Красное солнце

Вэнь Жохань хотел устроить пышную свадьбу, с пиром, длиною в человеческую жизнь, и праздником вечного солнцестояния; Вэнь Жохань хотел одеть весь город в красный, вырастить множество цветов вдоль дорог и запустить фейерверки; Вэнь Жохань хотел, чтобы весь мир узнал об этом событии, увидел Илин Лаоцзу в величии, славе и дорогих одеждах, и поклонились ему. Он не сделал ничего из этого. Потому что эта свадьба не была сделана для него, потому что его желания не важны, потому что он затеял всё это только ради одного человека — и Вэнь Жохань знает, что ничего из этого не понравилось бы самому Илин Лаоцзу. Поэтому не было ничего, кроме их красных одежд (одинаково-равных, потому что Илин Лаоцзу не заслуживает чего-то меньшего), монаха, не принадлежавшего землям ни одного из орденов, и лидеров кланов, их супруги и их наследники, соответственно. Одиннадцать человек, не считая их двоих и монаха, и Вэнь Жохань вышвырнул бы всех, включая своего первенца, если Илин Лаоцзу высказал бы намёк на недовольство. (Изначально, он планировал усыновить Илин Лаоцзу: может быть, украсть его у рек и тьмы, спрятать от всего до скончания веков, одаривая всем, чем только возможно; может быть, назвать его своим по крови, солгав каждому в лицо, даже Илин Лаоцзу; может быть, сделать всё правильно и привести его в семью медленными и длинными шагами. Но он не мог ждать. (И даже недели было много, когда он узнал об отклонении ци у одного из приглашённых учеников в Облачных Глубинах). Положение третьего сына, признанного или бастарда — крайне ненадёжно. Даже если он убьёт каждого, кто хоть решит подумать косо взглянуть на Илин Лаоцзу, даже если он вымощает освежеванными костями старейшин мраморные плиты, даже если он заставит самого преданного из всех, Вэнь Сюя, стоять рядом со своим братом каждую минуту — что-то произойдёт. Потому что Безночный город — полотно интриг (арена гадюк без надлежащих ставок, — смеялся Не Тао, вздорно размахивая бутылкой с их лучшим алкоголем), что существовали даже до его рождения. Эти интриги — то, что отняло у него всех братьев и сестёр, когда он ещё был чем-то более близким к человеку. Поэтому он не может дать такому уставшему человеку, как Илин Лаоцзу, столкнуться с этим. Тогда он подумал об этом: о месте рядом с собой, которое не даёт власти и одновременно даёт её так много; о месте не столь важном, чтобы старейшины во имя, чего бы им там ни казалось, пытались сбить с положения Илин Лаоцзу ежедневно; о месте, благодаря которому его не посмеют тронуть. Ему надо было сделать Илин Лаоцзу своим мужем.) Первый поклон для их предков, что их предали. Илин Лаоцзу молод с этим лицом, когда он думает об этом; моложе его второго сына, моложе почти всех в этой комнате, кроме собственного шиди и младшего внука Не Тао. Илин Лаоцзу не улыбается; ни разу с тех пор, как он встретил его, ни разу для него — но всё хорошо, Вэнь Жохань сделает всё, чтобы это исправить. Цзян, в единодушии отца, сына и матери, впиваются в его спину испепеляющими взглядами. Лань Цижэнь не скрывает своего осуждения, пока на его плече покоится рука его старшего племянника. Не Минцзюэ, упрямый мальчишка, в шаге от того, чтобы вытащить саблю, а его младший брат сверкает умными и опасными (такими знакомо-зелёными) глазами, прячась за веером, препарируя его одной лишь мыслью. Цзини… он просто рад, что не убил этого скользкого червяка здесь и сейчас, он не хочет омрачать лицо Илин Лаоцзу или случайно запачкать кровью этого слизняка. Его собственный сын — это комок из непонимания, скрытого гнева и, что он видит, каплю неодобрения? Возможно, Вэнь Сюй не так покорен ему, как он думал. Это даже забавно, он едва подавляет плотоядную усмешку, когда возвращает взгляд на своего мужа. Второй — Небесам, что отвергли их, и Земле, на которой они умерли. Илин Лаоцзу в красном трёх оттенков, волосы в большинстве распущены, а не уложены, кроме неестественно-чёрной шпильки для волос, поддерживающей пучок из прядей. Вэнь Жохань чувствует от шпильки тёмную энергию, уверенный, что она здесь только для того, чтобы убить его, если он сделает что-то не так. Вэнь Жохань мягко улыбается этому факту: Илин Лаоцзу начал заботиться о себе. В третьем — они кланяются друг другу.

***

Вэй Ин сидит на кровати, слишком большой, слишком роскошной, с простынями, которые кажутся неправильно гладкими под его ладонями. Он не поднимает головы, ощущая пустоту, которая была с ним с момента в ночи и лесах вдоль ворот Гусу Лань, с момента того, как он проснулся. Когда он принял предложение, такого же, как он сам, чудовища. Он дышит, чувствуя аромат неизвестных цветов и горящего хвороста, глядя на мерцающий огонь свеч, остро ощущая вес того же дешёвого дизи в складках его красного пояса, и проклятой шпильки для волос, которую ему подарила Мадам Юй из своего клана (она забрала многих, кто этого заслуживал, — сказала ему женщина, вплетая её в его волосы, пытаясь найти его глаза в отражении зеркала). Он слышал звуки города из открытого окна, не было ни фанфар, ни праздника, ни громких звуков — это успокаивало. Мир идёт так, будто ничего не происходит. Не обращая на него своего внимания. И это восхитительно. Вэй Ин не знает сколько он сидит так, окружая себя объятиями теней, запахами незнакомого города, и теряясь в настоящем, когда понимает, что никто не касается его. Вэй Ин моргает и смотрит перед собой, на своего мужа, человека, чья война забрала всё. — Илин Лаоцзу, — улыбаются ему невыносимо мягко и произносят это имя с лаской, отчего хочется кричать, когда мужчина опускается перед ним на одно колено. Не касаясь, всё ещё ни разу не прикоснувшись к нему; так много-много рук, рвущих его на части по его приказу. Вэнь Жохань перед ним терпеливый и нежный, не приказывающий, не требующий, не берущий то, что ему принадлежит: — я никогда не сделаю ничего, чего бы ты не хотел, — и это звучит, как правда; это звучит голосом, как благодарность Вэнь Цин и уважение Вэнь Нина; это звучит как истина, что солнце встаёт на востоке, а его шицзе самая прекрасная женщина в мире, — я хочу, чтобы ты знал: всё, что принадлежит мне — принадлежит тебе; всё, что ты захочешь — я исполню; всё, о чём ты попросишь — я сделаю. И чтобы Вэй Ин окончательно убедился в собственном безумии, Вэнь Жохань, тот, кто устроил войну лишь потому, что считал всех ниже себя, кланяется ему. — Не надо… — Вэй Ин ловит себя на том, что падает с края кровати, заставляя мужчину подняться. Вэнь Жохань всё ещё не касается его, даже машинально, потому как Вэй Ин держит мужчину за плечи. — Я не стою того, чтобы… — Ты стоишь всего этого жалкого мира, — прерывают его с убеждённостью, которую он ожидал от этого человека, но не в этом вопросе. Это не может быть правдой, Вэй Ин знает, чего он заслуживает. Но даже смерть не приняла его. Вэй Ин находит себя в том, что кивает, натягивая улыбку, которая выглядит более человеческой, благодаря репетициям перед зеркалом. Вэнь Жохань хмурится, но ничего не говорит. Мужчина уходит через несколько минут, прося у него разрешение посадить его обратно на кровать. Вэй Ин спрашивает, всё ещё ощущая только пустоту: зачем спрашивать о подобном? Супруг имеет полное право на это тело, — Вэнь Жохань усмехается, словно это очевидно, задувая свечи. — Я не прикоснусь к тебе, если ты не разрешишь, Илин Лаоцзу. Вэй Ин проводит свою брачную ночь в тишине и одиночестве до рассвета. Его кожа холодна и пуста. Это привлекательно.