Uncovering a Secret

      Дауд, вздыхая, сидит на крыше, изнывая от жара палящего солнца Серконоса. У него ушли часы на то, чтобы остыть после утренней вспышки, и с тех пор Дауд торчал на этой крыше, свернувшись в клубок, словно какой-то раненый зверь, слишком устав, чтобы злиться или вообще что-то делать.       Воспоминания о его провале только сделали его ещё несчастнее, обнажив старую боль, и снова вытащили на свет старательно спрятанные в дальний уголок разума вопросы.       Почему Корво просто не убил его? Зачем пощадил?       Дауд – очевидно – монстр. Он убил Джессамину, и именно из–за него Корво (тихого, доброго Корво) бросили в Колдридж, обрекая на пытки и бесконечную боль. Дауд убил так много людей, а тех, кого не убил – уничтожил.       Он монстр, и ему больше не на что надеяться. Дауд уже оказался слишком глуп, что осмелился надеяться на покаяние.       Он снова вздыхает: долгим, глубоким вздохом, который резонирует со всем его отчаянием и болью и быстро теряется в бессмысленной болтовне горожан, идущих внизу по улицам.       Он остаётся на крыше до конца дня, несчастный и уставший, и когда наконец возвращается обратно в гостиницу, то отказывается от ужина и поднимается в свою комнату, стараясь не обращать внимания на меланхоличное и виноватое выражение лица Кента.       Дауд закрывает дверь, собираясь достать книгу, когда замечает на столе записку.       Окна заперты на задвижки, и дверь тоже обычно всегда заперта, поэтому Дауд знает: есть только один человек, который мог бы проникнуть внутрь, совсем как год назад, оставив деньги в сейфе Дауда (один Чужой знает, зачем).       Дауд думает о том, что Корво сказал утром.       О предложении пойти повидаться с Билли, встретиться с ней, поговорить.       Его снова накрывает волной гнева, и Дауд сминает записку, даже не прочтя, готовый просто выкинуть её. Но гнев быстро угасает (Дауд просто слишком устал, чтобы держать внутри столько гнева), и он бегло просматривает написанное.       ...Что ему теперь надо?       Скоропись Корво очень аккуратна: прямые линии, тонкие штрихи. На куске пергамента она едва заметна: только место и время, подчеркнутые прямой линией.       Дауд хмурится. Зачем Корво хочет встретиться в такой неурочный час?       Но Дауд слишком измучен, чтобы думать, и бросает записку, доставая книгу с полки. Ему нужно как-то отвлечься.       Часы тянутся медленно-медленно, подбираясь к раннему утру, воздух прохладен и тих - и когда наконец подходит время встречи, Дауд открывает окно и отправляется к месту, указанному в записке Корво.       До пункта назначения он добирается без происшествий и обычно Дауд наслаждался бы уединением, но мешает ужасная тяжесть в груди.       Он приближается к месту встречи, когда замечает на соседней крыше тёмную фигуру, освещённую лунным светом.       Дауд переносится поближе, собираясь потребовать объяснений от королевского защитника, когда...       Он понимает, что это не Корво.       Фигура меньше, ниже ростом, и это...       Дауд замирает, и в этот самый момент фигура разворачивается к нему лицом.       – Дауд?..       Билли выглядит, как обычно: гибкая, темнокожая, того же роста. Её волосы коротко подстрижены, неровно, небрежно, как всегда.       Она выглядит точно так же, как в тот день, когда Дауд видел её в последний раз – больше двух лет назад.       Единственное, что отличается – это её одежда. Больше нет красной униформы, она одета также, как все люди на улицах Серконоса. Простая одежда, ничего яркого.       Дауд видит, как в лице её вспыхивают удивление и страх – несомненно, те же, что наверняка различимы – в его.       Долгая минута проходит в молчании.       – На Серконосе неплохо, – говорит Билли, глядя в ночное небо. Сегодня снова безоблачно. Небо Дануолла чаще всего затянуто облаками, через которые проглядывает всего несколько звёзд. Здесь, на Серконосе, вид великолепен. Звёзды усеивают каждый лоскуток неба: драгоценные камни, сверкающие множеством оттенков.       – Так и есть, – соглашается Дауд. Слова даются с трудом.       – Как они? Томас, Кент, Девон… Фёдор...       От Дауда не ускользает внезапная перемена в лице Билли, тоска, отразившаяся в её глазах.       – У них... всё хорошо. Кент открыл клинику. Фёдор с Девоном работают гвардейцами. Томас устроился на три работы сразу.       Краткое фырканье.       – Томас всё такой же невыносимый.       Трещин в маске Билли становится всё больше, и Дауд не знает, что думать, не знает, что сказать.       Молчание. Он вспоминает, как впервые встретил её, тогда она была такой юной.       – Я cейчас работаю на торговом судне. Мы пристали у Серконоса на несколько дней, завтра на рассвете отплываем.       Их взгляды встречаются, и Дауд видит в её глазах те же трещины, что и много лет назад, когда он встретил её впервые. Шрамы, незаживающие раны – всё здесь. Огонь тоже здесь, он отсвечивает в глазах Билли, горит, как расплавленный металл, но свирепее и неистовее, чем все эти годы назад.       – Значит, Аттано тебя пощадил, – Билли нарушает тишину тихим фырканьем.       – Да, – тихо произносит Дауд.       – Он недавно разыскал меня, сказал прийти сюда. Не сказав, зачем.       Дауд чуть хмурится. Зачем Корво это сделал?..       – Он оставил мне записку примерно такого же содержания.       – Он странный, – бормочет Билли. – Тихий, какой-то мягкий. Не ожидала такого.       Дауд согласно хмыкает.       На этот раз молчание меланхоличное. Он вспоминает, как Билли впервые назвала его «старик», и как постепенно ему это действительно понравилось.       – Я думаю… мы оба исполнили наши желания.       Дауд ничего не отвечает. Они оба знают, чего желали: новой жизни.       – Но я рада, – мягко говорит Билли, почти шепча. – Рада, что не только мне выдался такой шанс.       Дауд хочет сказать ей, что она может вернуться, что Кент, Фёдор, Томас – все будут рады ей. Он бы не возражал. Но он знал, что Билли не скажет «да». Дауд не вернётся в Дануолл, а Билли не вернётся к Китобоям.       Когда он снова смотрит ей в глаза, то видит в них отражение этого желания. Он ещё может разглядеть свежие трещины в стекле её глаз, рожденные предательством; те же трещины, которые, без сомнения, можно увидеть в глазах самого Дауда. Он видит, как сильно она хочет вернуться.       Билли опускает глаза, помрачнев, и произносит:       – У меня было много времени на размышления, и я хотела, чтобы ты знал… Я ни в чём тебя не виню – не в том, чему и как ты нас учил. Не думаю, что кто-то из нас вообще тебя винит. Все мы сами решили за тобой последовать, и ты не можешь взваливать на себя одного эту вину.       Билли вздыхает.       – Я знаю тебя, и я подумала о том, что ты можешь чувствовать...       У Дауда пересыхает в горле, и Билли снова вздыхает, пытаясь взять себя в руки.       – ...и ты никого из нас не подвёл. – осторожно продолжает Билли, медленно проговаривая каждое слово. – Ты спас всех нас от жизни, которая не стоила того, чтобы жить. Кент, Фёдор, Закари, Томас, Девон... я, ты спас нас всех. Ты мог бы просто бросить нас, работать один – ты в любом случае всегда лучше работал один, – но ты всё равно решил принять нас и учить нас.       Билли переводит дыхание. Её глаза так ярко блестят.       – Ты не подвёл нас, Дауд, – повторяет она. – Ты подарил нам семью, и я не позволю тебе назвать это провалом.       Что-то в Дауде надламывается – и он вдруг задыхается от внезапного прилива эмоций, нарастающего в груди.       Он сглатывает, несколько раз, но не произносит ни слова, и тишина снова возвращается, растягиваясь на часы, пока Билли не поднимается со словами:       – Мне пора. Меня будут ждать.       Вместо «прощай» Дауд говорит:       – Удачи.       Билли оглядывается, её глаза ярко вспыхивают, и в этот миг она вдруг словно становится на десять лет моложе и вот-вот впервые назовёт Дауда «стариком».       И он разбивается на части.       Он вспоминает, какую гордость ощутил, когда Билли совершила свое первое убийство, как он в самом деле улыбнулся, когда она вернулась, торжествуя.       Если бы всё было по-другому...       Он вспоминает бесчисленные ночи, которые они проводили на крышах, выслеживая какого-нибудь аристократа у его дома.       Если бы Дауд осознал свою ошибку раньше, если бы он не убил императрицу…       Он вспоминает, как часто просыпался по утрам и замечал руны и костяные амулеты, разбросанные по его столу, подарки, найденные в укромных местечках и преподнесённые целеустремлённой юной девушкой, жаждущей похвалы.       Если бы ничего этого не произошло. Если бы всё было по-другому...       От этой мысли у него перехватывает горло, незримые путы сжимают грудь. Острая боль пронзает сердце, мучительная и обжигающая.       Он вспоминает те редкие утра, когда завтракал на крышах, янтарное сияние, озарявшее серое небо Дануолла на несколько коротких минут. Река воняла трупами, но когда он сидел рядом с Билли и разговаривал, будь то об их повседневных делах или о прошлых совместных миссиях, Дауд мог вообще забыть о том, что он убийца. Он мог забыть о несправедливости мира и жестокости Дануолла. Он мог сбросить мантию лидера Китобоев и хоть раз в жизни стать обычным человеком, которого можно дразнить и с которым можно просто говорить, как с любым другим.       Они могли просто быть рядом как друзья.       Но им этого уже не вернуть.       Осознание – словно жестокий удар по лицу, и крадёт весь воздух из лёгких.       Если бы он не стал убийцей...       Вся боль, которую Дауд хранил внутри больше двух лет, наконец выплёскивается наружу: гнев, печаль, вина, сожаление о своей неудаче, всё... просто вырывается на волю, разрастаясь волной палящего жара, затопляя собой всё тело. Но так же стремительно оно и уходит, оставляя после себя лишь боль, словно от удара в сердце.       Им уже ничего не вернуть.       Предательство оставило трещины в них обоих, и они больше не могут вернуться к былым дням.       Они больше не могут сидеть на крышах и шутить. Она не может дразнить его, как раньше, и они не могут снова стать теми друзьями, какими были раньше.       Ничто не останется прежним. Всё изменилось.       Он делает шаг вперёд.       И вдруг его руки обнимают Билли, притягивая её худую фигурку ближе. Билли следует его примеру, но ни один из них не говорит ни слова.       Она намного меньше, чем Дауд представлял. Она тёплая, живая и... счастливая. Она уже не та убийца, которой была. Холодное самообладание, которое Дауд привил ей, исчезло, и Дауд испытывает прилив облегчения.       Билли отстраняется первой и подходит к краю крыши.       Дауд открывает рот.       – Если... – начинает он, и Билли оглядывается, медленно моргая. – ...если ты не станешь капитаном корабля к концу года, я покончу с отставкой, чтобы разобраться с твоей жалкой задницей.       Билли издаёт короткий хриплый смешок, а потом ухмыляется, приподнимая уголки губ. Той самой ухмылкой, которую Дауд слишком хорошо знает и помнит.       – Конечно, старик, – отвечает она, поддразнивая, как раньше, а потом исчезает, удаляясь от Дауда. Шаги затихают вдали.       Дауд дожидается, пока все следы присутствия Билли окончательно не исчезнут, и отправляется обратно в гостиницу.       Когда он возвращается, его сердце переполняет мешанина эмоций, тёплых и горько-сладких.       Когда Дауд заходит гостиницу, Кент уже приготовил завтрак (суп и немного хлеба), а часть Китобоев (и Корво) уже завтракают.       Их весёлая болтовня резко контрастирует с меланхолией, разлившейся по всему его телу, и Дауд вспоминает слова Билли. Семья. В горле Дауда застревает ком, но это не всё, что он чувствует.       При появлении Дауда Корво бросает на него небрежный взгляд; он всегда первым его замечает. Карие глаза секунду изучают Дауда, потом снова сосредотачиваются на кружке с кофе, которую держит в руках.       Это почему-то раздражает Дауда, и он вдруг вспоминает, что Корво снова им манипулировал. Ублюдок. Дауд ожидает приступа раздражения, который должен нахлынуть... Но он не приходит. Даже кожу не покалывает.       Он не... зол на Корво. То, что он свёл Дауда с Билли, что-то исправило в нём.       Это разметало тени, с которыми Дауд сражался долгими днями, даже годами. Ощущение провала, преследующее Дауда целый день, вдруг уже не кажется таким тяжким, особенно сейчас, когда слова Билли ещё свежи в памяти, а буря, бушующая внутри, кажется, наконец утихла спустя годы беспрерывных гроз.       Он... умиротворён, резко осознает Дауд, и это потому, что он наконец достиг своего рода закрытия, даже не подозревая, насколько ему это было нужно, пока не получил его.       И именно Корво это понял.       Именно он вообще пощадил Дауда. Он оказался единственным, кто что-то увидел в Дауде – нечто, сделавшее его стоящим милосердия. Он разглядел в нём надежду, хотя сам Дауд не питал никаких надежд на монстра, которого в себе видел.       Корво всё это время помогал Дауду.       Но почему?       Всё должно было быть наоборот: в конце концов, именно Дауд обязан ему всем. Он должен делать всё, чтобы помочь Корво.       И Дауд возвращается в свою комнату, чтобы достать из ящика стола пухлый коричневый конверт.       Тот самый коричневый конверт, который лорд Инчмаут передал ему несколько дней назад. Заполненный материалами для шантажа, именами… массой компрометирующей информации. У него есть ещё такие конверты от прочих дворян, спрятанные в ящиках стола.       Корво должен совсем скоро возвращаться обратно в Дануолл – завтра, на самом деле, – и Дауд сперва планировал просто незаметно подсунуть конверты в его сумку перед отъездом, так же, как в прошлом году подсунул аудиографию.       И тогда Дауд вспоминает, как настойчиво Корво пытался ему помочь, и как Дауд в ответ только кричал и дрался при каждой попытке, а потом в памяти всплывает фраза Чужого.       «Влияние клинка Дануолла может, пожалуй, посоперничать с властью самой короны. Он наверняка обладает широким спектром связей, которые так отчаянно нужны тебе».       Подтекст очевиден.       Дауд думает долго, а потом берёт ручку и чистый лист бумаги.       И начинает писать.              Корво сидит в своей комнате и читает, хотя он не слишком сосредоточен на тексте. Слова проносятся у него в голове, но смысл до него не доходит.       Вместо этого он думает о чём-то другом.       О Дауде и его экс-заме, Билли Лёрк.       Корво знает о ней очень мало, даже после аудиографии Дауда и кратких упоминаний Кента.       Но он знает, что эта женщина была довольно близка Дауду, и, вполне возможно, именно она – причина того, что Дауд вообще перестал учить.       Это было легко понять, особенно когда настроение Дауда заметно ухудшилось после того, как он услышал о её появлении. Бывший убийца пытался это скрыть, притворялся, что ему всё равно, но Корво не был глуп. Он знал, что чем яростнее Дауд пытался всё отрицать, тем больше она на самом деле для него значила.       Корво может разобраться в ситуации, он сам отлично знаком с предательством. Он знает, как это больно, и Корво понимает боль Дауда, несмотря на то что по-прежнему его недолюбливает.       Впервые попросив Дауда об уроках, Корво и представить себе не мог, что вторгается на действительно личную территорию Дауда, конечно, не мог. Но тогда Корво этого не знал и действительно почувствовал себя уязвлённым, когда Дауд резко отказал ему. И хотя Корво знал, что поступает довольно жестоко, заставляя Дауда согласиться, он не почувствовал ни капли вины, считая, что Дауд это заслужил.       Так было до тех пор, пока Кент случайно не упомянул в разговоре, что Дауд не учит детей.       В тот момент Корво понял, что за всей этой историей кроется нечто больше, чем простое неприятие, и его подозрения только подтвердились во время их первой тренировки, когда Корво заметил, настолько Дауд взволнован и расстроен.       Дауд явно... что-то имел... против обучения, нечто настолько сильное, что он просто совершенно терял самообладание. Корво знал, что Дауд искренне, отчаянно старался учить его, но Корво не мог не заметить, что даже эти усилия ранили Дауда так, что это оказалось полной неожиданностью.       Иногда во время тренировок лицо Дауда на мгновение искажало такое страдальческое выражение, словно с него заживо снимали кожу, а глаза, обычно горящие, пустели в отчаянии.       Так Корво понял, что случайно задел какую-то чувствительную часть Дауда, и, как ни странно, захотел узнать больше. Ему было любопытно, что именно он спровоцировал, да и сам человек в целом.       Корво чувствовал себя почти обязанным что-то сделать после того, как столько раз пощадил Дауда.       Корво ненавидит людей, злоупотребляющих его добротой, и Дауд – единственный, от кого Корво не потерпит вольного обращения со вторым шансом.       Корво ожидает от Дауда гораздо большего, и потому тщательно изучает каждый его поступок, наблюдая за ним со всем вниманием. Он хочет его понять, но, что более важно, хочет увидеть его раскаяние, его искренность. Он хочет видеть, что Дауд действительно сожалеет и делает всё, чтобы искупить вину.       Крошечная часть Корво на самом деле надеется увидеть обратное: что Дауд ничего не сделал во искупление – и дать Корво вескую причину и оправдание действительно убить его.       Но больше всего Корво просто хочет знать, что привело Дауда именно к этому моменту в его жизни. У него отняли Джессамину, и Корво заслуживает знать, почему. Не просто ради денег или какой-то другой причины, побудившей Дауда вообще так поступить.       Он хочет знать, почему Дауд занялся кровавым бизнесом, почему он начал убивать, почему он создал Китобоев – всё. Он хочет знать всё это в какой-то отчаянной надежде, что найдётся что-то, что могло бы хоть как-то оправдать то, что привело, в конце концов, к убийству Джессамины. Возможно, какое-то травмирующее событие в его прошлом превратило его в пессимиста, не доверяющего никому и ничему.       Корво хочет знать.       Это сделало бы грех убийства Джессамин не таким... хладнокровным, не таким диким. Корво по-прежнему иногда сомневается в своём решении пощадить Дауда, и знание того, что Дауда к этому подтолкнула какая-то веская причина, облегчило бы оправдание выбора Корво пощадить его, дало бы ему некоторую уверенность в том, что он принял правильное решение.       И потому, впервые увидев, как страдал Дауд во время тренировок, Корво, очевидно, захотел узнать об этом побольше. Когда он выяснил, что корень всей этой боли кроется в Билли Лёрк, его экс-заме, Корво искренне посочувствовал Дауду. Его самого не раз предавали, и он тоже по-прежнему испытывал массу негодования к ним всем (в основном, к Берроузу и Хэвлоку).       Дауд, вероятно, серьёзно доверял Лёрк, и это объясняло, почему он был так расстроен и зол всякий раз, как её имя всплывало в разговоре. Должно быть, именно поэтому он так непреклонно сопротивлялся одной мысли о преподавании, задетый предательством.       И посреди своего расследования – Корво понятия не имел, когда именно – он начал по-настоящему помогать Дауду.       Корво посочувствовал ему и сразу понял, что Дауду нужно хотя бы раз встретиться лицом к лицу с Билли Лёрк, чтобы раз и навсегда всё между ними решить.       Он пытался подталкивать его в этом направлении, но Дауд продолжал противиться, часто огрызаясь в гневе. Корво не винил его, понимая, что бывший убийца, вероятно, ничего не может с собой поделать, когда вся эта история явно была для него очень личной.       Так что Корво просто устроил им встречу (из лучших побуждений и желания увидеть, как меняется к лучшему Дауд после стольких пощад).       Всё прошло гораздо лучше, чем Корво ожидал, и когда Дауд вернулся, его глаза не горели, словно кремень, высекающий искры.       Эти глаза, несмотря на свой серый цвет, всегда напоминали расплавленное стекло: в них горел чудовищный огонь, такой яростный, что буквально плавил стены своей тюрьмы, и вырывался наружу, всегда пылающий, всегда готовый сжигать.       Но в то утро за завтраком огонь в глазах Дауда больше походил на пламя свечи, нежное, мерцающее, ласковое. Он казался намного сдержаннее, не таким напряжённым. Он не напоминал рычащего волкодава, готового напасть, и в кои-то веки выглядел настолько дружелюбным, чтобы можно было приблизиться, не опасаясь, что тебе откусят руку.       Корво не сказал бы, что очень рад это видеть, но это можно было засчитать как серьёзный прогресс для Дауда.       Всего один шаг из множества, необходимого для того, чтобы Корво даже задумался о прощении.       А потом внезапный стук в дверь вырывает его из задумчивости, и Корво бросает книгу на стол, направляясь к двери.       Ожидая увидеть Кента или, может, одного из Китобоев, Корво буквально замирает на пару секунд, когда осознаёт, что перед ним Дауд, с каменным лицом и одетый в красное.       Дауд ничего не говорит – в глазах мерцает пламя свечи, которое Корво уже заметил за завтраком, – и протягивает толстую пачку конвертов, поверх которых лежит ещё стопка пергаментов.       Ещё мгновение спустя Корво принимает их, вскрывая один из конвертов и заглядывая внутрь. Почерк на бумагах кажется знакомым, и это...       Корво, застыв, бегло просматривает их и хмурится.       Дворяне планируют переворот.       Конечно, это не в первый раз, но обычно Корво раскрывал их схемы до того, как они успевали зайти так далеко.       Будь у него больше связей или по крайней мере лучшая шпионская сеть, больше надёжных информаторов – и он обнаружил бы это гораздо раньше. Всё это вдруг начинает давить на него, и он со вздохом засовывает документы обратно.       Завтра по возвращении в Дануолл у него будет много работы.       Потом он просматривает другую стопку. Зачитывает несколько имён и снова замирает, широко раскрыв глаза.       Имён – множество, они идут список за списком. Информаторы, чёрные торговцы, главари банд, подробные характеристики их политики. К ним прилагается карта Гристоля с отмеченными цветными чернилами важными точками: тайники, убежища, хорошие наблюдательные пункты, всё, что хоть отдалённо может пригодиться королевскому защитнику и главе тайной канцелярии.       Долгую минуту спустя Корво снова поднимает взгляд. Дауд, конечно, мог бы совершить многое, получив все эти заказы, он мог бы решить утаить их от Корво, но он решил выдать их и помочь Корво.       ...Возможно, Дауд прогрессирует даже быстрее, чем Корво думал.       Он несколько секунд раздумывает о том, что сказать, и останавливается на:       – Спасибо.       Дауд колеблется, явно выбитый из колеи его благодарностью, и Корво уже собирается вернуться в свою комнату, когда Дауд вдруг заговаривает.       – Насчёт... – Дауд замолкает, когда взгляд Корво падает на него. – Насчёт вчерашнего...       – Я... не хотел на тебя кричать. И... спасибо, – наконец произносит Дауд, и Корво удивлённо моргает, но кивает в ответ.       Позже вечером их совместный урок проходит без сучка и задоринки. Дауд даже ни разу не выходит из себя, расслабленный, как никогда раньше.       И когда Корво, наконец, отплывает обратно утром, Дауд на самом деле приходит его проводить.