За волосы в трясину

— Госпожа Алёнка, ваша дочь, мертва? — повторил Аптекарь и добавил равнодушно: — какое горе. — Вот именно, — развернувшись на стуле, женщина вцепилась в кимоно Аптекаря, глядя на него снизу вверх. Неожиданно, в её глазах плескались безумие и возбуждение, будто она только и ждала, когда её спросят. — Это огромное горе! Я горюю! Я разбита, моя жизнь сломана навсегда! Неужели, — она задыхалась — ей мешала говорить собственная слюна, — неужели это не видно?! Аптекарь поднял недоумённый взгляд на синий экран, который женщина разглядывала менее чем полминуты назад; затем посмотрел вниз, на жёлтые руки, комкавшие его кимоно. На голубую ткань изо рта женщины упала капля слюны. Меч, до этого момента бившийся в ящике короба, затих. — Не похоже, — сказал Аптекарь, — чтобы ваше страдание было сутью мононоке. Повисла минутная тишина. — Суть? — не поняла опомнившаяся женщина, но это непонимание не сбило её с толку: — Мне плевать. Мне плевать! На всё! — Она замолкла, чтобы отдышаться, после чего продолжила: — Поглядите, как я страдаю! Просто поглядите! Аптекарь глядел, и, пока тон надломленного женского голоса нарастал, во взгляде его искренний холодный интерес сменился равнодушием. Затем уже он сам произнёс мягким голосом: — Так как же… умерла госпожа Алёнка? Женщина отшатнулась, под равнодушным прищуром отпуская смятое в её руках кимоно. Взгляд её скользнул вниз, хоть и не достиг пола. — Её загрызли собаки, — тяжело произнесла она. — Много собак… Я ненавижу собак. Это были… собаки. — Она закрыла лицо руками. — Это… были… собаки! — Интересно, — ухмыльнулся Аптекарь ледяной улыбкой, будто женщина перед ним вовсе не сходила с ума от боли, будто для него не было ничего необычного в том, чтобы допрашивать впервые увиденную безумицу. — И как именно… это произошло? — Ну, — женщина с трудом вдохнула, тоже будто бы не удивлённая ситуацией, — она вышла на улицу ночью… — Зачем? — перебил её Аптекарь. Женщина подняла на него полный удивления взгляд: — Она всегда так делала. — Но разве, — негромко спросил Аптекарь, всё так же нависая над несчастной матерью, — это не странно? — Это… — женщина на мгновение задумалась, а потом сказала: — Да какая разница? Главное, что она, — тут мать снова подняла на Аптекаря взгляд, исполненный безумия, — мертва! — Собаки загрызли ту, кто по ночам выходила на улицу, — резюмировал Аптекарь. — Отгрызли голову! — почти с восторгом воскликнула женщина. В эту секунду выдвинулся ящик короба; распахнулась шкатулка, и в руке Аптекаря оказался меч в ножнах с обезьяньей мордой. — Что же тебя так разгневало, нукэкуби? — спросил он, глядя уже не вниз, а перед собой, и обезьяньи зубы издали громкое клацанье. — В чём твои суть и желание? — и вдруг он перевёл взгляд вновь на женщину: — Отвечай! — Отвечать? — широко ухмыльнулась женщина. — Я ничего не знаю! — Что именно вы не знаете? — переспросил Аптекарь, теперь крепко держа меч в вытянутой вбок руке. — Ничего! — воскликнула женщина, с перекошенным ухмылкой лицом вцепляясь руками в волосы. — Я ничего ей не сделала! Я никогда… ничего ей не делала! Едва заметный взмах руки — и разноцветные весы очутились на полу, окружив женщину вместе с её столом. — Ничего не делали? — Аптекарь наклонился к самому уху женщины, чтобы прошептать: — Так почему же госпожа Алёнка ночью выходила на улицу? — Я ничего ей не делала, — женщина тоже перешла на шёпот — бессильный шёпот. — Я просто… просто хотела поиграть. Разве я не имею права чего-то хотеть? Разве может быть, чтобы я одна не имела права?! Звякнул бубенчик — это дальние от женщины весы качнулись в её сторону; последовав за ними, то же самое сделали и все остальные. И тут экран ноутбука, успевший погаснуть, загорелся снова — тускло и неясно, но, тем не менее, на нём легко было различить лицо девочки со слабо заплетёнными волосами. — Мама? — спросила она сквозь порождённые плохой связью потрескивание и шум. — А… лёна?..