Песни осеннего плеса

      — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Встал перед тобой на колени?       Хань Туньчоу чувствовал себя так, словно голова его была пустующей кастрюлей, медленно, но взрывоопасно вскипающей. Услышанная за последние часы информация никак не хотела осаживаться, но зато отлично царапала стенки его груди.       Ему хотелось плакать. Кричать. И злиться.       Но на кого именно? Снова на Вэнь Жоханя? На Цзяней?       На себя.       Он злился на себя.       Его собственная упрямость, вера в свои силы и отсутствие всякого беспокойствия за здоровье, сыграло с ним отвратительную шутку. Послушай только Хань Туньчоу свой внутренний голос, отправься он вовремя на покой, прямиком после того как вернулся впервые во дворец после последней встречи с заклинательским миром — сжимающим заживающую дыру в груди так, словно боялся лишиться сердца — то не произошло бы ничего из того, что случилось позже.       Пять лет.       Хань Туньчоу потерял пять лет своей жизни, проведя её взаперти собственного тела.       Пять лет, лишившие его возможности увидеть как вырастала Вэнь Гуанин. Пять лет, которые он мог бы провести вместе со своими друзьями.       Пять лет жизни…       — Господин Хань, прошу, — Цзян Фэнмянь растерянно потёр переносицу. — Давайте разойдёмся.       — Они мертвы, — пусто вторил самому себе Хань Туньчоу. — А он… Этот мальчик, последнее, что осталось от них.       Пять лет жизни его племянника. Мальчика, рождения которого он так ждал, впервые услышав новости о беременности Цансэ Саньжэнь.       Ведь как сейчас помнил, как в последнюю их встречу, взволнованные будущие родители объявили ему о грядущем событии, как все они втроем посмеивались, отмечая столь радостное событие, а затем… А затем, пустота.       В следующий раз, когда Хань Туньчоу открыл глаза — сегодня утром, пару часов назад, право — Вэнь Гуанин уверяла его, что Вэй Чанцзэ и Цансэ Саньжэнь были мертвы как два года. А стопки оставленных ими писем ведали о жизни, которую Хань Туньчоу так и не успел застать.       О сыне, маленьком Вэй Ине.       О том самом, которого подобрал Цзян Фэнмянь после смерти старых друзей.       О том самом, который должен был расти под его, Хань Туньчоу, присмотром.       — Господин Хань, я знаю, что вы любили их, — Цзян Фэнмянь огляделся по сторонам, будто боясь, что их кто-нибудь может застать. Понизил голос. — Но Вэй Ину хорошо здесь, у нас. Вы… Вы опоздали. Мне жаль, но это так. Минуло достаточно времени, и вырывать ребёнка из обстановки, к которой он привык… Это не совсем правильно.       Да кем Цзян Фэнмянь был, чтобы решать нечто такое?! Что мог знать мужчина, ставшей причиной, почему Вэй Чанцзэ в своей жизни не знал покоя, так почему—       Хань Туньчоу покачал головой. Его голос, он знал, сделался сломаннее.       — Но это мой мальчик. Мой племянник.       — Прошу, подумайте о том, что говорите. Я надеюсь на ваше благоразумие в этом вопросе, — Цзян Фэнмянь медленно, почти нехотя добавил: — Мы с вами оба понимаем, Вэй Чанцзэ не хотел бы для Вэй Ина того, что… Что можете дать ему вы.       Хань Туньчоу раненно отшатнулся.       Не то чтобы эта мысль не посещала его самого, но… Но…       Но ведь Вэй Чанцзэ доверял ему достаточно, чтобы…       Чтобы что?       — Он вас любил, но подумайте сами, хотел бы он, чтобы этот ребёнок, этот солнечный мальчишка рос при вас? — Он помолчал, и взгляд его сделался виноватым. — Простите, господин Хань, но это так. Вы находитесь вдали от общества, не пойми где. Дитю будет там горько. Без ровесников, способных составить ему компанию. Без должной безопасности — что если его бы решили убить, потому что мир заклинателей ненавидит вас?       Любил ли Вэй Чанцзэ его достаточно, чтобы разрешить забрать мальчика на гору Диюй?       И чтобы Хань Туньчоу в действительности мог дать Вэй Ину?       Он не умел общаться с детьми — ровным счётом никогда. Он жил в заброшенном дворце на проклятой горе, и единственной его сожительницей была Вэнь Гуанин, чьё сумасшествие было хуже его собственного. Репутация его заставляла желать лучшего, и хоть безопасность его была неприкосновенна, он не мог обещать, что та бы передалась и Вэй Ину. Он мог вырасти под его опекой, но выйдя в заклинательский мир, как бы его приняли?       Вэй Ин… Стал бы диким и потерянным. Несчастным.       Таким же как Хань Туньчоу.       Он мог любить его так сильно как только умел, но её порой было недостаточно, чтобы сделать кого-то счастливым, не так ли?       — Вэй Ин успел подружиться с моими детьми, — продолжил между тем Цзян Фэнмянь. — Он считает их братом и сестрой, а Юньмэн Цзян — своим домом. Как я могу лишить его этого? Как вы можете?       — А… А Юй Цзыюань? Неужели она смирилась с чужим ребёнком под своей крышей? — Цепляясь за последнюю надежду, протянул молебно Хань Туньчоу. — Мы оба знаем, что она недолюбливала родителей Вэй Ина. Я… Годами я был её единственным товарищем, и мне сложно поверить, что она смирилась бы вот так вот.       Цзян Фэнмянь тяжело выдохнул, будто малейшее упоминание жены приносило ему неимоверную боль, но всё же готовно качнул головой.       — У моей жены тяжёлый характер, это правда. Адаптация Вэй Ина пришлась для неё тяжело, но и это временно. Она начинает привыкать — она не та взбалмошная юная госпожа, которую вы знали. Да, Юй Цзыюань никогда не полюбит его как родного — я не буду это отрицать. Но она не угроза его жизни. Она его тётя.       Неужели даже Юй Цзыюань смирилась? Неужели он настолько застрял в прошлом, не только физически, но и ментально, что ошибочно видел мир теперь совершенно другим?       Неужели Вэй Ину правда было бы без него лучше?       …       А почему не должно было?       Хань Туньчоу не смог защитить свою сестру и её мужа. Не сумел уберечь своих лучших друзей.       Почему возомнил, словно имел право брать ответственность за этого ребёнка? Что смог бы его взрастить достойно?       — Цзян Фэнмянь, ты должен пообещать мне, что Вэй Ин будет в безопасности. Что… Что будет любим в стенах твоего дома, несмотря ни на что.       Взгляд Цзян Фэнмянь смягчился.       — Я обещаю.       Хань Туньчоу сглотнул неприятный, вязкий ком.       — Мне правда жаль, что так вышло, господин Хань. Я верю, что несмотря на всё ужасы, сотворённые вами, вы любите этого мальчика. Но этого недостаточно для ребёнка.       Ужасы, сотворённые им…?       Ах.       Ха-ха.       Верно.       Верно, он же был монстром! Как только забыл?       Вэй Чанцзэ и Цансэ Саньжэнь ненадолго позволили ему помечтать и притвориться, что он был хорошим человеком. Но теперь, когда они были мертвы, это больше не имело смысла.       Он был зверем в глазах заклинательского мира!       Так пускай им и будет.       — Я сверну твою шею, если с этим ребёнком что-то случится, — холодно пообещал Хань Туньчоу, поднимая на него похолодевший взгляд. — Оступись хоть единожды при воспитании Вэй Ина, и я убежусь, что всё твоё будущее поколение будет платить за это веками, Цзян Фэнмянь.       Цзян Фэнмянь напрягся. Отступил назад, словно только вспомнил с кем говорил.       — Господин Хань, я бы попросил…       — А ты не проси, — сухо перебил он, разворачиваясь к нему спиной.       Покинуть Пристань Лотоса было так же легко, как и пробраться в неё.       Но Хань Туньчоу не торопился — задержался на недолгие минуты, всматриваясь в маленький силуэт мальчишки с серыми глазами, хихикающего над капризным младшим братом, и лежащим головой на коленях старшей сестры. У него была улыбка его матери и глаза отца.       Хань Туньчоу почувствовал как его страшно затошнило, и боясь разрыдаться прямиком посередине чужого дома, он попросту ушёл, не смея оглядываться назад.       Дома, как и всегда, его ждала Вэнь Гуанин.       — Ты действительно хочешь умереть, старик, — зашипела она, звонко запирая за ними дверь. Брови её были сведены к переносице, и она торопливо зашагала вслед за ним, не прекращая яростно возмущаться. — Едва вырвался с больничной койки, так сразу рванул в город — совсем идиот? Ради этого я тебя выхаживала столько лет?! Чтобы ты опять где-нибудь свалился?! Тебе совсем меня не жалко!       Хань Туньчоу молча осел за столом, сжав ладонями голову. Надавил так сильно как мог, почувствовав ноющую боль в висках, и едва слышно, одними губами прошептал:       — Они действительно мертвы, дева Гуанин.       — Я же сказала, — вздохнула Вэнь Гуанин почти устало. — Ну и где ребёнок? Я прибралась в той комнате с видом на озеро, он может занять её.       — Вэй Ин… Вэй Ин там где ему будет лучше.       Вэнь Гуанин уставилась на него непроницаемым взглядом:       — Ты не будешь его красть?       Он окинул её раздражённым взглядом. Но и тот быстро потускнел.       Он ощущал себя идиотом. Полным идиотом.       Словно проживал ужасно противную шутку, раз за разом.       — Зачем я продолжаю волочить своё существование, дева Гуанин?       Та напряглась.       — Хань Туньчоу, послушай…       — У меня больше ничего не осталось в этом мире. Моя жизнь не представляет из себя ровным счётом ничего. Я — никто с самым громким именем! — Он взмахнул руками, и тут же тяжело вдарил ими по столу. — Я живу жизнь, которую всегда боялся прожить. Все мои родные мертвы, а те кто нет — считает, что умереть следовало мне. И я согласен. Ты видишь это и сама. Никто не желает мне смерти больше, чем её желаю себе я.       Вэнь Гуанин открыла рот, но не найдясь со словами, закрыла его снова. В её глазах заплескалась странная эмоцию, которую он на ней раньше никогда не видел — и это ранило тоже.       Что ещё он упустил?       …Всё, не так ли?       Он упустил всё.       И не пятилетней пропажей из этого мира — он упустил всё, когда выбрал остаться живым, а не поддаться проклятию Вэнь Жоханя.       — Я что, шутка? Шутка для Небожителей? Моя жизнь для них — комедия?       Хань Туньчоу отвёл взгляд в сторону, но тот отказывался фокусироваться на чём-то конкретном.       Воспоминания в его голове страшно расплывались, и в нём внезапно вспыхнул животный страх — страх, что совсем скоро он забудет лица Вэй Чанцзэ и Цансэ Санжэнь, что чем чаще он живёт без них, тем хуже становится ему.       — Что ж. Хуже эта шутка стать не может, не так ли? — Неуверенно выдала Вэнь Гуанин.       Но, оказывается, могла.       Могла и стала.       Ведь в эту самую ночь, звёздное небо окрасилось пронзительным светом, а песнь Небожителей разлетелась по всему заклинательскому миру, неся одну-единственную весть; самую важную с тех пор, как Баошань Саньжэнь закрылась от всего заклинательского мира на небесной горе.       Небесная столица даровала своим благословлением очередного мученика.       И имя ему Хань Туньчоу.       Да здравствует Циньгуань-Ван. И пусть будет твоё бессмертие твоим спасением.