Uncovering a Secret

      Записка Корво – странная штука. Два простых слова на дешёвой пергаментной бумаге, и всё же это единственное, что, как магнитом, притягивает взгляд Дауда по десять раз на дню.              Вот и сейчас, ярким ранним утром, год спустя после уничтожения детей Левиафана, эта возмутительная записка – по-прежнему единственное, что ищут в полумраке его глаза.              Снова поймав себя на этом, выругавшись, Дауд с усилием отводит взгляд.              Сколько раз он сверлил глазами глупую записку, словно ожидая, что слова изменятся? Сколько раз сердито запихивал в ящик, надеясь запрятать подальше и забыть, только чтобы наутро она вновь таинственным образом оказывалась на столе, развёрнутая в приветствии?              Она не должна властвовать над мыслями Дауда, но властвует. Вернее, властвует над ними Корво.              Дауд уже почти свыкся. Корво – загадка, которую он усердно пытается разгадать вот уже четыре года, но этот последний год кажется... каким-то другим. Его мысли, сосредотачиваясь на нём, похоже, следуют иным путём (не как в прежние годы).       Его грандиозные абстрактные размышления о том, почему Корво пощадил его, или почему Корво остаётся таким добросердечным, вдруг переменились, став бесполезными, бесцельными мыслями о том, что Корво ест на ужин или спит ли он уже. Даже его обычные попытки понять Корво стали в лучшем случае половинчатыми: тем, о чём он скорее заставляет себя думать, чем реально хочет.              Это совершенно нелепо, и раздражает ещё тем, что Дауд понятия не имеет, чем вызвана эта перемена, расстраивающая его даже больше, чем сам Корво.              Что-то между ними изменилось, и Дауд не может определить, что именно. Ещё одна ненужная Дауду тайна. Он стонет от одной мысли. Как будто их и так мало.              Он встаёт с кровати, сердито топая, чтобы сунуть записку обратно в ящик, где она будет не на виду (Дауд знает, что вскоре она всё равно таинственным образом вернётся на стол).              Он переодевается в чистое, освежается в ванной, а потом спускается на кухню, чтобы, как обычно, сварить кофе.              – Доброе утро, Дауд. Вы рано, – улыбается ему Кент.              – Доброе утро, – приветствует Дауд, направляясь к своему обычному месту на кухне и доставая мешок с кофейными зёрнами.              Сегодня Кент варит кашу – отчего Дауд оживляется. Кент знает, что это любимый завтрак Дауда.              И тут на кухню врывается другой кошмар Дауда – кошка – и скрипучим мяуканьем объявляет о своём прибытии.              – Эй, привет, – Кент тут же улыбается, наклоняясь погладить её, замурчавшую от внимания.              Дауд просто хмуро смотрит на дурацкую скотину, наблюдая за тем, как балует её Кент, оглаживая от макушки до хвоста.              – Посудная тряпка. Блошиный мешок. Дверной звонок, – ворчит Дауд, выгребая кофейные зёрна.              Кент только усмехается.              К счастью, его бесконечная война с кошкой – единственное, что за год так и не переменилось. Кошка по-прежнему сладко спит на книгах Дауда (особенно на тех, которые он читает особенно часто) и по-прежнему использует его дверной косяк как когтеточку (с тех пор, как он начал запирать свою комнату, чтобы кошка не пробиралась внутрь и не портила вещи).              – Вам двоим надо учиться ладить. Она такая ласковая. – Дауд не пропускает дразнящую нотку в голосе Кента, появившуюся за последний год (он винит в этом Фёдора). – Думаю, нам стоит завести ей друга.              Дауд в ужасе.              – Нет. Никогда. Ни за что на свете. Одного мехового коврика более чем достаточно.              Кент снова усмехается, возвращаясь к приготовлению каши.              Вскоре воздух наполняется ароматом кофе, и Китобои начинают спускаться на завтрак, подхватывая кофе на свои подносы.              Дауд ест за общим столом, рассеянно прислушиваясь к разговорам, гудящим вокруг него, пока он расправляется с кашей. Кент говорит с Фёдором и Девоном из всех возможных тем – о цветах. Томас говорит о вине. Закари, как обычно, сидит один, с кошкой на коленях. И дети тоже здесь, в своём уголке, что-то горячо обсуждают.              Это повторяется каждое утро, но до сих пор согревает сердце Дауда всякий раз, когда он это видит. Он много раз тайком мечтал об этом в Дануолле, но никогда не думал, что мечта станет реальностью. Он всегда считал, что зашёл слишком далеко по пути кровопролития, чтобы с него свернуть. Не сохрани Корво ему жизнь и не открой саму возможность подобного, он никогда не познал бы такого счастья.              Его ложка замирает на полпути. Дауд хмурится.              Он безмерно благодарен Корво за всё, что тот для него сделал, и это снова разжигает пылкое желание помочь. Он хочет сделать Корво счастливым, хочет, чтобы он снова мог кому-то доверять и на кого-то полагаться, в этом Дауд уверен, но мотивы такого рвения стали для него неясными.              Благодарность и желание отплатить за доброту, похоже, даже частично не в состоянии подпитать такое отчаянное стремление помочь, как и потребность искупить ошибки прошлого. Им движет нечто большее. Оно продолжает тянуть его к Корво, как мотылька к огню, но как только Дауд пытается в этом разобраться, мысли его разлетаются, как птицы. Дауд, похоже, не может понять, что всё это значит. А может, просто не хочет.              Он вздыхает про себя.              Он просто... уже не знает, что теперь думает о Корво. В этом и проблема, так?              Уважение и любопытство понять легко, но что ещё... Дауд даже не представления не имеет.              Корво не просто знакомый, их история слишком глубока, чтобы даже допустить подобное. Но и не союзник, уже нет, потому что они не работают вместе.              Тогда, возможно, друг?..              Дауд задумывается.              У него, может, и есть серьёзный пробел в этой области, но он признаёт, что хочет видеть Корво здоровым и счастливым, хочет поддерживать его, помочь любым возможным способом. Но дружба – обоюдна, и даже если Дауд готов предположить саму возможность того, чтобы признать Корво своим другом, он не уверен, что его чувства буду взаимны. В конце концов, Дауд убил Джессамину, ничто не смоет этот грех.              К тому же, какие могут быть мысли о дружбе, если Корво до сих пор даже не простил Дауда.              Эх, прощение, ещё одна непростая вещь, о которой он не любит думать.              Ложка падает в опустевшую миску, и Дауд принимается за кофе. Горький, с едва уловимой ноткой сладости, как раз такой, как он любит.              Он делает всё, чтобы искупить ошибки, но понимает, что прощение никогда не станет достижимой целью, потому что прощение – дар, который может ему предложить только Корво. И это не то, чего стоит ждать или на что надеяться (во всяком случае, он не смеет).              Дауд быстро отгоняет эти мысли, чтобы не зацикливаться. И просто допивает свою чашку кофе.              Бесполезно. Его мысли снова бегут по кругу, перескакивая с уважения на любопытство и снова возвращаясь к дружбе. И ничего нового.              ...Может, он получит какую-то подсказку, когда Корво снова прибудет на Серконос.                     Как оказалось, ждать долго не пришлось.              Всего несколько дней спустя, ранним утром, Дауд разъясняет Ральфу пару терминов из учебника анатомии, когда кошка вдруг мчится к двери, восторженно мявкая.              Дауд тут же прерывается и смотрит на дверь, как и Ральф. Они оба знают, что кошка с таким энтузиазмом встречает только одного человека.              И, как по команде, дверь со скрипом открывается.              Первое, что бросается Дауду в глаза – это, как ни странно, не новое пальто Корво (светло-бежевое), а его волосы, которые отросли на дюйм с прошлого года: чёлка почти достигла бровей (почему он цепляется за такую глупую, бессмысленную мелочь, ему не уразуметь).              Ральф тут же взвизгивает, роняет книгу и бросается к Корво. Мужчина отвечает на объятия, ласково ерошит волосы Ральфа, а потом отстраняется, чтобы погладить кошку.              – Вы вернулись! – Ральф подпрыгивает на месте.              – Я тоже рад тебя видеть. – Корво улыбается и указывает на книгу на полу. – Чем ты занимался?              – Я учился! Мастер Дауд как раз рассказывал мне о мышцах руки.              – Правда? – Взгляд Корво на мгновение падает на Дауда.              Тот замирает в неясной тревоге, но почти тут же расслабляется, когда в глазах Корво вспыхивает одобрение, без капли враждебности, которой Дауд невольно опасался.              Ральф кивает Корво.              – Вчера он показал мне, как нащупывать пульс. А на прошлой неделе он научил меня запоминать названия костей.              При этих словах Дауд замирает.              Когда Ральф впервые подошёл к нему с вопросом о костях пальцев (Кента тогда не было дома), то казался немного нервным, словно ждал, что на него накричат, но быстро расслабился, когда Дауд терпеливо и как можно доступнее объяснил всё, спросив, есть ли у Ральфа ещё вопросы. Тот немедленно оживился, а потом пришли ещё вопросы, и ещё... И вскоре, не успел Дауд оглянуться, как Ральф начал осаждать его по утрам ​​и вечерам, осыпая градом вопросов и требуя демонстраций.              Дауд не сознавал, что это превратилось в привычку.              – Это замечательно, ты, должно быть, здорово потрудился, – Корво снова гладит Ральфа по голове и распрямляется.              А потом глаза Корво находят его, и они ведут сотни бесед, не сказав ни слова.              – Дауд, – нежданно приветствует Корво. Он не улыбается, но близок к этому.              – …Корво, – осторожно отвечает Дауд.              Глаза Корво на солнце – будто кусочки янтаря, и Дауд теряется в водовороте цвета, полного жизни и сверкающего. Вкрапления серого, делавших его взгляд тусклым и хмурым, почти растворились, и эти глаза теперь горят искрой жизни, как фейерверк, яркий и пылающий. На сердце Дауда теплеет. Корво определённо стало намного лучше, и чувствуется, что он не хочет этого скрывать.              На время воцаряется молчание.              И Корво отводит взгляд, поднимаясь в уже знакомую комнату рядом с комнатой Дауда, чтобы положить свои вещи (Дауд оставлял её незанятой весь год).              Ральф подбирает свою книгу и продолжает задавать вопросы, выдёргивая Дауда из задумчивости. Он отводит взгляд от лестницы, сосредоточив всё внимание на ответах.              Это может подождать.              Все Китобои в восторге от возвращения Корво, допоздна расспрашивая о том, как поживают они с Эмили. Корво тоже расспрашивает Кента об Адриэль, и лекарь густо краснеет, отвечая: «Всё хорошо». Китобои больше не боятся Корво: теперь они все называют его по имени, а Дауд сидит в сторонке, слушая, но не вмешиваясь.              Только поздней ночью, когда все Китобои расходятся, Дауд снова получает возможность как следует поговорить с Корво, и за окном ярко полыхает чужая метка, знаменуя собой начало их еженощных тренировок.              Перед уходом Дауд захватывает с собой пару флаконов с Аддермирской микстурой и уже его метка вспыхивает и гаснет всё то время, пока он добирается до Корво по крышам.              Тот смотрит в небо, и Дауд прослеживает направление его взгляда.              Ночное небо выглядит как самое обыкновенное небо Серконоса. Тёмное, безоблачное, а прямо над ними – луна, заливающая всё бледным сиянием. Но звёзды – глаза Дауда расширяются – небо просто усыпано, сверкая, словно бриллиантами, и весь этот грандиозный массив простирается за горизонт и дальше.              Это так красиво.              – В Дануолле всегда облачно.              Дауд согласно ворчит.              – И никогда не разглядеть созвездия Большого Волка, – добавляет Корво.              Дауд смотрит вверх и вправо, находя звёзды этого созвездия. В Дануолле он никогда не обращал особого внимания на звёзды, тогда это казалось детской забавой, и только на Серконосе он познал красоту, которая всегда была рядом, стоило только удосужиться посмотреть вверх.              И тут Дауд вдруг вспоминает одно особенное созвездие, о котором когда-то прочитал. Уголки его губ приподнимаются.              – Есть созвездие Корво… – Дауд выискивает скопление звёзд чуть левее, – вон там.              Корво бросает на него озадаченный взгляд, на секунду опешив.              – Такое существует?              Дауд кивает.              – Четыре звезды, образующие прямоугольник, вон над той башней. – Дауд указывает на них Корво.              – Где? – Корво склоняется ближе к Дауду, всматриваясь.              Дауд напрягается. Он почти чувствует тепло Корво, слышит дыхание.              – Там. – Снова указывает он.              – О, – Корво отстраняется, по-видимому, разочарованный. – Это совсем не похоже на ворона.              – Большинство созвездий не похожи на то, в честь чего они именованы. – Дауд пожимает плечами.              Корво не отвечает, продолжая смотреть в небо с удивлением в глазах. Морщинка между бровей, делавшая его лет на десять лет старше, исчезла, плечи расслаблены, и он улыбается. Он выглядит... счастливым.              На сердце Дауда теплеет. Видеть Корво таким – это... приятно.              – ...В гостинице есть пара книг об астрономии, – неожиданно сам для себя говорит Дауд, старательно избегая взгляда Корво. – Можешь взять, если хочешь, – торопливо добавляет он через несколько секунд.              – Я... – Корво прерывается, вдруг касаясь рукой груди. – Спасибо.              Снова воцаряется тишина: Корво возвращается к любованию звёздами, а Дауд краем глаза поглядывает на него.              Корво по-прежнему улыбается, едва-едва, в лице читается удовлетворение, и Дауд просто продолжает смотреть. Это непривычный вид для Корво. Раньше он был серьёзным, каким-то серым, даже угрюмым, будто мир давил на него – и, по мнению Дауда, так оно и было, но теперь он словно стал ближе, теплее, может быть, больше собой, перемена, которая, решает Дауд, ему нравится. Перемена, которую Дауд хочет сохранить.              Но он забыл, зачем они вообще приходят сюда такой глубокой ночью, жертвуя сном. Они пришли не смотреть на звёзды, они пришли тренироваться и практиковаться.              Дауд бросает ещё один взгляд на Корво, уже собираясь нарушить тишину, но слова застревают в горле. Он как будто не может этого сделать. У Корво ушли годы на то, чтоб насладиться этим коротким моментом покоя после всего, что он выстрадал, и Дауд пока не может отнять это у него, не хватает духу.              И вот так Дауд позволяет Корво смотреть на звёзды нескольких долгих минут, а потом всё-таки прочищает горло, привлекая внимание.              – Итак, как далеко ты продвинулся?              Улыбка Корво исчезает, когда он оборачивается. Он пару секунд глядит на Дауда, а затем его метка вспыхивает.              Мир сереет, когда время застывает, но лишь на секунду – а потом снова наливается красками, приходя в движение. Дауда встречает порыв ветра – и Корво появляется на пару шагов дальше от него.              Это удивительно. Дауд не ожидал даже, что он сможет замедлить время, не говоря уже о том, чтобы остановить его в переносе.              – Хорошо, – говорит Дауд, искренне впечатлённый.              Корво прогрессирует быстро и серьёзно. Дауд десятилетиями пытался изгибать время в переносе, он несколько раз вывихнул лодыжку и однажды сломал кость, тогда как Корво потребовалось меньше пяти лет, чтобы этого достичь. Конечно, Дауд ему помогал, но прогресс всё равно заслуживает похвалы.              – Этого мало, – раздражённо отвечает Корво.       Эти слова напоминают ему о Билли. Всегда стремящаяся к тому, чтобы стать лучше, к самосовершенствованию, такой уж была – и остаётся – Билли, и Корво тоже таков.              – Ты добьёшься большего. – Дауд знает, что Корво не нужна мотивация, но ему всё равно хочется это сказать.              И урок начинается.              Дауд просит Корво переноситься с крыши на крышу, как можно надольше останавливая время в воздухе. Корво следует указаниям, бесстрашно спрыгивая с крыши, полыхая меткой.              Мир на секунду холодеет, потом снова оживает. Корво начинает падать, но высвобождает магию, в синей вспышке приземляясь на следующей крыше.              – Тебе надо следить за высвобождением магии. Ты отпускаешь слишком много магии и слишком быстро, поэтому твой контроль над временем ускользает.              Корво просто кивает, разворачивается и переносится, возвращаясь на крышу, с которой прыгал. Дауд видит, как он делает вдох, и метка снова вспыхивает.              Эффект остановки времени утекает так же стремительно, как волна отлива, гравитация одерживает верх, и Корво снова появляется рядом с Даудом.              Дауд хмурится.              – Ты снова это сделал.              Корво пытается снова.       Совершает ту же ошибку.              Снова.              И снова.              Когда Корво ошибается в шестой раз, Дауд замечает, что на самом деле он слишком рано разжимает кулак, и это движение совпадает с моментом, когда эффект остановки времени прекращается.              Дауд складывает руки на груди, когда Корво пытается снова, и вновь повторяет это движение. Как странно, Корво обычно не так беспечен. Он искренне старается исправить ошибки.              Это похоже на...              Корво переносится ещё пару раз, и Дауд видит, как он повторяет одно и то же снова и снова. Он прищуривается.              Всё верно, Корво делает это специально. Зачем?              И тут он возникает рядом в клочьях синевы, покрытый свежим слоем пота.              Он притворяется. Он точно притворяется.              Дауд смотрит на него, на кратчайший миг задумывается, а потом использует весь свой вес, чтобы столкнуть Корво с края крыши.              Тот не вскрикивает и не издаёт ни звука удивления. Он взмахивает руками и начинает падать, Дауд же просто наблюдает, готовый применить притяжение… на всякий случай.              К счастью, инстинкты Корво срабатывают быстро. Метка сияет, и мир замирает на добрых пять секунд – этого времени с лихвой хватает на то, чтобы Корво собрался и перенёсся обратно на крыши.              Дауд только щурится сильнее, устремив взгляд на королевского защитника, стоящего на коленях на крыше по соседству.              – Я знал это, – категорично заявляет Дауд. – Ты солгал. Ты сразу мог это сделать.              Корво на секунду застывает, потом медленно поднимается на ноги. У него хватает наглости выглядеть смущённым.              – Я просто...              – Если ты сейчас скажешь «хотел посмотреть, что я сделаю», я тебя, блядь, пристрелю.              Корво ничего не говорит, подтверждая подозрения Дауда. Придурок. Он снова пытался манипулировать!              – Мудак, – бормочет под нос Дауд, снова скрещивая руки и глядя на Корво.              Дауд ждёт обычного прилива раздражения... но оно не приходит. Взамен его настигает странное чувство, покалывающее, словно лёгкая щекотка.              Дауд полностью отключается от реальности: ему нужно время, чтобы снова переосмыслить свои эмоции.              Что? Почему он не злится?              Дауд обычно ужасно расстроен, когда Корво так беззастенчиво им манипулирует. В конце концов, это Дауд – мастер манипуляций, и то, что Корво обращает это искусство против него самого, по сути, величайшее оскорбление его гордости. Так почему же он ничего не чувствует?              Дауд сжимает кулаки, мысли снова начинают бег по кругу.              Да, действительно, ни капли разочарования. Но почему?              Что с ним не так? Почему всё, что он знает о Корво, снова перевернулось с ног на голову? Между ними явно сдвинулось что-то фундаментальное, что-то важное.              Что... нет, почему он это чувствует? Это бессмысленно.       – Дауд?              Он вырывается из своих мыслей.              – Что?              Корво некоторое время рассматривает Дауда, но потом качает головой, отводя взгляд. Его рука снова касается груди. Губы Дауда сжимаются в линию.              – …Что такое?              Корво снова качает головой, уже решительнее.              – Я... Ничего. Ничего. – Он вздыхает. – Давай вернёмся.              Но Дауд улавливает слабый отблеск в его глазах, будто покрывающийся коркой, и застывает.              – Нет, ты хотел что-то сказать. Что?              Корво поднимает взгляд, прижимает руку к груди, и корка осыпается.              – Я…              Дауд видит, как горло Корво подрагивает, он сглатывает.              – Я просто… – он снова обрывает себя, вздыхая.              Рука Корво снова тянется к груди, и на этот раз Дауд смотрит внимательно. Пальцы Корво что-то нащупывают, круглую выпуклость чуть ниже шеи, скрытую под одеждой, что-то вроде...              Перстня-печатки Джессамины.              И Дауд застывает.              Внезапно простое действие, которое Корво повторял всю ночь, обретает совершенно новый смысл.              Дауд задумывается.              Что-то явно беспокоит Корво настолько, что он открыто делает то, что, вероятно, позволял себе только наедине с самим собой. Не говоря уже о том, что он ещё и солгал Дауду, возможно, ради шанса поговорить с ним с глазу на глаз.              И на самом деле, Дауд осознаёт, что все признаки были налицо, он должен был с самого начала заметить неладное, не зациклись так на себе и своих глупых чувствах и уделив больше внимания Корво.              – В чём дело?.. – Дауд смягчает голос.              – Я просто... – Корво вздыхает. Тон его необычайно серьёзен: торжественный, дрожащий, как струна арфы. Голос напряжён.              Он хочет сказать что-то важное.              Что-то в глазах Корво запирает дыхание в лёгких Дауда. Есть только одна вещь, которая может сделать Корво таким неуверенным, и Дауд к ней абсолютно не готов.              Воздух сгущается, и в груди вдруг вспыхивают предвкушение и страх. Сердце бьётся всё сильнее, чаще и все звуки затихают, когда Дауд полностью сосредотачивается на том, что собирается сказать Корво.              Тишина тянется невыносимо. Грудь сдавливает, Дауд не смеет ни пошевелиться, ни моргнуть, просто стоит и ждёт, ждёт, а сердце бьётся так, что ему уже тесно в груди.              Напряжение нарастает, достигая апогея, и Корво открывает рот.              – Я прощаю тебя.              Дауд мгновенно вздрагивает, встречаясь глазами с Корво. Его разум пустеет, внутренности превращаются в желе.              Что...              Его первый порыв – переспросить Корво, что именно он только что сказал, потому не мог же он в самом деле... Дауд, наверное, ослышался, или, может, ему почудилось.              – Я прощаю тебя, – повторяет Корво.              Дауд вздрагивает снова.       Наконец, осознание приходит, и на него обрушивается шквал неконтролируемых эмоций, стирая всякую разумную мысль. Это абсурд, но он не готов и никогда не был готов.              Его неистовствующий разум быстро переключается на отрицание, на сопротивление, выдавая мысль за мыслью, чтобы заглушить три проклятых слова, уже намертво впечатавшихся в память.              Это невозможно. Просто невозможно. Он провёл годы, снова и снова повторяя себе, что он этого не заслуживает, что не может этого ждать, поэтому и не ожидает. Так почему же...              И затем все, что он сделал с Корво, проносится перед глазами. Их первая встреча – мёртвые глаза Корво, когда Дауд сразил Джессамину. Их вторая встреча, когда Корво был отравлен и на грани обморока. Третья встреча, когда он спровоцировал Корво напасть на него. И все остальные.              – …Я убил Джессамину, – хрипит Дауд. Ему нужно убедиться.              Глаза Корво сверкают болью, но он кивает.              – Я подставил тебя под пытки, – продолжает Дауд.              Корво снова кивает.              – Я похитил Эмили. Твою дочь.              Ещё кивок.              – Я причинил тебе боль. Я разрушил твою жизнь. Разрушил твою семью... – Дауд вынужден остановиться, судорожно вздохнув. – Я... всё это сделал.              Кивок.              – …И я прощаю тебя. За всё, – говорит Корво.              Корво явно чертовски сложно это сказать, но разум Дауда всё равно отказывается воспринимать слова. Неужели Корво не понимает, что Дауд с ним сотворил?              Дауд глядит в глаза Корво, отчаянно пытаясь найти неискренность, которая, он знает, просто должна там быть, но вместо неё он находит отражение тех же трёх слов, вынуждающее Дауда в это поверить. Этого невозможно избежать, невозможно отрицать.              Корво действительно его прощает.              Он никогда не смел даже мечтать об этом. Эта мысль была запретной. Он всегда пытался отбросить её, задушить, потому что просто не мог этого заслужить. Он должен страдать за свои грехи. Это его наказание. Он должен испытывать боль. Прощение... не для него.              Но сколько бы он ни повторял это себе, сколько бы ни разжигал внутри вину, напоминая, что не заслуживает ничего, кроме боли, он всё равно тоскует. Страдает. В глубине души он хочет, чтобы его простили, он хочет этого очень, очень сильно, и никогда не осмеливался признаться в этом даже самому себе.              И теперь эта предательская часть его – часть, которую Дауд всеми силами пытается загнать поглубже – вновь пробудилась от слов Корво, вырвавшись из клетки и воспарив ввысь, сжигая всё бесполезное мысленное отрицание и ослабляя незримые путы вокруг его тела, связывающие его годами.              Он не готов ко всему этому.       Три простых слова заставляют Дауда испытывать целую гамму эмоций, которым он даже не знает названия, но хуже всего то, что они исцеляют его, и это чувство становится слишком сильным, чтобы Дауд продолжал с ним бороться.              Глаза Дауда начинают гореть. Нет, это несправедливо. Он этого не заслуживает. Его наказание должно быть хуже. Он не может позволить этому чувству просто забрать всю боль, которая полностью им заслужена. Он не может это принять.              Он не осознаёт, что совершенно замёрз, пока вдруг не оказывается в объятиях Корво, окутанный ровным теплом.              Инстинкт Дауда – сопротивляться, оттолкнуть. Внутри идёт настоящая война: одна часть его протестует против этого тепла, а другая – жаждет его. Он зажмуривается.              Он кричит на себя, что не заслуживает этой доброты, не хочет её, но Корво не отпускает, безмолвно говоря Дауду, что и заслуживает, и хочет, мягко побуждая принять прощение.       На каждое «нет», которое повторяет разум Дауда, Корво отвечает беззвучным «да».              Это слишком. Это реально. Это в самом деле происходит.              Спины Дауда касается рука, и он не может не вздрагивать. Он провёл всю жизнь, ожидая от прикосновений только боли, но Корво не делает ничего подобного. Рука, которая должна бы схватить клинок и вонзить его как можно глубже, безоружна, а вместо удара успокаивает его нежной лаской, легко потирая спину.              Это так просто, и близость прикосновения – гораздо лучшее заверение, чем любые слова. Он никогда не верил словам, слова могут лгать, но это он понимает. Этому он верит. Дауд чувствует всё, что Корво хочет ему передать, и это так тепло, утешительно, реально.              Жжение в глазах нарастает.              Корво прощает его. Он в самом деле прощён.              И Дауд наконец смягчается. Он прекращает плыть против течения и отпускает себя с единственным всхлипом, позволяя себе расслабиться, увлекаемый потоком.              Облегчение накатывает мощной приливной волной, проносится по телу, расслабляя мышцы и пробирая до кости покалывающим теплом, унося каждую частицу боли, запертой внутри.              Сколько лет прошло? Как долго это желание горело в груди Дауда, пытаясь спрятаться во тьме, только чтобы в конце концов вырваться на свет?              За облегчением приходит поток беззвучных слёз, отчего на плече Корво вскоре появляется тёмное пятно, но тот не возражает и ничего не говорит. Дауд не смел и мечтать о том, что только что случилось – но это сбылось и он просто благодарен, держась за это чувство так, словно от этого зависит его жизнь. Корво безмолвно продолжает гладить Дауда по спине, каждое прикосновение медленно разрушает стену вокруг него и убеждает разгорающееся внутри сияние вступить в свои права и облегчить годы его добровольных страданий.       – Мне жаль, – шепчет Дауд. – Мне очень, очень жаль.              – Я знаю, – тихо отвечает Корво, прижав ладонь к спине Дауда.              Дауд слышит надлом в его голосе и знает, что этот момент для Корво столь же переполнен эмоциями, сколь и для него, и отвечает на объятие, горя желанием предложить уже свои поддержку и утешение. Он не может быть таким эгоистичным. Корво, должно быть, так долго сдерживался, бесконечно выжидая и сражаясь с самим собой в попытке сказать наконец эти три слова.              Знает ли он, как много это значит для Дауда?              Дауд хотел бы поведать, но слов нет, и он говорит об этом единственным доступным ему способом.              Спасибо, пытается сказать Дауд, водя ладонью по спине Корво. Спасибо за всё: за то, что ты спас меня; за то, что дал мне познать счастье; за то, что снова дал мне надежду. Спасибо за то, что простил меня.              Корво, должно быть, понимает его, он тихо всхлипывает, уткнувшись в изгиб шеи Дауда.              – Я прощаю тебя, – выдыхает он.              Пальто Дауда начинает намокать, но он ничего не говорит, просто гладит Корво по спине и медленно успокаивает.              Дауд чувствует тихое сердцебиение Корво, ему тепло, и он закрывает глаза, теряясь в ощущениях. Он не против простоять так столько, сколько потребуется, чтобы Корво стало легче.              И долгие минуты спустя тот наконец отстраняется.              Он одаривает Дауда лёгкой улыбкой, на которую Дауд не может не ответить такой же.              Дауд прощён.              Корво простил его, и кажется, что за считанные минуты они преодолели огромное расстояние, и более ничто их не сдерживает и не стоит между ними. Годами они блуждали, словно пробираясь сквозь лабиринт, пытаясь избежать ловушек, выбрать правильный путь, и сегодня наконец вышли навстречу друг другу, готовые построить что-то новое. Что-то лучшее.              Спустя столько лет можно наконец свободно вздохнуть, не задерживая дыхания.              Это так невероятно хорошо.              – Давай вернёмся, – говорит Корво, не переставая улыбаться, и поворачивается к гостинице. Он тоже выглядит так, словно сбросил тяжкий груз.              Дауд уже готов кивнуть, как вдруг ему в голову приходит идея.              Они с Билли частенько такое проделывали, а бывало, и с Томасом. Это было короткое отвлечение, что-то, скрашивающее их мрачные будни в Дануолле, и Дауд, признаться, скучает по этому. Он не уверен, согласится ли Корво, но он наверняка оценит смену настроения.              Дауд чувствует лёгкость, прилив сил, невероятную свободу и просто не может больше сдерживаться. Он поворачивается к Корво, едва заметно ухмыльнувшись.              – Как насчёт гонки?              Тот удивлённо глядит в ответ, но потом вспыхивает игривой улыбкой, а глазах разгорается вызывающий блеск.              – Проигравший покупает выпивку на обоих.              Дауд фыркает. Он никогда раньше не проигрывал гонок и не собирается начинать.              Корво снова улыбается. Обе метки вспыхивают, и они уносятся прочь.