Песни осеннего плеса

«Хоть мы и благополучно распрощались, я всё же хотела вновь вас отблагодарить, молодой господин Хань.

Пожалуй, вы единственный мужчина, воспринимающий меня всерьёз — и это ценно. Я так же испытываю глубочайшее разочарование и сожаление, что наши с вами периодические встречи воспринимаются обществом вштыки; мне совершенно не хочется — и никогда не хотелось — портить вашу репутацию слухами о нашем с вами романом. В конце концов, мы с вами оба понимаем: наши сердца принадлежат совершенно другим людям.

В следующем месяце, предлагаю встретиться на нейтральной теоритории. Что вы думаете о…»

— Корреспонденция между Хань Туньчоу и Юй Цзыюань.

***

      Утро Лань Цижэня началось не с крепкого чая, способного его немного приободрить, и даже не с очередного наказания за малейший пустяк. Оно началось с шёпотков. Противных, раздражающих сплетен, раздающихся за его спиной, стоило ему покинуть кабинет одного из учителей, задержавшего его из-за криво отписанного домашнего задания.       — Это что, паучиха получается снова пришла?       — Зачем она вообще так часто сюда приходит? Её же братец уже отучился у нас, ушёл. Да даже если бы и не ушёл, разве она его не презирает?       — В смысле, зачем? Не глупи, она вьёт сети вокруг нашего Хань Туньчоу…       — Ага! Она же от него без ума!       Лань Цижэнь скомкал свиток, возвращённый предподователем на редакцию, и бесцеремонно отшвырнул его в сторону.       Похоже, сегодня был его один из самых ненавистных дней — ежемесячный визит Юй Цзыюань, одной из детей клана Мэйшань Юй, по совместительству являющейся крайне скандальной личностью в мире цзянху.       Несмотря на невообразимую красоту, о которой большинство девушек могло лишь мечтать, Юй Цзыюань славилась отнюдь не шёлковыми волосами и пухлыми губами, а дурным нравом, постоянно выливающимся на прохожих и случайных наблюдателей градом.       А ещё, поговаривали, она была влюблена в Хань Туньчоу.       Лань Цижэню не особо хотелось верить в эту сплетню. Характер Юй Цзыюань… Разве он дозволял ей испытывать нечто столь трепетное и мягкое, сравнимое со влюблённостью? Да нет же, совершенно нет! Но чем дольше он наблюдал за их взаимодействиями, когда те мелькали в его поле зрения, тем больше начинал убеждаться, что возможно сплетники не ошибались. Что-то странное в её поведение было.       Юй Цзыюань взаправду смотрела на Хань Туньчоу большими, внимательными глазами. Улыбалась — поразительно — совершенно искренне, не скалясь. Тянулась к случайным прикосновениям, там где обычно отшатывалась, и парадоксально, никогда на него не злилась.       В общем, вела себя как совершенно нормальный человек. И в её случае это было странностью.       Самое ужасное во всём этом, Лань Цижэнь даже не мог её винить! Вопросов почему и как она влюбилась в Хань Туньчоу, на самом деле, не возникало ни у кого. Его покладистое, вежливое и расслабленное одновременно поведение, очень легко располагало остальных к себе, даже если сам Хань Туньчоу за таким результатом не гнался.       Но понимание, конечно, не спасало Лань Цижэня от иррационального раздражения по отношению к взаимоотношениям этих двоих. И отчасти именно из-за неё, он и выпросил своего шисюна отказаться от браков.       Казалось бы, узнав, что Хань Туньчоу обрезанный рукав, он мог успокоиться. Смириться со странной динамикой этих двоих.       Только вот после признания Хань Туньчоу, что интересовали его вовсе не девушки, у Лань Цижэня возникла новая проблема — он внезапно выяснил, что похоже и сам в них не был заинтересован; по крайней мере, не тогда, когда в его окружении маячил Хань Туньчоу. И всё внезапно, стало хуже.              Его ревность? Особенно.       Вот именно так, Лань Цижэнь и обнаружил себя здесь — вскарабкавшимся на верхушку одного из высочайших деревьев, откуда хорошо открывался вид на Юй Цзыюань и Хань Туньчоу, прогуливающихся в межлесье.       — И снова, спасибо что спросили. Я уж и забыла, что в начале месяца путешествовала в те края, — Юй Цзыюань поправила лезущие в глаза пряди волос. Едва заметно дёрнув губами, в подобие улыбки, она вздохнула. — Молодой господин Хань, ваша внимательность действительно не перестаёт меня поражать. Вы запоминаете совершенно всё, что я говорю. Это льстит.       Лань Цижэнь закатил глаза, поудобнее цепляясь руками за ветку в попытке удержать равновесие.       Да, Хань Туньчоу обладал хорошей памятью. Это, однако, не значило, что он старался запомнить вещи именно о Юй Цзыюань — он помнил всё и про Лань Цижэня, и про свою сестру с её мужем, и о Вэй Чанцзэ, и даже о Лань Люцине! То был не показатель особого отношения! Совершенно!       — Не стоит благодарностей, — вежливо кивнул Хань Туньчоу. — Мне совершенно не сложно, к тому же, я и сам был заинтересован услышать ваш рассказ.       — И всё же, — настояла та. — Вы первый человек кто обращает на меня столь много внимания.       Хань Туньчоу несколько растерянно смолк. Почти смутился.       Лань Цижэнь едва не хихикнул вслух.       Ровно настолько же насколько его шисюн являлся осмотрительным и внимательным, настолько же неловким он был. Уже не говоря о том, что порой он совершенно недооценивал и не понимал отношение посторонних к себе.       — К слову, до меня дошли новости, что вы выбрали тот же способ аскецизма, что и ваш близкий товарищ, второй господин Лань.       О, так Хань Туньчоу объявлял об этом официально?       Лань Цижэнь, признаться, просто решил, что то было небольшое обещание между ними двоими, да их кланом, а не столь масштабная новость для всех остальных.       Что ж, это объясняло сокращение предложений от юных дам, отправляющих регулярно письма Хань Туньчоу, пытая надежду стать той самой.       — Всё верно, — Хань Туньчоу безмятежно оглядел проскакивающего мимо зайца.       — Не могу сказать, что это неожиданное решение, но у меня возник вопрос.       — Задавайте.       — Что же будет, если вы встретите любовь всей своей жизни?       Юй Цзыюань, от чего-то, выглядела насмешливой. Её брови поползли вверх, и она привычно вскинула подбородок, словно горделивая павлиниха, распушившая перья.       Лань Цижэнь не знал причину её странного поведения — неужто она думала, что Хань Туньчоу пускает слова на ветер? — но разделить такую реакцию не мог; он внезапно взволнованно задержал дыхание, слегка подавшись вперёд.       Действительно, а что тогда?       — Если любовь всей моей жизни возжелает выйти за меня замуж, то я пренебрегу этим своим обещанием, — совершенно спокойно парировал Хань Туньчоу, останавливаясь на заброшенной поляне.       — И почему это звучит так, будто вы уже встретили её? Любовь всей вашей жизни? — Усмехнулась Юй Цзыюань.       Ответ последовал незамедлительно:       — Потому что, так оно и есть. Я уже встретил его.       Лань Цижэнь ощутил как его сердце предательски замерло.       Ох.       Хань Туньчоу не просто был в кого-то влюблен. Он был влюблён по-настоящему, совершенно серьёзно.       И даже не потрудился рассказать об этом своему лучшему другу?!       — Это так очаровательно, — фыркнула Юй Цзыюань.       Впрочем, Лань Цижэнь прекрасно понимал, что его обида вызвана отнюдь не чужим секретом, а тем фактом, что… Он самостоятельно упустил всё, что только мог. Провёл годы, не осознавая, что ни одна его мысль о Хань Туньчоу не была дружской, а затем… А затем…       — Я и забываю о природе ваших отношений с…       Лань Цижэнь неудачно покачнулся.       Прежде чем он успел осознать происходящее, нога его соскользнула с толстой ветки, а рука, стискивающая ту, что находилась повыше, невольно ту разломала, отправив его в полёт.       — Ай, блять!       Адский грохот разнёсся по практически пустующей местности, и Лань Цижэнь раненно взвыл, ощутив острую боль по всей спине и на затылке.       — Ваньмэй? — Моментально послышалось где-то рядом.       Крепко жмурясь, Лань Цижэню не впервые подумалось, что учителя не ошибались, говоря что слух у Хань Туньчоу совершенно музыкальный — определять по вздохам, да случайным вскрикам чужие голоса столь безупречно!       — Ваньмэй, ты в порядке?       К тому времени, как он удосужился распахнуть глаза, Хань Туньчоу уже порхал над его головой, торопливо поднимая на ноги. Взволнованные серые глаза изучали его на предмет наличия ранений, пока прохладная рука инстинктивно сначала прошлась по его взъерошенным волосам, а затем и по щеке.       — Ваньмэй, слышишь? Всё хорошо?       Юй Цзыюань показалась за его спиной не сразу; явно ей пришлось ещё бежать вслед за товарищем.       Увидев причину нарушенного спокойствия, она мгновенно разъярённо насупилась.       — Всё в порядке, — игнорируя дрожь в нижней губе, вызванную явно не падением, глухо ответил Лань Цижэнь. — Прошу прощения, что имел осторожность побеспокоить вас.       Хань Туньчоу нахмурился.       — Тебе больно? — Его рука сползла к нему на плечо. — Позволь осмотреть. Вдруг…       — Я же сказал, что всё в порядке! — Лань Цижэнь едва ощутимо ударил его по ладони. — Чего докопался?       Стоило столь резким словам слететь с его губ, как Лань Цижэнь тут же ощутил отвратительное чувство сожаления, смешанное со стыдом.       Он часто грешил случайными вспышками гнева по отношению к окружающим, а то и близким, но редко срывался на Хань Туньчоу. Такие жесты с его стороны всегда заставляли Лань Цижэня затем слёзно извиняться, хотя его об этом не просили.       Что-то ему подсказывало, что и сегодняшний день он завершит, ноясь в юбки шисюна.       — Каков грубиян! — Зашипела Юй Цзыюань, сжимая кулаки. — Вам помогают, а вы ещё и тявкать смеете?! Да вы действительно—       — Этого достаточно, — голос Хань Туньчоу заметно поледенел. Убрав свои руки прочь, спрятав их за спину, он сделал осторожный шаг назад. — В Гусу запрещено конфликтовать, и я попрошу вас обоих воздержаться от подобного.       Лань Цижэню захотелось вернуть его руку к себе на щёку, но вместо этого он попросту отвёл взгляд.       — Я пойду. Хорошего дня.       — Ваньмэй… Ты действительно не хочешь, чтобы я пошёл с тобой?       Он прекрасно понимал, что это возможность пригласить его с собой. Забрать куда подальше, запереть его в их комнате, и наслаждаться чужим вниманием.       Но в чём был смысл?       Он даже не ревновал его к Юй Цзыюань больше.       — Нет. Не хочу.       И пока разговор не продолжился — пока он не испортил всё вновь — Лань Цижэнь резко развернулся назад, двинувшись в противоположную от них сторону.

***

      — Прошу прощения, брат, но что ты хочешь услышать от меня? — Сконфуженно отозвался Лань Люцин, любопытно склоняя голову.       Лань Цижэнь, продолжающий тревожно мотылить с одной половины братского кабинета, в другую, раздражённо взмахнул испачканными на краях, рукавами. Последствия неудачного полёта вниз с дерева, по всей видимости.       — Что я идиот, и веду себя по-идиотски. Очевидно же.       Несколько часов вдали от Хань Туньчоу, вынудили Лань Цижэня окончательно отрезветь, и невольно столкнуться с ещё большей виной, чем казалось бы, могла его настичь.       Ведь как он умудрился наломать так много дров за какие-то жалкие пару минут? Почему винил то чужую женщину, то Хань Туньчоу, если он сам был ответственным за упущенное время и припрятанные чувства? Почему подумал, что будет хорошей идеей сорваться на них?       — Цижэнь, — брат тихо вздохнул. — Я вынужден согласиться, поведение твоё было крайне инфантильным в сложившейся ситуации, но повышенная критика к самому себе идёт вразрез с нашими правилами… Более того, я искренне не думаю, что молодой господин Хань зол на тебя.       Лань Цижэнь притормозил перед низким столиком старшего брата, допивающего третью чашку чая, и засверлил его недовольным взглядом.       — Гэ, именно в этом и проблема! Хань-сюн никогда на меня не злиться!       — Почему это проблема? Я ведь тоже на тебя никогда не злюсь.       Потому что у тебя нет на это права, хотелось возмутиться ему.       Однако вместо этого он нашёлся с другим аргументом:       — А вот и неправда! Ты разозлился на меня, когда я съёл мандаринованный танхулу на твой день рождения.       Маленькому Ваньмэю едва ли исполнилось пять, когда его брат, тогда ещё носящий имя Байхэ, праздновал свой уже восьмой день рождения. Застолье между членами семьи было в самом разгаре, и младшего брата никто не предупредил, что мандаринованное лакомство было приготовлено для старшего, а потому тот втихаря схрумкал оставленную на столе палочку с засахарёнными фруктами.       — Я даже на тебя не кричал, — возразил Лань Люцин.       — Ты сказал, что я бесполезный. И что маме бы я не понравился.       — Я извинился, — вздохнул тот снова, и в голосе его действительно мелькнуло искреннее сожаление.       Лань Цижэнь тряхнул головой.       Почему их разговор вообще снизошёл до обсуждений старой драмы, даже не заслужившей особого внимания?       — Айя, это не так уж и важно! В любом случае, я дурак! — Он сокрушённо повесил голову вниз, упираясь ладонями в поверхность деревянного столика. — Хань-сюну стоило бы попросту меня возненавидеть, вот и всё.       — Ты ему очень дорог. И я верю, что будешь таковым, несмотря ни на что, сквозь года и многочисленные испытания… Так что уж говорить о забавах юности?       — Я веду себя глупо, — тихо пробормотал Лань Цижэнь. — И не притворяйся, что это не так. Я же знаю… Слышу, что говорят тебе старейшины на собраниях клана. Что я разочарование, что отброс семьи. И я знаю, что в глубине души, ты с ними более чем согласен. Не отрицай.       Некоторое время Лань Люцин молчал, тщательно подбирая слова.       — Ты не разочарование. И вовсе не отброс. Просто, тебе нужно повзрослеть. Для мальчишек твоего возраста… Это вполне нормальное поведение.       — Но не для наследников клана Лань, — завершил за него Лань Цижэнь, прикусывая внутреннюю сторону щеки.       — Но не для детей этого клана. Наследников или нет.       Хотелось бы Лань Цижэнь поменяться за одну ночь. Проснуться таким же собранным, холодным и беспристрастным, как его лучший друг. Чтобы все им восхищались, называя несравненным, совершенно идеальным, и чтобы больше не искали в нём недостатков, прозывая многочисленными ругательствами.       Но у него не получалось.       Почему у него ничего не получалось?       — Я правда… Я правда стараюсь, — оправдался он.       — Я уверен, ты сможешь. Рано или поздно.       Хотел ли Лань Цижэнь этого в действительности?       И да, и нет.       Хотел, потому что устал быть разочарованием семьи. Хотел, потому что отчаянно желал такого же признания, которое получал его брат.       Но… Одновременно с этим, ему нравилось его поведение. Нравилось веселиться, открыто хохотать, бегая по улицам Цайи. Вести себя так же, как все его ровесники.       Что хорошего было в воспитании его семьи? И что ужасного должно было произойти с ним, чтобы он стал таким же, как его отец с братом? Чтобы он решил когда-то, что быть истинным Ланем лучше, чем обыкновенным ребёнком?       — Боюсь, подобные разговоры — не мой талант, — вынес вердикт Лань Люцин после короткой паузы. — Почему бы тебе не отправиться к молодому господину Хань? Час уже поздний, в любом случае.       И снова, Лань Люцин от него убегал. А если не убегал, то прогонял. Прятался.       — Пожалуй, ты прав. Я пойду.       — Хорошего пути и спокойной ночи. Мои уши всегда открыта для тебя.       Покидая домик брата, Лань Цижэнь чувствовал хорошо знакомое опустошение.       Он не помнил свою мать, а потому не знал каково это, быть приглаженным ласковой рукой женщины, взрастившей его брата. И он знал своего отца, но то было, казалось, совершенно ничем хорошим — они друг другу не нравились. Его брат рос отдельно, и даже его природная мягкосердечность, перенятая от родительницы, не мешала ему быть идеальным наследником своей семьи.       Их обоих учили многому, но не тому как быть хорошими и правильными братьями.       Лань Люцин любил его. Однако без способности понять и поддержать его, он мог отвечать единственной заученной репликой, из раза в раз — молодой господин Хань с радостью тебя выслушает и примет.       Хоть он и не ошибался — Хань Туньчоу в действительности сделал бы для него всё — Лань Цижэнь не мог перестать задаваться вопросом: что если это поддержки брата он хотел, в той или иной момент? Его любви, а не чьей-то ещё? То что тогда?       Увы, ответа ему дать не могли.       По крайней мере, у него всё ещё был Хань Туньчоу. И до тех пор, пока они были вместе, Лань Цижэнь мог не бояться одиночества. Мог не думать о том, что был рождён нелюбимым ребёнком.       — Привет.       Когда он вернулся в их совместную комнату, войдя внутрь исключительно после нескольких стуков, Хань Туньчоу отыскался сидящим к нему спиной, смотрящим в приоткрытое окно, отсвечивающее острым полумесяцем.       — Я сделал что-то не так, Ваньмэй? — Без всяких предупреждений выпалил Хань Туньчоу, даже не оборачиваясь к нему лицом.       — Небожители милостивые, нет! Конечно же!       Напрочь позабыв о первоначальной робости, Лань Цижэнь, так и не успев стянуть с себя сапоги, упёрся коленями в матрас кровати. Навалившись на шисюна со спины, он уложил подбородок к нему на плечо, и обвил шею руками, пытаясь рассмотреть выражение лица Хань Туньчоу. Такое же хмурое как и всегда.       Если бы только Лань Цижэнь мог поцеловать его в морщинку меж бровей…       — Если я в действительности сделал что-то не так, то тебе стоит попросту сказать, — не отталкивая его, отозвался тот. Слегка повернул к нему голову. — Я ведь не обижусь. И буду рад исправиться. Я… Я не хочу расстраивать тебя, Ваньмэй.       Лань Цижэнь мысленно заныл.       Нет, ну серьёзно, как он должен был искать себе девушек или парней, когда у него перед глазами был такой Хань Туньчоу? Ни один человек в мире не мог бы с ним сравниться.       — Хань-сюн, я клянусь, всем Гусу клянусь, ты совсем ни в чём не виноват. И нет ничего в этом мире, чтобы ты сделал, и за чтобы я посчитал тебя виновным.       Хань Туньчоу, однако, не обрадовался.       — Что ты такое говоришь? — Легко укорнул он. — Конечно же есть. Я человек, а людям свойственно ошибаться. К тому же, как остальным становиться лучше без ошибок?       Лань Цижэнь капризно закатил глаза.       Вот снова Хань Туньчоу совершенно не вслушивался в намерения, которые он вкладывал в свои слова, а искал в них поучительную философию.       — Для меня, — уточнил он терпеливо, надеясь, что в этот раз его поймут правильно. — В моих глазах, ты никогда не совершишь ошибку. Что бы ты не сотворил… Я знаю тебя, знаю, что за любым твоим поступком стоит логическая, совершенно зрелая причина. И даже если я не соглашусь, я всё равно буду уважать твоё решение.       Щёки Хань Туньчоу зарделись.       — Бесстыдник!       Лань Цижэнь гордо рассмеялся, довольный поднятым настроением шисюна.       — Утоли мой интерес, Хань-сюн. Что в этом плохого?       — Тогда уж утоли мой, — спокойно отозвался он. — Что с тобой сегодня творилось?       Улыбка мигом пропала с лица Лань Цижэня, заменившись лёгкой нервозностью.       Он совершенно не понимал как должен был пояснить Хань Туньчоу всю суть происходящего, при этом не рассказав главного — что он любил его. Что ревновал его внимание, и уж тем более, сердце.       — Эм… Знаешь…       За окном зазвенел колокол, оповещающий о времени сна.       В отличие от Хань Туньчоу, что соблюдал комендантский час без исключений, Лань Цижэнь редко ложился вовремя. Либо не мог задремать, либо зачитывался книжками, напрочь игнорируя поздний час.       Тем не менее, его не поторопили.       — Хань-сюн, видишь ли… Я… Нет, не так. Слушай, а ты очень хорошо дружишь с Юй Цзыюань? — Когда Хань Туньчоу не ответил, явно подготовленный к дешёвым попыткам Лань Цижэня перескочить на другую тему, он вздохнул: — Хань-сюн, я серьёзно. Это важно для последующего разговора и моих объяснений! Пожалуйста!       Хань Туньчоу вздохнул.       — Я бы сказал, что мы с хорошие знакомые. Этого достаточно.       — Так ты считаешь её другом или нет?       — Я никого не считаю другом, кроме Вэй Чанцзэ и Цансэ Саньжэнь, — прямолинейно отрезал тот, слегка покачав головой. — Тем более, Юй Цзыюань. Как бы я не симпатизировал её тяготам, наши с ней идеологии крайне разнятся.       — Кроме Вэй Чанцзэ и Цансэ Саньжэнь? — Переповторил растерянно Лань Цижэнь. — А как же я?       Хань Туньчоу полоснул его осуждающим взглядом.       — Ты правда думаешь, что мы с тобой просто друзья?       — Хм, и то верно. Мы лучшие друзья, — удовлетворённо закивал Лань Цижэнь, вновь расслабляясь. — В любом случае, получается, Юй Цзыюань в списке твоих друзей нет?       По непонятной причине, раздражение Хань Туньчоу стало ощущаться чётче прежнего.       Вообще, он никогда не злился в привычном для людей понимании — не поднимал голос, не задевал за больное, не лез в драки — и потому, большинство заклинателей ошибочно считали, что он не злился вообще.       Но он умел. И проявлялось это в деталях.       Например, вот сейчас кончик носа Хань Туньчоу едва заметно сморщился.       — Ладно, ладно, послушай, — решив не раздражать его ещё больше, Лань Цижэнь поспешил продолжить разговор. — Раз ты не считаешь её близкой, то следовательно, не стал бы доверять ей свои секреты, не так ли?       Он вопросительно вскинул брови.       — Зачем мне доверять свои секреты кому-либо вообще? Это же секреты.       Ещё ранее, в голове у Лань Цижэня возник совершенно очевидный вопрос — с чего он решил, что с Юй Цзыюань был искренним? Что то была не отмазка, выдуманная в попытке избавиться от назойливой ухажёрши, непринимающей отказов?       Хоть Хань Туньчоу и ненавидел нарушать правила, лгать он всё же периодически не чурался, особенно если желал дипломатично завершить какой-либо конфликт, ненароком при этом никого не ранить; ни физически, не ментально. К белой лжи он прибегал часто.       — О, хорошо.       — И? Как это связано с твоим сегодняшним поведением?       Лань Цижэнь неловко рассмеялся, и решил тоже немного приврать. Во благо.       …Если уж Хань Туньчоу так делает, то он-то чем хуже?       — Видишь ли, в последний из своих визитов, её брат больно хвастался, что вы с ней лучшие друзья, и что ты рассказываешь ей всё-всё! Все свои секреты. Ну и я забеспокоился, вдруг ты мне не так уж сильно и доверяешь… В конце концов, ты мне и о том, что являешься обрезанным рукавом не рассказал. Но раз нет, то нет. Всё нормально.       Хань Туньчоу заметно расслабился, но, казалось, не до конца.       — Не слушай остальных, — прохрипел он, поворачивая голову в противоположную от него сторону. — Ваньмэй, никогда в своей жизни я тебе не лгал, и не собираюсь. Что бы не происходило… Не забывай это.       Лань Цижэнь прижался лбом к его плечу, и для пущего удобства убрал руки с его шее, обвив его вместо этого за живот.       В услышанном он не сомневался. В этом мире не было никого надёжнее его Хань-сюна.       — Не посмею, — губы его самостоятельно растянулись в широкой улыбке. — Спасибо тебе. И прости за то что такой глупый.       Хань Туньчоу промолчал.       — Ты же не злишься, верно?       Когда ответа не последовало, он взволнованно от него отлип, чтобы убедиться, что всё хорошо. Вот только Хань Туньчоу, этот бедолага, уже спал, слегка опустив голову, и приоткрыв пухлые губы.       Ах, похоже его организм действительно настолько привык к режиму, что стоило тому ощутить себя в достаточной безопасности, как тот моментально засыпал где и как угодно.       Лань Цижэнь тихо рассмеялся.       Наконец-то, у него была уникальная возможность поухаживать за спящим шисюном! Редкость редкостная, но какая приятная!