Принцы видят сны

      Эймонд лежит на кровати, безуспешно пытаясь заснуть. В теле ощущается легкость, совершенно не присущая вечеру долгого, насыщенного на события, дня. Он словно сидит на облаке и плавно плывет по небу, слегка покачиваясь и ловя губами порывы легкого теплого ветра. Ощущения от полетов на драконе совсем другие — в них нет места расслабленности и неге. Эймонд с трудом чувствует свои руки и ноги: ватные и неуправляемые, они лежат неподвижно вдоль тела. Пошевелить ими не получается — конечности не поддаются его усилиям.       Эймонд старается сфокусировать взгляд на том, что происходит вокруг. Он находится в своей привычной спальне. Вся мебель стоит там же, где и всегда: резной стол у окна, на нем небольшой изящный подсвечник на три свечи, стопка книг на столе, которые он изучал вчера, гладкий темный ковер на полу. Вот только все подернуто теплым желтоватым светом, который мало походит на свет от свечей. Это как тусклый солнечный свет, затуманенный сероватой дымкой. Спальня словно плывет вместе с Эймондом.       Он принюхивается. Пахнет чем-то сладковатым и терпким. Запах кажется знакомым — он вызывает у Эймонда выделение слюны. Ему хочется найти его источник, но ничего не выходит: он может лишь мотать головой из стороны в сторону, а его тело все также неподвижно. Эймонд не увлекался крепким вином, но сейчас он старательно пытается вспомнить, не пил ли накануне. Теплый сладкий запах оседает на коже, пробуждая гнездящиеся в пояснице мурашки.       Эймонд пытается связать беспорядочные мысли во что-то целое, догнать ускользающие из сознания обрывки воспоминаний о сегодняшнем вечере. Он осознает, что лежит на кровати в своей дневной одежде. Кажется, он действительно выпил лишнего.       Тем временем спальня глубже погружается в тягучую дымку, свет становится более приглушенным. Впереди — напротив лежащего на кровати Эймонда — из дымки выплывает фигура, отбрасывая красноватые блики от своего одеяния, похожие на искры огня. Эймонд изо всех сил напрягает глаз, приподнимая голову и пытаясь понять, что за существо (или человек) его потревожило. Веко распахивается сильнее, когда фигура приобретает узнаваемые очертания — она становится его племянником…       Племянником, который не должен находиться здесь ни при каких условиях: это просто неприлично. Как его вообще впустили в покои в такой поздний час, и почему стража не на посту? Люцерис уверенно плывет по воздуху, а на его губах такая знакомая лукавая улыбка. Эймонд порой засматривается на его улыбку, но старается делать это так, чтобы никто — Люк тем более — этого не заметил.       Тело Люка облачено в красную длинную полупрозрачную тунику, которая струится волнами, красиво переливаясь и обволакивая его стройное тело. Эймонд пытается лучше разглядеть одеяние племянника или то, что скрыто за полупрозрачной тканью, но туника лишь отражает тусклый свет, падающий на нее, и не позволяет увидеть слишком много. Люк — будто специально — плывет медленно, позволяя Эймонду разглядывать его. Эймонд замечает, что на ногах племянника нет обуви, его ступни совершенно голые. Эймонд пытается приподняться на локтях, но у него ничего не выходит. Он опускает взгляд вниз на свои руки — они все еще лениво лежат вдоль тела, лишенные сил. Руки не связаны, но пошевелить ими не получается, сколько бы Эймонд ни старался.       Люк тем временем подплывает ближе. Эймонду ничего не остается, кроме как наблюдать за ним. Это точно Люк, пускай и выглядит он непривычно: его туника струится по телу, собираясь мелкими складками в области талии. Эймонд никогда прежде не видел племянника таким. Эймонд уверен, что в его гардеробе не может быть ничего подобного — одежда даже близко не походит на то, что модно в столице среди богачей или даже среди их многочисленных — не от мира сего — родственников: это попросту не практично, да и климат для таких одежд не тот. Волосы Люка все такие же темные и завиваются тугими кольцами, а на голове диадема, сотканная из переплетающейся между собой виноградной лозы. В голове проносится мысль, что это красиво.       Люк подплывает еще ближе, подбирается к Эймонду со стороны слепой зоны, а потом опускается на колени у изголовья кровати. Люк медленно приближает свое лицо к щеке Эймонда. Все мысли уплывают куда-то далеко, когда розовые губы племянника всё приближаются, грозя в скором времени оказаться на лице Эймонда. Сделать тот ничего не может — руки все еще неподвижны. Люк припадает к щеке Эймонда губами. Одно легкое прикосновение к коже — и дальше ничего. Эймонд пытается уловить здоровым глазом чужие движения, но выходит плохо — в спальне не так уж светло, да и племянник находится слева. Эймонд пытается повернуться в сторону Люка, но тот не позволяет: он фиксирует голову Эймонда руками, слегка оглаживая острую линию челюсти костяшками пальцем, а потом, осмелев, хватается за повязку и ловким движением отбрасывает ее куда-то на пол. Люк склоняется ближе — довольный своей работой — и снова опаляет чужую щеку горячим дыханием.       Эймонд чувствует, как по линии роста волос на лбу собираются бисеринки пота, щекоча кожу. Ему хочется оттолкнуть от себя наглого мальчишку, но ничего не выходит — он только слабо мотает головой, но даже это делать вскоре перестает, потому как влажные губы Люка касаются шрама на его щеке. Люк часто и мелко дышит — Эймонду становится еще жарче от дыхания мальчишки. Он чувствует, что под ним раскалилась перина — жар этот такой силы, что воздух, который Вхагар выпускает из своих ноздрей после долгого полета, кажется лишь легким ласкающим бризом.       Люк медленно скользит губами по шраму, снизу вверх, легко и отрывисто касаясь губами, а потом возвращается обратно и проводит по шраму теперь уже языком, вылизывая рубец по всей длине, до самого нижнего века. Эймонд дрожит, даже не пытаясь это скрыть, а в штанах становится тесно. Люк продолжает издеваться, медленно опускаясь губами на веко Эймонда. Чувствительность кожи века (точнее, того, что от него осталось) пострадала после увечья, но само осознание того, что Люк касается его в столь интимном месте, заставляет Эймонда изо всей силы зажмурить здоровый глаз. Почему-то сказать он тоже ничего не может — язык не отзывается на его усилия. Во рту скапливается вязкая горячая слюна, которую Эймонд только и успевает сглатывать.       Люк опускается губами на сапфир — у Эймонда перед глазом вспыхивают звезды. Проклятый камень нагревается от горячих губ племянника, угрожая выжечь его плоть изнутри, уходя вглубь черепа. Эймонду кажется, что если мальчишка продолжит свою ласку, то сапфир просто выйдет сзади через его череп, оставляя от его кожи и костей только горячий пепел. Люк старательно вылизывает сапфир, но на этом не ограничивается — он то вновь опускается на щеку и шрам, то опускается к шее, самозабвенно вылизывая чужую кожу с влажными непристойными звуками.       Эймонд снова пробует поймать взгляд Люка, но это невозможно: тот касается его со слепой стороны, при этом прижимаясь всем лицом к шее или щеке, ни на секунду не останавливаясь. Когда Люк издает тихий глубокий стон — Эймонда прошибает до кончиков ватных пальцев на ногах — свет в спальне чуть меняется, становясь еще более тусклым. Спальню окутывает густым плотным туманом.       Эймонд медленно приоткрывает глаз, когда замечает, что Люк прекратил свою невыносимую пытку. Впереди стоит еще одна фигура, на этот раз в черном. В голове рождается неуместная ассоциация с Неведомым. Только этот Неведомый выглядит слишком… человечно, молодо и притягательно. Матушка не похвалила бы его за такое богохульство, но это последнее, что сейчас волнует Эймонда. Неведомому не поют гимнов, но Эймонд с большим удовольствием бы сейчас затянул какую-нибудь песнь, лишь бы только отвлечься и не наблюдать за тем, как фигура приобретает лицо и тело Люка.       Второй Люк, облаченный в черную летящую ткань, похожую на безмятежное ночное небо, подплывает ближе. Он аккуратно опускается на кровать с правой стороны от Эймонда, пока Люцерис в красном снова напоминает о себе, приникая мокрыми губами к его шее. Новую волну дрожи, пронесшуюся по всему телу, сдержать не удается. Люк в черном улыбается Эймонду — его темные сверкающие глаза кажутся бездонными, радужки почти не видно. Эймонд ощущает, как дергается кадык в ожидании того, что будет дальше. На всякий случай пробует пошевелить руками — ожидаемо, из этого ничего не выходит.       Второй Люк тянется руками к застежкам на дублете Эймонда. Наконец-то, думает Эймонд, наконец-то его избавят от этой невыносимой липкой одежды, что приклеилась к нему, словно пиявки к коже. Эймонд прикрывает глаз, а когда вновь открывает, то видит, что его торс уже обнажен — при этом прикосновений чужих рук на теле он не ощущал, Люк не пытался его как-то подвинуть, даже не прикасался к коже. Эймонд вжимается обнаженной спиной в горячую перину, принимающую его в свои объятия. Прохладнее без дублета и рубахи не становится, зато дышится немного легче. Люцерис в черном медленно начинает ласкать грудь Эймонда, проходясь холодными — почти ледяными — пальцами, двигаясь вверх-вниз и царапая кожу короткими ногтями.       Мальчишка просто гладит его кожу, иногда щипает, потом снова ведет руками вверх, оглаживая плечи и грудь. Его пальцы не нагреваются, соприкасаясь с раскаленной кожей Эймонда, и от такого контраста хочется извиваться и умолять о большем. Благо, что двигаться Эймонд не может, иначе он бы уже давно разворотил свою кровать, сбивая белье в одну большую кучу тряпок.       Люк в красном все еще вылизывает его шею, слегка лениво, но не прекращает свои ласки ни на секунду. Эймонд задумывается, осталось ли на его левой стороне лица хоть немного живого места — возможно, мальчишка уже поглотил половину его лица, он не может быть уверен, что этого не произошло.       Когда свет в спальне снова меняется — под сводами потолка проносятся какие-то тени — Эймонд видит у изножья кровати еще одного Люка. Этот Люк одет по-королевски. На нем зеленый длинный плащ поверх плотной туники глубокого изумрудного цвета. Полы плаща, расшитого золотой нитью, расплываются — их очертаний не видно. Волосы Люка красиво уложены, а на голове сверкает золотом корона Старого короля. На пальцах Люка переливаются кольца с драгоценными камнями самых разных оттенков, а на груди крупная брошь в виде дракона, пожирающего свой хвост. В голове Эймонда проносится глупая мысль — не жарко ли Люку в таком количестве одежд, потому что его, Эймонда, волосы уже практически вымокли от пота и сбились в комок на затылке.       Король Люцерис — так Эймонд называет третьего своего гостя — приближается. На его губах застенчивая, почти скромная улыбка. Он подбирается ближе к кровати, заходит чуть сбоку и тянется рукой к завязкам на штанах Эймонда. Живот скручивает от мыслей о том, что мальчишка собирается делать дальше. Эймонду отчаянно хочется умолять Люка прикоснуться к нему, но также ему хочется сбросить с себя все руки и все губы, продолжающие его ласкать. В уголках собственных губ скапливается слюна, которую Эймонд теперь не в силах проглотить — он позволяет ей скользить вниз по подбородку и щекам.       Два других Люка не облегчают его участь: первый все также продолжает целовать его левую сторону лица, постанывая на ухо, а Люк номер два проводит кончиками холодных пальцев по его животу. Щеки и грудь Эймонда пылают, покрываясь красными пятнами.       Люк-король быстро справляется с завязками на штанах и с грациозной легкостью спускает их вниз, к коленям. У Эймонда закатывается единственный глаз. Он не может сейчас взглянуть на этого Люка, просто не может — он совершенно не готов увидеть картину, что предстанет перед ним. Поэтому, затаив дыхание, он просто ждет, отказываясь что-то либо делать. Третий Люк аккуратно прикасается прохладной рукой к возбужденному члену Эймонда, ощупывает — будто пробует — слегка поглаживает, легко пробегаясь пальцами вверх-вниз, чуть сжимая. Эймонду удается поерзать. Как же ему хочется сейчас скинуть с себя руки, ласкающие его живот и отвернуть голову от Люка в красном. Эта пытка невыносима. Кажется, на звуки его тяжелого дыхания скоро сбежится стража, чтобы удостовериться, что принц находится в добром здравии, вот только никто его не навещает — в спальне по-прежнему только он и несколько разных версий его племянника.       Люк-король продолжает доводить Эймонда руками до сумасшествия, а когда тот осмеливается слегка приоткрыть глаз, понимает, что Люк уже опустился на кровать у его ног и кажется… Нет, он не будет этого делать! Но он делает — Люк осторожно приближается лицом к паху Эймонда, смотря тому прямо в глаза — в глаз. Он облизывает свои проклятые губы, аккуратно опускаясь ими на член. У Эймонда кружится голова. Он больше не ощущает чужих прикосновений к остальным частям своего тела — остался только третий Люк с его губами, плотно обхватывающими его плоть, и рукой, помогающей у основания. Спальня наполняется оглушающими влажными звуками.       Когда Люку удается сделать особенно удачное движение ртом, втягивая плоть глубоко в горло, Эймонд протяжно стонет, не сумев сдержать звук, рвущийся наружу сквозь стиснутые зубы. Спустя мгновение Эймонд чувствует, как руки наливаются силой, начиная с кончиков пальцев, и ими даже удается пошевелить. Это слегка отрезвляет. Но Эймонд лишь приподнимается на локтях, запрокидывая голову назад — по его мокрой спине рассыпаются растрёпанные волосы. Он не знает, чего хочет больше: вынуть себя из чужого рта или схватить Люка за волосы, вжаться в него сильнее, проталкиваясь еще глубже, заставляя давиться своей плотью.       Ему не позволяют принять решение. Второй Люк, в черном, настойчиво тянет Эймонда обратно на кровать, надавливая на плечи, и, когда спина вновь касается простыни, мальчишка опускается губами на его грудь. Кусает соски, облизывает их и проходится поцелуями к животу Эймонда, который тяжело вздымается и опадает.       Люк в красном тем временем впивается в губы Эймонда, поворачивая его лицо к себе, грубо пихает мокрый язык в чужой горячий рот, раздвигая стиснутые зубы. Люк-король с нечеловеческим усердием трудится между его ног. В момент, когда Эймонду кажется, что он сейчас просто разорвется, сгорит в этом пожарище, расплавится словно сталь в печке, дымка чуть подергивается. Эймонд пытается ухватиться за нее, у него почти получается — его руки теперь свободны и вновь наполнены силой. Эймонд вскидывает правую руку вверх, зажимая воздух в кулаке, впивается ногтями в ладонь, оставляя на ней отпечатки полумесяцев. Но это не срабатывает: дымка рассеивается, комната наполняется лучами утреннего солнца, сладкий запах растворяется.       Эймонд просыпается.       Спальню озаряет яркий солнечный свет, заставляя поморщиться и прикрыть веко. В висках неприятно гудит. Эймонд вслепую шарит руками по тумбе в поисках повязки, но не находит — лишь задевает пальцами стеклянный графин с водой, но хотя бы не сбивает его. Не хотелось бы по неосторожности после беспокойной ночи наступить на осколки и потом с кровью их вырывать. Пошарив руками и по кровати, Эймонд повязку все еще не обнаруживает.       Ощущения после пробуждения такие, будто он и не спал вовсе: голова налита свинцом, волосы свалялись, ладони мокрые от пота, в пояснице неприятно щекочет, а член болезненно возбужден.       Откидывая тонкое одеяло, Эймонд видит, что спал обнаженным — он не припомнит, чтобы вообще ложился в постель когда-либо в таком виде — без ночной рубашки, полностью голым. Эймонд ежится, укутываясь в одеяло сильнее, но ухватиться за остатки сна не получается, в голову уже начинают пробираться воспоминания о пережитом во сне. Эймонд изо всех сил отгоняет эти мысли, не позволяя себе думать о них — в животе начинает неприятно тянуть, а к паху приливает еще больше крови. Эймонд ощупывает собственное лицо, проверяя, есть ли нем хоть немного живого места — так, на всякий случай, и дотрагивается до сапфира.       Эймонд вскакивает с кровати, сорвав с нее простынь и наспех укутавшись в нее же, подходит к окну и распахивает его, надеясь впустить в спальню немного прохладного воздуха, но пользы от этого почти никакой: уже долгое время в королевстве царит беззаботное теплое лето — и ни намека на ветер сегодняшним утром. Дышать все же становится легче, и на том спасибо. Подходя к кровати, Эймонд замечает валяющуюся на полу повязку: по всей видимости, он снял ее и скинул на пол ночью.       Эймонд пытается привести разум и чувства в порядок, пока неспешно натягивает на себя свободную рубаху и штаны, дабы не светить голым задом перед прислугой, которая в скором времени должна подать ванну. Прохладная ванна — это все, чего Эймонду сейчас хочется.

***

      Весь день всё валится у Эймонда из рук: голоса людей звучат приглушенно и задушенно, отыскать смысл в словах становится непосильной задачей. К оружию Эймонд не приближается — руки его все еще не слушаются, чуть дрожат и потеют. Лучшим решением за целый день становится полет на Вхагар: несмотря на свой грозный вид и дурной нрав, драконица всегда действовала на Эймонда успокаивающе, посылая приятную вибрацию по телу и рассекая крыльями воды Черноводного залива.       Вечером Эймонд посещает ненавистный семейный ужин, где вся их семья трапезничает вместе, сидя за длинным столом и ведя скучные светские беседы. Как и всегда, Эймонд садится напротив Люка, которого старался избегать весь день. В какой-то момент, когда они случайно пересеклись днем в коридоре, Эймонду даже показалось, что он вновь слышит сладкий терпкий запах, но быстро отогнал это наваждение, буквально сбегая подальше от племянника.       Эймонд чувствует себя неуютно под взглядом карих глаз, что буравят его с противоположного конца стола. Смотреть в глаза племяннику он не может — в голове сразу рисуется образ Люка, целующего его грудь, постанывающего ему на ухо и… Дальше он старается не думать, потому что это неизбежно приведет к беде. Эймонд пытается быть как можно более незаметным и в беседах не участвует.       Склонившись над своим бокалом с вином, он шумно выдыхает. Кажется, получилось слишком громко, потому что разговоры за столом уже утихли. Справа от себя он слышит смешок — это Эйгон, глядя на него, усмехается уголками губ. Эймонд выразительно смотрит на брата, как бы спрашивая, в чем дело. Эйгон же просто отмахивается, демонстративно опуская взгляд на дно своего пустого бокала. Эймонд нервно пожимает плечами. Кажется, он уже сыт.       Эймонд стремительно несется по коридору, надеясь как можно быстрее оказаться в своих покоях, но его останавливают.       — Эймонд!       Это Люк зовет его. Проклятый мальчишка зачем-то потащился за ним следом.       — У тебя все хорошо? — обеспокоенно спрашивает Люк, нагоняя Эймонда. Люк пристально вглядывается в глаз дяди, остановившись совсем рядом.       В нос снова ударяет знакомый запах, и Эймонд отвечает вопросом на вопрос, не сумев унять любопытство:       — Что это за запах?       — О, это иланг-иланг, — слегка смутившись, отвечает Люк, неосознанно приподнимая левую руку, принюхиваясь к собственному запястью. — Тебе нравится?       Нравится? Да этот запах сегодня ночью чуть не лишил его рассудка. Но ответить он ничего не успевает, а Люцерис продолжает говорить:       — Дедушка привез цветы из своего последнего путешествия, а обработали их здесь. Кажется, иланг-иланг растет на Острове любви. Я уже несколько дней использую этот запах, ты заметил, возможно. Мне нравится. Он такой… теплый.       Люк улыбается. А потом, осмелев, протягивает левую руку к лицу Эймонда, давая понюхать и ему. Эймонд же отшатывается и сбегает, ничего не сказав.       Слегка успокоив расшатанные нервы, сидя в кресле у камина в своих покоях, Эймонд решает, что им с Люком обязательно нужно поговорить, в самое ближайшее время. Он терпел эту пытку уже слишком долго. Люка очень много в его жизни. Он как дракон, который вьется над ним, закрывая собой обзор на всё остальное. Эймонд не понимает, как еще не сошел с ума, потому что все его мысли, утром и вечером, так или иначе приводят его к Люку. И вчера, кажется, он перешел на новую стадию своей одержимости племянником, приглашая того в свой сон.       Его тяга к Люку с каждым днем только усиливается: мало того, что ему теперь снятся развратные сны с ним в главной роли, так Эймонд теперь может даже явственно воспроизводить во сне его запах. Что дальше? Эймонд не питал смелых надежд на этот разговор, но понимал, что ему это нужно: ему жизненно важно получить от племянника пощечину, плевок, тычок, удар в сердце — что угодно, любая реакция сгодится. Он больше не может скрывать свои чувства — если у него вообще получалось их скрывать последние месяцы.       Эймонд планирует поговорить с Люком завтра.       Сегодня же он хочет позволить себе последнюю слабость: еще раз увидеть его во сне.