Гранатовый вкус гвоздики

      «Идём завтра в бассеин?»;       «Нет, не могу»;       «Жаль. Кстати, почему ты всё-таки тогда так быстро ушёл?»;       «Уже не важно».       Нет, нет. Он не знает. Точно не знает. Не может и не догадывается. И ты забудь. С минуту Никита смотрел на экран телефона, ожидая когда ему что-то ответят. Но не ты, не Костя, никто никому ничего не должен. Маленькое происшествие вынуждено затеряться в предновогодней будничной суете.       Прошло уж две недели, а Толмачёв всё не мог не думать о том, как ему стыдно смотреть всякий раз на Костю. От встреч с ним он отказался и в зеркала больше старался не смотреть. Чтобы лишний раз не видеть собственные губы.       В баре закончилась очередная тяжёлая смена и из аудиосистемы по-прежнему продолжала играть музыка. Тихая, похожая на праздничную. Бармена, как самого ответственного работника, Олег попросил подобрать новогодний плейлист. И он подобрал: Maroon 5, Бронский бит, Билли Айдол и Лана Дель Рей. Всё, что до этой осени Толмачёв не знал, а теперь помнил ляпистыми обложками пластинок из чьей-то квартиры. Со сменой грубых гитарных мелодий на утопичные попсовые мотивы атмосфера вокруг заиграла на светлой стороне. Тесный совдеповский бар превратился в рождественский европейский паб, где гирляндой было нарисовано слово «Свобода» на стене у туалета. Наташа в роли заботливой хозяйки украсила зал, развешав по классике дождик на потолке и тексты новогодних песен в мишуре по стенам. Было теперь что-то тёплое в мерцающем свете лампочек (размером с пятак) под утро, что заставляло Никиту забывать о жизни до сегодня и наслаждаться ламповой атмосферой в углу на диванчике. Жить моментами, минутными удовольствиями казалось в уходящей неделе года для него тем, за что любила декабрь Диана.       Никита устроил устало голову на коленях Наташи, позволяя запускать пальцы в свои волосы и в воздухе чертил музыкальный мотив песни Coldplay. Слева от Наташи сидел Женя и рассуждал о бессмысленности учебной практики.       — За каким хреном устраивать этот кастинг? — негодующе вздыхал он на муки выбора своей бывшей девушки: в какую газету пойти работать. — Иди туда, куда берут. Это всего лишь практика.       — Это моя профессия, если ты забыл. И мне не всё равно, где начинать и где продолжать, — настырным голосом Наташа поставила парня на место.       — Я методички переводил учителям на первом курсе, — вздохнул Ник, глянув в потолок. Легонько, желанно Женя пробирался к рукам своей рыжей любви, цепляя попутно плечи друга. Случайное движение и гадостный привкус ошибки прокрадывается к губам, заставляя краснеть щёки Толмачёва.       — Надо же, какие все продуманые. Я две практики просрал. И мне нормально, — Женя прижался к плечу Наташи, уже теряясь где её пальцы, а где чьи-то скулы с едва заметной щетиной.       Одна Наташа вздыхала и, не замечая Женю, наслаждалась Никитой. Редко когда они могут лениво говорить о завтра и сегодня, прикасаясь друг другу, конечно только по-дружески. Но сейчас ей было хорошо быть рядом нежнее, чем прежде.       В конечно итоге Толмачёв был вжат в самое нутро дивана. Ему стало тяжко дышать. За него это делал ревнеющий Женя. Знала бы Наташа как ему ненавистно её лёгкое существование без его чувств. Если бы только подумала, как ему больно видеть, её счастье без него.       — А своим новым парням ты тоже устраиваешь такой же кастинг как месту практики? — сероглазый парень опустился губами на ухо девушки. — Выберу этого, нет, сказал перезвонит и не звонит. А может этого, тоже нет, эго слишком высоко. Или всё-таки...       Наташа вскочила с дивана.       — Да пошёл ты, с тобой вообще ни на одну тему нельзя разговаривать. Всё сводится к одному, — она быстро начала закручивала волосы в косы, между словами старательно пропуская маты. Хотя с ними ей было куда удобней выплёскивать своё негодование. — Кудин, мне кажется мы расстались друзьями. Показалось?       Женя грохнул на стол пустую бутылку пива.       — Ведь парня нет. Иначе тебя бы так не дёргало, — он поднял голову Ника к себе за подбородок и взбудораженно подмигнул. — Будь добр, выйди.       Ник хотел было подняться, уйти и не становиться невольным свидетелем чужой любовной драмы, где ему никогда не было места, но обратно на диван его толкнула Наташа.       — Сиди. У нас троих ведь тайн нет. Тем более я ухожу.       Никто не любил выставлять скандалы напоказ. Ненужно это всё, пустое. Но, видимо, сегодня случился очередной ретроградный меркурий и все боли, обиды полезли наружу, показывая жизнь как выдуманное кино. Случайное любопытство посетило Никиту. Влюблённая ссора. На что она похожа? Он никогда не жил страстями выяснения отношений, а только засматривался — как там у нормальных людей это бывает? Сидишь и смотришь неловко то на друга, то на подругу. К кому из них бежать почти никогда не знаешь, но чужая страсть занимательна. Хотел бы быть таким — и в ревности сгорать, и горячо кричать о любви, и восторгаться злостью любимого человека. Толмачёва сковывало волнение, когда Женя хватал за руку Наталью и всё существование официанта кричало — «Ты — моя».       — Кто он? Ну, кто? Тот мужик к которому ты ушла. Скажи же, успокой меня.       — Да отдай пальто!       — Имя, сестра, имя!       Ник перевёл глаза в потолок, снова выключая в своей голове звук. Кажется, они долго будут кричать ни о чём, заводя мотор ревности до высшей точки. Постепенно эти крики обжигают его внутри и становится ясно, что он уже не просто наблюдает, а с глупой улыбкой на лице участвует в представлении.       — Тебе было всё равно с кем я. Не делай вид, что теперь не наплевать.       — Ты даже приблизительно не знаешь, что у меня внутри. Кто он?       Толмачёва, как Наташу, била сильная ревность изнутри и, как Женю, обижало каждое её слово. Он метался от одного состояния к другому и понимал — это прекрасно снова быть беззащитным перед естественными чувствами. Картинки, силуэты смешивались перед карими глазами и за секунду Никита нечаянно подумал: чтобы сказал Костя, окажись он тут? Закинув ногу на ногу, он бы взял в руки воображаемый поп-корн и шёпотом, наклонившись поближе, комментировал каждый поворот мелодрамы. Костя? Опять? Потерявшись в неведомых ощущениях, Никита зябко обнял себя руками, устремив взгляд на Наташу.       Её сопротивление лопнуло и, что есть силы, девушка рванула из рук Евгения пальто на себя.                  Послышался треск ткани.       — Я в Ника влюблена поэтому ушла от тебя! Доволен? — её голос был тихий и слабовольный. Ещё никогда в глазах двух парней она не выглядела такой беззащитной, с чувствами нараспашку.       Признания такая уродливая вещь, что чаще всего они вырываются из человека в самый неподходящий момент. Женя нелепо разжал руки, позволив пальто свалиться на грязный пол.       Глаза Ника хмуро обратились к парочке, расстояние между которой стало в пару секунд похоже на пропасть. На вдохе Наташа прижала край шарфа ко лбу, отвернувшись к стене. Дружба... ВВсё Нежное порой в секунду может разрушить то, что выдерживало долгое время. Официант и, уже похоже не друг, схватил куртку и быстро покинул компанию, в которой теперь был лишним. Не думал о том, что всё может происходить шутя, по глупости. Если это Наташа, то всё серьёзно.       Толмачёв прижал пальцы к вискам. Приехали. И зачем она это сделала? Сколько бы ни был силён Женька, как бы он не выпячивал своё мужество, как всякий человек он склонен зависеть от первой реакции. Болезненно. И принимать дурацкие, необдуманные решения. Наташа робко села рядом, не взглянув на бармена.       — Прости, что пришлось узнать так.       Ник мельком взглянул на её побледневшее лицо.       — Ты же специально так сказала, правда?       Она мотнула головой.       — Нет. Всё правда. Ты мне нравишься с первой встречи.       В ответ из груди рвётся истеричный смех, похожий на нечаянное веселье ребёнка. Ник закрыл губы ладонью и сквозь пальцы процедил:       — Женя кажется не обрадовался. Мы теперь для него враги.       Виновато Наташа опустила голову и огорчённо улыбнулась.       — Не мы, а я. Встретим Новый год с чистой совестью.       Они говорили друг с другом так, будто сегодня впервые познакомились. Смотрели друг на друга невзначай и быстро отводили глаза. Как-то получается так у людей, что всё, что связано с влюблёнными признаниями делит жизни на «до» и «после». И в промежутке всегда находиться неприятно. Никита и раньше подыгрывал нежным порывам Наташи, лишь бы не обидеть её сильное сердце. Ведь всё же оно женское, а значит, в честности, может иногда давать слабину. Её живое ощущение рядом застучало часто в груди и Ник заглянул в лицо девушки, остужая ладонью её красные от переживаний щеки. Всё-таки она красивая, как картина в музее: издалека сильная, вблизи волнительно дышит. И чувства её сейчас были тем, что сильно нужно было Толмачёву. Вроде любить. Следовать дальше.       Вторая его ладонь прижалась ко второй щеке и губы мягко очутились на губах Наташи. Ещё одна попытка. Тайно и честно она ждала этого момента — когда-нибудь случайно поцеловать его. По-спортивному интересно увлечься мальчиком, который совсем не твоя история, а сейчас терять себя в его нежности. Всё было неправильно в происходящем — использовать слабости парнишки для самой себя. Но другого исхода Наташа не видела. Всегда Никита неощутимо даёт всё, что не догадывался отдать Женя. Бармен часто спрашивал — «Как ты?» — и по глазам официантки знал: есть её проблемы, они глобальные прямо здесь и сейчас. Оставив бар, он отводил её в сторонку и говорил, чтоб села отдохнуть, а он всё сделает сам. Умел Никита долго смотреть на девушку, после чего выдавал робкое — «Ты потрясающе выглядишь». Несерьёзные детали, но часто они бывают протянутой рукой в шаге от отчаяния.       Поцелуй стал глубже и Наташа кончиком языка коснулась нёба Никиты, обхватив двумя руками его за шею. Он слабо промычал, крепко зажмурив глаза. Знакомое ощущение тошноты поднялось из глубины, ему стало некомфортно от самого себя. «Что же ты творишь?» — возмущённо скрипнуло сознание как дежавю и Ник опустил голову, разрывая поцелуй. На губах остался сладко-горький вкус.       — Не зря хотела это сделать. Мне понравилось, — Наташа сказала так, если бы учила эту речь как дипломную работу, целый месяц.       Немного Ник поднялся в собственных глазах. Стоило совершить глупость, необдумать ничего, как вдруг стало хорошо. Предательски хорошо от комплимента губам. Его вдруг пробило на громкий смех, когда произошедшее стало ещё более неприятным. Он закрыл глаза ладонями, чтобы Наташа не видела как от смеха пошли слёзы.       — Что смешного?       — Ты Жене говорила обратное: «пошло целуешься, грязно, будь спокойней». Он комплексовал, между прочим.       Наташа улыбнулась, заплетая растрёпаные косы обратно.       — Ему иногда полезно сбить с головы корону.       — И я знал, что даже если мы с тобой никогда не поцелуемся, ты с видом эксперта всё равно мне скажешь и будешь повторять — «Твои губы мне нравятся больше».       Откинувшись на спинку дивана рядом, девушка закрыла глаза и ощутила как на плечо ей легли тонкие пальцы. Решила, что отвечать на слова Никиты нечего и сильно напряглась, когда он придвинулся ещё ближе. Начала терзать совесть. Он же ещё любит. Другую. И пускай её больше уже не будет рядом с ним никогда, но всё его поведение пропитано любовью к ней. Можно взять, пригреть рядом, обратить его лицо к себе и скромно произнести, — «Я же лучше». Но есть нечто подлое в таком поведении и Наташа верила, к своему сожалению, что бумерангом всё это может вернуться.       Быстро она засобиралась, стряхивая с пальто грязь. Толмачёв неподвижно сидел на диване, скрестив руки перед собой. Кажись и его бурное рвение уже отпустило.       — Что теперь будет, Никит? — Наташа села рядом вновь, но уже чуть подальше, заметив что его мечущийся взгляд стал серым, тоскующим. — С тобой, со мной, что?       Обман себя. Он опять закрыл лицо ладонями, когда понял, что теперь глаза разъедают совсем не слёзы юмора.       — Не знаю, что будет. И не хочу знать, — со злости выпалил Ник и тут же добавил: — Давай в следующем году подумаем об этом.       Из бара они вышли так как ещё не выходили никогда: вдвоём, в районе семи часов утра. Сумрачный двор в этот сезон заморозок просыпался позже обычного, поэтому бармен и официантка хрустели ботинками по снегу в одиночку, прижимаясь друг другу журавликами. На секунду Никита заглядывался на Наташу и быстро переводил взгляд вперёд. А губы-то её уже забыл. Какие они? Похоже на то, что обычные. От них не проснулось либидо, не вспотели ладони, не ёкнуло под ложечкой. В какой-то момент парню стало не по себе от реакции и он спрятал подбородок в шарф, взяв Наташу крепко под руку. Маршрут в этот раз они изменили, петляя как зайцы от одного подъезда к другому. Молча две пары глаз смотрели на тёмные, спящие дворы, покрытые инеем, и оба ждали уместного повода повторить попытку сблизиться. Никита сжал пальцы девушки покрепче. Может руки удастся её запомнить? Быть может нельзя это всё? Она ведёт, а ты ведомый. А раньше без остановки болтали, перебивали друг друга, швырялись спорами или дружили против матерных изречений Женьки об искоренении покосившихся общежитий с лица земли. Теперь даже об этом нечего было сказать, заглядываясь на старенькие дома в три этажа то справа, то слева. Хотя Толмачёву было только в удовольствие изображать с Наташей чувства по пути на автобус и ничего не говорить. Как только ему в голову приходила мысль подкатить к её личику с фразой — «Твоим глазам идёт зима» — его тут же ударяло по голове собственное ворчание — «Она умерла всего три месяца назад! Имей совесть!».       На остановке Наташа решительно повернулась лицом к своему бармену. Никита тут же сделался ребёнком, глядя на неё глуповатым взглядом. Сделать нужно что-нибудь, сказать, в конце концов. А от холода язык немеет и беспомощность существования достигает своего пика.       С досадой и нескрываемой жалостью официантка поправила шарф поверх куртки бармена и наклонилась к губам.       — Поехали ко мне? Прямо сейчас.