ласковое солнце или мертвый белый снег.

я лишаю тебя святого

ты лишаешь себя души,

души, души, я скоро кончу

сильнее сожми свои руки на шее

постконцертный адреналиновый отходняк с легкой примесью пьяного угара. к этому конкретному выводу рудбоя привёл его светлый похмельный разум в районе девяти часов утра, и ваня решил, что оправдание вполне себе достойное, рабочего, так сказать, характера. и, довольно засопев сделанному выводу, перевернулся на другой бок, пытаясь догнать ускользающий сон. решил он это не сразу, конечно, в моменте вообще думать не получалось, а сейчас откровенно не хотелось, мало ли додумается до чего. но смазанные куски воспоминаний продолжали таранить разомлевший спросонья мозг красочными картинками и вернуться ко сну упорно не давали. вот толпа ревёт в унисон единым организмом. вот мирон приободряюще сжимает его руку, разгоняя столпы мурашек, вытягивает на сцену. вот ваня смотрит завороженно на заряженного мирона и думает, что искренне трогает его по жизни довольно мало вещей, а у этого вот получилось. вот он скачет по сцене и ловит мироновский взгляд - долгий, внимательный, чуть бесноватый - тот смотрит на охру глаз не отводя, не переставая энергично начитывать в микрофон и заигрывать с первыми рядами. ваня заведенно улыбается в зал сквозь слой чёрного грима. картинки сменяют одна другую. тяжело хлопает дверь толчка. ваня стоит у сколотой раковины, обливая себя, зеркало и всю прилегающую территорию ледяной водой в попытке утереть налипший горячий пот, улыбается - хороший был концик, драйвовый - ступни до сих пор зудят остатками прошедшей энергии. на звук не поворачивается, только мажет по отражению взглядом, чтобы уцепиться за вваливающегося внутрь мирона. - о, нашлась пропажа. сознание подкидывает ему ломанный диафильм на быстрой перемотке. зачем тот его искал, рудбой в тот вечер так и не выяснил. мирон, судя по всему, уже успевший приложиться не только к райдеровскому вискарю, широко лыбясь, подошёл к ване, усмехнулся слипшимся от воды и пота волосам, и со вкусом саданул кулаком в плечо: - охуенно же было, да? - ваня улыбки не скрывал, но всё же шикнул наигранно недовольно и рукой ушибленное место потер. – да ну че ты, вано. тогда, потакая федоровской тактильности, наверное, и совершил главную в моменте глупость, по крайней мере одну из: сам ухватился за того плотно по плечам обеими руками, развернул полностью к себе, и с силой затряс им как тряпичной куклой, громко хохоча, надеясь на привычную ответку в виде дурашливой полудраки. она бы сейчас была как никогда кстати, эндорфиновый заряд куда-то срочно надо было слить. но привычной реакции ваня не дождался. мирон как-то подозрительно резко подзавис, даже отбиваться не стал, встал столбом и освободиться не спешил, как тумблер переключили, - медленно поднял собственные руки, осторожно укладывая их на ванины предплечья, вперился осоловелым взглядом в лицо напротив, остатки краски и капли воды на горячих щеках разглядывая. выдохнул шумно, с нажимом повел руками выше, почти гладя пятна татуировок. ваню выжгло прикосновением так, словно все нервные окончания сконцентрировались под чужими руками. - мир, ты че? - м-да. диалог. уголок губ нервно дёргается, вслед за ним с лица сползает улыбка. мирон, выведенный из транса, отмирает, так же медленно опуская взгляд на собственные, словно не свои, руки, сжимающие чужие плечи. смаргивает ступор и тут же теснит рудбоя спиной к раковине, с размаху въезжая им прямо в скол. больно. впечатывает собой вплотную, тянется к лицу, чтобы поймать сухими губами стекающие капли. мажет по щекам горячечно, утыкается в приоткрытый рот, выпускает тихий задушенный звук и толкается языком. у вани и до этого связных мыслей в голове не много было. а вот после свет в конец потух. ваня не понял. сильно. ваня вообще мирона часто не понимал, но это было само собой разумеющимся, неотъемлемой частью их дружбы, слушать занудные объяснения и искренне тянуться к душной телеге, мягко вливаясь в обсуждение, базарить о чем-то часами напролет, крутя ситуацию со всех сторон. но сейчас ваня не понял вообще со всей силы. их дружба была... не такая. была нарочито пацанская. даже если бы ване в его влажных розовых мечтах и хотелось другого. их дружба была ценная. важная. возможно самая важная вещь в жизни рудбоя. он не хотел её рушить необдуманными сиюминутными хотелками, ни своей собачьей преданностью, перемешанной с щенячьей восторженностью, ни влюбленными глазами с встающим членом. это было лишним. как ему казалось. но раз так в общем-то сложилось... мысль обрывалась. мирон в своём странном порыве держал ваню крепко, стискивал до боли. но ваню уже держать и не нужно было, тот и не думал дёргаться, честно говоря не думал вообще, только отмерев в секунду, чисто рефлекторно, на интуитивном уровне, рот шире приоткрывал, давая больше доступа. отпуская ситуацию и ухая в неё с головой. не он начал, значит, не ему заканчивать. это просто. это легко. прямо сейчас это нужно, а главное не взаправду и не считается. почувствовав чужую слабину, мирон довольно хмыкнул, не переставая таранить ванькин рот языком. вдавливая в загаженный фаянс, заставил прогнуться в спине, поравняв длинного рудбоя с собой. руки ослабили хватку, чтобы потянуться выше. одной, легко ведя по груди, поднялся к шее, слегка сдавил на пробу, огладил большим пальцем трепетно, второй повёл выше, прошерстил затылок, цепляясь за волосы на макушке, дергая, запрокидывая многострадальную голову в погоне за влажным всхлипом, выпущенным прямо в губы. у рудбоя башка плыла от эндорфинового кумара, от случайно воспроизведенной в реальности фантазии. он не отражал ни собственных шумных вздохов, ни момента, когда подогнувшимися коленками проехался по мирону, плотно ощущая чужие бедра. чужой зарождающийся стояк не стал сюрпризом, свой, впрочем, тоже. мироновская рука с шеи сползла вниз, чтобы тут же оказаться перехваченной раскрашенными тонкими пальцами, тянущими её обратно, бережно укладывающими под острый кадык. рудбой и сам от себя не ожидал, но автопилот работал как надо, тонко чувствуя зарытые поглубже, укромно спрятанные желания хозяина. накрыв колесо фортуны собственной ладонью, прижимая пятерню вплотную к бьющейся артерии, показательно сжал посильнее, сладко закатывая глаза, перекрывая доступ воздуху, и руку свою тут же отнял в надежде, что его поняли и на полпути не бросят. мирон поднял брови удивленно, отстранил лицо, не обращая на протестующее мычание должного внимания, все еще оставаясь опасно близко. на дрожащие ресницы и закусанную стыдливо губу посмотрел и вещи понял. заулыбался пьяно, истерично отгадке радуясь, и пальцы на горле сжал, второй рукой волосы больнее оттягивая. тело действовало в обход перекрытому кислородным голоданием мозгу, плавясь от яркого удовольствия, покорно обмякало и выпускало лающие хрипы. окрепшим членом, ваня бездумно терся о мирона сквозь слои джинсы, и хватался за чужие бока. дилетантом в этом вопросе мирон не был, даже будучи не в самом трезвом уме, старался не забываться и ослаблять хватку, вовремя давать подышать и сразу после сдавливать по отпечаткам с новой силой. красивые выйдут отпечатки, яркие. любуясь открывшейся картиной расплывшимися зрачками, мирон широко лизнул поплывшего рудбоя от подбородка до пылающего уха, ловя языком скопившиеся в уголках слезы, скатывающиеся по щекам. горло совсем отпустил, отвлеченно пальцами по нему водя. больше удовлетворяя какую-то свою потребность высказаться, нежели рассчитывая на внимание с ванькиной стороны, зашептал: - так сильно хотелось, да, вань? такой ты весь, невъебенно чувственный, вспыльчивый, хочется тебя всего вытрясти, - быстро облизывает пересохшие губы, - думал ебнусь. думал ты даже не в курсе какое влияние на людей оказываешь, – шумный горячий выдох прямо в чужое ухо. – а ты вон какой, тебе самому надо. какая же ты блядища, рудбой. на последней фразе член предательски дернулся, ваня застонал сорванным голосом, лихорадочно догоняясь, позорно кончая в штаны с высоким скулежом и оседая перед тяжело дышащим мироном на колени. тогда это не казалось чем-то ебанутым, это казалось само собой разумеющимся, в моменте одного на двоих безобразного сумасшествия. а задуматься, конечно, стоило. возможно, в тот день ваня понял про себя кое-что важное. но гораздо важнее что про ваню понял мирон. и отпустить это знание у него не получилось.