Рейс LA — Tokyo

      Он лежит на спине абсолютно голый, из грудной клетки выпирают рёбра — идеальный образец для анатомического театра. Кожа натянута на костях, как холст на мольберте, и это вовсе не сексуально.       Если у тебя встаёт на скелет вроде этого, у тебя проблемы, парень, возможно ты некрофил. Или педофил — зависит от освещения. Если в комнате темно, обтянутые кожей кости похожи на реквизит фильма ужасов. Если светло — это кости мальчика-подростка, которому на Новый год подарят весы.       Я чувствую себя извращенцем, достойным стоять в одном ряду с Юкио Мисимой и Чаком Палаником. Я чувствую себя извращенцем, потому что мне на полном серьёзе нравится то, что я вижу.       Когда месяц подходит к концу, пора возвращаться домой. Отбиваюсь от менеджера и прошу Сенку отвезти меня в аэропорт.       — Когда прилетишь в Токио?       — На следующей неделе, думаю.       Я не особо верю в это «на следующей неделе»: одно дело — ни к чему не обязывающий секс за океаном, другое — секс в стране, где сто лет назад за мужеложство казнили. Я не особо верю и всё-таки всю неделю не выключаю личный телефон на работе: жду сообщения. Дофаминовый нарик.       Сенку действительно прилетает ровно через неделю. И ещё через неделю прилетает опять. Его день — среда. Мы встречаемся вечером, а в четверг утром он снова улетает, но обещает вернуться.       Поначалу я воображал, что это он ради меня так мотается, потом додумался загуглить: Ишигами Сенку значился профессором одновременно в двух институтах — в Токио и в LA, так что мотался он по работе, а я был приятным надеюсь дополнением к его командировкам. Каждую неделю. Иногда реже, иногда чаще, но, в общем, стабильно.       Наш самый длинный перерыв длился полтора месяца: я в Токио, он в Лос-Анджелесе. Сенку готовился к запуску какого-то там спутника куда-то там высоко, так что я торчал без своего прекрасного-распрекрасного секса аж пять недель.       Мог ли я потрахаться с кем-нибудь ещё? Мог. Потрахался ли я? Если бы.       К тому моменту мы поддерживали связь полгода и я, кажется, отвык таскать свою задницу в гей-клубы. На полтора месяца я хорошо поладил со своей правой рукой, оказалось, у нас много общего.       А потом полтора месяца кончились и ремиссия кончилась вместе с ними.              «Я в Токио»       — я вижу сообщение и отменяю на завтра все встречи.       «Я в Токио»       — я уже знаю, что ночь будет крышесносной.       «Я в Токио»       — я пинками выпроваживаю менеджера и роюсь в гардеробе в поисках костюма для горячего невидимки.       Стою на пороге в длинном худи и натянутой на нос кепке, в высоких носках а-ля шлюшка и в блядских трусиках а-ля возьми меня на пороге, детка. Сенку открывает через минуту. Не удивляется, когда я бросаюсь ему на шею и напираю бёдрами на его пах. Не сопротивляется, когда оставляю засос на шее и задираю футболку. Улыбается мне в губы, когда я целую его, тянет за волосы и шипит «Полегче, засранец», когда я сую руки ему в штаны. Он весь мокрый, холодный, как снеговик после дождя. Только из душа, только с дороги. Двенадцать часов в самолёте, но он не посылает меня к ебеням до завтра, не даёт пинок под зад с вежливым «в другой раз», он запускает холодные руки под моё худи и снимает его через голову.       — Ты похож на сушеную морскую губку, которую полили водой из шланга, — шепчу на выходе ему в ухо, и он щипает меня за бедро. Он чертовски уставший и чертовски сексуальный — не знаю, потому что уставший, или потому что просто так. Через голубые очки недотраха даже его неказистое тело кажется прообразом Аполлона.       Упираюсь лбом в его плечо и стараюсь сдержать радость, тихо смеюсь. У меня было много партнеров. Вы даже не представляете, насколько много. И всё-таки Сенку первый, к кому я бежал, как сучка в течку, по первой же смс-ке. Меня это так смешит и так пугает. Новая доза адреналина и дофамина, и у меня опять кружится голова от нашего поцелуя.       Он мог бы дерзко схватить меня под бёдра и отнести в спальню, но силёнок не хватит. Мы остаёмся тут, в коридоре, в несогласованной локации, в не обговорённой заранее позе.       Он толкает меня назад, и я шлёпаюсь голой задницей на кожаную кушетку. Его колено — между моих бёдер давит на пах. Несильно. Я сейчас кончу.       Его очередь оставлять засосы. Завтра менеджер на меня наорёт, но сегодня мне поебать. В голове — ни одной мысли. В голове — одно ощущение: как же ахуенно быть здесь, сейчас и с ним.       — Без смазки даже не думай, — сам уже не думаю, но вспоминаю про смазку и презерватив. Сенку не двигается с места. Убирает колено с моего паха и опускается на пол. Ёбаный пиздец. Закидываю голову и закрываю глаза ладонью, когда он обхватывает губами головку моего члена. Он умеет делать минет. Если вы думаете, что лабораторные мальчики плохо работают языком, вы просто не трахались с Сенку.       Думаю об интервью на следующей неделе, чтобы не кончить прям сразу, но надолго меня не хватает. Сердце долбится так, словно вот-вот пробьёт грудь. Дышать нечем, ноги трясутся, хотя я и сижу. Встану — упаду тут же. Только с Сенку у меня так. Ни с кем другим у меня ноги не подкашиваются. Ни с кем другим мне не кажется, что я потеряю сознание от оргазма. Ни с кем другим я не кончаю за считанные секунды и не хочу продолжения уже через минуту. Это ненормально. То, что творится со мной рядом с ним — это ненормально.       Я наклоняюсь вниз, крепко держась за тумбочку, и целую его в губы, которыми он только что отсосал мне. Ёбаный срам. Хочу снова. Хочу ещё.       — Я сейчас грохнусь, — хриплю я голосом прокуренного наркомана и снова сажусь прямо.       Сенку встаёт с колен и, усмехаясь, подаёт мне руку.       — Хватайся, слабак.       — Я просто соскучился!       — Да-да, конечно же дело не в профессиональном минете.       Дую щёки и беру его за руку. Обожаю его шершавые руки и плоский живот. Обожаю его без футболки в одних спортивных штанах на завязках. Обожаю, как он опрокидывает меня на кровать и целует так, что лёгкие разрываются от гипоксии. «Обожаю» — не значит «люблю». «Хочу» — отличное слово.