История одного знакомства

Потянулись дни. Я вполглаза следила за новостями, стараясь не пропустить важного, но в то же время не закапываться в тот бред, о котором вещала пресса. Таблоиды писали страшные вещи... То и дело появлялись свидетельские показания мальчиков, якобы развращенных Майклом. В конце декабря были выдвинуты официальные обвинения, а перед самым Новым Годом вышло интервью Эду Брэдли. Видеть Майкла таким было выше всяких сил. Я выплакала все слезы, но в разговорах с Майклом старалась держаться. Суд был неотвратим, в январе состоялись первые предварительные слушания. На публике Майкл сиял улыбкой, но я знала, что его состояние было далеко от идеального. Эти улыбки не были поддельными, Майкл не умел притворяться, но они были... поверхностными... Пресса исходила ядом, Майкл как мог спасал свою репутацию, но на это уходило слишком много сил. После каждого разговора по телефону мне хотелось бросить все и рвануть к нему. Было нельзя. Я могла лишь молиться о том, чтобы это поскорее закончилось. Обвинения были настолько сюрреалистичными, что я не могла даже подумать о том, что Майкла действительно могут признать виновным. Но в какой-то момент осознание этой вероятности накрыло меня с головой, и несколько дней я рыдала в подушку... Неужели тюремная решетка может стать реальностью? С другой стороны, прокурор Снеддон, похоже, был готов на все. Не усадив его за решетку в первый раз, он рвался в бой и предвкушал расправку. Однако человек привыкает ко всему. Даже к самому страшному. Через пару месяцев я почувствовала небольшое потепление. Голос перестал быть сдавленным, мы даже изредка болтали о пустяках, совсем как раньше. Потом наступило лето. Первое лето за последние три года, когда я не собиралась в Америку. В университете началась практика, да и ехать особо было некуда. Неверленд все еще существовал на карте, иногда туда, как и прежде, привозили детей и устраивали вечеринки, но в то же время периодически приезжала полиция с обысками, над ранчо кружили вертолеты папарацци, за воротами толпились телевизионщики. Тихое безмятежное место раздирали противоречия - то веселый смех, то отвратительный звук вскрываемых дрелью замков. Майкл с детьми жил в отелях, иногда останавливался у друзей... Приезжать просто не было смысла. Но произошло и еще кое-что. Майкл особо ничего не говорил, но по некоторым признакам я поняла - он влюбился... С одной стороны, это был для него способ немного развеяться и забыться... С другой, понять своих собственных чувств я не могла. Моя любовь к Майклу совсем иного рода. Но я иногда ловила себя на уколах ревности, хотя никаких намеков на охлаждение отношений или отдаление Майкла и близко не было. Просто он был занят и редко звонил, а теперь еще и периодически упоминал о некоей девушке, с которой его познакомил один из деловых партнеров.... РРРРРРРРР.... Ситуация кардинально изменилась для меня, когда вдруг стало ясно, что чувство не взаимно. Видимо у Майкла сначала была надежда, но потом он стал все больше убеждаться, что девушка с ним просто играет... Отчаянно хотелось прыгнуть в самолет, найти эту безмозглую куклу и настучать ей по кумполу за то, что она не видит кто влюбился в нее и как отчаянно этот человек нуждается в том, чтобы его сделали счастливым. Мало Майклу проблем... Но он стоически пережил и это. Когда сердце порвано в клочья, еще один надрез уже не сыграет серьезной роли. В конце ноября исполнился ровно год с того момента, как я последний раз видела Майкла. Я улучила момент, когда он был в неплохом настроении, и напросилась в гости. 1 декабря в одном из отелей Лос-Анджелеса мы наконец смогли увидеться. Смысла говорить о чем-то просто не было. Мы просидели, обнявшись, несколько часов, это был хоть небольшой момент передышки посреди творившегося вокруг кошмара. Майкл был изможден, не мог спать и казался замкнутым, но не сломленным, не убитым, не раздавленным. Еще была надежда на то, что ранение не смертельно. Он улыбался детям, а на столе я увидела несколько листков с текстами песен и небрежно брошенный диктофон. Мы провели вместе два относительно спокойных дня, но третьего числа пришло известие о том, что в Неверленде снова орудует полиция, а Майкл должен явиться для каких-то процедур, необходимых для проведения анализа ДНК. Причем не в полицейский участок, а именно на ранчо. Майкл болезненно сморщился, но подчинился. На следующий день я улетела, а Майкл вновь погрузился в ад. 31 января 2005 года начался судебный процесс. С 1 марта слушания стали ежедневными. В Америку Майкл меня не пустил. - Когда корабль попадает в шторм, нужно, чтобы хоть кто-то ждал его на берегу… - глухо сказал он в ответ на мою истерику о том, что теперь я хочу и должна быть рядом с ним каждый день, каждую минуту… Сначала он звонил… В ночь с субботы на воскресенье, в ту короткую минуту, когда ужасы прошедшей недели остались позади, а ожидание нового кошмара еще не накрывало со всей силой… Разговор не клеился, я только иногда шептала: - Я здесь, знай… Я здесь… Но потом и эти звонки прекратились… Слез не было. Была только огромная черная дыра внутри. Потом - приговор. И никакого облегчения. Только жгучее, невыносимое, раздирающее чувство… Если он не виновен, то ЗАЧЕМ?!.. И снова полетели минуты… часы… дни… недели… - Когда корабль попадает в шторм, нужно, чтобы хоть кто-то ждал его на берегу… - напряженно твердила я. Я знала, что он был в Арабских Эмиратах. Видела последние фото в Неверленде. И фото в Бахрейне, где он сидит на земле рядом с каким-то местным жителем. Оно стояло у меня перед глазами. Ни капли привычной лучезарности, которая была в нем даже в дни суда. Лишь полное осознание всего того, что произошло за последние два года. Именно таким я видела Майкла в Неверленде после обыска, в Лос-Анджелесе прошлой зимой. И страшнее всего было понимать, что эта боль может не исчезнуть из его глаз уже никогда... Знакомые мачты появились в туманном мареве лишь спустя полгода… Майкл позвонил мне в сочельник католического Рождества… Я сняла трубку и закрыла глаза в напряженном ожидании… От того, каким сейчас будет голос Майкла, казалось, зависела вся моя дальнейшая жизнь… Насколько сильно корабль был разбит?… - Привет, Алекс… Тихий, сдавленный, но… все же… все же… с улыбкой… За этот призрачный лучик надежды я была готова отдать все что у меня есть, и даже больше. - Привет, Майкл. - голос предательски дрогнул. - Ну-ну, котенок. Не надо. - Прости, я соскучилась... - Я знаю... Я тоже... Как у тебя дела? Первый разговор длился совсем недолго, не больше нескольких минут. Майкл говорил со мной осторожно, как будто припоминая, как это было раньше. Я рассказала немного о себе, а потом замялась. Спросить как у него дела? Глупо... Как они могут быть... - Я в порядке... - как будто прочитав мои мысли, сказал Майкл. - Настолько, насколько это вообще возможно. В следующий раз мы созвонились лишь через пару недель. Было уже чуть получше. Я даже осмелилась пошутить на счет того потрясающего наряда, в котором он появился в местном торговом центре. В отличие от тупых журналистов, я знала, что в черные длинные одежды, закрывающие лицо и руки, облачаются не только арабские женщины, но и бравые всадники пустыни. Это сравнение понравилось Майклу куда больше. Иногда Майкл покидал Бахрейн. На пару дней он летал с детьми то в Гамбург, то в Лондон. О том, что он был так недалеко от Москвы, я узнавала из газет, Майкл о своих передвижениях не сообщал. Возможность встречи тем более не обсуждалась. Тем сильнее забилось мое сердце, когда в конце мая вдруг состоялся весьма неожиданный разговор... - Алекс, расскажи мне, что ты делаешь этим летом? Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох и осторожно произнесла: - В середине июня сдаю диплом, а потом планирую немного отдохнуть. - Я хочу переехать в Ирландию. Ты не согласишься навестить меня? Охх... - Да, конечно, с удовольствием. - Прости, я не уверен, что смогу помочь тебе с визой... Сама понимаешь... - Майкл горько усмехнулся. - Ничего... Я сама сделаю документы. - Хорошо, приезжай, как только сможешь. Я очень хочу увидеть тебя. На последних словах Майкл сделал ударение. Но мне показалось, что он имеет ввиду несколько другое. Наконец-то он был готов к этому.