Последнее свидание

      Смерть.       Холодное тело Абаккио бесстрастно созерцало хрустально чистое небо Сардинии. Остекленевшие глаза равнодушно ловили теплые капли тусклого солнечного диска. Разорванная грудь вяло выплескивала горячие потоки крови, заливающей песчаное побережье.       — Gold Experience!       Буччеллати смотрел в пустоту. Кровь яростно гудела в голове. Неистовое биение сердца норовило вывернуть Бруно наизнанку. Он тяжело сглотнул подступивший к горлу ком.       — Он ведь будет жить?!       — Хватит, Наранча.       Голоса друзей звучали отдаленно. Мертвая тишина туго сдавливала помутневшее сознание.       — Он будет жить, Джорно? Он жив, Джорно?!       — Прекрати.       «Не прекращай, — мелькнуло в мыслях Буччеллати, — Кричи, Наранча. Докричись до Него, потому что я не могу».       — Буччеллати, у тебя кровь… — Джорно повертел пальцем около рта.       Буччеллати бессознательно стер алую струйку с подбородка.       — Как о-он? — нервно выдавил Бруно.       Абаккио до сих пор недвижимо взирал на светлую небесную твердь. Ни шороха, ни звука. Только боль. Невыносимая, гнетущая боль.       — …Он жив. — кивнул Джорно, слабо улыбнувшись.       Буччеллати дрогнул.       — Отправьте его в черепаху. Немедленно.

***

      Разбойный ветер бил в лицо, безобразно путая развивающиеся волосы. Блестящий мотоцикл Абаккио несся с невероятной скоростью. Стремительный, как стрела. Сверкающий, как молния. Леоне повернул ручку на себя, набрав обороты двигателя. Мотор взвыл, бросившись вперед. Оглушительно взревела резина крутящихся колес.       Почему Абаккио так спешил? Он сам не понимал.       В голове назойливо маячила беззаветная цель. Давшая нелепую искорку довольно давно, сейчас же — разбушевавшаяся праведным пламенем.       Вот почему он спешил.       Абаккио действительно старался не натыкаться на глупые взыскания, но всякий раз, чудом проскакивая мимо жмущихся друг к другу автомобилей, он чувствовал, как на мотоцикл докучливо цепляются штрафы.       Длиннющая трасса осталась позади, но Леоне гнал на полной и в городе. Проносились мимо плоские окошки жилых домов, красочные витрины магазинов, корявые вывески дешевых баров. Абаккио не удосуживался и взгляда на них бросить. Зачем? Его пункт назначения был чуть дальше и намного, несоизмеримо дороже.

***

      Буччеллати измученно потирал лицо, сидя на полу в черепахе. Голова раскалывалась. Осколки сознания безысходно трещали, заставляя Бруно изможденно стискивать зубы.       Абаккио в беспамятстве лежал на диване. Его грудь, на которой теперь расцветал белесый солнцевидный шрам, размеренно вздымалась и опускалась.       Он жив.       Буччеллати истерически усмехнулся. Его руки тревожно тряслись, дрожащие пальцы безнадежно обхватывали стакан с водой покрепче. Глаза горели изнутри — гнусная пелена слез никак не спадала. Бруно не позволял ей. Не позволял себе плакать.

***

      Абаккио мог выбрать любой ресторан для сегодняшней встречи.       Разумеется, это не совсем так. Любой ресторан, имевший свободную VIP-зону. Желательно, огражденную пуленепробиваемым стеклом, стальными стенами и вооруженной до зубов персональной охраной. Леоне обстоятельно требовал от сегодняшнего вечера безопасности. В заведении, на которое в конечном счете пал выбор Абаккио, такая VIP-зона имелась. Правда, обходилась она без железобетонной защиты, вместо бункерных условий предпочитая плотную занавесь бардовых штор.       — Прошу, синьор Абаккио. — хостес любезно пропустил Леоне за портьеры.       Живот свело. Приятная дрожь волной обрушилась на Абаккио.       Буччеллати сидел за столиком, непринужденно закинув ногу на ногу. Теплый огонек свечей играючи отбрасывал тусклые отсветы на его беззаботном лице.       — Ты опоздал. — укоризненно заметил Бруно, проведя пальцем по кромке бокала с вином. — Как и тогда.       — Да. Помнишь, что я ответил? — ухмыльнулся Абаккио, пройдя к своему креслу.       — «Время не властно надо мной, я сам повелеваю им». — отчеканил Буччеллати.       Абаккио усмехнулся:       — То-то же.

***

      Он очнулся с чудовищной головной болью и адски горящей грудью. Вдох вышел хриплым, надтреснутым вышел выдох.       — Леоне? Леоне, ты слышишь меня? — туманно знакомый голос ворвался в искаженные мысли. — Леоне?       Веки не поддавались. Бьющий в лицо свет гадко жалил глаза.       — Леоне. Пожалуйста. — голос болезненно дрожал. Так неестественно для…       — …Буччеллати? — сипло выдавил Абаккио. Собственная слабость ужасала.       Леоне почувствовал, как Буччеллати осторожно сжал его руку.       — Да, да, да! Как ты?       — Я… В порядке…       Он благородно солгал.       — Не ври мне, Леоне. Не ври себе. — прежняя строгость мелькнула в голосе Буччеллати. — Ты чуть не… Не погиб.       — …Ага, побывать на том свете было чудесно…       Послышался тихий, неловкий смешок. Абаккио с трудом приоткрыл веки: Бруно вымученно улыбался, стыдливо прикрывая влажные, покрасневшие глаза. Он коротко всхлипнул.       — Прошу, Леоне, больше никогда не смей умирать.

***

      Абаккио беспокойно тряс ногой под столом. Жуткая паника ледяной корочкой сковывала расхлябанные нервы, гнилыми червями ползучие по донельзя напряженным конечностям.       — У тебя все хорошо? — поинтересовался Бруно, сунув кусочек в рот.       — Ага. — Леоне кивнул.       Вообще-то нет. То есть, да. Абаккио в тысячный раз нащупал крохотный бархатный кубик во внутреннем кармане кожанки.       — У тебя лоб блестит, как отполированный металл. — хмыкнул Бруно.       — Ладно-ладно! — Леоне вскинул руки, сдавшись. — Я сорвал джекпот по штрафам.       Буччеллати сощурился с подозрением:       — Не думаю, что это настолько страшно.       — Как у тебя дела? — нервно выпалил Абаккио.       Бруно опешил на мгновение.       — Замечательно… Amore mio (Любовь моя), ты заболел?       Абаккио порывисто откашлялся и пригубил вино.       — …Ты помнишь, как два года назад сказал мне на яхте…

***

      Багровый горизонт трепетал над бирюзовой гладью океана, небрежно бросая на тихие волны золотистые искры марева. Горячий солнечный ореол, сморенный сном, венчал розовый небосвод. Яхта величаво рассекала воды, вспенивая упокоенный океан.       Они возвращались домой.       После стольких бравых сражений. После яростного сопротивления уготовленному им, скверному року судьбы. После неумолимого стремления к истине. Всё осталось позади. Все превозмогли невзгоды бремени.       Блаженное облегчение озаряло истерзанную душу Буччеллати, когда он, стоя на палубе, слышал звонкий, легкомысленный смех Наранчи, Триш, Мисты и Фуго. Пронизывающий насквозь ветер доносил холодные брызги.       — Размышляешь о чем-то? — Абаккио бесшумно подкрался к Бруно и встал рядом, опершись о борт.       Буччеллати повернулся к нему: Леоне глядел в небо, и в его глазах тонуло дремотное солнце.       — Да. Леоне… — робко начал Бруно, подойдя ближе.       Абаккио перевел внимательный взгляд на него.       — …Ты дорог мне… Я дорожу тобой как зеницей ока.       Глаза Абаккио оторопело округлились, брови удивленно поползли вверх.       — …Спасибо, Буччеллати…       — Зови меня Бруно.       — Бруно, я… Почему ты говоришь это мне? — быть может, Абаккио задал глупейший из вопросов.

***

      — «Я дорожу тобой». Так ты сказал. — смущенно улыбнулся Леоне. — Я жалею, что не признался тебе тогда.       Бруно умильно разглядывал рдеющего Абаккио.       — Я тоже. Стоило говорить напрямую.       — Но ты ведь сказал… Позже.

***

      По возвращении, Буччеллати пришлось покупать квартиру — Триш отправилась в его дом в Неаполе. Бруно не рассчитывал на роскошные люкс-апартаменты, но предполагал, что во всяком случае приглядит себе нечто «грандиозное», по меркам среднестатистического итальянца.       Купленная квартира оказалась просторной. Чересчур просторной. В широких пустых коридорах сквозило тягучее одиночество, а злокозненная тоска душила Буччеллати с каждым монотонно тянущимся днем. Закономерно, со смелым мятежом в рядах мафии всколыхнулась вся подноготная. Приходилось переиначивать контакты, подлатывать отмершие ответвления, налаживать полезные связи. Тщательно и скрупулезно выстраивать собственный нерушимый авторитет.       Бесспорно, громадную помощь оказывала его Банда. Они вместе стали неделимым массивом сосредоточения власти, уникальной законности и подлинных ценностей мафии. Каждое задание сопровождалось ими — товарищами, соратниками, друзьями. Семьей.       В один из очередных томных вечеров, скучающий в унылости одиночества Буччеллати вынул из мини-бара бутылку белого вина.       «Леоне, — ослепительно сверкнуло в мыслях. — Ему бы понравилось».       …А почему бы и нет?       Из всей Банды, опротивевшее ему, серое уединение мог скрасить одним своим появлением только Абаккио.       А почему бы и нет.       Руки сами нашли ноутбук. Нетерпеливо трясущиеся пальцы выцепили из почтовых адресов букву «А».       Но что писать? Приличное, дружеское приглашение. Не опошленное, не кричащее в отчаянной обреченности сердечное признание. Нечто незамысловатое… Быстро защелкала клавиатура: «У меня осталась бутылка белого вина. Буду рад, если составишь компанию».

***

      Гулкая музыка лилась за занавесью, мягко переливаясь в стройных нотах, нарочно путаясь в хитросплетенных орнаментах композиций.       — Если бы я не написал тебе в тот вечер, как скоро ты бы признался мне? — ухмыльнулся Бруно, нанизав на вилку макаронину.       — Никогда. Честно, amore mio (любовь моя), никогда. Я бы ни за что не открылся по собственной воле.       Абаккио говорил правду. Если бы не то удачное приглашение… Кто знает? Возможно, Леоне бы запер лихорадочно колотящееся при виде Бруно сердце на замок. Заткнул бы все дерзкие мечтания и нелепые грезы куда подальше, умышленно оттолкнул бы Буччеллати.       Но как неимоверно счастлив Абаккио был сейчас! Он сидел с Бруно за одним столом, делил с ним одну кровать. Одно сердце.       Сердце, устало надрывающееся в тревоге. Тряска электрическими разрядами скатывалась по телу Леоне, и он снова проверял карман кожанки.       — Я вспоминаю наш первый поцелуй… — посмеялся Бруно.

***

      Крадущаяся ночь кровожадно настигала город, жадно поглощая черной холодной пастью горящие стекла домов. Абаккио на всех парах мчался к Буччеллати.       Он очутился возле квартиры Бруно настолько быстро, что ему пришлось сознательно выжидать пару минут прежде, чем постучать в дверь.       — Ciao (привет). Проходи… — утомленно выговорил Буччеллати, пропустив Леоне в квартиру.       Абаккио залился краской. На Бруно была небрежно накинута рубаха, расстегнутая до груди. Он лениво шлепал по паркету сланцами, шурша тканью широких брюк. Расслабленный, домашний Буччеллати разительно отличался от собранного, бесстрастного Лидера Банды.       — Надеюсь, я не отвлек тебя от работы… — бросил Бруно, подав расположившемуся на диване Абаккио бокал с вином.       — Не волнуйся. — равнодушно отмахнулся Леоне, — Это ведь я согласился приехать.       Буччеллати подхватил свой бокал и опустился рядом с ним.       — После всего случившегося трудно привыкнуть к такой… Спокойной жизни. — задумчиво сказал он, спрятав взгляд в вине.       — Ага. Скука смертная. — напряженно посмеялся Абаккио.       Бруно был несносно близко.       — Чем ты обычно занимаешься в это время? — Буччеллати склонил голову, подперев ее кулаком.       — …Сплю.       — Я разбудил тебя?       — Нет.       — Почему ты не спал?       — Вспоминал… Много чего… — Абаккио помрачнел, взгляд его угрюмо потускнел. — Годы все идут, а воспоминания не стираются.       — Я бы не хотел забывать. — Буччеллати расплылся в легкой улыбке. — Мне нравится вспоминать… Чувствую себя живее.       — И что ты вспоминаешь?       — Тебя.       Абаккио нахмурился. Вино пагубно влияет на мозг… Ворочает, гнет извращенное сознание. Он повернулся к Бруно.       — Что, прости?       — Тебя, Леоне. Я вспомнил о тебе, когда достал бутылку белого вина, потому что ты его любишь. Я вспоминаю о тебе, когда встаю по утрам и радуюсь тому, что ты жив. Что я вижу тебя. Я вспоминаю о тебе перед сном, потому что надеюсь, что однажды мне хватит мужества сказать тебе… Ti amo (Я люблю тебя).       Леоне придурковато таращился на тяжело дышащего Буччеллати. К щекам приливал кровавый румянец.       — Ti amo anch'Io (Я люблю тебя тоже), Бруно. — нужные слова вырвались сами.       Губы Буччеллати дрогнули в улыбке. Он отставил бокал на столик, и Абаккио повторил за ним, подвигаясь ближе. Их глаза беспокойно блуждали по лицам друг друга, словно не в состоянии насытится абсолютно новым, девственно-чистым, светлым. Бруно закинул руки на шею Леоне.       — Больше никогда не смей отпускать меня. — шепнул Абаккио, потянувшись к полуоткрытым губам Буччеллати.       Нежный, отдающий белым вином, робкий поцелуй сковал их в этот вечер. Абаккио пробегал малютками-поцелуями по лицу Бруно, и тот упоенно ловил его губы, пламенно отвечая ему порцией собственных звонких.       «Мое благословение».