Принцы видят сны

      Люк опускается на стул, рвано выдыхая. В тронном зале очень шумно. С громким гулом голосов и шепотков смешана плавная красивая мелодия, издаваемая арфами, флейтами и волынками в руках опытных музыкантов. Люк проводит руками по лицу, медленно ведет ими вниз, и ладони вдруг непривычно покалывает — на его подбородке отросла щетина. На ощупь она колючая и упругая — мало похожа на те тонкие и редкие волоски, что Люк сбривал на днях.       Потерев глаза и успокоив гулко бьющееся о ребра сердце, Люк осматривается. Тронный зал многолюден: высокородные лорды и леди снуют туда-сюда, демонстрируя красивые одежды и изящные прически. Многие просто сидят за широкими длинными столами, расставленными по периметру — столы ломятся от еды и напитков, а гости с удовольствием их поглощают. Перед собой Люк тоже замечает графин с вином — нестерпимо хочется смочить сухой язык хоть чем-то.       Над аркой висят полотна с гербами Веларионов и Таргариенов, и Люк понимает, что находится не на обычном празднике, а на свадьбе. Взгляд опускается на собственные крупные ладони, покрытые мозолями, и плывет дальше — на предплечья, грудь, ноги. На Люке плотный дублет из дорогой ткани лазурного цвета, талия подпоясана темным кожаным ремнем с морским коньком на пряжке, а по рукавам тянется искусная вышивка, переплетая между собой черные, золотые и голубые нити, создавая причудливые узоры.       Слева от себя Люк ощущает движение, и к нему прикасается чья-то рука. Это его королева-мать, восседающая в центре стола.       — Все в порядке? — спрашивает Рейнира мягким голосом, слегка склонившись к плечу сына.       — Да, кажется, — рассеянно отвечает Люк, смотря в такие знакомые участливые фиолетовые глаза — кожа во внешних уголках глаз матери собирается в мелкие морщинки. Рейнира выглядит старше, чем была сегодня днем.       Люк не хочет задерживаться на этой мысли, поэтому просто блуждает взглядом по залу в надежде увидеть и другие знакомые лица. Джейс с Бейлой сидят дальше, справа. Они заговорщицки беседуют, склонившись друг к другу. Джейс замечает взгляд брата и отвечает ему теплой ободряющей улыбкой, а затем поднимает свой кубок и салютует Люку. Джейс тоже выглядит старше.       Люк ловит на себе взгляды лордов и леди, пока думает о том, что всё взаправду — он действительно сейчас находится на праздновании собственной свадьбы. Мысли о невесте бросают его в холодный пот.       Рейна. Люк ищет её глазами и находит на другом конце тронного зала — она беседует с Корлисом и Рейнис. С такого расстояния Люк отмечает лишь то, что её обычно пышные волосы сейчас короче и уложены по-другому.       Чей-то острый взгляд мажет по лицу. Чуть дальше сбоку сидит Эймонд. Пусть их и разделяет несколько метров, Люк почти уверен, что взгляд дяди при большом желании и небольшом усилии может разрезать его на мелкие кусочки. Эймонд всегда так смотрел — колко, остро, обжигающе — когда его что-то выводило из себя. Кажется, в этот раз объектом его ненависти в который раз становится Люк.       Люк не в силах отвести взгляд от повзрослевшего Эймонда. Он все также красив, как и прежде: цепкий взгляд единственного глаза смотрит словно сквозь ткань и кожу, рассекая ребра и пробираясь прямиком в сердце; подбородок чуть приподнят, выражая снисходительную заинтересованность в происходящем, а спина прямая и напряженная. Эймонд смотрит Люку в глаза, не моргая — сколько проходит времени, пока он застывает в таком положении, он не знает. Несмотря на всё то, что происходило — и чего не происходило — между ними, Люк рад, что Эймонд смотрит на него. Это привычно и понятно, почти по-родному, даже если дядя смотрит так, будто хочет придушить. Его взгляд — островок стабильности для Люка.       Долго наслаждаться этим неправильным постоянством во взгляде Эймонда не выходит — Люк слышит чей-то зов. Рейна тянет его за рукав, завлекая на танец. И правда, многие гости уже давно вышли в середину, в нетерпении ожидая, пока к ним присоединятся молодожены. Люк покорно плетется за Рейной, не спорит. Ему стоит немалых усилий контролировать собственные ноги, чтобы не оступиться, когда он спускается со ступеней, протискиваясь между чужих тел.       Когда музыканты затягивают задорную мелодию, подключая барабаны и задавая бодрый темп танцу, свет в тронном зале чуть меняется — становится темнее. Рейна, улыбчивая и красивая, кружится вокруг Люка, переплетаясь своими изящными тонкими пальцами с мозолистыми пальцами Люка. Она ведет кончиками ногтей по его ладони, затем резко отстраняется и оборачивается вокруг Люка, оказавшись спиной к нему — подол ее сверкающего платья развевается, а затем закручивается вокруг стройных ног. Люк, к своему удовлетворению, замечает, что танцует он сносно — должно быть, в какой-то момент он уделил достаточно времени урокам танцев. Жаль только, что он этого совсем не помнит.       Сквозь ритмичные звуки барабанов и шелест чужих платьев, Люк снова ощущает этот самый взгляд. Эймонд снова пристально на него смотрит, не моргая. Весь мир Люка сосредотачивается на фиолетовой радужке, которую он может разглядеть даже здесь — в полумраке и сквозь большое расстояние между ними. Люку кажется, что он может увидеть его и в кромешной темноте — он тянется к нему неосознанного, как будто у Эймонда есть то, что Люку жизненного необходимо.       Водоворот танца утягивает, заставляет бешено вращаться — или это люди вокруг вращаются, Люку не разобрать. Вскоре эта безумная воронка сливается в однотонное серое мельтешащее пятно, а барабаны громко стучат где-то в висках.       Музыка стихает совсем, когда Люк обнаруживает себя посреди собственной спальни. В ней мало что изменилось: расстановка мебели привычная, вот только шторы отличаются по цвету от прежних и сшиты из другой ткани, кровать чуть больше, на стенах появились карты, а на столе в открытом футляре лежит подзорная труба.       В комнату входит Эймонд. В его руках небольшой подсвечник — он отбрасывает причудливые тени. Эймонд молча проходит дальше, оставляя подсвечник на тумбе у кровати, и приближается к Люку. Всё это время он молчит, но взгляд красноречивей слов: он недоволен.       Эймонд останавливается напротив Люка, приковывая того к месту без слов, заставляя замереть. Под его взглядом Люку становится неуютно, а в груди начинает расцветать чувство, похожее на вину. Эймонд просто стоит и молчит, сверля фиолетовой радужкой карие глаза Люка, которые в полумраке наверняка выглядят просто черными.       — Вам понравилось празднество, милорд Стронг? — почти любезно интересуется Эймонд, подходя ближе. Люк делает полшага назад.       — Почему ты здесь?       Когда дядя приближается, Люк отмечает, что они одного роста (возможно, Люк даже чуть выше), а по ширине плеч Эймонда он обогнал.       — А ты ждал кого-то другого? — Эймонд наигранно задумывается. — Ах, да, ты наверняка дожидался свою жену. У вас ведь сегодня первая брачная ночь.       Эймонд скалится, обнажая зубы — шипит, как змея. Слова его звучат едко, он будто выплевывает их. Говорит с отвращением, так, словно само это предложение недостойно срываться с его языка. Эймонд выглядит раздраженным, но всё равно подходит ещё ближе, тесня Люка к кровати. Когда Люк задумывается о том, что скоро ему уже некуда будет отступать, Эймонд оказывается совсем близко. Лицо Люка опаляет горячим дыханием, а секунду спустя он чувствует чужие губы на своих, а дальше — резкий болезненный укус на нижней губе.       Эймонд кусается так же, как он делает всё — резко, отрывисто, неожиданно. Люк ощущает вспышку боли и щекочущую каплю крови, что сейчас наливается на губе. Люк хочет слизать её, но Эймонд не позволяет — он вновь приближает своё лицо и сам подхватывает языком крупную каплю, измазав собственные губы в крови. Эймонд медленно слизывает чужую кровь, которая в темноте напоминает чернила по цвету. Он делает это медленно, со вкусом, наслаждаясь теми чувствами, что сейчас плескаются в глазах Люка. Смотрит уверенно и внимательно наблюдает. Судя по всему, он остается доволен реакцией Люка — это доказывает мимолетная улыбка на его перемазанных губах. Эймонд скользит по ним языком, слизывая всё до последней капельки. Щеки Люка вспыхивают.       Эймонд наступает, двигая их обоих дальше, а Люк не противится. Его захлестнула смесь чувств, состоящих из стыда, растерянности, желания и предвкушения. Сейчас он может позволить Эймонду всадить клинок в собственный глаз — даже не пошевелится и звука лишнего не издаст. Он так долго мечтал о его близости, что всё происходящее кажется правильным. Он боится — не Эймонда, а себя, силы своих чувств, что долгое время томились и плавились в котле, кипели, бурлили и теперь грозились вырваться, выплеснуться, превращая всё то, что находится рядом, в пепелище.       Люку не позволяют долго грезить: Эймонд нетерпеливо вцепляется тонкими пальцами в застежки на его дублете, расстёгивая. Люк просто позволяет это делать, разглядывая лицо Эймонда. У него резкие черты лица, высеченные из дорогого белого камня умелыми руками скульптора. Длинные светлые ресницы трепещут, пока фиолетовый глаз следит за движениями собственных рук на застежках. Люку нравится наблюдать за Эймондом, когда тот сосредоточен на чём-то: он может смотреть на объект своего интереса не моргая, заставляя тушеваться от одного только взгляда. Его бледные губы четко обрисованы — о них можно порезаться, если провести пальцами по контуру. Губы Люка, наоборот, мягкие, их очертания размыты, они всегда краснеют и чешутся от ветра. Разница в них двоих выражается вот в таких мелочах, и Люк находит это забавным.       Когда Эймонд освобождает торс Люка от одежды, в голове снова проносится мысль о том, насколько сильно изменилось собственное тело: он никогда не был тщедушным мальцом, но и таким огромным он тоже себя не помнит. Грудь покрыта темными волосками, мышцы на ней выпирают, а по рукам тянутся вены, надуваясь при каждом движении. Люк впивается глазами в потемневшую радужку Эймонда, который откровенно разглядывает его тело, не пытаясь скрыть своей заинтересованности. Люку нестерпимо хочется точно также взглянуть на дядю, он тянется к нему своей крупной ладонью, но ее отбрасывают.       — Нет, — только и говорит Эймонд, пока теснит его к кровати.       Люк опускается на кровать, слегка покачнувшись на мягкой перине, но взгляда не отводит. Эймонд подходит ближе, втискиваясь между ног Люка, зарывается пальцами в темные кудри и дергает за них, отводя голову право. Эймонд опускается к его лицу, выдыхает Люку в ухо и резко прикусывает мочку. Люк чувствует, как пальцы на его ногах сжимаются. Эймонд отстраняется, нависает над Люком, уверенно давит на плечи, опуская его на кровать. Люк просто подчиняется. Он не сможет отказать этому человеку, даже если тот попросит его прыгнуть в пасть к дракону.       Ловким движением Эймонд седлает чужие бёдра, придавливая Люка к кровати, выбивая из него воздух. Люк тяжело и быстро дышит, шарит руками по телу Эймонда — там, где только может дотянуться. Эймонд же елозит по его паху, пытаясь найти позу удобнее, сдвигаясь то вперед, то снова назад. Люк откидывает голову, прикрывая глаза. Его крупные ладони обхватывают устроившегося на нем Эймонда за бедра. Краска заливает лицо, по виску стекает капелька пота. Люк думает о том, что прямо сейчас воплощается в жизнь одна из его смелых фантазий — они уже давно его посещают, но с каждым разом они всё смелее и смелее. Люк никогда не был терпеливым мальчиком, он рос в любви и внимании многочисленных родственников и придворных, поэтому он часто в последнее время задавался вопросом, как долго ещё сможет скрывать свои чувства от Эймонда. Видят боги, однажды он бы просто взорвался и накинулся на дядю во время семейного совета.       Эймонд на его бедрах ощущается правильно — они совпадали друг с другом идеально, каждой неровностью и шероховатостью собственных тел: податливость и сила Люка с резкостью и упругостью Эймонда. Последний упирается руками в тугой живот Люка, слегка двигая бедрами, то спускаясь дальше, то снова подбираясь ближе. На его губах появляется улыбка, когда он чувствует, что Люк стал твёрдым. Как только Эймонд это понимает, он замирает и просто смотрит сверху вниз, прищурившись. На несколько мучительно долгих секунд время застывает, и Люк не выдерживает.       — Почему ты остановился?       Эймонд отвечает не сразу, всматриваясь то в лицо Люка, то в его шею, то скользит взглядом по его груди, задерживаясь на определенных места его тела.       — Твои родинки, — шепчет он, сильнее надавливая на каменный живот Люка, которому кажется, что его сейчас просто раздавят, превратив в крошку. Хочется спросить, что Эймонд имеет в виду, но получается только негромко что-то промычать. Люк корит себя за потерю контроля над собственным языком, но надеется, что хотя бы звучит вопросительно.       — Давно хотел узнать, как много родинок рассыпано по твоему телу. Вижу, что очень много, — когда Эймонд отвечает, он медленно осматривает торс, на секунду задерживаясь взглядом на каждой родинке, а их у Люка и правда много: на лице, на шее, на груди, на животе — все его тело покрыто маленькими темными точками.       Эймонд отталкивается руками рядом с бедрами Люка, быстро вставая с него, и подходит к тумбе, что стоит у кровати. Он берёт в руки принесенный им самим подсвечник. Люк часто дышит, лишившись приятной тяжести тела Эймонда. Очень хочется опустить руку к паху и потрогать себя, вернув желанное давление. Но Эймонд ему не разрешает: он выкручивает свечу, и с высоты собственного роста капает расплавленным воском на грудь Люка. Пока воск летит, он чуть остывает, но Люк всё равно вздрагивает, оторвав голову от перины, когда горячие капли падают на его кожу. Ощущение такое, будто под ногти разом вошло несколько иголок, которые Хелейна так любит оставлять в самых разных местах, отвлекаясь на что-то. Иголки болезненно впиваются в кожу, погружаясь по самое ушко, и вытащить их невозможно.       Эймонд вновь седлает бедра Люка, на этот раз придавливая их ещё сильнее. Люку же хочется скулить и умолять — просить о том, что способен дать ему лишь Эймонд. Он впивается руками чуть выше коленок Эймонда, сдавливает их так сильно, что тот шипит от боли и ругается на валирийском. Их бёдра сталкиваются и сталкиваются в бешеном ритме, соревнуясь в силе давления. Эймонд царапает живот Люка, заставляя его выгибать поясницу.       Когда Люку кажется, что он уже на грани, Эймонд резко подскакивает и оказывается у его лица, напротив губ. Его глаз ярко сияет, блуждая по лицу, и останавливается на губах Люка. Он вновь впивается в его нижнюю губу, разрывая успевшую затянуться ранку, пуская кровь по сухой коже. Люк, не сдержавшись, стонет.       — За что ты меня наказываешь? — задушенно шепчет он.       — А ты не знаешь? — выдыхает Эймонд, зализывая ранку на губе языком.       — Пожалуйста, — просит Люк. Он готов вечность умолять этого человека, лишь бы только вновь ощутить тяжесть его тела на своих бёдрах.       — Пожалуйста — что?       Люк не отвечает; Эймонд целует его шею, слизывая капельки пота, рвано и шумно дышит, выпуская горячий воздух. Люк уверен, что Эймонд мстит за свои давние обиды — иначе зачем бы он всё это устроил?       За дверью спальни слышатся какие-то голоса. Люк дергает головой на звук, чем раздражает Эймонда: тот резко вдавливает его голову в кровать, повернув набок, и припадает губами к уху.       — Тебя заводит мысль быть пойманным собственной женой в постели с мужчиной? — ядовито шепчет он. — В вашу брачную ночь.       Люка бросает в холодный пот даже сквозь ту жаркую дымку, которой окутано его тело. Рейна. Они росли вместе, обучались, делились друг с другом переживаниями. Сегодня она стала его… женой? Это звучит неправильно и чужеродно. Люк думает, что сейчас, лежа на кровати с мужчиной — с дядей — на собственных бедрах, он прозвучит очень лицемерно, если скажет, что не хочет причинять Рейне боль. Но так и есть: Рейна — последняя, кого Люк хотел бы видеть несчастной.       Когда гул голосов за дверью усиливается, Люк начинает паниковать. Он пытается сбросить Эймонда с себя, но тот не поддается: фиксирует ребра Люка своими коленями, передвинувшись вперед, а руками хватается за его голову, поворачивая, заставляя смотреть себе в глаз.       — Когда она сюда войдет, что ты ей скажешь? — Эймонд почти добродушно улыбается; у Люка по позвоночнику бегут неприятные мурашки.       — Зачем ты издеваешься надо мной?       — О, так это я издеваюсь? — вкрадчиво интересуется Эймонд, почти касаясь своими губами губ Люка. — Говорит человек, который одаривает своим вниманием всех, кроме меня.       В этом всё дело. Люку хочет кричать, вопить из оставшихся сил и до охрипшего голоса, что Эймонд — тот человек, который поселился в его мыслях уже давно. Засел в его голове, не желая ее покидать, впился острыми зубами, отравляя плоть и заражая кровь. Поверит ли он, если Люк расскажет ему о своих чувствах?       Эймонд вновь утягивает Люка в безумный яростный поцелуй, вымещая на нем всю свою злость, всю накопленную обиду и ярость — Люк чувствует её кончиком своего языка. В голове бешено пульсирует, кровь стучит в висках, оглушая своими ритмичными ударами.       Дверь спальни открывается — Люк в ужасе распахивает глаза, но того, кто стоит за ней, Люк не видит. Вместе с дверью открываются и его глаза, уже по-настоящему. Люк видит темноту собственной спальни. Грудная клетка часто вздымается, дыхание срывается на судорожные вздохи и выдохи. Люк приподнимается на локтях, стараясь унять бешеный стук сердца. В окно бьет лунный свет, и Люк может видеть свои руки — без мозолей и крупных вен.       Люк старается расслабиться. Немного успокоив тяжелые удары сердца, Люк опускается на подушку, поблагодарив богов за то, что это был просто сон. Но Люк не оставит его без внимания. Сегодня же, встретив новый день с рассветом, Люк обязательно найдет Эймонда и заставит его говорить. Пусть сон и был всего лишь игрой воображения и результатом переживаний, он не был лишен смысла. Люк не может больше молчать. Он расскажет дяде обо всём, что так тревожит сердце.       И он найдет Эймонда сегодня же.