перезвони.

— Какая же март хуйня.. — примерно с такими мыслями Глеб поутру встаёт с кровати. Разбитый экран предпоследнего айфона говорит о том, что сегодня девятое число. В целом, ему абсолютно плевать на этот факт, ибо счёт дней до концертов уже не приносит удовольствия, а чтобы накидаться определённое число не нужно вовсе. Но порой очень интересно по пути на кухню за очередной пачкой сигарет считать, сколько же времени прошло с того дня, как огородил себя от всех. Плюхнувшись обратно на кровать, он выдыхает в потолок уже даже не сигаретный дым, а смог прямо из глубин давно прокуренных лёгких, пару минут от балды листает каналы туда-сюда, попутно недовольствуясь при себя словами о том, как всё вокруг бездарно и продажно, да и вообще, телевизор — зомбоящик для дегенератов. Останавливается на тнт и, просто оставив его в качестве фонового шума, принимается проверять телефон, что уже как пару недель вошло в некую традицию на каждую среду и воскресенье.

Два пропущенных.

Мама звонила. И, как сам Глеб его называет — Серёга. Чёрт знает, что он хотел, но, видимо, раз дверь квартиры ещё никем не выбита — что-то не особо значительное. От Глеба обычно ничего «значительного» и не требуется вовсе. Но, в общем-то, не суть, ибо пропущенные уже давно не колышут сердце и не вызывают совсем никакого желания отвечать. Зато после того как, зайдя на старый аккаунт, замечается заветное не прочитанное сообщение, даже глаз невольно дергается, соблюдая старые рефлексы. Всё-таки, от сообщений Серафима даже после каких-то незначительных перепалок ему всегда было как-то тревожно, ибо непонятно, что он может решить настрочить, а тут.. три месяца на глаза не попадался практически, как вдруг, с наступлением весны решил напомнить о себе. В целом, на Серафима очень похоже. Но от этого легче не становилось. Лучше бы уж с фейка кто-то прикольнуться решил..

«Перезвонишь» — короткое и максимально язвительное сообщение, что гадкой дождевой тучей повисло над кудрявой головой и каплями града надоедливо стучало прямо в макушку на протяжении ещё недели. И прожигало одним лишь только видом и воспоминанием. Бесило, как просто эти три месяца молчания разорвал Серафим, в качестве проверки отправляя свою холодную фразу, а-ля побуждающую к действию по прошествию каких-то обстоятельств, мол, перебесишься — поговорим. Хотя, вероятно, он и сам периодами жалел о сказанных словах, думал, что переборщил и мог быть действительно нейтральнее, но.. вспоминая Викторова и его своеобразные манипуляции в сторону всего своего окружения, становилось спокойнее.

Заебал, заслужил.

Но характер и чувство собственного достоинства у Глеба несомненно намного превыше желания сделать шаг к примирению, из-за чего перезванивать просто рука не тянулась. Ни в какую. К тому же, ни раз он представлял, как это злоебучее «перезвонишь» говорит в своей манере тот самый Серафим — и губы сами со стыдом невольно поджимались. Поэтому и боязно звонить — не хочется себя мягкотелым выставлять. Особенно, после сказанных тогда Серафимом слов. Их он ведь особенно чётко помнит — как-то привык запоминать все его слова в целом. Но просыпаться и засыпать с этим треклятым «перезвони» с каждым днём получалось всё хуже, а ночные кошмары и вовсе становились только страшнее. Казалось, что если он услышит эту фразу ещё раз — точно ёбнется во всех смыслах этого слова. Перезвонить?

Окей, блять, назло перезвонит.

Лишь бы эта паранойя уже кончилась. На репетицию диалога, к великому удивлению, ушёл всего лишь час - и вот, он, держа телефон трясущимися руками, на знакомый номер статичные гудки отправляет.

***

Длительное время сообщение провисело без внимания от собеседника, Сидорин уже и сам забывал о нём, о истеричном Глебе и обо всём связанном с этим бесом кудрявым.. пока на девятый весенний день на телефоне не всплыло непредсказуемое «Глеб теле2», заставляющее дёрнуться. Совсем как в те времена. Похоже, перебесился. ..Серафим выжидает какое-то время, в голове подбирает и перебирает как можно более безразличные фразы, а следом не менее трясущимися руками поднимает телефон и берёт трубку, но молчит. Успевает пройти всего гудков шесть перед тем, как Серафим поднимет трубку, а Глеб уже навернул по гостиной столько нервозных кругов, что казалось, будто ещё один — и просверлит дыру прямиком в преисподнюю. Но, видимо, не сегодня, ибо в конечном итоге, гудки всё же прекращаются, а на другом конце провода слышится непривычное молчание.. Да, Глеб умеет слышать даже неслышимое. Тем не менее, наконец остановив свои бесконечные попытки высверлить дыру в полу, он успокаивается. И, севши на диван, секунду воздуха набирает, а после едва ли выжимает из себя тихое и глупое: — Алло? — тихое — потому что непривычно и боязно, а глупое — потому что никогда он «алло» не говорит: всегда с «привет», или же, если настроение позволяет, то со «здарова». А тут.. сколько не репетируй, в итоге всё равно получается не то, что хотелось. А Серафим,в свою очередь, конечно же, только из интереса молчал — естественно ему было просто любопытно, как же Викторов сможет начать такой разговор. И безусловно, у него не выработались никакие чуть ли не не нервные рефлексы на его звонки, нет-нет, исключительно интерес. И вот, спустя, кажется, целую вечность, с того конца трубки наконец слышится заветное, но настолько несвойственное «алло» от Глеба, что Серафим без особых раздумий решает достаточно непривычно вступить в диалог: без «привет» и прочего, лишь выпаливая максимально ядовитое: — Ну чё, перебесился? Глеб уже было набрал себе достаточное количество воздуха в лёгкие для начала такого, казалось бы, тяжелого разговора, как его настрой в своей манере уже перебивает нихуя не изменившийся за три месяца Серафим. Молчание, театральная пауза перед началом предстоящей драмы в трёх актах дождя. И Глеб снова вдыхает, — Я и не бесился. — сквозь зубы выпаливает, выдыхая шумно через прожженные ноздри и прямо в трубку. В моменте безумно хочется Серафима обматерить. Но сегодня на дозе барбитуратов, так что, ему повезло. Поэтому, как-нибудь в следующий раз. Но вот Сидорин лишь решает гасить до конца. И нет, это точно не обида, просто было неприятно получить плевок в свою сторону за всё то количество оказанной поддержки.. именно поэтому диалог продолжает уже более наводящий вопрос: — А че ты хочешь тогда? — Не знаю. Поговорить, наверное.. — ложь наглая. не поговорить он хочет, а извиниться уже и избавиться наконец от ежедневных хуёвых мыслей. Но врать — уже даже не привычка, а рефлекс. — Типо, — вдыхает опять с шумом и, остановив речь, будто перебирает за секунду сразу десяток вариантов хоть чего-то, чем можно бы было заполнить давящую на черепную коробку тишину. — можно же? — выдыхает. — Ну говори. — в звонке произошла своеобразная смена привычных ролей: Серафим уже побыл и мамой, и папой, и братом.. так что, теперь очередь Викторова. А Сидорин, сидя на кровати, пока что лишь по собственному колену пальцами что-то нервно настукивает в ожидании. И если буквально минуту назад Глебу казалось, что Серафим совсем не изменился, то сейчас, после всего сказанного вкупе с той самой интонацией, которую он привык слышать лишь со стороны, когда случайно замечал серьезного Серафима за какими-то рабочими переговорами, ему даже показалось, что что-то в нём всё-таки исказилось.

Неужели правда задел?

Непривычно, Серафим ведь совсем не обидчивый.. — ..я тебя обидел? — извинения для Викторова, на самом деле — вещь простая. Извинялся десятки, если не сотни раз перед кем попало даже без повода. Но именно перед Серафимом — ни разу. И по необъяснимым для себя причинам хочется оттянуть это на подальше. Это и делает. А пока Серафим ждал чего-то серьезного, Глеб решил сказать что-то абсолютно необыкновенное..

Его правда это волнует?

Серафиму несвойственно обижаться, Глебу — извиняться. Но, кажется, ещё одна такая фраза — и у Сидорина сердце заболит, а то и ком в горле образуется. Не привык он к такому, поэтому в ответ Викторову поступает короткое, но смятенное: — Нет. И это «нет» бьёт в ушах набатом, заставляя карусель из событий трёх месяцев сразу прокрутиться в голове буквально за секунду и наконец осознать, что предъявить Серафиму не за что — в тот день он просто взаимно накричал. До этого момента почему-то не додумывался так сделать.. Наверное, вынужденные встречи с психологом как-то помогают постепенно учиться мыслить хотя бы ближе к уровню своего возраста. — Обидел.. — медленно осознавая, он тихо констатирует факт. должен был при себя, но не получилось. — я не хотел. Глеб своей безнадежной интонацией в очередной раз будто бы вынуждает Серафима из позиции нападения снова сдаться. Вдох, — ..и я. — выдох. Интонация Серафима вдруг возвращается обратно в русло чего-то спокойного и тёплого, а вместе с ней — и его прежний образ. Такой, какой Глеб помнил вне своих алкогольных будней. И если бы не выписанные антидепрессанты — заревел бы сейчас так же, как при первой их ссоре. Наверное, так было бы даже лучше — что-то по типу профилактики, да только не льётся нихуя уже от количества успокоительных в крови. Лишь сердце больно сжимается от осознания, что ему понадобилось три месяца для того, чтобы вынести это треклятое: — ..прости.

Шесть букв, шесть звуков, одна секунда на произношение — и вот оно — решение такой, казалось бы, вселенской проблемы.