удивительным образом забыли. Да он и сам своего присутствия не выдавал: то выходил покурить в гордом одиночестве, то исподтишка этих двоих фотографировал, улыбаясь тому, что многолетний конфликт закончен.  К тому же, Глеб за работой выглядел весьма.. красиво. Завораживающе. Смотреть — одно удовольствие.  — Короче, это база такая.. дальше там уже тебе твои подправят на твоё усмотрение. — Глеб подытоживает всё это дело со своей фирменно-милой улыбкой, увидеть которую порой — просто восьмое чудо света, да такое, что даже Серафим мог бы по пальцам руки пересчитать, сколько раз его таким видел. — Да это уже ахуенно.. спасибо, реально. — в свою очередь решает подытожить уже порядком уставший Андрей, потягиваясь в кресле.  — Да не за что.. — отставив от себя клавиатуру с мышкой, он всё-таки выходит из-за стола, ибо глаза-то уже болят, да и на улице, наверняка, уже часов десять.. в итоге, подтверждается эта мысль после того, как он додумывается время на телефоне глянуть. 

22:12..

И правда, засиделись как-то.. что странно, с учетом, что в компании абсолютно любого общества Викторов находиться так долго никогда не любит. — А где.. — не успевает он задать полноценный вопрос, как Серафим, опережая, вскрикивает из угла студии:  — Да ну нахуй, вы закончили? — Можно и так сказать, — вно ехидничая, отвечает Глеб, при этом, уже закидывая свой рюкзак на плечо и шагая в сторону Серафима, сидящего на диване.  — Я уже почти уснул, думал, здесь ночевать будем нахуй.. — Сидорин начинает возмущаться, поднимаясь с дивана и потягиваясь, — домой?  — Ой, да ладно, чё ты.. мы ещё быстро, типо, только базу какую-то сформировали, а дальше уже.. подробнее надо будет разбирать, но я думаю, Андрей там сам разберется, как ему уже надо будет.. — Глеб всё же и сам поторапливается: Андрею ручкой машет на прощание, — Пока-пока! — а после, и сам на улицу выбегает, сразу садясь в любимую машину к её не менее любимому водителю.  — Как быстро время летит, кошмар.. — Да вообще, ужас. — заводя машину, Серафим с непривычно недовольным видом на Глеба поглядывает.  Тот не замечает, продолжая:  — Кстати, я Андрею сказал, что ты ему мой номер скинешь, мне там кое-чё объяснить надо было, но я это только на своем компе бы смог.. ну короче, скинешь? — Викторов, даже не поднимая взгляда, только в телефоне что-то там кому-то там выписывает, в ожидании, пока машина уже отправится в путь, ибо спать сейчас отчего-то захотелось нереально.  А после таких внезапных заявлений Серафим лишь ещё более осуждающим взглядом серых глаз полностью игнорирующего Глеба прожигает, прежде чем всё-таки закатить глаза и промычать что-то в знак согласия.  ..спустя ещё пару минут таких односторонних гляделок, когда Викторову снова оказывается нужным что-то попросить, он всё-таки обращает внимание на это недовольство: телефон выключает, в карман пальто кладёт и, повернув голову, интересуется осторожно:  — Всё хорошо? Серафим опять обиженно мычит якобы в знак согласия, не сводя глаз с дороги.

***

Выйдя из лифта, Викторов хвостиком быстро забегает в квартиру — пока не выгнали — и уже там издалека заводит свою шарманку: — Чё делать будем? — Да хуй знает, я бы сейчас покурил с кайфом. — Серафим выуживает пачку винстона из кармана и, не дожидаясь Глеба, уходит на кухню.  — И.. — не успевает Викторов снять пальто, чтобы добавить «я тоже», как тот уже единолично решает всё сам и скрывается на кухне. После такого, конечно, захотелось сейчас развернуться и уйти, чтобы утопиться где-нибудь в тёмных, как вина, реках города Невы, но Андрей, видимо, каким-то позитивом зарядил.. так что, Глеб спокойно раздевается, а после, в спальню со своим рюкзачком уходит.  Благо, не на совсем: переодевшись в одежду, которая не пахла злодеем-Пирокинезисом, возвращается обратно в коридор, а уже оттуда — на кухню.  Серафима взглядом обводит и, убедившись, что ничего колющего-режущего у него в руках сейчас нет, всё же подходит ближе, закуривая заранее подготовленную сигарету.  — Приве-ет, чё один стоишь? Серафим молчит, затягиваясь.  — Ну чего ты недовольный такой.. — для идеальной картины не хватало только добавить «кто тебя обидел» в конце, но Глеб ещё не настолько смелый, а особенно, перед обозлившимся Серафимом. поэтому, пока что он только рядышком пристраивается аккуратно.  — А чё это ты вдруг интересуешься? — внезапно подобревший Серафим решает уложить руку на чужое плечо и всё-таки придвинуться ближе. Сломался, перебесился. Если бесился вовсе..  — А че это ты недовольный? Стрелки метать Глеб тот еще мастер, в особенности, когда это касается метания их в сторону Серафима. Поэтому, заметив, что тот заметно подобрел, он и сам улыбочку мерзопакостную на лицо возвращает, параллельно, стряхивая пепел с сигареты.  — А вот настроение у меня такое..  И теперь, когда волна многозначных улыбочек и непонятных разговорчиков точно как из интро какого-нибудь порно запущена, Глеб считает, что точно имеет право не менее нагло закинуть обе руки Серафиму через шею, начиная мурчанием практическим тянуть своё приторное:  — Ну почему-у? — Потому что ты козёл, Викторов.. — иронизирует Серый.  И, с огромной вероятностью, будь на месте Серафима кто угодно другой, то Глеб бы уже харкнул ему в лицо, если не хуже.  Но.. сейчас прямо перед ним стоит никто иной, как Серафим, слова которого сейчас даже намёка на агрессию удивительным не вызывали. Слишком милый он в его представлении, козёл.  Поэтому, Викторов лишь в очередной раз улыбается мягко и, вытащив сигарету изо рта, по щеке поцелуем горячим мажет. — А можно поинтересоваться, почему именно сегодня я козёл? — он передразнивается.  — Кто сказал, что именно сегодня? — пользуясь чужой добротой, Сидорин увиливает от вопроса.  — О го-осподи.. ну что я сделал-то? — Достойную работу с Андреем сделал.. следующий раз на студию без меня поедешь. — уже откровенно издевается Серафим, запуская в чужие кудряшки тёплую руку. — О, так это ты из-за Андрея так всю дорогу дулся, что ли? — Глеб не издевается. Скорее интересуется. Правда улыбается при этом так ехидно, будто план по захвату Польши вместе с Андреем там уже организовал.  — ..из-за тебя, вообще-то. — недовольно и слегка обиженно, но зато честно признаётся ему Серафим.  Причина обидок опознана — всё-таки, дефицит внимания бывает не только у Глеба.. теперь остаётся извиниться. Но перед этим, он максимально елейным голоском и с щенячьими глазами начинает тянуть: — О-ой, ну прости-и.. — Просто невозможно было эту хуйню слушать, реально.. — Реально хуйня, тут тяжело не согласиться.. но мог бы и сходить покурить со мной. Хотя! Уделать Андрея и показать, что он сделал хуйню — это надо ещё уметь, горжусь. — Ну вот, да, я его побесить хотел, на самом деле.. а насчёт курить — так сейчас же стоим всё равно. считай, я искупил вину? — Или этого недостаточно? Глеб — человек чести, поэтому, не успокоится, пока не будет уверен в том, что Серафим простил ему абсолютно все сегодняшние грехи. Так что, подлизываться будет до последнего.. — А на деле вы блять спелись и три часа сидели, хихикали.. — тихо недовольствуется Серый, прежде чем перебить эту мысль последующими словами Глеба про искупление вины.  — Ну, я даже не знаю.. смотря, что можешь предложить.  — Ну вот, пришлось, да.. но фитовую верность я все равно храню только для тебя.. — интонация у Глеба сейчас была такая сахарно-приторная, что аж создавалось ощущение, будто если понадобится — он и заплакать может, раз в ход пошли уже даже какие-то слова про «верность»..  — М? А я многое могу, ты же видел, какой я способный парень.. — ладони уже крадутся по шее вверх, ласково гладя отросшие волосы на затылке.  — Наприме-ер? — игнорируя очередные слова про Андрея, он только продолжает увиливать.  ..Глеба самыми откровенными путями провоцируют на гадости — Глеб не в силах не повестись, даже с учетом того, что он явно знает, чем это закончится, потому что он всё ещё просто не в силах не флиртовать с Серафимом. Это уже вошло в привычку, которую не вытравить.   Поэтому, пути назад нет — и уже через секунду после того, как Викторов слышит это ехидное «например», он ластится прямо к чужому уху, кудряшками задевая щеки.  — Ну-у, могу и тебе песню написать, трек свести, бит смастерить, кофе заварить, минет сделать, бит написать.. а, про бит я уже сказал. ну.. на гитаре тебе поиграть тоже могу.. — пока приторным шепотом слова мурчал прямо в уши, даже не заметил, как заговорился ненароком. а может, специально сказал.  — Да, я бы от бита не отказался кстати, вполне себе имеешь опыт.. — уводя взгляд в сторону и уже выкидывая сигаретный окурок, он продолжает строить абсолютную непоколебимость.  Глеба от такой безразличности точно как током прошибает — былую сладкую интонацию до заводских настроек сбрасывает, а затем, вовсе отлипает. И, обведя Серафима привычно-циничным взглядом, отвечает то ли обиженно, то ли показательно безразлично:  — Ну ок, скажешь там, когда надо будет..  И дальше по классике: сигарету тушит, из окна выкидывает, а после, вовсе разворачивается в сторону другой комнаты.  А Серафим чуть ли не глаза закатывает на настолько быстро сдавшегося Викторова, но доиграть всё равно хочет. Секунда — и, схватив за руку, оттягивает обратно к себе, наконец затыкая откровенно грубым поцелуем, на который второй поначалу даже и не понимает, что произошло: первые пару секунд просто с закрытыми глазами в позе застывшей статуи стоит, и лишь спустя ещё мгновение всё-таки немного приходит в себя.  И, всё также не открывая глаз, собственные руки, подобно Серафиму на его шею пристраивает незаметно: одной ладонью накрывает татуировку, а второй — гладит волосы на затылке. Нравится ему так, ничего не поделать. И нижнюю губу чуть ли не насквозь кусать своими остренькими, чуть ли не заточенными клыками кусать тоже нравится ужасно — так он и делает, пока ему в ответ губу не прикусывают, заставляя окститься и прерваться, чтоб выплюнуть тихое:  — Пиздец ты.. — Кто из нас ещё пиздец? — с улыбкой ехидничает Серафим, а в качестве небольшого бонуса — ещё и за щеку кусает аккуратно, на том же месте оставляя поцелуй. — Ну, мы же вроде договаривались, что я — сука и козел, значит, ты будешь пиздец. И если после поцелуя Глеб ещё находился только на первой стадии наступления своего безумия, то после последующей наглости ему и вовсе крышу рвёт.. Следовательно, раз его укусили — он в ответ тоже терпеть не станет.  Поэтому, уже через мгновение, на лице Серафима вновь мосты из мокрых поцелуев от холодного носа до щеки и от щеки до покоцанных губ выстраивались, оставляя за собой горячие следы на пару с капельками слюны. И можно даже богом поклясться: если бы не уже вовсю ноющие губы — он бы явно не отлип ещё как миниум минут пять. Но, пока всё-таки решил то ли смиловаться над излизанным лицом Серафима, то ли просто прерваться, дабы выпалить опять на ухо своё порнушно-тихое:  — Блять, мне так нравится с тобой целоваться, просто пиздец разъеб. — неясно, конечно, это сейчас была такая пародия на слова самого Серафима, или он уже просто научился на автомате в его стиле разговаривать.. но одно было ясно — правду говорит, нравится. по бликающим в темноте глазкам видно. — Мне тоже.. ну это судьба, чувак, не иначе.. — Раз судьба.. может, переспим? — будто от скуки, совсем буднично спрашивает Глеб, словно каждый день такое предлагает. А может и предлагает, но просто не Серафиму. Хотя, он последнее время только с ним и общается.. но интонация все равно настолько приторная и невозмутимая абсолютно, что даже в сомнения вгоняет: а вдруг не шутит? — Звучит вполне себе интересно.. — он еле сдерживает смех, решая немножко шуточно поинтриговать, прежде чем вновь с поцелуями по щекам полезть.  — Господи, а я неинтересное и не предлагаю никогда.. — закатывая глаза и цокая кончиком языка по зубам, привычным недовольным тоном на тяжелом выдохе отвечает Глеб, но, при всём этом, от очередного поцелуя всё равно не отказывается. Просто делает вид, что ему якобы все равно. — И это тоже, да.. — поддакивает Серый, прежде чем снова в губы впиться, кусаясь. Согласие так проявляет.  — А у тебя подоконники крепкие, как думаешь? — решает вдруг поинтересоваться Глеб, отстраняясь. — Чё? Ну.. я не проверял, кстати.. и это к чему вообще? — Сейчас проверим, хули.  Глеб на самом деле такой слабый.. Стоит Серафиму лишний раз ответить чем-то, откровеннее поцелуя в щёку — и он уже на стену готов лезть от возбуждения. 

И так было всегда. 

Наверное, ещё с момента их первой встречи. Глеб ведь прекрасно помнит каждую свою влажную фантазию после того, как впервые увидел клип на «девочку с каре».  Помнит, как представлял себя на месте этой девки — даже тогда, когда Серафим влепил ей пощечину. Он искренне хотел быть вместо неё.  Хотел ходить с ним по этому ёбаному Питеру, хотел его вещи, хотел чувствовать его духи в миллиметре от носа, хотел его руки на себе и молился, чтоб у него никого не было.  А когда Юра сказал, что всё-таки есть — он ночью судорожно дрочил на тот самый клип. И, возможно, плакал.  Именно эти воспоминания ни мефедрон, ни алкоголь почему-то не выжгли.  Не способны они это выжечь, как ни пытайся..  Но, раз уж забыть нельзя, то нужно выполнить. Может, хоть так гештальт закроется? Психолог когда-то сказал, что поможет.  Только тогда это возможным не представлялось.. но он все равно делал по максимуму: и по Питеру гулял, и духи брал.. да и вещи тоже. Лишь руки никогда не ощущал слишком близко. 

А сейчас ощущает. 

Ощущает и невольно вспоминает, как хотел именно этого, сидя перед монитором компьютера в 2018.  От этого ещё сильнее млеет весь. Млеет, и ненароком прокусывает чуть ли не насквозь чужую нижнюю губу: на себя оттягивая, целует опять — контраст ощущений создает, переключая его внимание. А от чего? Наверное, от того, что уже расстегивает пуговицы рубашки. Расстёгивает на удивление умело и быстро — всего через пару моментов вещь отлетает ровно на подоконник, куда и самого Викторова, не размыкая поцелуя, садят без каких-либо усилий.  Он на это возмущается одним только взглядом, но касания пальцев по позвонкам под одеждой будто отвлекают.  Словно всегда так было, как рефлекс.  Взглядами обмениваются — Серафим для себя решает, что трахать его в этой жизни точно не будут. Глеб же решает, что он из 2018 был бы рад, если бы его тогда трахнул тот, кто хочет сейчас.  Хотя, на трезвую это все равно звучит как такая себе мотивация.  Но взгляды уже всё решили за них.  Назад не сдать — да и хуй с этим.  Серафим тянет руки к серой зипке, расстёгивает молнию одним резким движением, капюшон с кудрявой головы стягивает и, видимо, в отместку за рубашку — тоже эту вещицу выкидывает в сторону, при этом, всё сильнее вжимая его спиной в оконное стекло. Того гляди и треснет. Трудно будет это потом объяснить владельцу квартиры.  Но то — потом, а важно лишь то, что сейчас.  А сейчас, губы Серафима опускаются по оголенной шее, целуя от татуировки к татуировке издевательски медленно. Глеб ёжится и запрокидывает голову, подставляясь. Терпеть невозможно.  — Блять, ты издеваешься, что ли? — всё-таки возмущается своим привычным, раздражённым тоном Глеб, пока тот разбирается со своим несчастным ремнём. — Ну.. естественно. — Серафим ставит колено Глебу прямо промеж ног, специально задевая ширинку, — как и ты надо мной.  — Когда это.. — не успевает он договорить очередную самодовольную фразочку, как слова сменяются резким стоном то ли от того, как сильно давят ёбаные скинни джинсы, то ли от того, как раздражающе давит чужое колено.  Серафим на это со смешком улыбается ехидно и вновь настойчиво целует, перед этим, в очередной раз промычав что-то про студию.  Глеб замолкает, вслепую помогая с ремнём, лишь бы уже хоть что-то сделать. В итоге получается. Ремень отлетает на пол вместе с широкими джинсами. 

***

Серафим по-хозяйски подхватывает Глеба под дрожащие коленки, после — заглядывает в лицо, но не двигается внутри — даёт время привыкнуть. Всё-таки, для обоих это — новый экспириенс, нужно еще разобраться с управлением.  Глеб же, в попытке не завопить, стиснув зубы и поджав губы, весьма тихо и неуклюже матерится, лихорадочно хватаясь абсолютно за всё, что только под руки не попадется: подоконник, локти Серафима, его же спина.. по последнему царапается отросшими ногтями, оставляя за собой настолько больные следы, что те явно будут заметны в зеркале поутру. Через минуту-две, он всё же перестаёт бесконечно мычать сквозь губы, а Серафим, судя по всему, уже воспринимает это как некий знак на то, что тот достаточно привык.  Поэтому, всего спустя мгновение, впервые за, кажется, всю их дружбу, Глеб видит поистине то, чего так хотел во всех своих припадках — тот самый отблик мимолётного безумия в глазах Серафима, обозначающий, что его получилось вывести на эмоции. Или же просто вывести. Да, скорее второе. У Глеба настолько развита чувствительность, что он отчётливо ощущает каждой клеточкой кожи и всеми фибрами души, как Серафим то издевательски замедляется, то вдруг ускоряется, крепко сжимая своими массивными пальцами его узкие бедра, заставляя ёжиться и хмуриться ещё сильнее.  Без лубриканта ужасно больно, сука.  Теперь он это понимает. Стоит запомнить. Перед заслезившимися глазами без очков уже все плывёт, как от панических атак, а видным для него остается и вовсе только лишь Серафим. Просто безумно красивый Серафим, потрогать которого рука сама тянется, невзирая на дискомфорт.  Викторов так и делает — тянет к нему дрожащую руку и судорожно цепляется за мокрые пальцы, лежащие на внешней стороне своего же бедра. На себя эту руку оттягивает, к покрасневшим губам приставляет, целует, закрывая себе рот широкой ладонью.  Серафим, видимо, вспомнив, как месяцем раннее этот же человек без устали вопил на него посреди улицы, улыбается, хихикая.  После, к проколотому ушку нагибается, шепчет надменно: — Да покричи, отсюда неслышно. — а после, опять отстраняется.  И, наверное, сейчас Глеб впервые в жизни не отвечает ему ничего, пускай и очень хочется выпалить хотя бы едкое «заткнись блять», чтоб не зазнавался лишний раз.  Но язык в любом случае не слушается — теряется в бесконечных ощущениях вместе с Викторовым, немея и, по ощущениям, вовсе заплетаясь в три погибели во рту.

***

Таким образом, Глеб на протяжении минут пяти, а то и меньше, поначалу просто входит во вкус — красным горит весь, в глаза смотреть не может нормально, да просить чего-либо стесняется. Но это только пять минут.  «Стерпится — слюбится» ведь говорят. А он что, целка какая-то? Нет, вообще-то, он Глеб Викторов, и блять, он — рок-звезда. А где это видано, чтобы рок-звезду на балконе трахали, а она ещё и стеснялась? Нет, это он Серафима трахнул. Сука, хотел столько лет — и вот, трахнул. Поэтому, преодолев свою чувствительность, из-за которой и двинуться нормально толком не получалось на холодном подоконнике, Глеб всё-таки решает отработать для публики хотя бы напоследок: старается для Серафима, выстанывая его имя, рвано дышит, захлебываясь и кончая с протяжным сном, попутно, роняя с подоконника треклятую пепельницу-баночку, полную окурков от любимого винстона. — Ну.. — тяжело вздохнув и натянув расстегнутую зипку обратно на голое тело, а капюшон — на мокрые кудряшки, Глеб всё-таки поднимается с несчастного подоконника. Скинни тоже на место возвращает, продолжая: — нормально.. — отдышавшись, подытоживает он, а после, одетого Серафима оглядывает, да губы облизывает, будто готовясь ко второму заходу. — Подоконники.. тоже нормальные.