За волосы в трясину

— Нукэкуби, — обратился Аптекарь к экрану, — чего ты хочешь? Голова девочки на экране медленно раскачивалась из стороны в сторону. Её мать скрючилась на своём неудобном стуле, вцепившись в волосы. — Смерти моей, — пробормотала она. — Алёна… она хочет моей смерти. — Будь это так, её желание было бы уже выполнено, — возразил Аптекарь. — Нет! — воскликнула женщина, поднимая на Аптекаря обезумевший взгляд. — Это она мертва, а не я! Неужели это неясно? — Почему же, — Аптекарь приблизился к ней на шаг и теперь стоял вплотную, нависая, — это должно быть ясно? — Потому что… — женщина захлебнулась своим дыханием и закашлялась, — потому что она с той стороны экрана, а я — с этой! — О? — спросил Аптекарь, — неужели? Неужели это так… господин Луо? — Ч-ч-что? — переспросила его отчаявшаяся мать, заикаясь. Высокая трава, в которой она лежала, щекотала свободные от шлема щёки. — Что?! — повторила она, уставившись на склонившихся над ней женщин — пожилую с молодым лицом и молодую со взрослым. — Здравствуйте, госпожа Анитка, госпожа Занфа, — вежливо поприветствовал их Аптекарь. — Вставайте, господин Луо. — Я не Луо, — в ужасе прошептал — слишком громко для шёпота, как всегда с ним бывало — молодой мужчина в доспехах, садясь. — Как же не Луо, — возразила пожилая женщина, — будто я своего сыночка не узна́ю. Мужчина в отчаянии перевёл взгляд на девушку. — Вставай, Луо, — тепло сказала она. — Нет... — мужчина беспомощно посмотрел на Аптекаря и воскликнул, протягивая к нему руку: — Вы! Вы были там! Вы знаете, что я не Луо! Меня зовут... меня зовут?.. — растерянно спросил он в пространство. — Госпожа не сказала мне своего имени, — ответил Аптекарь. — Но я же... — и вдруг он воскликнул: — Вот видите, «госпожа»! Вы знаете, что я не мужчина! …И он вскрикнул, наконец увидев перед собой собственную протянутую руку в кожаной перчатке. — К-к-кровь?! Чуть поодаль тревожно перешёптывались отошедшие на пару шагов Занфа и Анитка. Аптекарь подошёл к мужчине в доспехах; наклонился, чтобы мужчине было слышно и его негромкий голос. — Так чья же это кровь? — вкрадчиво спросил он. Лицо Луо, склонившего голову к Аптекарю, было искажено отчаянием. — Что я должна сказать, чтобы вернуться? Аптекарь молчал, улыбаясь. Луо закусил губу, и из дёрнувшегося уголка рта потекла более не сдерживаемая пенная слюна. — Я должна сказать, что это её, да?! Алёнкина?! — Нет, — наконец ответил Аптекарь, — неважно, что вы скажете. Потому что… вы никогда не вернётесь. — Но… — в отчаянии прошептал Луо, — но я хочу вернуться… — Куда? — вновь улыбнулся Аптекарь, обнажая клыки. — Домой?.. — с вопросительной интонацией ответил Луо. — Куда, — Аптекарь приблизился вплотную, — вы хотите вернуться? — В каком смысле? — наконец не выдержал мужчина. — Сказать, что хочу на свой стул? Женщина сидела за столом на неудобном стуле. Стол был пуст. — Что…? — поперхнулась вопросом женщина, нервно оглядываясь. — Что ты ищешь, мама? — раздался нежный голос. Женщина обернулась на звук — назад к столу. И завопила, зажмурившись. На столе лежала голова — точнее, то, что от неё оставалось. Только одна из её половин сохранила ткани достаточно целыми, чтобы в них угадывались человеческие черты и органы; другая же была полностью превращена в кровавое месиво из лоскутов кожи, мышц и подкожного жира. В двух местах были видны вырванные зубы. — Что такое, мама? — раздался голос повторно. Женщина осторожно открыла глаза — им предстал всё тот же ноутбук, с монитора которого сквозь помехи смотрела её дочь. И вдруг комнату осветил яркий луч. Теперь Аптекарь держал в руках проектор, направленный на пустую белую стену. Женщина заозиралась — но всюду были лишь такие же белые стены, и каждая из них показывала одну и ту же историю. — Что это? что это, что это, что это?! — повторяла женщина, всё глубже зарываясь пальцами в волосы. Она уткнулась лицом в колени, сложившись пополам, но почему-то продолжала видеть белые стены. Там, на белых стенах, счастливая маленькая девочка танцевала на празднике в детском саду, декламировала стихи, глядя на мать, которая аплодировала и улыбалась ей из зрительного зала, а затем уводила девочку домой за руку. На белых стенах девочка постарше, потупившись, рядом с матерью выслушивала ругань школьной директрисы, в команде против матери играла в волейбол, неловко отказывалась держаться с матерью за руки по дороге домой. На белых стенах юная студентка пыталась объяснить матери по телефону, что деньги ей нужны больше сушёных яблок, а потом после сессии, обессиленная, приезжала домой и уворачивалась от поцелуя в щёку… — Что это?! — закричала женщина, откидываясь назад. Из её широко раскрытых глаз струились слёзы. — Не лги мне! Этого никогда не было! — Да, — сказала голова на столе, и комната вдруг погрузилась в темноту, лишь слабые отблески света позволяли разглядеть, как голова открывает прорезь, когда-то бывшую ртом. В этом свете лучше, чем стоило, были видны белые зубы, торчащие из мест, где когда-то были щека и глаз. — Потому что ты ни разу не пришла за мной, мама. На мгновение всё замолкло, и слышны были лишь бессильные исступлённые рыдания матери. — Помнишь, как я умерла? — сказала голова. — Ты не пришла забрать меня вечером, мама… — Не лги, — сквозь рыдания выдавила мать. — Тётя Лариса забрала тебя… — Я умирала каждый раз, когда ты не приходила, — ответила ей дочь. — И тогда я всё поняла. Это такие правила игры, да, мама? — Какого чёрта… — обессиленно прошептала мать. — Почему всё это происходит… — И однажды мама тоже пришла поиграть со мной... Я просто... просто хотела, чтобы она сделала это ещё раз. — Довольно, — велел Аптекарь. — Нукэкуби, я знаю твоё желание. — Я ни в чём не виновата! — голос нукэкуби был высок и истошен, и голова покинула стол, чтобы всё быстрее и быстрее, и наконец с совсем уже бешеной скоростью, кружиться вокруг Аптекаря. — Я просто хотела, чтобы за мной пришли! В третий раз щёлкнул замок на мече. Рисунок стремительно пропадал с рукавов кимоно подобно облетающей розе. Золотистые руки сменили белые. Сноп искр рассёк траекторию кружения изуродованной головы.