Песни осеннего плеса

«Как жестока судьба! Твоё письмо, мой милый принц, дошло до меня лишь сейчас, когда спекталь давно закончился, а действующие лица испарились за бархатной ширмой. Даже жаль — а поменялось бы что-то, дойди оно до меня во время? У меня нет ответа. А у тебя, Хань Туньчоу? У тебя ведь должны они иметься — всегда где-то прятались! Впрочем, я уже и без того поставил тебя в безвыходное положение своим последним испытанием. Мне не хотелось бы заставлять тебя тратить время и на эту маленькую загадку.

Напиши мне в свой последний день, хорошо? Попрощаемся как…»

— Корреспонденция между Вэнь Жоханем и Хань Туньчоу, полученная в последствии Лань Цижэнем.

***

      Хань Туньчоу с самого начала знал, что внутренняя чуйка его не подвела. Что все страхи, все киты, воющие на глубине подсознания не врали, тревожились не просто так. Пытались спасти. Так почему он заглушил любую эту мысль? Почему повёлся на утешения Лань Цижэня?       — Я… Я не понимаю, — протянул он, хриплым ото сна голосом. — Объясните же как следует.       Он едва успел проснуться, когда глава клана отослал слугу в их с Лань Цижэнем покои.       Разговор. Он сказал, что они должны были поговорить.       Оставив отмокать заспанного Лань Цижэня, Хань Туньчоу ожидал, что с ним наконец-то поговорят, разъяснив всю ситуацию с Вэнями и его цзе-цзе. Он ждал ответов — не новостей.       Не таких новостей.       — Как я и сказал… Хань Цзуньюн была ответственна за экспедицию на юге Цишаня, — Лань Люцин уставился на картину на стене, напрочь игнорируя его присутствие в комнате — уголки губ его были опущены вниз, а глаза нервно метались от одного края пейзажа в другую, почти нервно. — Увы, она вместе с господином Гу имела неосторожность пересечь дозволенные границы, установленные семейством Вэнь.       — Я не об этом, — нетерпеливо перебил Хань Туньчоу, упираясь обеими ладонями в чужой стол, пытаясь заполучить на себе чужой взгляд; манеры и правила напрочь испарились из его головы, сменившись тревожным колоколом бьющим по вискам. — Что вы сказали потом?       Лань Люцин выглядел так, будто намеренно тянул с ответом.       — …Клан Вэнь, ожидаемо, потребовал провести наказание за нарушение их границ. Преступников было вылено передать лично им для последующего приговора. Хань Цзуньюн разумно рассудила, что нет смысла идти против справедливости, и посовещавшись с мужем, решила добровольно отдаться клану Вэнь для разбирательства.       Хань Туньчоу заскрёб ногтями по красному дереву рабочего стола.       Преступников. Он назвал его семью преступниками.       Он назвал их так, а потом… Отдал их в руки Вэням, одних из самых кровожадных заклинателей за последнее столетие? Не попытался спасти их?       Ведь, конечно, чёрт возьми, его сестра не смогла пойти против этого решения! У неё и выбора быть не могло!       — Глава, сейчас самое время сказать, что это плохая шутка.       Ответа не последовало.       — Как вы могли попросту отдать их в руки этим тварям?! — Голос Хань Туньчоу взлетел на пару нот, и ничуть не беспокоясь о последствиях, он вдарил ладонями по столу, вынуждая Лань Люцина растерянно отшатнуться, наконец, обратив на него внимания. — Вы ведь понимаете — они не вернутся живыми!       — Молодой господин Хань, прошу, проявите спокойствие и понимание. Хань Цзуньюн сделала правильное решение — любое другое подвергло бы нас всех опасности. Включая вас.       Да плевать он хотел на правильность этого решения!       Он даже не сомневался, что Лань Люцин не предлагал иных исходов, боясь пересекаться лишний раз с представителями семьи Вэнь. Хани никогда не были достаточно ценными членами клана, чтобы пытаться их защитить. Разменные монеты и верные спутники наследников — полезные, но заменимные.       — Никто из членов моей семьи не заслуживает этого, — голос Хань Туньчоу надломился. — Они не преступники.       Сколько времени у Хань Туньчоу осталось до момента, когда он перестанет пригодным, и окажется прозванным преступником тоже, как это произошло с его родителями, а теперь и сестрой?       — Молодой господин Хань, мне жаль, но законы чужих кланов писаны не просто так, и…       — Куда они её забрали?       — Я не знаю, — расстроенно протянул Лань Люцин, потирая переносицу. — Молодой господин Хань, прошу, не действуйте опрометчиво. Я уверен, что…       — Заткнитесь. Пожалуйста.       Он едва сдерживался, чтобы не вдарить главу клана по лицу — желание, которое никогда не возникало у него раньше, хоть тот и имел тенденцию говорить что-то, что выводило его из себя временами.       — Молодой господин Хань, одумайтесь немедленно, вы же понимаете, что…!       Хань Туньчоу его проигнорировал.       Он знал, что если поторопится достаточно быстро, то ещё успеет нагнать Вэней. Ибо не могли те прийти до открытия врат Облачных Глубин, а от того момента минуло всего полчаса. Возможно, и покинули территорию клана они лишь аккурат когда сам Хань Туньчоу пришёл в кабинет главы — он мог успеть их перехватить.       Игнорируя крики старшего Ланя, Хань Туньчоу вылетел за пределы Облачных Глубин, попутно снося с ног обеспокоенного стражника. Кинулся так быстро как мог, пытаясь сыскать след чужой духовной энергии — сестры, господина Гу, или может, Вэней. Кого-нибудь. Он не думал о том, что случится с ним потом: накажут ли его по возвращению в Гусу — очередными ударами дисциплинированного кнута, которые он в этот раз не переживёт? — или его убьют сами Вэни; просто знал, что нужно было торопиться.       К счастью или к сожалению, он нашёл то, что искал.       Вот только обещанный справедливый суд оказался тихой казней в глубине запретного леса.       Вэни не лгали, когда сказали, что прибудут всей делигацией. Главу семейства сопровождали его любимые близнецы, а чуть поодаль, скучающе поглядывая на удлинённые ногти, стоял Вэнь Жохань. Младшие дети — сестра и их кузен, казалось, единственные остались вне мероприятия.       Глаза Хань Туньчоу потерянно забегали по поляне.       Едва его плечи расслабились, стоило ему увидеть сестру живой и дышащей, хоть и запыхающейся в слезах, как он тут же напрягся, когда осознал причину её истерики. Сидящая на коленях сестра прижимала к себе бездыханное тело любимого мужа. Обильно растекающаяся кровь господина Гу пачкала полы юбок его сестры, обращая траурные одения в свадебные, а его тёмные глаза, остекленевшие, смотрели куда-то в небо.       Хань Цзуньюн рыдала навзрыд. Фарфоровая маска постоянного спокойствия и безразличия треснула без возможности быть склеенной.       — А-Лэ! А-Лэ!       Хань Туньчоу разбито двинулся вперёд, позволяя веткам под его сапогами затрещать.       — Цзе-цзе?..       Он никогда не был близок с мужем своей сестры, несмотря на его отчаянные, немного неловкие попытки с ним подружиться. Теперь смотря на сломанного мужчину, подарившего столь много счастья его извечно несчастливой сестры, он не мог не жалеть об этом.       …Разве не Гу Юнлэ сковал ему его меч? Разве не он всегда настаивал на празднование его дня рождения, когда никто больше об этом не задумывался? Разве не он стал причиной, почему Хань Туньчоу впервые с момента смерти их родителей, смог увидеть свою старшую сестру улыбающейся?       …Разве Гу Юнлэ заслуживал этого?       — Л-ли-эр? — Заплаканные глаза Хань Цзуньюн метнулись в его сторону.       Он ощущал на себе россыпь пристальных глаз. Знал, что Вэни его заметили, что теперь наблюдали и за-за ним — но его собственные не могли оторваться от тела Гу Юнлэ, как бы он не пытался.       — Чудо, никак иначе! Младший Хань, мы совсем не подумали о том, чтобы вписать вас в список участников сия действия… Но не беспокойтесь. Вы можете остаться в качестве наблюдателя — в конце концов, что есть театр без зрителей?       Театр? Зрители?       Хань Туньчоу вскинул голову на главу клана, Вэнь Минляна, и его затошнило.       Вэнь Минлян был мужчиной преклонного возраста, что благодаря техникам клана и стараниям другим его членам, выглядел не старше своих сыновей. Возвышенную красоту и красноватые лисьи глаза, подведённые алой каймой, неизменно портил уродливый шрам, растянувшийся вдоль его левой щеки — подарок от юного господина Не, ранения саблей которого не могли залечить даже столь талантливые заклинатели как Вэни.       Но если бы кто-то спросил Хань Туньчоу, то он бы сказал, что не видел мужчины уродливее, чем он. И его акулья улыбка ситуацию определённо не спасала.       — Ли-эр! — Хань Цзуньюн вжала тело мужа ближе к себе, будто одно лишь это объятие могло помочь ей собраться с духом, и рявкнула что есть мощи, не жалея и без того надорванного голоса: — Проваливай отсюда немедленно! Это приказ.       — Прости, цзе-цзе. Я не могу этого сделать.       Когда Хань Туньчоу без всяких колебаний обнажил меч из ножен, позволяя тому заискриться тёмно-синим, старшие сыновья Вэнь Минляна, до того наблюдающего за ним с молчаливым пренебрежением, кинулись на него в ответ, игнорируя странное шипение младшего брата. Совершенно синхронно, будто этого и ожидая, они окружили его по сторонам, принимаясь закидывать горстью ударов.       Он привык сражаться с несколькими адептами сразу. Но этот поединок давался ему сложнее всего — глаза его то и дело метались в сторону сестры, оставшейся наедине с главой клана, что самозабвенно держал её за высокий хвост, намотанный на кулак. Он не слышал, что он ей шипел — или что ему шептала она — но зато хорошо слышал почти шутливые ремарки Вэнь Жоханя, явно направленные на то, чтобы сбить его.       Острые ножны мечей близнецов то и дело оставляли порезы на предплечиях и боках Хань Туньчоу, когда он не успевал совладать с напором хорошо отточенных ударов, но он почти не сомневался, что справится.       По крайней мере, пока Вэнь Минлян не занёс меч над головой его старшей сестры.       — Ли-эр! — Хань Цзуньюн отчаянно взвыла. — Ли-эр, пожалуйста, ты должен—       Хань Туньчоу попытался ринуться вперёд, метнуться меж двумя братьями, к сестре, но не успел.       Он ничего не успел.       Отрубленная голова Хань Цзуньюн покатилась вниз по кривому выступу поляны, останавливаясь в жалких сантиметрах от него.       Он растерянно затормозил, и тут же заполучил мечом в плечо. Его, совершенно неподвижного, оттянули сзади за волосы, и не позволяя оправиться, тут же сжали с обоих сторон.       Хань Туньчоу отвёл взгляд от головы сестры вынужденно, когда один из близнецов дёрнул его за подбородок, и занёс острие меча над его глазом. Последующая вспышка боли оказалась поразительно тусклой.       Наверное, потому что его кто-то отдёрнул.       Он плохо понимал, что происходило.       — Да-гэ! Я же попросил его не трогать! — Зазвенел недовольный голос под боком. — Хань Туньчоу — мой.       Вэнь Жохань. Его спас Вэнь Жохань?       Хань Туньчоу покачнулся, падая прямиком в чужие руки, и его расплывающийся взгляд вновь упёрся в сторону где минутой назад вопила его сестра. От вида обезглавленного туловища затошнило.       Хань Цзуньюн умерла.       Её руки по-прежнему цеплялись за тело своего мужа, и от этого осознания повело лишь сильнее.       Его семья была мертва.       Хань Туньчоу хотелось вскрикнуть. Закричать. Кинуться к ней. Сделать хоть что-нибудь.       Но он лишь продолжал стоять, дрожа всем телом.       — Хорошо, хоть не успели задеть глаз, — вздохнул Вэнь Жохань, ласково проводя ладонью под его левым глазом; пространство над веком и вниз, вдоль под ним, горело, но это было меньшее беспокойство Хань Туньчоу. — У него такие красивые глаза… Совсем будто он слепой.       — Может, ему стоило таковым стать в действительности, — фыркнул кто-то из близнецов.       — Тц! Не слушай их, Хань Туньчоу.       Он всё ещё прибывал в потерянном состоянии, когда тело его двинулось самостоятельно, и он с размаху ударил Вэнь Жоханя по запястью, вынуждая того выпустить его из своеобразной хватки.       — Эй! Не наглей!       Хань Туньчоу дёрнул ногтями вдоль пораненной щеки. Острая боль вынудила уголки его губ растянуться в кривой улыбке.       — Я убью тебя, — тихо, едва слышно пообещал он. — Я убью всю твою семью.       Ответом ему послужило низкое рычание, и это не могло не заставить его улыбнуться шире, обнажив зубы. Плечи его затряслись.       Хань Туньчоу захохотал.       — Я вырву ваши сердца. И скормлю их бродячим псам.       Вэнь Жохань поражённо застыл, словно и видел его впервые. Он распахнул рот, будто пытаясь что-то сказать, но не успел — Вэнь Минлян, скучающе подошедший ближе, чтобы подобрать отрубленную голову Хань Цзуньюн аккурат за растрёпанные волосы, скучающе приказал:       — Незачем оставлять его живым. Если бы я хотел переговорить с очередным помешанным обиженным мальчиком, то позвал бы сюда Не Чжэяна, — покрутив чужую голову по сторонам, он вздохнул. — Жохань, добей его. Янь, Сюнь, возьмите по призу и помогите отцу. У меня голова начинает болеть от этого места.       По призу.       Эта тварь назвала тела его семьи призами?       Хань Туньчоу перехватил меч покрепче.       — Нет, нет, милый. Ты никуда не пойдёшь.       Он не успел сделать и шага, как Вэнь Жохань с ним ловко совладал — лёгко стукнул по груди, проводя странный, непонятный ему обряд, и вдарил зарядом духовной энергией по центру его корпуса.       Это была не атака, но каждую конечность Хань Туньчоу мигом парализовало. Он не ощущал больше ни тела, ни собственный поток ци, ни удары сердца — словно марионетка, чьи нити оказались бесцеремонно обрезаны, он повалился на землю, выронив при этом меч.       — Что ты… Что ты сделал?!       Он даже не мог пошевелить шеей в сторону уходящих Вэней — только слышал, как те бесцеремонно волочили тела Хань Цзуньюн и Гу Юнлэ, будто игрушки.       — Мой милый, милый господин Хань, — Вэнь Жохань устало вздохнул, усаживаясь прямиком на него, проводя костяшками вдоль его скулы. — Ты мне всегда нравился. С самой нашей первой встречи. Как же так вышло, что и палачом быть мне?       Хань Туньчоу сжал челюсть.       — Я так нетерпеливо ждал, когда ты сломаешься, чтобы мы смогли сыграть эту игру вдвоём, — продолжал он, разглядывая его лица со странным предвкушением. — А отец хочет, чтобы я убил тебя сейчас.       Может, оно было и к лучшему — смерть. Разве мог бы он двигаться дальше после всего произошедшего?       — Но если ты умрёшь прямо сейчас, то как же я увижу мой проект законченным?       Он крепко зажмурил глаза.       Смерть, казалось, лучшим исходом.       …Но хотел ли он умирать в действительности? Он ведь обещал Ваньмэю провести эту жизнь вместе. И он обещал себе стать хорошим дядей для будущего ребёнка Вэй Чанцзэ и Цансэ Саньжэнь.       — Поэтому я поменяю правила игры. Я подарю тебе медленную, очень медленную смерть, — горячее дыхание Вэнь Жоханя обожгло его щёку, почти случайно прижимаясь губами к холодной коже. — Четыре месяца жизни до последнего вздоха. Это будет моим актом милосердия.       Хань Туньчоу к собственному ужасу осознал, что снова смеётся.       Это было странно — смеяться, когда не было причин на смех.       Распахнув глаза, уставившись ими в слишком уж довольное лицо Вэнь Жоханя, он по-змеиному зашипел:       — Прояви милосердие лишь единожды, Вэнь Жохань, и я заставлю тебя о нём сожалеть всю твою жизнь.       — Ай, ай. Тебе действительно стоит сделать это… Проглотить свою ненависть.       Вэнь Жохань вздохнул, хоть забава по-прежнему плескалась в его острых чертах лица. Приподняв валяющиеся неподалёку меч Хань Туньчоу, он медленно повертел его по сторонам:       — Красивое оружие. Мне оно всегда нравилось.       Хань Туньчоу его проигнорировал. Последнее, что он хотел делать — это продолжать разговор с этим человеком.       — Такое же элегантное, как и ты… Как ты его прозвал? Ванцзи? Жаль, что он больше тебе не пригодится.       Он не знал чего он ожидал, но сердце его всё равно болезненно надломилось, когда Вэнь Жохань без всякого промедления разломал меч надвое, словно тот ничего не стоил — словно не был сильнейшим оружием своего поколения, словно не значил ничего для Хань Туньчоу.       — Он тебе больше не нужно, потому что когда я с тобой закончу, ты даже не сможешь им толком управлять. Незачем тяготить тебя лишним грузом, не так ли?       Короткое мгновение — абсолютное отсутствие возможности открыть рот — и ладонь Вэнь Жоханя прочно прижалась к его грудной клетке.       Сначала, его ослепил яркий, почти солнечный свет, исходящей из-под его рук, а затем, Хань Туньчоу будто пронзили насквозь сотни мечей — одновременно. Лёгкие его словно стискивали в кулак, царапая ногтями, а сердце бесцеремонно протыкали. Духовная энергия Вэнь Жоханя ощущалась так, будто рука его забралась аккурат под кожу и рёбра, в саму грудную клетку, что-то старательно ища.       А когда нашла, то Хань Туньчоу больше не мог храбриться.       Из глаз его брызнули слёзы, а со рта сорвался истошный, почти животный вскрик. Не было ни единой клеточки его тела, которая не была заполнена адской болью.       Разноцветные картинки перед зажмуренными глазами сменились темнотой.       Хань Туньчоу показалось, что он слышал крики где-то поблизости, но сомневался, что они не принадлежали ему.       Смерть ощущалась пыткой.

***

      Хуже подаренной смерти оказалось лишь пробуждение.       Оно ощущалось в три раза тяжелее и болезненнее, чем то, что застало его после наказания дисциплинарным кнутом. Придя в себя, Хань Туньчоу совсем не хотел открывать глаза. Понимал, что все нахлынувшие воспоминания — реальность. Не сон. Что стоит ему открыть глаза, как ему придётся столкнуться лицом к лицу с новой реальностью: той, где он снова сирота, а жить ему кошмарно мало — совсем ничего.       Но, должно быть, дыхание его переменилось уж слишком явно, потому что попытку притвориться спящим ему присекли на корне.       — А-Чоу, — облегчённый вздох согрел его щёку, пока тёплые пальцы ласково обвились вокруг ноющих запястий. — Ты проснулся. О, Небожители… Спасибо. Спасибо.       Вопреки тому, что голос принадлежал Лань Цижэню — Хань Туньчоу узнал бы его всегда, и глухим — он поймал себя на мысли, что совсем не хотел его сейчас видеть. Что было странно. Он всегда хотел его компании.       — Слышишь? Как ты себя чувствуешь?       Хань Туньчоу нехотя распахнул глаза, сталкиваясь с деревянным потолком медицинской хижины — хорошо знакомой. Здесь, он восстанавливался после наказания кнутом, и здесь же работала его сестра.       Его сестра…       — А-Чоу?       Рядом стоящий Лань Цижэнь выглядел отвратительно. Под глазами проглядывали алые полумесяцы, которые оставались на его чувствительной коже только тогда, когда он рыдал без просыху, растирая кулаками лицо, а о порядке одеяний и внешнего вида не могло идти и речи.       — Я едва успел долететь до тебя, знаешь? Когда гэ завалился ко мне в комнату, лично, рассказывая что произошло… Я даже не знал, что и думать, — он тут же неуверенно запнулся, будто поймав себя на мысли, что произошедшее, наверное, лучше было не обсуждать. — Как ты себя чувствуешь?       Хань Туньчоу предпринял неуверенную попытку подняться. Лань Цижэнь неуверенно подался вперёд, не зная стоит ли помочь, но он его проигнорировал: не так уж слаб он и был.       Правда очень скоро, едва он осел на кровати, он понял что ошибался. Грудную клетку прожигало огнём, непотухаемым пламенем, обжигающим сердце, и от малейшего движения его мгновенно прошибало холодным потом.       — Мёртвым, — прохрипел он, не видя смысла скрывать истинное состояние.       — Все царапины, порезы и ранения… Мы их залечили. У тебя останется пару шрамов. На лице, например… Поперёк глаза… Благо, что сам глаз в порядке, — тихо поведал Лань Цижэнь, подушечками пальцев проводясь вдоль, по всей видимости, шрама. Хань Туньчоу постарался не вздрагивать, хотя воспоминания о аналогичном жесте Вэнь Жоханя с не менее похожей фразой, напрягали. — И на груди. На груди странный… Почти ожог? Оно напоминает ладонь.       Он вспомнил руку Вэнь Жоханя на грудной клетке. Его странную, непонятную ему способность.       Но мысли об этом быстро потухли, когда перед глазами всплыла картина отрубленной головы его сестры.       Забавно. Лань Цижэнь и словом не обмолвился о его семье.       Впрочем, какой диагноз поставишь мертвецам?       — Это ведь не всё, — вопрос прозвучал утверждением.       — Ах… А-Чоу, ты только не пугайся, ладно? — Лань Цижэнь сжал его ладонь между своими. — Всё будет хорошо.       Он промолчал, вместо этого выразительно уставившись на возлюбленного. Ему не хотелось успокоений — только чёткий вердикт. Последний удар крышки об урну с его прахом.       — Мы не так много знаем. Но… Но Вэнь Жохань, эта псина, он… Он отравил твоё золотое ядро? — Слова Лань Цижэня звучали неуверенно. — Но это не яд… Точнее, не совсем привычный яд? Глава зала медицины сказала, что это будто… Это как если бы твоё золотое ядро было медленно увядающим цветком. Будто там теперь сидит паразит, планирующий разрастаться на протяжении следующих…       — Четырёх месяцев, — перебил он.       Глава зала медицины.       Его сестра едва погибла, а ей уже нашли замену. До чего забавно.       — Пока я не умру, — завершил он свою же мысль.       Его золотое ядро отныне яблоко. Яблоко, в котором спряталась гусеница. Очень ядовитая.       — Чего ты, само собой, не сделаешь, — тут же нахмурился Лань Цижэнь. — Да, мы ещё с таким ранее не сталкивались, но это естественно — клан Вэнь всегда был на двадцать ступеней выше своими изобретениями и техниками. Нам просто нужно его догнать. На твоей стороне Лани — чего бояться?       Хань Туньчоу хотелось рассмеяться.       Лани? С ним?       Те самые, что без колебаний продали его сестру и её мужа на скормлениям Вэням за выполненный приказ, выданный ими же? Без всяких попыток жертв системы защитить? С чего бы им быть на стороне Хань Туньчоу? Просто потому что младший наследник за него заручился — вот почему? Или потому что терять ещё одну псину, следующую свинью на убой, не хотелось?       Да этому клану было плевать. Всем, кроме Лань Цижэня.       И, может, это было нормально. Но вот что погано — от смерти это его не спасёт. Да и спасаться больше не хотелось.       Хотелось отомстить. Всем, кто прикоснулся к телам его семьи.       — И где новый лекарь? — Спросил едва слышно Хань Туньчоу.       Лань Цижэнь поджал губы. То ли от отсутствия ответа на прошлую его речь, то ли потому что новый лекарь сошло с его губ с тихой, усталой насмешкой.       — Ты лежал без сознания пару дней, поэтому она оставила тебя на меня… Но я её отыщу, ладно?       — Мгм.       Лань Цижэнь заколебался. Стало понятно, что уходить ему не хотелось.       Хань Туньчоу выдохнул. Приподнял ноющую руку, укладывая её на тёплую щёку возлюбленного. Стоило слегка погладить его, как он тут же пододвинулся ближе, всем телом — словно зачарованный.       Хань Туньчоу подумалось, что уходить не хотелось и ему.       Он мог бы, конечно, и остаться. С любимым Ваньмэем. Дожить последние месяцы своей жизни — несомненно, без малейшего шанса быть спасённым — с любимым человеком, и уйти на покой, пускай так толком и не пожив. Мирно распрощаться со всеми, с кем хотел, и получив благословления, вернуться в объятия к сестре. Извиниться перед ней и перед Гу Юнлэ.       — Ваньмэй, это золотое ядро может гнить сколько угодно, но оно не коснётся моего сердца, — прошептал он в его губы. И перед тем как скрепить обещание поцелуев, добавил: — Я люблю тебя.       Он мог бы.       — П-почему это звучит как прощание? — Нервно уточнил Лань Цижэнь, мигом отстраняясь.       А ещё, он мог бы воспользоваться отведённым ему временем иначе. Сделать то, что никто бы для его семьи не сделал — побороться за справедливость. Защитить их честь, пусть и посмертно.       — Я при смерти. Неужто не имею право на подобные речи? — Почти шутливо протянул он.       Никто ведь не собирался вызывать Вэней на дуэль. Мстить. Требовать честности. Никто, кроме суицидников.       — Эй, не будь дураком, — Лань Цижэнь дёрнул уголком губ, и поспешно выпрямился, напоследок стиснув его плечо. — Лучше ляжь назад. Я приведу лекаря.       Хань Туньчоу таковым не был. Но и жить ему оставалось совсем ничего. Риск — минимальный, ставка — пустая.       — Да. Спасибо, — и надеясь услышать ответное признание, ещё один раз, повторил: — Я тебя люблю.       Лань Цижэнь широко улыбнулся, и торопливо рванул к дверям.       Хань Туньчоу выдохнул.       У него было мало времени в запасе — бегать его любимый умел достойно. Поэтому не колеблясь, он начал подниматься с кровати. Тело его было то ли слишком ватным, то ли излишне тяжёлым — он его одновременно совсем не чувствовал, и морщился от боли в каждой кости, мускуле, и волосинке. Хотелось содрать с себя кожу. И от боли в груди, втолкать ладонь прямиком внутрь, вырвать сердце.       Это было мучительно.       Игнорируя боль и головокружение, Хань Туньчоу сцепил зубы.       На столе неподалёку валялся сломанный надвое меч. Его меч.       У него теперь не имелось оружия.       Но ни это, ни тот факт, что одет он был в одни лишь спальные одеяния, сползающие с его угловатых плеч, пока он торопливо обувался, его не смутили Хань Туньчоу. Он даже не мог заставить себя беспокоиться о криво повязанной налобной ленте.       Его хватило лишь чтобы поправить за собой постель, перелезть через открытое окно, и второпях дорисовать амулет, маскирующий его следы.       Он знал, что вернувшись второпях с новым лекарем, Лань Цижэнь здесь его не найдёт.       И его старший брат сделает всё, чтобы Хань Туньчоу не нашли остальные.       Ведь что есть отравленная корова хозяину? Лишь потраченное зазря мясо.