p.s. i love you

Чхве Сынчоль был для Джонхана наваждением. Вот уже полгода Юн позорно пускал слюни на старосту их группы. Делал он это тихо, молча, вздыхая на задних партах и вырисовывая дурацкие «Д+С» в сердечках на полях конспектов. Чхве Сынчоль был солнцем, и Джонхан сгорал, находясь рядом с ним. И, казалось бы, не такое уж большое дело — подойти и сказать: «Ты мне нравишься», но, во-первых, Джонхан не хотел выглядеть отчаянным, а во-вторых, у Сынчоля была девушка. Умница и красавица, любимица преподавателей и добрейшая душа, просто ангел с белокурыми локонами. И Джонхану бы ненавидеть ее, но он не мог, просто физически не было возможности злиться на это улыбающееся личико, на блеск влюбленных в весь мир глаз. Поэтому Джонхан продолжал вздыхать под раздраженные вздохи Мингю. В комнате Джонхана, на холодильнике, косым почерком Джошуа были выведены правила их дома. И самый первый пункт, дописанный красным маркером гласил: «Никаких разговоров о Чхве Сынчоле» с тремя восклицательными знаками. Всё-таки Джонхан был жалким, если даже один из лучших друзей ввел такое правило. И порой Джонхану казалось, что о его постыдной влюбленности догадывались все, кроме Сынчоля. Сожалеющие и поддерживающие взгляды друзей уже не раздражали, — Джонхан принимал их как свою действительность. Джихун однажды пообещал вылепить Сынчолю затрещину, если он не разует свои глаза, но Юн смог уговорить парня не применять силу. И, кажется, никого из друзей Джонхана не волновало наличие у Сынчоля двушки. Сунён однажды закрыл их в пустом кабинете, потому что «хён, представь, все будет как в фильмах!». Как в фильмах не случилось. Пока Джонхан прорабатывал план убийства мелкого тигрёныша, Сынчоль уже звонил своим друзьям, чтобы те взяли у вахтёра запасной ключ. В тот день Чхве едва ли сказал Джонхану хоть одно слово, кроме: «Не бойся, я всё решу», чем вызвал в коленях Юна дрожь. Вот каким должен быть мужчина, думал Джонхан. И на эти жалкие полчаса он почувствовал себя принцем, надёжно спрятанным за спиной прекрасного рыцаря. Джонхану хотелось ударить Сынчоля за то, что тот такой идеальный. План Сунёна не увенчался успехом. Сынчоль не проникся к нему чувствами, а просто продолжал быть вежливым старостой. Он все так же дружелюбно улыбался, когда раздавал задания от преподавателя, охотно звал Джонхана и Мингю к себе для групповых заданий и с энтузиазмом золотистого ретривера помогал всем вокруг, а Джонхан вымещал свое раздражение на партах, тетрадях и карандашах. Мингю в такие моменты с безразличным лицом выполнял функцию мини-канцелярского магазина, нося с собой небольшой запас ручек. И будь проклят этот чертов Мингю, который позвал его на вечеринку, которую устраивал Сокмин с другого потока, просто чтобы развеяться и отдохнуть от Сынчоля. Джонхана, видимо, прокляли в младенчестве, потому что их идеальный староста тоже был там. Только блейзер сменился футболкой с растянутым воротом, а наутюженные брюки — тёмно-синими скинни, которые обтягивали сочные бедра Сынчоля. Джонхан смотрел на старосту, практически не слушая Мингю, который скакал возле него и воодушевленно рассказывал о своём краше-айтишнике. Мингю что-то суетливо спрашивал, а Джонхан бездумно кивал в ответ, наблюдая как Сынчоль посылает всем абсолютно разные улыбки, будто для каждого у него заготовлена своя. Приятельская для знакомых, добродушная для одногруппников, благодарная для старших, и нежная — для его девушки. Какую бы улыбку он подарил Джонхану, останься они одни? Может, застенчивую, с лёгким румянцем на щеках? Или хитрую с едва уловимым блеском в глазах цвета гречишного мёда, который Джонхан так любил с самого детства. Будь дважды проклят суетящийся хитрый Ким Мингю, который впихнул в ладони Джонхана стакан и просипел что-то про шансы для одиночек, а потом растворился в толпе пьяных студентов, пахнущих по́том и куражом. Джонхан со своего наблюдательного пункта, собственно, наблюдал как какой-то первокурсник неловко флиртует с Сынчолем. А тот, как обычно, слишком добр, чтобы отказать. Джонхан, психанув, залпом влил в себя содержимое стакана и даже не закашлялся. Алкоголь ударил в голову и вдруг дышать стало свободнее. За первым стаканом пошел второй, третий, пятый, которые так услужливо подносил Ким. Метания и восторг Мингю уже не казались такими раздражающими. В груди росла отвага. Она прорастала крыльями через позвоночник, пробивала ребра, щитом зкрывая сердце. В какой-то момент Джонхан оказался на одном с Сынчолем диване. Возможно, долговязый Мингю был слишком неловким и, не вписавшись в поворот, толкнул Джонхана. Сынчоль — рыцарь — осторожно придержал парня, помогая ему усесться. Их бедра плотно соприкасались, а запахи парфюма смешались в нечто сладко-древесное. Сынчоль наблюдал за своей девушкой, которая, поправляя мини-юбку, щебетала с подругами в другом конце комнаты, а Джонхан, вяло моргая, наблюдал за профилем Сынчоля. Вся его фигура была подсвечена неоновым светом, окрашивая кончики волос в Кандинский голубой. Свет путался в длинных ресницах, бросающих тень на скулы. Джонхан не дышал. Он бы хотел языком провести по каждой линии этого идеального лица, губами припасть к выступающей на шее вене и прикусить мочку уха. Юн лениво перевел взгляд вперёд на белокурого ангела и хмыкнул. — Ты выглядишь как цепной пёс, охраняющий хозяйку. Сынчоль повернулся к нему с немым: «Прошу прощения?». Джонхан пригубил соджу с химозным вкусом арбуза и облизал с губ остатки алкоголя. Темный блеск глаз Сынчоля он не заметил. — Я говорю, — Джонхан наклонился к его уху, борясь с желанием провести по вискам Сынчоля кончиком носа, — ты дыру в своей девушке прожжёшь. Сынчоль фыркнул, отнимая у него бутылку. Джонхан наблюдал за тем, как пухлые губы Чхве обхватывают горлышко, как при глотке дёргается кадык, как по шее стекает капля пота. Джонхан хотел стать этой каплей, чтобы раствориться в чужой бархатной коже. — Ты в курсе, что это, — Юн кивнул на бутылку в руке Чхве, — непрямой поцелуй? Вот идиот. Пьяный мозг Джонхана смог придумать именно это? Чертов Ким Мингю с этой вечеринкой и стаканом джина! Сынчоль прищурился, уголки его губ тронула улыбка. — Хорошо, что этого моя девушка не видела, — Сынчоль хрипло рассмеялся, — у меня были бы проблемы. Крылья за спиной Джонхана трепетали, щеки горели огнем, а в голове вместо мыслей — вата. — Должно быть, твоя девушка хорошо целуется. Сынчоль поправил свои волосы. Джонхан был готов поставить алтарь этому блядскому андэркату, с которым Чоль недавно пришел в универ, устроив пожар в штанах Юна. — Она хороша не только в этом, — ответил Чхве с явным намеком в глубоком голосе. Джонхан был готов отсосать ему прямо тут, пока Сынчоль до боли сжимает в кулаке его волосы. Сознание повело, по телу разлилось приятное тепло, которое покалывало на кончиках пальцев. Юн сглотнул, прикусил губу и вздохнул. Его невидимые крылья раскрылись, обнимая их с Сынчолем. Джонхан наклонился ближе, выдыхая в лицо Сынчоля запах арбуза. — Она хорошо тебя трахает, — прошептал Юн, опираясь на напряжённое бедро Чхве, — но я могу трахнуть тебя лучше. Джонхан почувствовал как ладонь Сынчоля до боли сжала его колено. Чхве смотрел на Джонхана, облизывая его взглядом. — Черт, — прохрипел Чхве, — хочу попробовать тебя на вкус. Джонхан с лихорадочным блеском в глазах дрожал, пока рука Сынчоля с колена перемещалась на внутреннюю сторону его бедра. Юн закрыл глаза и откинул голову навстречу ладони старшего. Он буквально лужей растекся по замшевой обивке дивана. Джонхан легонько вскрикнул, когда его дёрнуло наверх. Сынчоль держал его за руку, выискивая что-то взглядом. Через секунду он двинулся через толпу, осторожно обходя людей. Джонхан смотрел на его широкую спину, на перекаты мышц и на короткие волосы на затылке. Сынчоль держал его крепко, но аккуратно, не причиняя боли. Джонхану хотелось кусаться. Дверь пустой душной комнаты захлопнулась, оставляя во мраке только тяжёлое дыхание и запах возбуждения. Сынчоль, сжимая чужие запястья, бездействовал. Джонхан чуть не расплакался от того, насколько этот человек невозможен. Он ждал разрешения. — Если ты меня сейчас не поцелуешь, я закричу, — хныкал Джонхан, — очень громко. Смех Сынчоля покатился по стенам комнаты. Он потянул Джонхана к тахте, осторожно уложил его, заведя запястья за голову. Юн на пробу дернулся, ощущая будоражущую скованность, и рвано выдохнул. Сынчоль губами припал к его ключицам. Одной рукой он уверенно прижимал запястья Джонхана к тахте, а другой обхватил его поперек лопаток. Губы Сынчоля, блуждающие по разгоряченной коже, заставляли Юна выгибаться в пояснице. Ощущения слились в сплошные руки-губы-поцелуи-вздохи. Джонхан не мог нормально дышать, хватаясь то за руки Сынчоля, то за подушки. Все, что он улавливал сознанием, качающимся на волнах отчаянного блаженства, — это нежный голос Сынчоля, зовущий его по имени.