Подарки на Рождество

***

− Это что? Я не поверил своим ушам. Я был удивлён больше, чем что–либо ещё, но у меня есть репутация − хорошо заработанная, если я сам так говорю − и стукач съёжился. Он был одним из многих глаз и ушей, которые у меня были на моей территории, все они были необходимы, но некоторые были более терпимыми, чем другие. Этот был из тех, кто пресмыкается и скулит. Он нравился бы мне гораздо больше, если бы у него был хоть дюйм позвоночника, но у бесхребетных было своё применение, и они могли быть такими же опасными, как и любой другой вид. − Доктор, − пробормотал мужчина. − По крайней мере, он так говорит, но половина здания в этом уверена. Ни один уважаемый доктор не осмелился бы приблизиться к лабиринту, в котором жил стукач. Я знал это достаточно хорошо, поскольку вырос именно в таком месте. Он, должно быть, самозванец, но какая от этого польза в таком месте? В этом не было никакого смысла. Мне нужно было самому увидеть, что происходит. Я поблагодарил стукача обычной монетой и направился к зданию, где находился этот так называемый доктор. Я знал более одного способа проникнуть внутрь, чтобы никто об этом не подозревал, и как двигаться незамеченным. Я хотел понаблюдать, посмотреть, прежде чем решу, что нужно сделать. Смотреть там было особо не на что, но у него была настоящая докторская сумка, и нетрудно было заметить, что он достаточно хорошо знает, как пользоваться её содержимым. Он немного прихрамывал, будто сам нуждался в докторе − или нуждался в нём в какой-то момент. Но вы бы не заметили хромоты после первых нескольких минут наблюдения за его работой. Вы бы заметили только его спокойствие, когда он переходил от человека к человеку, и то, как он слушал и смотрел, будто человек, которого он лечил, был самым важным человеком в мире в тот момент. И вы не могли не заметить, что каждый человек, которого он лечил, будь то с помощью бинтов или припарок, порошков или чего–то ещё, или даже просто слов − все выглядели лучше после этого. Он не работал бесплатно, но и не устанавливал никаких расценок и даже не просил платы. Люди просто предлагали то, что могли, и он принимал это без вопросов, с благодарной улыбкой, даже если это было так же просто, как почистить шляпу. Как будто он понимал гордость, которая не позволяла людям воспринимать его работу как благотворительность, даже ценил её. Он был настоящим доктором, совершенно верно, несмотря на то, что находился там, куда никогда не приходил ни один настоящий доктор. Я и подумать не мог, что могло привести его сюда, в это место. Он не был похож на одного из тех религиозных психов, которые время от времени пытались совать нос в чужие дела и «спасать души», совершая добрые дела и тому подобную чушь. И он не выглядел сумасшедшим. Я не мог этого понять. Но я, конечно, мог видеть, как Рыжий Том крадётся вокруг, его глаза устремлены на сумку доктора, а рука на кармане, где он любил держать свою дубинку. Я достаточно быстро пресёк это в зародыше. Всё, что для этого потребовалось − это сделать небольшой шаг вперёд, в тусклый свет коридора за пределами комнаты, где доктор лечил своего последнего пациента − маленького сынишку Нелл, который хромал хуже, чем мужчина, глядящий на его распухшую лодыжку. Доктор меня не заметил, зато Том заметил, достаточно хорошо, и Нелл тоже. Я спокойно кивнул ей, прежде чем взять Тома за ухо и оттащить его с глаз долой. − Извините, шеф, − сказал он, когда я отпустил его. − Я не пытался переманить твою метку. Джес увидел лёгкий захват и не подумал. − Он не моя метка, − сказал я, немного удивив себя тем, как резко я это сказал и как сильно я это имел в виду. − Он ничейная цель, не сегодня. Его нельзя трогать, никто не должен, пока он здесь. Ты меня понял? − Я достаточно хорошо тебя расслышал, − слова были правильными, но тон был совершенно неправильным. Том не понял. Тому нужно было понимание, прежде чем ему можно было доверить делать то, что ему сказали. Несколько хороших тумаков по ушам напомнили ему о том, что ему действительно нужно было знать: я сказал, и то, что я сказал, было тем, что будет. − Это рождественский подарок, − объяснил я ему, когда он перестал ругаться. − И я не позволю тебе портить Рождество. − Это не раньше завтрашнего дня, − проворчал Том, но я видел, что вся борьба и сопротивление покинули его. − Может быть, для остального Лондона, но здесь сегодня Рождество. − Я порылся в кармане и бросил Тому шестипенсовик. − Почему бы тебе не пойти и не попросить этого доктора осмотреть твой больной палец на ноге, пока он не решил сгнить. И после того, как вы закончите, передайте слово: любой может пойти к нему, пока он здесь, но никто не должен прикасаться к нему или предлагать какие-либо пакости, или они ответят мне. Том потрогал шестипенсовик. Обычно он бы сорвался с места как подстреленный, чтобы потратить их на какую-нибудь ерунду или что-то в этом роде. Но не в этот день, в этот безумный, странный день. − Может быть, я все-таки увижусь с этим доктором. Он так и сделал и ушёл без шестипенсовика − и с самой странной улыбкой на лице. Приходило всё больше и больше людей. Это не заняло много времени, прежде чем появились некоторые из моих наиболее доверенных людей, чтобы посмотреть, что происходит. Оттуда было достаточно легко делегировать полномочия: один человек должен был присматривать за доктором и обеспечивать его безопасность, другие − распространять информацию. Я взял на себя смелость начать осторожно задавать вопросы некоторым из тех, кто уже видел этого человека. От них я узнал его имя, доктор Уотсон. Я также узнал, каково это − быть благодарным за то, к чему я не имею никакого отношения. Слухи всегда разлетаются, и каким–то образом − вероятно, благодаря Тому − мне приписали то, что я привёл доктора, а не просто позволил ему делать свою работу. Это был сложный момент, потому что я не имел к этому никакого отношения, и я не знал, кто это сделал, поэтому я сделал всё возможное, чтобы не приписывать себе эту заслугу, подчёркивая при этом дух праздника. В некотором смысле это, казалось, делало людей ещё более благодарными. И это было так же странно, как и всё остальное. Время шло. Всё больше и больше людей приходили и уходили, и доктор шёл с ними к следующему человеку, который нуждался в нём. Я или один из моих людей всегда оставались где-то поблизости, но в остальном не вмешивались. И у меня было достаточно времени, чтобы задуматься, какой могла бы быть моя жизнь, если бы врач захотел приехать, когда мой отец впервые пострадал в той аварии, когда он был кэбменом, и мы жили в гораздо более респектабельном жилье. Я помню, как ходил за одним, и мои братья и сёстры тоже, но ни один из нас не смог убедить доктора вернуться с нами. Мамин уход помог папе продержаться всю ночь, но если бы у него был доктор, возможно, можно было бы сделать больше. Может быть, он смог бы выздороветь, вместо того чтобы угасать с каждым годом, без возможности вернуться к работе. И, может быть, он всё равно бы усох и умер. Доктора не были чудотворцами, даже этот доктор Уотсон, каким бы чудесным он нам ни казался. Было совершенно очевидно, что у него было мало чувства самосохранения, так как часы ползли, а он просто продолжал работать. Он не выглядел таким уж крепким, когда я впервые увидел его, но по мере того, как ночь приближалась, он начал выглядеть совершенно прозрачным. Кто-то должен был остановить это, потому что было ясно, что он либо не захочет, либо не сможет, пока ещё есть люди, нуждающиеся в помощи. Возможно, он не понимал, что они у него здесь никогда не кончатся. Я послал Боба за кэбом и лично разыскал доктора. Он был занят тем, что помогал одной из маленьких девочек-ткачих с её рукой, и, казалось, почти не замечал меня, пока я не дёрнул его за рукав. Тогда он посмотрел на меня, как из-за того, что закончил с рукой маленькой девочки, так и по любой другой причине. Мужчина выглядел таким усталым, что сильный ветер мог бы сдуть его с ног. Но, несмотря на все это, он был так вежлив, как если бы я был королевой Англии. − Да, сэр? Я могу вам чем-нибудь помочь? − Нет, скорее я здесь, чтобы помочь вам, − сказал я ему. Я не мог удержаться от ухмылки, глядя на его озадаченный взгляд. − Я сомневаюсь, что вы знаете, но уже перевалило за полночь, доктор, и я слышал, что вы были здесь с людьми ещё до полудня. Я здесь, чтобы проследить, чтобы вы добрались домой в целости и сохранности. − Ну, и что он весь день оставался в безопасности, но ему не нужно было знать эту часть. Он всё равно поблагодарил меня и сказал, как я был добр к нему. Этот человек должен был быть по крайней мере немного сумасшедшим. Он тяжело опирался на мою руку, спускаясь по лестнице, и мне пришлось хорошенько подтолкнуть его, чтобы затащить в кэб. Он снова поблагодарил меня и разговаривал со мной всю поездку в кэбе, будто мы были просто двумя джентльменами, отправившимися на прогулку, без малейшей разницы между нашими жизненными позициями. Это немного напомнило мне рождественские гимны, которые я слышал на улицах в течение последних недель, когда нищие становились певчими в надежде на лишний пенни или три. Песни радости и хорошего настроения, а также Божьи благословения для всех. Я бы не пел и даже толком не знал, что это такое, но эта ночь казалась мне особенной. Я помог ему выйти из кэба прямо у его двери и убедился, что у него с собой его шляпа и сумка. Я увидел свет, приближаясь к его входной двери, и не сомневался, что какая-нибудь экономка или жена будут рядом, чтобы позаботиться о его безопасности до конца пути. Я запрыгнул обратно в кэб и обнаружил, что у меня есть последняя вещь, которую я должен был сказать. − Счастливого Рождества, доктор Уотсон, и да благословит вас Бог. Он помахал и улыбнулся, и я сделал то же самое, пока мы не завернули за угол и не скрылись из виду. Только тогда я откинулся на сиденье кэба. Ночь была холодной, но мне было странно тепло. Да, благослови Господь доктора Уотсона и пошли ему и счастливого Нового года.