перезвони.

***

По приходе в прежнюю атмосферу из кучи незнакомых лиц, Глеб, минуя свой стол от греха подальше, медленно, но верно добирается до барной стойки.   Там у бармена выклянчивает сразу всю бутылку виски, открывает, делает глоток: опустошает, по ощущениям, всю сразу, а на деле же — даже не половину. Но, учитывая уже выпитое раннее, резко добавленное сверху всё же делает свое дело и становится намного хуже.  Да настолько, что.. — Блять, я же не просил этого.. я не просил ничего из этого.. — лоб упирается в барную стойку, а кудрявые прядки собой вытирают пыль с неё, частично покрывая Глебу глаза, пока он сам бубнит что-то под руку бармена. Благо, у стойки сейчас нет никого почти: только сладкая парочка какая-то, но они уж слишком заняты собой, чтобы уберечь парня за баром от неизбежной беседы с Викторовым, который теперь и делать ничего не в силах, кроме как заплетающимся языком выдавать несвязные предложения, на которые ему редко отвечают чем-то вроде: «Ну что вы так, все будет нормально..» И будь он трезвее, возразил бы, сказав, что не будет у него нихуя, а сейчас.. не может. и, наверное, так даже лучше. Бармену — точно. Так что, допив очередную до дна, он просиживает на шатком стуле ещё какое-то время: может, минут десять, пока на место прошлой парочки людишек не приходит новая и не начинает громкий гундёж, который ему и глаза мозолит и на нервы действует.  Терпит всего минуту-полторы — дальше из-за головной боли становится просто невыносимо. Поэтому, отсев на другой стул подальше от них и, найдя чудом оказавшийся в джинсах телефон, кое-как вызывает такси.  Благо, день не выходной и не вечер на дворе — почти два часа ночи, так что, такси приезжает быстрее ожидаемого.  Викторов уходит шаткой и еле ходящей походкой обратно к дверям, а через них — на улицу. По пути пару раз почти что падает, но то не суть. Он уже было своими трясущимися руками практически открывает дверь машины, как вдруг ощущает на себе что-то, что явно не дает пройти вперёд.  А обернувшись, пред глазами предстает и само «что-то» — огромное такое, в косухе, настойчиво держащее за руку. В нетрезвом виде из этой хватки вылезти будет трудно, так что, судя по всему, выхода нет — прийдется заговорить. Но Серафим сам начинает первым: — Не-не-не, братан, нихуя, ты никуда не поедешь, спешу тебя обрадовать.  — Э-эй, блять, в смысле? — хмуря брови, возмущается Викторов, предпринимая попытку хотя бы отойти от такси. Не получается. Видимо, Симовские три года в армии всё-таки дают о себе знать — руки у него прям то, что надо.  — Ну не тупи блять, в прямом, типо, я тебя одного не пущу, ещё хуйни натворишь блять.. — сжимая чужую кисть меж пальцев, на одном, одинаково злом тоне продолжает Сидорин.  А Глеб в ответ на эту внезапность лишь сначала ехидно хохочет, но когда понимает, что Серафим, видимо, настроен серьезно, даже замолкает.  Ещё пару секунд пялит на него, как баран на новые ворота, прежде чем всё-таки решиться спросить вполне логичную вещь:  — И чё, ты типо собрался со мной ехать? — С тобой я никуда не собрался блять, но вот если ты останешься, то потом поедешь со мной — ну это так, спойлер нахуй.  — ..а может, я не хочу.. — вроде бы только полчаса назад кричал и глотку рвал, а сейчас.. бубнит под нос еле слышно, из последних сил пытаясь свою руку из чужой хватки вырывать. жалкое зрелище, на самом деле. В глазах Серафима — так точно.  И где-то такое уже было.. — Глеб, я повторюсь, я тебя одного никуда блять не пущу. — толком не дав договорить и даже не вслушавшись в сказанное, он чуть ли не на корню отрезает, постепенно уводя Викторова от машины.  — Да чё ты мне сделаешь блять? отпусти, мы все уже обсужд-.. обсудили, теперь я хочу уехать! — под конец предложения Глеб возвращается обратно к первообразному положению дел — снова полукрик, снова тщетная попытка вырывать себе уже к чертям собачьим эту руку вместе с костями и татуировкой Серафима на предплечье, лишь бы глаза мазолить перестал наконец.  — Блять, Глеб, угомонись нахуй, нихуя мы с тобой не обсудили — это во-первых. Во-вторых, тебя блять опасно в таком состоянии отпускать, это же потом ещё и на моей совести будет нахуй, ты понимаешь? — пьяный голос ответно повышается, брови снова поднимаются, а в глазах самая искренняя злость горит. Кажется, в моменте на его лице читается даже то, как сильно сейчас хочется ударить пощечину — такую, что заденет нос, обязательно вызовет кровь и.. заткнет его.   Но позволить себе исполнение всего этого Серафим все равно не может: силы есть, а воли поднять руку на него.. нет уже давно.  — Да что на твоей совести будет блять? что я сделал, что меня уже нельзя одного никуда пускать нахуй, куда я денусь, что я сделаю? я блять по-твоему че, неадекватный? — отвечает уже на стабильно повышенной интонации, сжимая все тридцать два — возможно, меньше — зуба друг на друге в попытке сдержаться и не начать бессмысленную одностороннюю драку рядом с таксистом. — Ты не неадекватный, ты бухой, Глеб, я просто банально за тебя переживаю блять, так лучше звучит? — пока Викторов вовсю разгонялся, добиваясь не пойми чего, Серафим, уже отпустив всякое желание поддаваться на эти весьма жалкие и знакомые провокации и ссориться из-за них же, только пытался эти обороты сбавить — даже хватку рук ослабил.  — Не надо за меня переживать, я взрослый человек блять. И ты тоже. Ничего со мной не случится.. а вообще, если и случится, то.. то тебе только лучше будет. — уже совсем маниакально тараторя всё, что в голову приходится, вроде как подытоживает Глеб, хотя на душе все равно остается тяжелый, ощутимый осадок в виде желания сказать ещё хоть что-нибудь, услышать что-то от Серафима.. и ответить ему на это по-другому.    Куча мыслей и фраз, которые хочется сказать идут вразрез с тем, что он на самом деле сказал только что — и все абсолютно разные. Но сколько не старайся — он не понимает, что из этого правда хочет озвучить. Пьяный. Поэтому, на выходе получается лишь то, что Серафиму будет по его мнению лучше услышать. А на деле, со стороны второго — эгоизм и непонимание. Но всего пара мгновений, пара шагов, пара движений рук — и весь конфликт сводится Серафимом к тому, что он, открыв дверь машины, зашвыривает туда сначала Глеба — так, что тот и опомниться толком не успевает, а уже затем и сам внутрь садится, заключая всё самым мерзопакостным тоном вкупе с издевательской улыбкой:  — Договорились. Теперь, Викторов и вправду замолкает.

..минуты на полторы.

Тишина прерывается его же громким вздохом, — И нахуя ты.. Но договорить не успевает — Серафим приближается к уху, перебивая своим весьма спокойным, но чуть ли не отцовским: — Мы это уже обсуждали. Вместе приехали — и уезжать тоже будем вместе. — он акцентирует внимание на последнем слове, выделяя его, прежде чем, расплывшись в улыбке, со смешком все-таки отодвинуться обратно. — ..не делай так больше. — спустя ещё пару секунд молчаливого обдумывания дальнейших возмущений, выносит внезапный вердикт Викторов, а следом, ближе к двери со своей стороны усаживается. — Я подумаю над этим.. — уже откровенно издевается.  — Не надо думать, просто не трогай меня. — подытоживает на удивление спокойным и серьезным тоном Глеб. А после, уведя свой презренный взгляд от Серафима в тонированное окошко, откидывается на спинку кресла в позе самого страдающего человека в мире и наконец замолкает.   

Ехать они, судя по всему, будут в тишине с горьким привкусом Глебовской обиды.

— Ой блять, да как скажешь.. — без лишних выебонов соглашается Сидорин, наблюдая за этим обиженным дураком, который ни в какую на него смотреть не хотел. Аж передергивает.  — М.. — Викторов чисто из принципов не мог не оставить последнее слово за собой, так что, в ответ летит очередной недовольный полувздох-полусдох с закатанными глазами впридачу, после которого он сразу лезет обеими руками в карманы джинс для поисков уже разбитого телефона, ибо хоть чем-то занять себя надо. Дорога долгая.  Телефон в итоге находится. Так что, на удивление быстро его разблокировав, он сразу заходит в приложение такси — меняет адрес на, судя по всему, свой временный «дом», после чего и таксист благополучно меняет маршрут.

***

В целом, у Глеба на протяжении последних пяти минут поездки была очень навязчивая идея прямо после выхода из машины просто убежать куда глаза глядят в другую сторону от дома. Но стоило только его ногам снова коснуться асфальта, как стало понятно, что ещё шаг не в том темпе — и ходить он сегодня вообще вряд ли сможет.  Поэтому, приходится смиренно достать ключи и, пройдя по стенке подъезда к дверям, попытаться отворить железные врата в квартиру. Не получилось. Больно сильно всё в глазах плывёт.. да и руки подводят, трясутся. — Ну, чё стоишь? открой. — сделав вид, будто он и не хотел эту злоебучую дверь открывать вовсе, он вручает ключи стоящему неподалеку Серафиму, а после, сам за его спину встаёт, ожидая чуда. Покрутив ключи ещё секунд тридцать, открыть всё-таки удается. Серафим заходит внутрь, закрывает за собой дверь и, облокотившись о стену, вздыхает показательно тяжело, но Глеб на уже даже внимания никакого не обращает. Или пытается показать, что якобы не обращает. Шатаясь, проходит наконец вглубь коридора, там — падает на грязный пол: секунд десять на холодном паркете сидит, не двигаясь. А после, повозившись ещё минуту с запутанными в три погибели шнурками на любимых баленсиагах, наконец разувается, откидывая один ботинок в сторону стены, а второй — на другой конец коридора. Теперь так и остается сидеть, совершенно безысходно сложив ладони на пол.. — Разрешите доебаться.. долго ещё сидеть будешь?.. — наконец сдается и нарушает эту мертвейшую тишину старший, на которого напряжение молчания всегда.. особенно сильно влияет. — ..не знаю. смогу встать — встану. тебе какая разница? — совсем монотонным голосом цедит Викторов, при этом, даже не поднимая взгляда со стены — то ли не хочет, то ли всё настолько плохо, что он уже не понимает, откуда звуки идут. В темноте ведь сидят. — Да так, интересно просто.. — Серафим снова облокачивается на стену, продолжая наблюдать за Глебом и мысленно удивляясь с того, как профессионально у него в очередной раз меняется настроение.. — Вот как.. — закрыв глаза, опять вздыхает, но уже не недовольно, а скорее опечалено. — и чего ждешь? После, пытается предпринять какую-то попытку подняться, но в итоге только сильнее к полу прилетает — почти как леденцы, что выплевывают назад. — А? да ниче-ниче, постоять решил.. — еле сдерживая очередной смешок, продолжает Сидорин. — Некрасиво стоять, когда кто-то сидит. или там наоборот.. не помню. ну ты суть уловил.. — он тараторит свои пьяные мысли уже совсем еле слышным голосом, параллельно с этим, пытаясь зачем-то с себя треклятую кожанку стянуть и не порвать при этом. — ..а ты домой собираешься вообще? — наконец сняв бесящий элемент одежды, спрашивает уже более слышно, но всё так же монотонно, без намека на какую-либо интонацию. — Понял, понял.. а чё, так надо? — уезжать Серафим не хотел однозначно, так ещё и на другой конец Питера с этой не меньшей окраины, да ко всему этому — уж больно подозрительно заданный вопрос прозвучал. Серафим понимает, что сегодня его точно опасно одного оставлять наедине с телефоном и пьяной головой. — Нет, вообще как хочешь.. только над душой не стой, бесишь. — подытоживает спокойно Викторов, а после, сгибает ноги в коленях и к себе ближе поджимает, ибо болят уже после всех этих телячьих нежностей на террасе. И спина тоже болит теперь. И душа. И во всём Серафим виноват, конечно же.. — Может ты успокоишься уже, не? — на тяжелом вздохе спрашивает Серый, параллельно с этим, чтобы лишний раз «над душой не стоять» и круги не наворачивать, уходя к вешалкам, дабы и свою кожанку повесить на место. — Я спокоен, нет?.. — непонятно, что на него нашло на этот раз, но теперь, сменив тон, он и вправду звучал чересчур безобидно.. Да настолько, что после такого контраста с орами, казалось, будто его и вправду кто-то намеренно обидел и теперь выставляет виноватым, а он ни на кого и не гнал вовсе. Будто подменили. — Вот теперь да. чё, помочь? — кажется, такой внезапно-расслабленный настрой Глеба даже на Серафима передаётся, поэтому, сдержав очередную саркастичную шутку, он любезно протягивает тому руку, сразу поднимая на ноги. — Ну заче-ем.. — вроде как лениво возмущается, но руку в итоге все равно принимает, поднимается быстренько, на ноги кое-как встаёт, после, сразу на стену облокачиваясь от греха подальше и взглядывая через полумрак на едва ли заметного Серафима своими ужасно грустными глазами. — вот что ты хочешь?.. — Честно? Не знаю.. тебя, может быть.. — плывя в улыбке, он очевидно пародирует раннее сказанную Глебом фразу. И именно в этот момент, где-то в глубинах ныне пьяного сознания, трезвый Глеб вовсю бесился и бился о стены своей черепной коробки, визжа о том, как же ужасно со стороны Серафима было сначала так открыто динамить, а теперь, так нагло подшучивать похожими фразами..  Но благо сам Глеб этих агрессивных воплей внутри себя не слышит.  Поэтому, отшатнувшись от стены, он только ближе к Серафиму ступает ватными ногами, кладёт холодные ладони на его выцветшие татуировки на щеках и, впоследствии нарушая абсолютно всё то, о чём сам просил в такси, всё же тянется к лицу, рассматривая чуть ли не святящиеся серые глаза в темноте коридора.    Невольно флэшбеком в голову стреляет воспоминание о том, как Серафим бил при нём каждую из этих татуировок, по которым сейчас проходятся подушечки пальцев..  Тогда лето было, 2021 год: в честь выхода их фита набил зачем-то. Глеб тогда ещё пару раз помогал обрабатывать, чтобы быстрее заживало. 

Откуда он это вообще помнит?.. пьяные же были.. как сейчас. Или нет, даже хуже. 

Всё-таки, что-то меняется.. эти мысли заставляют замереть на мгновение. Но как бы не хотелось подавить в себе это желание и выставить Серафима за дверь, он всё равно ещё раз большими пальцами по символам на его коже проходится и, даже не заметив, прижимается своими губами к тем, что напротив.