Песни осеннего плеса

«Если же в тебе осталась хоть капля любви ко мне, хоть грамм прежней нежности — ибо во мне её так же много, как и месяца назад — то, отыщи меня снова Ваньмэй. Если ты действительно захочешь этого, то ты найдёшь. И если ты всё ещё любишь меня, то пойдёшь ко мне навстречу так, как я шёл к тебе все эти годы.»

— Нераспечатанное письмо Хань Туньчоу, полученное Лань Цижэнем.

***

      Лань Цижэнь ощущал себя так, словно задыхался, хотя его, конечно, и не душили.       Вся демонстрация Хань Туньчоу, каждое мгновение столь небольшого торжества воспевшего вновь заклинателя… Он не понимал что должен быть об этом думать. Радоваться, что вопреки всем неудачам и трагедиям на своём пути, тот смог подняться на ноги с гордо выпрямленной спиной и вскинутым вверх подбородком? Злиться, что Хань Туньчоу теперь совершенно не обращал на него внимания? Расстраиваться, смотря на подобие человека, каковым он медленно, но верно становился?       Кровавая культивация! Подумать только! Ужасная, бесчеловечная техника, неимеющая ни единого аналога. Хань Туньчоу совершенно незамысловато прижал весь заклинательский мир к стене, не оставив ни шанса на отступление. Ему ничего не стоило убить их в одно мгновение.       …И всё же, он не стал. Выпросил лишь спокойствия — но до каких времён?       Понимал ли Хань Туньчоу, что может сейчас он и контролировал себя, но никак не мог дать гарантии, что в будущем не сойдёт с ума, и использует такого рода мощь во вред всем? Знал ли, что при использовании этой техники, бесцветные его глаза загорались алым, а вены на руках едва заметно чернели?       Видели Небожители, Лань Цижэнь понимал его мотивацию. И слушая новость о том, что Хань Цзуньюн в момент своей жестокой смерти была беременна, лишь убеждался, что ни один Вэнь не заслужил милосердия.       Но цель не должна была оправдывать средства. Чем тогда Хань Туньчоу являлся лучше тех самых Вэней, раз поступал так?       — Отчасти, я надеялся, что ты меня остановишь, — выражение лица Хань Туньчоу на секунду дрогнуло стоило ему осознать, что Лань Цижэнь держал перед собой меч, но он поспешно оправился от удивления. — Я планировал передать тебе подарок. Так даже лучше.       Рука Лань Цижэня — лучший мечник своего поколения! — позорно дрожала.       Стоя теперь лицом к лицу к старому другу, Лань Цижэнь пытался вспомнить зачем вообще погнался следом. Хотел ли он что-то ему сказать? Планировал ли он напасть на него?       …Боялся ли, что то была их последняя встреча?       Вероятно так.       Он провёл всю свою жизнь с Хань Туньчоу, так как должен был научиться жить без него? Эти длинные месяцы казались пыткой — но что насчёт будущего? Каким будет его будущее, если без Хань Туньчоу в нём?       Почему он просто не мог вернуть его в Гусу Лань, в конце концов? Сделать своим мужем, выполнить обещание о совместной бесконечности?       — Ты так и продолжишь молчать, Ваньмэй? — Терпеливо уточнил Хань Туньчоу, слегка склоняя голову набок.       Как бы Лань Цижэнь не пытался, а возненавидеть его не удавалось. Да как должен был, если и сейчас, он проявлял по отношению к нему ничего, кроме терпения и странной теплоты? Не сбегал — хотя, конечно, мог — и не пытал, мстя за предательство его семьи, а попросту смотрел своими тёплыми серыми глазищами. Ждал, даже.       Нижняя губа Лань Цижэня предательски задрожала.       — М-мне не нужны твои подарки, — в конце концов, обмолвился он. Фраза эта, однако, прозвучало до того жалко и тихо, что становилось невольно противно. — Я здесь, дабы воззвать тебя к совести! Неужто ты и дальше планируешь убегать от своих преступлений, Хань Туньчоу?       Его вопрос оказался проигнорирован.       Хань Туньчоу только шагнул ближе, и полез к себе в карман. Лань Цижэнь от этого жеста невольно стиснул меч в руке крепче, и напрягся всем телом, следя за его последующими движениями.       — Ты… Ты боишься меня, — удивлённо и совершенно разбито осознал Хань Туньчоу.       Боялся ли он в действительности?       Лань Цижэнь затруднялся ответить на этот вопрос.       Не так сильно и не так серьёзно, но всё же чуть-чуть. Ведь он не понимал в насколько стабильном состоянии был Хань Туньчоу, и не был уверен, а не хочет ли он отомстить и ему тоже? В конце концов, может, кровь его семьи была не на его руках, но пятна её с рук чужих, стирал он вместе с братом.       — Я не раню тебя, — бормотнул он, в конце концов, вытягивая из кармана небольшую коробку. — Ты же знаешь… Я скорее умру, чем причиню тебе боль.       Так умри, хотелось сказать Лань Цижэню. Ты уже сделал мне больно.       — Не подходи, — поджал губы он.       — Ты даже не позволишь мне передать мой последний тебе подарок? — Хань Туньчоу горько улыбнулось, и казалось, рука его задрожала. — У меня в руках нет оружия. И ты не находишься под воздействием моей крови — ты видел это и сам. Так чего же ты боишься?       Что ты разобьёшь мне сердце. Или что я сдамся тебе с потрохами, напрочь забыв про племянника, ждущего меня дома.       — Не подходи! — Повторил Лань Цижэнь уже громче. — Подойдёшь, и мне придётся тебя атаковать.       Хань Туньчоу уставился на него взглядом загнанного зверя. На минуту, Лань Цижэню показалось, что тот вот-вот расплачется. Но этого не произошло.       Он не помнил когда в последний раз видео его плачущим. Не было слёз после наказания дисциплинарным кнутом. Не плакал Хань Туньчоу и после пробуждения, в тот роковой день. И сейчас, вопреки буре эмоций, бушующих внутри, он был спокоен.       Лань Цижэнь отдал бы всё, чтобы тот хоть единожды позволил себе сломаться в его компании. Чтобы он убедился, что между ними ещё ничего не потерянно — что Хань Туньчоу доверял ему, что разрешил бы помочь исправить неисправимое.       …Но ведь и это было заблуждением с его стороны.       Хань Туньчоу доверял ему. Это Лань Цижэнь был тем, кто закрылся от него. И закрывшись, ранил его собственным недоверием и предательством.       — Как же нам быть, Ваньмэй? — Хань Туньчоу вздохнул. — Разрешишь ли ты отдать мне тебе подарок, если я разрешу тебе себя атаковать?       — Что ты несёшь?       Хань Туньчоу сделал ещё один шаг вперёд, позволяя кончику меча Лань Цижэня упереться ему в грудь; едва ощутимо, но уже крайне опасно.       Чем Хань Туньчоу думал, поступая так? Что ему дозволялось играть с его чувствами, давить на его страхи и привязанности? Что Лань Цижэнь, совсем как малое дитя, перепугается и отступит?       Что—       Он едва не вскрикнул, когда Хань Туньчоу подступился ближе, позволив ушам Лань Цижэня уловить звук разрывающейся плоти. Вот так вот просто — Хань Туньчоу подался на острие его оружие, аккурат там, где должно было находиться его сердце.       — Что же… Зачем… Ты…       Всякую уверенность смыло с его лица как водой. Рука, что до того уверенно сжимала оружие, задрожала пуще прежнего. Но Хань Туньчоу ничуть не переменился в лице, хотя Лань Цижэнь не сомневался, что такое ранение не могло пройти незамеченным и таким заклинателем, вроде него.       — Уж прости за фривольность, — болезненно просипел он, слизывая с губ, моментально потёкшую кровь. — Но это очень важно… Для меня. Не мог бы ты, пожалуйста, принять это?       Он совсем не выглядел затронутым дырой в груди. Или расстроенным.       Вместо этого, стоя перед Лань Цижэнем, он только едва ощутимо улыбался, как в старые и добрые времена.       — Что ты творишь, в конце концов? — Завопил Лань Цижэнь, давясь собственными же словами.       — Пожалуйста, — упрямо повторил он. — Это последнее… Я просто хочу оставить это тебе. Я ведь больше ничего не просил. Не прошу.       Лань Цижэнь крепко зажмурился.       Не хотелось больше смотреть на такого разбитого Хань Туньчоу, держать меч в руках. И будь он смелее, то, конечно бы, отшвырнул оружие в сторону, и прижал бы Хань Туньчоу к себе. Но он не был.       Он страшился принимать решения.       Боялся рисковать, зная сколько ответственностей ждали его по возвращению в клан.       А как же маленький Хуань? Не мог же он, в конце концов, оставить его?       — Мы друг другу больше никто, — пряча боль за витьеватым отвращением, напомнил Лань Цижэнь. — Почему это должно меня волновать?       Хань Туньчоу пусто уставился на него в ответ.       Минуло одно мгновение, затем и другое, и в конце концов, он всё же разбито выдавил:       — Это… Это верное замечание. И всё равно — это моя последняя просьба. Разве ты не можешь проявить ко мне немного уважение, в последний раз?       Глаза Лань Цижэня защипали.       Он не хотел плакать перед ним, да и плакать вовсе не хотел.       — Я всегда был готов принять от тебя всё, что угодно, — рука Хань Туньчоу потянулась к щеке Лань Цижэня, но он машинально отдёрнулся от чужого прикосновения; кончики пальцев неуверенно застыли в миллиметрах от лица, неспособные ни коснуться, ни отодвинуться прочь. — Если бы ты захотел быть жестоким со мной, то я бы позволил тебе это. Если ты хотел выместить гнев на мне, то я всегда оставался рядом. Я никогда не отрицал ни одного твоего желания. Я бы не отрёкся от них и сейчас.       Как Хань Туньчоу мог продолжать вести себя так, словно между ними совершенно ничего не изменилось? Будто не разломался мир, который они делили вдвоём, и будто Хань Туньчоу за это время не стал ему почти чужим? Словно Лань Цижэнь не остался совсем один, лишившись каждого человека в своей жизни?       Как Хань Туньчоу мог так безупречно справляться с каждым испытанием на своём пути, когда Лань Цижэнь, потеряв брата и возлюбленного, и оказавшись запертым наедине с вереницей ответственности, сломался?       Он не мог притворяться, что ничего совершенно не произошло.       Куда бы это, в конце концов, их привело?       Что бы Лань Цижэнь сейчас не сделал, ничего бы не поменялось. Хань Туньчоу было принято считать врагом. Он не имел право возвращаться в заклинательский мир, и очевидно, он этого и не желал. А что же Лань Цижэнь? Разве мог он просто уйти с ним? Даже закрой глаза он на толику страха от чужих действий, и осуждение с выбранными им методами, он просто не мог последовать за ним. Он уже не являлся тем беззаботным мальчишкой — тот, конечно, сумел бы.       Но второй господин Лань, правая рука главы клана — нет.       — Ты можешь сделать кое-что для меня?       Когда Лань Цижэнь открыл глаза, то Хань Туньчоу выглядел совершенно озадаченным такой сменой его интонацией. Не раздумывая, он неверяще кивнул:       — Да.       Он тяжело выдохнул.       Если он не разорвёт их отношения сам, то Хань Туньчоу попросто продолжит пытать их обоих своей преданностью. И Лань Цижэнь не уверен, что сможет отрицать свою любовь к нему, если тот продолжит вести себя так.       — В таком случае, сгинь, — как можно холоднее прошипел он, и без предупреждения выдернул меч из груди возлюбленного, позволяя чужой крови расплескаться по траве. — Проваливай. Не возвращайся больше.       Хань Туньчоу сделал неловкий, сломанный шаг назад. Лань Цижэню понадобилась вся сила воли, чтобы не подхватить его на руки как он привык.       — Ваньмэй, — дрожащая ладонь Хань Туньчоу легла поверх кровавой дыры, и сжала испорченную белоснежную ткань. — Так стало быть не только правила твоего клана были выдумкой, но и любовь — тоже?       Лань Цижэнь болезненно прикусил язык, позволяя кислому привкусу полоснуть его рот.       Всё происходящее было бы гораздо легче, будь эта его догадка правдивой. Но он его любил, болезненно любил. И как бы не старался, совершенно не мог заставить себя возненавидеть его.       Хоть в глубине души, порой, у него и проскакивало желание, причинить ему вред, чтобы эту трагедию они разделили на двоих, но оно никогда не было искренним. Боль Хань Туньчоу ранила и его тоже.       — Раз ты так желаешь, чтобы я сгинул, то я непременно так и поступлю, — в конце концов, процедил сквозь сжатую челюсть Хань Туньчоу. — Я никогда больше тебя не побеспокою.       Но он хотел. Хотел, чтобы он его тревожил.       Чтобы Хань Туньчоу преследовал его повсюду, в каждом кошмаре, и чтобы не оставлял его даже на территории Гусу Лань — чтобы он был везде, и одновременно нигде.       Но Хань Туньчоу не стал бы так поступать. Выбирая между собственными желаниями и его, он неизменно выбирал Лань Цижэня.       — Спасибо за всё, — голос Хань Туньчоу окончательно поник.       Он подступился ближе лишь на короткое мгновение, чтобы перехватить кончик налобной ленты Лань Цижэня меж пальцев; словно хотел поцеловать. Только вместо поцелуев, он отвращённо дёрнул носом.       — Надеюсь, что кандалы твоего клана сделают тебя счастливее, чем я.       Лань Цижэнь отвернул голову в сторону, словно от удара по щеке.       Когда он захотел взглянуть на Хань Туньчоу вновь, то того не обнаружилось… Нигде. На мокрой траве, испачканной чужой кровью, оставалась лежать одинокая коробка с подарком, что тот столь отчаянно пытался ему всучить.       Вопреки упёртым отталкиванием его подарка, Лань Цижэнь потянулся, чтобы взять его в руки.       Он не собирался её открывать. Разве что только перед смертью. Да и в общий зал Лань Цижэнь в тот день не вернулся.       Вместо этого, он спрятался в пустынном зале, и обняв самого себя, тихо заплакал.       С этого дня у него не было больше никого, кто мог бы его утешить или ласково прозвать Ваньмэем.       Он окончательно остался один.       Но разве можно было в этом винить кого-то, кроме него самого?

КОНЕЦ ВТОРОГО АКТА.