Песни осеннего плеса

«Мне кажется, я здесь задыхаюсь.

Последние недели всё не так, в моей голове, да и в самом клане — сгущаются тучи, что-то определённо произойдёт, но… Это не единственная причина моего беспокойства.

Я не понимаю что я здесь делаю. Или зачем. Сестра, что есть правила Гусу Лань, на самом деле? И должен ли я продолжать так жить, если из-за них я не понимаю кто я есть? Я задаю этот вопрос тебе из раза в раз, но ты всё так же молчалива… К чему я пишу это снова?»

— Неотправленная корреспонденция между Хань Туньчоу и Хань Цзуньюн.

***

      — Простите, молодой господин Хань, но мне кажется я понял вас не совсем правильно.       Лань Люцин растерянно замер с чашкой чая в руках, и в его взгляде так и читалось, что сказал Хань Туньчоу бесконечную чушь, и что лучше бы ему поскорее исправиться, прежде чем не произошло нечто непоправимое.       — Нет, вы услышали всё верно, — непоколебимо качнул головой он, складывая руки на коленях. — Я не вижу смысла повторять сказанное.       — Но, молодой господин Хань, позиция главы Зала Дисциплины — это высочайшая честь для каждого члена нашего клана, — настоял Лань Люцин, с тихим звоном откладывая чашку в сторону. — Более того, для вас… Это уникальная возможность. Едва ли вы получите предложение лучше.       — Я знаю.       — Молодой господин Хань, вы — не Лань, — повторил он, будто надеясь, что Хань Туньчоу внезапно опомнится. — Приглашение на эту позицию, на позицию предназначенную в большинстве своём для членов моей семьи, это едва ли не чудо. Почему вы отказываетесь?       Он действительно понимал всю серьёзность происходящего.       Ни единожды за годы своей недолгой жизни, Хань Туньчоу не позволял себе забыть одну простую истину: в мире заклинателей, по сути своей, он был никем. Хоть однажды его семья и считалась влиятельной в мире заклинателей, кровь в его жилах текла обыкновенная, ничего общего к главам орденов неимеющая. Более того, она, казалось, почернела, после того как родителей его поймали на оскорблении и пренебрежении правилами Гусу Лань, и изгнали.       Юноши вроде него чаще всего заканчивали либо слугами, либо учителями. Последнее, признаться, отличалось от первого исключительно более уважительным титулом.       То, что Лань Люцин рискнул, решив доверить ему позицию, предназначенную чистокровным наследникам, являлось никак иначе лучшим шансом. Никто бы не отказался, совершенно никто — а он взял, и пришёл с подобным вопиющим заявлением. Чем не идиот?       — Давайте подождём возвращения твоей сестры, — тут же нашёлся с компромиссом глава клана. — Вы поговорите по душам, и она непременно убедит тебя в том, что отказываться не стоит.       А она вообще вернётся?       Хань Туньчоу не стоило надумывать лишнего, но продолжительное отсутствие сестры, редкие весточки от неё, напрягали. Казалось, выполняя поручения главы клана, она невольно оказалась частью гораздо большей проблемы. В худшие дни, он начинал бояться, что, на самом деле, её изгнали как его родителей, просто без громкого скандала. Что он никогда больше не увидит женщину, защищавшую его всю жизнь.       — Право, не зачем занимать время моей цзе. Уверен, ей хватает проблем и без меня, — Хань Туньчоу отождал некоторое время, надеясь, что Лань Люцин прокомментирует ситуацию его сестры, хоть коротким словцом, но поняв, что тот поднимать эту тему не планировал, продолжил: — Более того, я и не говорил, что сомневаюсь в качестве предложенной мне позиции. Я лишь заявил, что она предназначается для Лань Ваньмэя по праву рождения.       Лань Люцин издал тихий вздох. Стоило имени его брата всплыть в разговоре, как он моментально делался ужасно усталым, словно грозился расплакаться на пустом месте.       Отчасти, Хань Туньчоу его понимал — у Лань Люцина была не такая уж простая судьба. Сначала он застал гибель матери, неперенёсшей роды младшего наследника — мать, которую он непомерно любил, и которая, судя по всему, была единственной его возможностью спасаться периодически от давления старейшин — а годы спустя, у него на руках погиб и отец. Ему едва исполнилось семнадцать, когда его провозгласили главой клана, и Хань Туньчоу сильно сомневался, что многолетняя подготовка действительно помогала ему с управлением клана.       В конце концов, сколько бы у него не отбирали детство, он всё равно оставался подростком, запертым в теле взрослого.       Если бы Хань Туньчоу пришлось выбирать кого из двух Ланей он понимал лучше всего, он бы назвал имя именно старшего брата. Он плохо помнил своё детство, но и помнить особо было нечего — его тренировали сутками, а если тело его отказывалось двигаться, то его запирали в библиотеке с стопкой домашнего задания и книг.              Но если тяжесть прошлого он с этим человеком мог разделить, то понять почему он так поверхностно относился к младшему брату, Хань Туньчоу никогда не мог.       — Молодой господин Хань, вы должны поверить мне — я хотел поставить Цижэня на эту позицию не меньше. Ведь будем откровенны, зачем мне создавать себе проблемы, приглашая на неё постороннего?       Рука его слабо дрогнула.       Он знал, что то было не его место, но прозвучало это не менее болезненно. Всего лишь посторонний, оказавшийся единственным — и не особо желанным — выбором. Вот кем он был.       — …Но вы видите сами какой он человек. Это бесполезно.       Хань Туньчоу поджал губы.       — Ваньмэй будет отличным главой зала Дисциплины. Он самый преданный своему делу человек.       — Может быть, — нехотя согласился глава, — но он невоспитан.       — Он воспитан, — сухо возразил Хань Туньчоу, сужая глаза. — Просто его нужно подготовить к этой роли.       Лань Люцин покачал головой, и его привычно меланхоличный взгляд оказался направлен куда-то в сторону окна — словно разговор для него закончился. Хань Туньчоу же понадеялся, что раздражение его не так явно.       Что за братом глава был таким, что отзывался о своём диди так?       Хань Туньчоу не был слеп к недостаткам Лань Цижэня, и осознавал откуда росли ноги столь резких замечаний его брата, но он так же не забывал обращать внимание на его достоинства, которые остальные, по всей видимости, предпочитали игнорировать.       — Глава клана, не сочтите за грубость, но… Вы несправедливы, — если к концу данного разговора его отправят на наказание — то так оно и быть. — Вас подготавливали к роли главы клана годами, с юных лет. Но Ваньмэя игнорировали едва ему исполнилось семь. Ваш родитель никогда не планировал давать ему титулов, вы сами это знаете.       Отец юных Ланей, увы, не видел в сыне никого достойного. Настолько, что он совершенно забыл про его существование, решив не делать с ним ничего. Разве это было честно? Справедливо?       И всё просто потому что в Лань Цижэне было много жизни? Много энергии?       — Вы излишне к нему мягки, — беззлобно заметил Лань Люцин.       — Если я не буду, то кто?       Повисла некомфортная тишина. Лань Люцин изучал его лицо пристальным, несколько рассеянным взглядом, прежде чем, наконец, примирительно не выдохнул:       — Молодой господин Хань, почему бы нам с вами не пойти на компромисс? Вы утверждаете, словно Цижэню всего лишь нужна подготовка. Я не верю, но допустим… Допустим так. Тогда почему бы вам не подготовить его к этой роли лично?       Хань Туньчоу медленно моргнул. Он ожидал многого, но не этого.       Подготовить Лань Цижэнь так, чтобы он сделался более… Способным к роли главы зала Дисциплины? Звучало, конечно, не невозможно.       — Срок договора — год, — продолжал между тем глава. — Если ровно через год Лань Цижэнь всё ещё не будет готов к роли безупречного главой зала Дисциплины… То вы займёте это место сами, как мы изначально и договаривались. Вы согласны?       Хань Туньчоу не задумываясь, кивнул.       — Я сделаю всё возможное.       — Я знаю, что вы будете стараться, молодой господин Хань, — Лань Люцин покачал головой. — Но Хань Туньчоу… Оно того не стоит.       — Глава клана, прошу простить меня за дерзость, но Ваньмэй стоит всего.       Ответом послужила снисходительная, витьеватая улыбка.       — Я необязательно говорил о нём конкретно… Ответьте мне, будьте добры — если вы не станете главой зала Дисциплины, то кем вы планируете быть, молодой господин Хань?       Он небрежно дёрнул плечом.       Он никогда не задумывался об этом — о своём будущем.       Роль преподавателя казалась ему ужасно неподходящей. Чему он мог научить детей, в конце концов? А даже если и учить было чему, то как? Он был нелюдимым, неразговорчивым, временами пугающим. С детьми толком не ладил, да и не искал их компании.       И что ему оставалось, попросту охотиться на нечесть по деревным? Звучало не так плохо, но имело смысл, только если Лань Цижэнь планировал составлять ему компанию — в противном случае, он предпочёл бы отказаться. Он не желал проживать свою жизнь в полном одиночестве, лишённый всяческого тепла любимых людей. Такой жизни он боялся.       Если же он выбрал попросту остаться с Лань Цижэнем после его становления главой зала Дисциплины, то… То он, по сути своей, сделался бы слугой — бесполезно слонялся, занимаясь периодически библиотекой, или другими мелкими поручениями.       Что из этого нравилось Хань Туньчоу? Где он видел себя в будущем?       Он не знал.       Не знал как должна ощущаться жизнь, каково это было, проживать её по собственным предпочтениям и желаниям. Правила ведь не объясняли этого. Они ничего не объясняли. Совсем.       В своей жизни, Хань Туньчоу не сомневался только в одном: он хочет прожить эту жизнь с Лань Цижэнем, бок о бок. Вот и всё.       — Я благодарю главу за беспокойство, но я разберусь с этим вопросом в будущем.       — Вы не знаете, не так ли? — Подытожил Лань Люцин.       Его почему-то окатило волной стыда. Словно он подвёл чьи-то ожидания, словно оказался пустышкой, хотя заявлял обратное.       — Молодой господин Хань, я правда желаю вам всего лучшего, — Хань Туньчоу опустил голову вниз. — Только не загубите себя.       — Благодарю, — просипел он.       — И… Вы не Лань. Верите или нет, но это ваше преимущество, — Лань Люцин, казалось, ему улыбнулся, но сложно было сказать наверняка. — Вы не должны любить только одного человека. И позволять этой любви отнимать у вас будущее, тоже.       А тут он вновь ошибся. Лань Цижэнь ничего не отнимал у него. Вполне наоборот, он был его будущем — единственным пунктом в нём, в котором он никогда не сомневался.       Но откуда Лань Люцину, видящего своего брата исключительно лишней обузой, было это знать?       Хань Туньчоу хотелось высказать ему в лицо так многое. Но правила запрещали идти против главы клана, возражать ему — поэтому он не стал.       — Я благодарю вас за наставления, глава, — в конце концов, отозвался он. — Я могу идти?       — Да. Ступайте. Удачи.       Закрывая за собой дверь, Хань Туньчоу внезапно пронзила странная, отвратительная мысль.       Понял бы чего он хотел от жизни — и как хотел эту жизнь жить — будь он вдали от Гусу Лань, от их правил? Стал бы он собой, кем бы он не являлся в действительности, будь он чуточку свободнее?       Увы, он не знал ответа. И он сомневался, что кто-то мог ему их предоставить.

***

      — Я чувствую некий подвох, — протянул Лань Цижэнь, складывая руки на груди.       После изнурительных тренировок на выносливость, Лань Цижэнь с Хань Туньчоу расположились неподалёку от ворот Цайи, на её лестницах. Лань Цижэнь настаивал на небольшой прогулки до комендантского часа, а Хань Туньчоу не имел привычки отказываться — поэтому прослонявшись по базару, и захватив заодно оттуда пару лакомств, они решили понаслаждаться видом спешащей деревушки.       — Подвох? — Хань Туньчоу вопросительно вскинул брови. — От чего так?       А подвох, само собой, имелся. Большой, жирный, крайне нечестный.       Признавать его наличие Хань Туньчоу не планировал.       — Ну… Не знаю. Согласись же, твоё предложение звучит жутко странно.       — Почему? Я честно признался тебе, что в последнее время непозволительно сомневаюсь о пользе и правильности наших правил. Потому и попросил тебя помочь мне встать назад, на истинный путь. Не позволять думать о всяком.       То одновременно и являлось правдой, и нет.       Со дня разговора с главой клана минуло три дня, а он никак не мог перестать нервно размышлять о том, а не сковывали его так сильно правила, которые он привык боготворить. Его вера действительно несколько… Пошатнулась. От того и собственное обещание потратить последующий год на перевоспитание дисциплины младшего Ланя, он замаскировал именно под таким предлгом.       Расскажи он всё с самого начала — о том, что Лань Люцин готовился передать эту позицию ему, не брату — то Лань Цижэнь в жизни бы не согласился этим заниматься. Отдал бы ему свою позицию, не желая ничего пробовать. И упёртость его, само собой, вынуждала Хань Туньчоу порой ходить вокруг него кривыми тропинками.       — Я ни разу раньше не видел, чтобы ты сомневался в наших правилах, — Лань Цижэнь повертел меж пальцев пустую деревянную палочку от танхулу. — Я имею в виду, даже я в них не сомневаюсь. Да, я нарушаю их часто, но у меня никогда не было в голове мысли, что это они неправильные. Только я. В конце концов, они ведут наши сердца в правильном направлении. Ты же сам знаешь.       Знал ли?       Он никогда не задумывался о потаённом смысле правил Гусу, никогда не размышлял об их правильности, пользе. Он не верил в них, как полагалось бы — просто заучил в раннем детстве, и следовал приказу никогда от них не оступаться.       У Лань Цижэня же была вера. Что-то стоящее. Искреннее.       — Верно, прости, — он рассеянно кивнул. — Я не желал оскорбить наши правила своими раздумьями.       — Дурости! Не извиняйся, — Лань Цижэнь тут же смягчился, и пододвинувшись ближе, уложил ладонь на его колено. — А-Чоу, если тебя правда всё это беспокоит, то мне же совсем не сложно. Давай каждый день будем разбирать определённое количество правил, а? И пытаться их соблюдать, конечно.       Наверное, это сейчас не играло роли. Его переживания.       Основной его целью было сделать Лань Цижэня достойным будующим главой зала Дисциплины. Что касательно распрей в его голове… Что ж, у него было бесконечное количество времени, чтобы с этим разобраться. Когда цзецзе вернётся, то он непременно обсудит это и с ней.       — Да, спасибо, — он благодарно улыбнулся. — Я ценю это, Ваньмэй.       Воспользовавшись излишне крупным столпотворением, Хань Туньчоу наклонился, чтобы мимолётно поцеловать Лань Цижэня в кончик носа. Тот отозвался тихим хихиканием, и лёгким толчком локтём под рёбра.       — Дурак, А-Чоу. Мой дурак.       Хань Туньчоу почувствовал как в груди у него всё сжалось и заискрилось, совершенно беспомощно. Хотелось прижаться к Лань Цижэнь как можно ближе, крепко обнять — и в объятиях этих спрятаться — и никогда больше не отпускать. Сидеть здесь, под дуновениями лёгкого ветра, с закрытыми глазами, игнорируя напрочь шум посторонних людей.       Все эти решения казались такими лишними. Слишком сложными.       Все годы, что Хань Туньчоу, пряча чувства под замок… Казалось, все накопленные мысли, желания, вырвались наружу стоило ему получить дозволения открыто любить его Ваньмэя. А от того, он не редко ощущал себя слишком навязчивым. Прилипчивым.       Пускай они с юных лет проводили всё своё время вместе, Хань Туньчоу всё равно не мог избавиться от глупого чувства словно он пересекал границы.       — Я тебя не душу?       — Каким ты видишь своё будущее?       Оба вопроса — столь важных, но немного нервных — слетели с их уст одновременно, вынуждая их невольно замереть лицом к лицу, переваривая услышанное.       — Я первый спросил.       Лань Цижэнь нахмурился.       — Душишь? Это как?       — Любовью. Постоянным нахождением рядом, — Хань Туньчоу невольно отвёл взгляд. — Если тебе нужно пространство или, быть может…       Договорить ему не позволили.       — Ох, А-Чоу, — Лань Цижэнь уставился на него так нежно, что у него невольно загорелись щёки. — Ты правда дурак.       Хань Туньчоу знал, что иногда был слишком.       Не громким и не шумным — тут он наоборот имел некоторого рода недостачу, по словам окружающих — а просто слишком. Его присутствие душило и обыкновенных людей, никак с ним толком несвязанных, но когда он кого-то любил… Казалось, он делал это слишком сильно.       Он не мог не бояться, что излишнее проявление чувств в конце концов спугнет свободолюбивого Лань Цижэня, и окончательно его отвратит от него.       — Я жажду твоей компании, А-Чоу. Всегда жаждал. И я последний человек, который молчит, если честно чем-то недоволен, ты же знаешь, — он прогладил ладонью его плечо, ласково. — Будь со мной почаще. Я серьёзно.       Хань Туньчоу выдохнул.       — Твой черёд отвечать.       Если его вопрос звучал глупым, то вопрос Лань Цижэня был жестоким.       Все так и норовили его об этом спросить в последнее время, и он не мог понять почему — неужели по нему было настолько видно, что он без понятия чем будет заниматься в будущем? Хотели ли его словить с поличным? Или просто не понимали истины за его образом собранного господина?       — Я… Я не знаю, — пожал плечами Хань Туньчоу, медленно прибирая оставленный после них мусор, закидывая их в небольшой бумажную миску, в которой им часом ранее продали засахарённую вишню. — У меня нет ни единого представления о нём. Но я хотел бы, чтобы оно было счастливым.       Лань Цижэнь растерянно поморгал.       — Ты такой амбициозный… Я думал, у тебя расписан план на десять лет вперёд!       Хань Туньчоу позабавленно фыркнул.       — Ты правда так думаешь?       — Конечно! — Лань Цижэнь удивлённо возмутился. — Взгляни на себя, ты продолжаешь покорять совершенство!       — Единственное совершенство, которое я покорил — это ты, — не упустил возможности добавить Хань Туньчоу.       По правде говоря, его никогда толком не волновало являлся он идеальным или нет. Достижение некого образа его не интересовало, потому что про себя, вдали от старейшин, он считал так — идеала не существовало, и каждый воспринимал это слово по-разному.       Его идеалом являлся Лань Цижэнь. Но не потому что он хотел стать им, а потому что он его любил — а в глазах любящего и самые глупые привычки были милы.       Он и по сей день не понимал, почему безупречным в клане было принято считать его? Потому что он без колебаний следовал всем указаниям?       — Ой, хватит, — Лань Цижэнь потёр затылок. — Но я серьёзно… Ты постоянно усердно работаешь, неустанно добиваешься своих целей… Для тебя нет ничего невозможного.       Хань Туньчоу даже не знал имелись ли у него эти самые цели.       Разве они принадлежали ему? Разве он просто не следовал общему шаблону?       — Что ж, у меня нет плана, — вновь признался он, слабо пожав плечами.       Лань Цижэнь понимающе кивнул.       Толпа людей, мельтешаших вокруг них начала сгущаться, и скоро их стало так много, что прятаться от чужих взоров стало совсем уж бесполезно. Поэтому младший Лань свободно прижался щекой к его плечу, и обвил руками его руку.       — Тогда задам ещё один вопрос… Ты… Ты считаешь себя слугой в нашем клане?       Хань Туньчоу моментально напрягся.       Неужто Вэй Чанцзэ что-нибудь ему рассказал? Звучало маловероятно.       Не то чтобы Хань Туньчоу считал себя именно слугой. О нет, его опыт был крайне спокойным, приятным, вежливым — и он явно не смел жаловаться, когда видел как жил его лучший друг, — просто… Просто Хань Туньчоу сомневаолся, что не понравься он в своё время юному Ланю, то имел бы особую ценность или повышенные возможности стать лучшим заклинателем. Просто иногда Хань Туньчоу был в кругу остальных никем, и это было видно.       Да и за пределами клана его всегда считали мальчиком на побегушках Лань Цижэня. Его это не оскорбляло, и он таковым не являлся! Однако… В глазах заклинателей он никогда в действительности не будет хорошей партией для Лань Цижэня, даже если они и недолюбливали его.       Ничего из этого не являлось ужасным или мучительным, и он уж точно не хотел, чтобы Лань Цижэнь винил себя за то, как воспринимали его старейшины его клана. Но оно имелось. И иногда ощущалось чётче, чем в другие дни.       — Слуга — это громкое слово, — медленно вынес он. — Я не выполняю никаких поручений в клане.       — Ты возишься со мной.       — Это не поручение, — холодно отчитал Хань Туньчоу. — Это ухаживание. Я за тобой ухаживаю, понятно?       Тот вспыхнул.       — Бесстыдник! И не переводи тему! — Зажмурившись, Лань Цижэнь попытался уточнить вновь: — Я боюсь, что ты не счастлив. Что ты чувствуешь себя слишком обязанным Ланям из-за того, что они приняли вас с сестрой.       Хань Туньчоу понял его ещё с первого раза, но надеялся, что им не придётся обсуждать это. Увы, в последнее время ему не давали такой возможности — уйти от разговора.       — Само собой, я чувствую долг. Принять чужих сирот — это крайне благородный поступок.       — Да, но это их поступок. Ты им ничего за это не должен.       Хань Туньчоу в каком-то смысле соглашался, и всё же… И всё же не мог не избавиться от отвратительного ощущения душащей его обязанности. Да и старейшины нередко напоминали об этом сами.       — Послушай, я просто чётко вижу наше будущее, — вдруг с энтузиазмом начал разглагольствовать Лань Цижэнь, слегка от него отстраняясь. — Ладно, может не так чётко, потому что я до сих пор без понятия будем ли мы что-то делать на официальных полномочиях… Мне, в принципе, нормально и просто слоняться с тобой по мелким поручениям… Айя, не суть! Я просто чётко вижу, что мы с тобой будем взрослыми, немного старыми, и будем жить вместе, и я объявлю, что ты мой партнёр по двойному самосовершенствованию, да? И вот, это значит, что мы будем жить в Гусу… И я просто хочу знать, что, ну, тебе будет комфортно здесь? Что я не буду тебя сковывать! Понял?       Хань Туньчоу растаял.       Лань Цижэнь думал о будущем, и видел там его. И не просто видел, а думал, что они будут взрослеть вместе, стареть — тоже. Боялся, а будет ли ему комфортно и хорошо.       Это было… Это было слишком хорошо.       — Ваньмэй, — Хань Туньчоу всё же не сдержал очередной порыв нежности; уложил руки к нему на щёки, притягивая ближе, и выдохнул, прямиком в губы: — мне не важно что мы будем делать, сколько лет нам будет и где. Пока ты рядом, я буду счастлив, в любом случае.       — Б-бесстыдник!       Хань Туньчоу тихо фыркнул, и мягко поцеловал Лань Цижэня. Тот моментально отозвался, подаваясь вперёд. Сжал в своих объятиях так крепко, как только мог.       — Ужасный бесстыдник.       Хань Туньчоу действительно не беспокоился ни о чём; пока Лань Цижэнь был рядом — все остальное было лишь мелочами.