перезвони.

***

Серафим подключает ноутбук к телевизору, выводя картинку фильма — Глеб попросил включить «Майора Грома: Чумной доктор», пока сам ушёл забрать очередную доставку и заварить им кофе. Сегодня, к удивлению, обоим никуда не надо: точнее, Викторов уговорил Серафима не ехать на студию. Манипулятор тот ещё.. Поэтому, весь день проходит сначала за попытками проснуться, а уже после — за хлюпаньем кофе в унисон из одинаковых кружек, поеданием попкорна и, конечно же, просмотром фильма, во время которого оба чуть ли не одинаково хихикают с редких шуток. ..правда, как всегда, хорошее не может длиться вечность. И финал фильма — тому подтверждение. Когда печальная сцена разворачивается перед карими глазами, внезапно все накопленные эмоции Глеба вдруг разорвались, словно гром среди ясного неба. И, пока Серафим лишь немного изменился в лице, у Викторова тонкими волнами сквозь густые ресницы уже текли слезы, точно ручейки дождя, что ритмично стучат по крыше в серую и мрачную весну, которая сейчас и нависала над Петербургом.. Его глаза теперь светились этими слезами, выдавая его внутренний турбулентный мир, который он пытался быстро засунуть обратно, суетно вытирая этот внезапный всплеск эмоций со своего лица. — Хороший фильм.. — Пиздатый. Умеют же в России ещё.. — а что там «умеют» Серафим уже не успевает договорить: едва ли поворачивается на Глеба, как замечает этот прискорбный вид и глазки-пуговки грустные. Приходится попридержать коней с обсуждением фильма, переходя обратно в грустный шёпот, — э-эй, ну ты чего опять, Гле-еб, ебаный в рот.. — А? да хуйня концовка блять.. мне не нравится.. — а Викторов, судя по всему, настолько историей проникся, что теперь уже остановить этот поток эмоций не в силах. Поэтому, только в спинку кровати сильнее упирается, да колени к себе жмет, печально всхлипывая носом и вытирая глаза о рукава толстовки. — Так хорошие ж победили, не?.. — незаметно загребая Глеба в объятия, как-то неуверенно интересуется Серафим, пытаясь воспроизвести сюжет всего фильма в голове за пару секунд. — Ну неужели тебе его не жалко, Сим.. Типо, всегда же так, сука, вот хочешь хорошо, а получается, блять, пиздец.. еще и виноватым выставляют.. — Викторов, во всю оправдывая Разумовского, с каждой вытекающей фразой добавлял в свои слова всё больше свойственной себе эмоциональной экспрессии для точной передали мысли. И кажется, ещё минута таких рассуждений про несправедливость этого мира — в частности, России — и Глеб сам норовит Питер сжечь, но, господи спасибо, от этого спасает Серафим, решивший внезапно отвлечь его от таких мыслей своими протянутыми руками, от которых Глеб просто не имеет прав и сил отказаться. Так что, уже спустя мгновение, когда он вновь оказывается в этом теплом покрывале из объятий, все мысли про сожженный Санкт-Петербург как рукой снимает, а он только заключает тихое: — Ну вот.. пиздец короче.. — А чё ты хотел? Россия же.. мусора пидорасы, а рыжий ещё всех разъебет, базарю. — вновь слишком убедительно подытоживает Сидорин, прежде чем невзначай запустить одну руку в чужие кудри — метод старый, а успокаивать помогает всегда. — Вот поэтому я и не хочу в России жить.. уехал бы куда-нибудь.. — он уже было начинает заводить свою старую шарманку, как вдруг чувствует на себе теплую ладонь, сразу осаждаясь и расслабляясь, — в общем, надо будет что-то менее грустное выбирать в следующий раз. хотя в России не грустно не бывает.. — заключает, улыбаясь и плавясь. Снова сработало. — Ну в России тоже хорошо в какой-то мере, шаришь? Но фильм пиздатый, а ты не расстраивайся, а то чет совсем расклеился.. — он, уже машинально гладя кудри одной рукой, второй мокрые дорожки с чужих щек вытирает, прежде чем Викторов наконец отпустит весь свой драматизм, получая за это уж очень мягкий, почти что невесомый поцелуй в висок. — Ну-у.. такое.. нет, типо, конечно, это моя родина, вся хуйня, я люблю Россию, но-о.. в каком-нибудь Париже я тоже хочу побывать.. с тобой бы даже съездил, но я помню, как ты однажды в Турции на неделю застрял и.. да. — видимо, на Глеба резкое изнеживание Серафима так повлияло, что он аж осмелился пошутить про ту самую поездкой в Турцию.. но не суть, ибо, вспомнив, что же там было дальше, затыкает он себя достаточно быстро, меняя тему: — ну, как говорится: там где нас нет, да.. — он подытоживает свой монолог великой цитатой, а дальше, со спокойной душой лишь к Серому поближе подползает, чтобы обниматься удобнее было. — Ой блять, давай тут это.. не напоминай. — недовольно бурчит Серафим, закатывая глаза и ловя неприятные флэшбеки. — Ну чё ты, патриотик, — Глеб, кажется, в последний момент успевает сдержать желание сказать перед последним словом «мой», — ты такой забавный на том эфире был, мне нравилось.. Чуть отодвинувшись, Глеб, вместо объятий, согретые руки на чужие плечи перекладывает медленно: по спине пальцами ползет осторожно, склонив кудрявую голову набок. За злящимся Серафимом всегда было интересно наблюдать.. — Да всё, тихо блять, забыли. — на выдохе отрезает, воротя нос. — Ну почему-у.. — Глеб строит наигранную грусть и даже улыбку с лица стирает на пару мгновений, но уже спустя всего секунды три выдает себя, сорвавшись на ехидные смешками, ибо держать лицо, когда напротив тебя пыжащийся Серафим — то ещё испытание.. — Потому что было и было, ничё такого.. — убрав руки от Викторова, уже совсем обиженно отвечает Сидорин. — Какой ты серьезный, пиздец, дядя, вы куда моего Серафима дели.. — уже откровенно хихикая, отвечает Глеб, параллельно с этим, скользя руками по позвонкам ниже — к поясу. Видимо, опять обниматься тянется. На кой черт отсаживался вообще.. — Да стыдно мне за эту хуйню. — всё-таки признается Серафим, заранее жалея о сказанном, но, при этом, всё равно надеясь на то, что Викторов хотя бы после этого перестанет донимать. — Ну бля-я, Си-има.. А Глеб, заводя эту тему, изначально рассчитывал просто похихикать наконец над Серафимом, а он тут, вон, что развел.. Поэтому, Викторов только умилёнными глазами пару секунд на второго любуется, после чего всё-таки соображает наконец вновь в объятия возвратиться. Но, теперь уже не пряча лицо в плечи, а принимаясь мимолетом чужие щеки выцеловывать — прямо по татуировкам. Видимо, теперь его очередь успокаивать.. — Ой, какой ты хороший сразу стал, пизде-ец.. — судя по смягчившейся интонации, от зреющего «конфликта» постепенно не оставалось ничего, а тема и вовсе в другое русло уходила. — Я? А может, ты? — наконец остановив поток поцелуев, улыбаясь, шутливо возмущается Викторов. — А мне кажется, что ты. — началось страшное и нескончаемое: Серафим уже окончательно расплавился и вошёл обратно в поток телячьих нежностей, так что, не спрашивая мнения Глеба, он успевает потрогать и исцеловать его чуть ли не всего — уже и в районе уголка губ, и в обе щеки.. И вообще, для Викторова такие практики тактильности на пару с поцелуями — уже совсем не в новинку.. Но, что забавно: стоило только Серафиму пропасть из его жизни, как и такие «практики» тоже исчезли. Соотвественно — и он сам успел отвыкнуть. Поэтому, когда в лихорадочных прикосновениях чужие губы попадают по своим, он аж замирает, чувствуя, как метафорическое сердце потихоньку начинает биться чуть быстрее обычного. Но, благо, до инсульта далеко — и уже спустя мгновение он приходит в себя, видимо решая, что раз уж «началось», то мешать не надо. Хотя и не хотелось вовсе, просто совесть потом грызть будет — он знает. Но это потом.. А сейчас, окрылённый, точно как прлщик в своей маниакальной фазе, он лишь в очередной раз ладони на затылок незаметно тянет и целует мимолетом прямо зеркально тому, как это сделал сам Серафим секундой ранее. Просто на пробу, очерчивая границы дозволенного. — А мне кажется, мы хорошие. — Вот и определились. — с плывущей по лицу улыбкой и задержкой в пару секунд отвечает Серафим, еле держа себя от того, чтобы полезть за очередным поцелуем. Где-то внутри всё-таки понимает, что может иногда заходить слишком далеко.

Но.. как не старайся пойти против природы своего характера, Глеб всё равно не мог не флиртовать с Серафимом.

Это началось ещё в день их знакомства, и теперь получалось чуть ли не при каждом, хоть слегка удобном случае, ненароком. И чаще всего, Викторов этого даже не замечал. Именно поэтому, сейчас он снова бездумно делал то, о чём с другим человеком вряд ли хотя бы заговорил: руками вокруг шеи змеёй обвился и, приблизившись к его лицу со своей привычной манерно-мразотной улыбкой, уже нагло залез в откровенный поцелуй — мягкий и осторожный, будто ему ещё есть чего бояться после того, как ночью рыдал у него в ногах. — ..ну чё, посмотрим еще один фильм? — кое-как убедив себя оторваться на, кажется, секунде десятой, он вновь практически сразу же буднично переводит тему в другое русло. А вместе с тем, уводит глаза в сторону и пытается стереть улыбку с губ.