Следы твоего сраженья

      — Юный господин, взгляните только! — служанка протирала оконную раму, как вдруг услышала крики со стороны улицы. — Синцю!       Юноша нехотя отвлёкся от книги и слез с кровати, не удосужившись поправить торчащие во все стороны волосы и помятую ночную сорочку. За уже почти три недели заключения он перестал придавать значение внешнему виду, ведь никто, кроме прислуги и, в лучшем случае, брата, не заходил в его комнату. Что мать, что отец были чрезмерно заняты работой в гильдии — Синцю не желал считывать таков жест за равнодушие, и ему отчасти даже приносила облегчение возможность избежать ненужных разговоров.       Голоса были знакомыми — Синцю резко переменился в лице, признав кричавших. И вцепился руками в раму, не веря счастью.       Чуньюнь позвал их общих друзей — Хутао и Сянлин, — и теперь они (терпеливо) стояли у резных ворот, пытаясь докричаться. За закрытыми окнами Синцю не мог услышать, но, если бы увидел сразу, восторгу не было бы предела.       — Ки, как же… это… — запнулся он, силясь сдержать эмоции, но нет, им места в теле мало, им нужно выплеснуться наружу, пред этим органы порвав, пройтись щекоткой по спине, разлиться тёплой волной — Синцю впервые за долгое время широко-широко улыбнулся. — Ки, они это ради меня!       Ки улыбнулась в ответ, радуясь тому, как помрачневшее лицо маленького господина приобретает прежние яркие краски.       — Мне позвать их сюда?       — А можно? — у Синцю глаза загорелись. Нет, он, как примерный мальчик, должен отказаться, он ведь наказан, ему нельзя, но чувства уже не остановить, они несутся наперегонки с мыслями светлыми. Энергия во все стороны.       — Ваш отец запретил вам выходить из имения, но это не значит, что мы не найдём какую-нибудь лазейку в указаниях, — Ки усмехнулась. — Пусть увидит, как ваши друзья дорожат вами. Идите встретьте их.       Синцю чуть ли не подпрыгнул на месте и стремглав сбежал по лестнице, как есть, неряшливый, неухоженный, навстречу друзьям, которые закричали громче, завидев его. Сянлин принесла угощения по своим новым рецептам, Хутао — какие-то причудливые карты не то для игр, не то для предсказаний; вчетвером они устроили небольшой пикник прямо во дворе и провели так весь день, делясь новостями и шутками.       Синцю было невероятно приятно снова вернуться к привычным диалогам с теми, кто был ему ближе, он скучал по таким посиделкам и ценил минуту каждую. И чуть-чуть — совсем немного, ну как тут не потешить эго — ухмылялся мысли: отец наверняка прознает об этой их шалости, либо увидит сам, либо ему доложат. И, о, Синцю так хотелось посмотреть на его лицо.       Перед уходом Чуньюнь робко протянул Синцю подарок и от себя — новую книгу из лавки Ваньвэнь, в которой Синцю так любил проводить время раньше.       — Я проверил, чтобы в названии и описании не присутствовало ничего… сомнительного, даже на первых страницах, — угрюмо прошептал Чуньюнь и сильно засмущался. — Но сама история должна тебе понравиться, обещаю! Что-то про приключения и зачарованные клинки, ты знаешь.       Он так озаботился, зная, как контролируют теперь друга и осматривают каждую его личную вещь. У Синцю стало совсем нестерпимо горячо в груди.       — Благодарю, милый, — только и вымолвил он, оглаживая пальцами позолоченные буквы на синей обложке. — Я буду хранить её.       Чуньюнь приободрился после этих слов.       Синцю задумался о том, как эта книга, должно быть, похожа на него самого: не вызывающая подозрений, аккуратная и сдержанная, она таила в глуби страниц дальние странствия, дрожь раненых рук на стиснутой рукояти, побеги из дома каждую ночь и бесконечные, бесконечные скитания в поисках опасности.       Возможно, Чуньюнь выбрал её именно поэтому.

***

      Шалость удалась — отец смягчился и позволил выходить в город при свете дня, под присмотром всё тех же двух непутёвых телохранителей. Синцю ликовал, когда Ки сообщила радостную новость, и даже схватился с ней за руки и покружился по комнате. Конечно, такая милость не отменяла прочих запретов, очернявших определённо каждый день, но малейшее облегчение давало надежду. Будто горы целые гео архонта свалились с плеч Синцю.       Оттого он так бодро следовал на ярмарку, не следя совершенно, чтобы охрана поспевала: сердце его мчало вперёд, и внутри всё ныло в предвкушении. Как бы сильно порою Синцю ни стремился к одиночеству, сейчас, по вине лишений жизненных, ему была просто необходима поддержка со стороны. Пусть даже он не признавал этого вслух.       — Приветствую, друзья! — воскликнул он и едва не забыл поклониться учтиво. — Отрада душе моей, преисполненной скуки, вновь лицезреть ваши лица.       — Здорово, что ты вырвался всё-таки! — Сянлин захлопала в ладоши. — Тебя отпустили навсегда-навсегда?       — Уповаю, что так, — Синцю кивнул. — Однако придётся терпеть общество двух воинов, коих приставили ко мне. Надеюсь, вас не слишком стеснит это.       — Как бы они сами не стеснились, — абсолютно ровным голосом сказала Хутао, выглянув из-за спины Сянлин, и повела в воздухе пальцами; был слышен оттенок угрозы в её фразе. Сянлин засмеялась.       — О, не удивлюсь, если так и будет. Они выглядят весьма… несведущими во многих вопросах. Не в обиду, скорее, они просто растеряны, что им приходится тратить время на что-то столь бессмысленное.       — Ты знаешь, как их зовут? — спросил Чуньюнь. Синцю осёкся, выражение его лица сменилось.       — Я… честно говоря, ни разу не поинтересовался.       — Может, нам удастся найти с ними общий язык, ты так не думаешь? Они всё-таки тоже люди, — Чуньюнь посмотрел холодно.       — Не со всеми людьми можно найти общий язык, — Синцю поджал губы и склонил голову, заговорив тише. — Уж кому как не мне знать об этом.       — А если они другие? — Чуньюнь взял его за плечо, тем самым заставив посмотреть себе в глаза. — Если сумеют понять?       Синцю замер, обдумывая слова, пытаясь прочесть что-то кроме искренности оголтелой на лице Чуньюня. А потом принял обыкновенный уверенный вид и прищурился.       — В любом случае, сегодняшний вечер должен пройти у нас праздно и легко. — И спрятал прядь за ухо, чтобы скрыть сомнение. — Спасибо за заботу.       Не заботу почувствовал Синцю в словах Чуньюня. Что-то другое. Что-то пугающее.       — О, неужели тебе прокололи ухо? — задорно отозвалась Сянлин и чуть подалась вперёд, чтобы разглядеть прокол в правой мочке. — Камешек какой краси-и-ивый!       — Ещё в прошлую встречу заметила, подумала, что ты вскроешься сам, — Хутао приложила палец к растянутым в улыбке губам и так же прищурилась. — С иглами следует быть осторожным, если понимаешь, о чём я.       Синцю слабо улыбнулся в ответ.       — Мне помогли с этим.       Чуньюнь почему-то покраснел и ничего не сказал. Синцю это развеселило.       Ярмарка шумела и звала разноцветными огнями: где-то показывали огненное представление, где-то отдавали безделушки в качестве приза на аттракционах незамысловатых, тут и там стояли торговые лавки со сладостями, предметами одежды и украшениями. Синцю было непривычно оказаться после стольких дней тишины в подобной кричаще-пестрящей обстановке, но друзья были рядом, чтобы направить, и постепенно он расслабился и действительно стал наслаждаться праздником и обществом других людей — признаться, ему до боли не хватало хоть какого-нибудь социума. Да, всё ещё с поправкой на то, что за ним следили, но в такой ситуации приходилось довольствоваться тем, что он имел.       Чуньюнь засмотрелся на расписные веера одной из лавок, и потому не сразу отреагировал на зов Синцю.       — Девочки ушли куда-то за сластями, — сообщил он мягко и обнял себя за локти. — Не соизволишь ли провести меня далее, пока не истекло время наше? Думаю, лишним не будет испробовать тебе острых кушаний!       — Ты неисправим.       Синцю засмеялся мелодично, в своей манере. Чуньюнь сконфузился и подошёл ближе, чтобы было слышно отчётливей пониженный голос.       — У тебя точно не будет никаких проблем из-за того, что мы… пришли к тебе и в город вытащили? Если что-то пошло не так…       — Боюсь, ваш приход только устранил одну из моих проблем, — Синцю сложил руки за спиной и весь засветился. — За что я бесконечно признателен. Твоя была идея?       — Меньше всего я хотел испортить что-либо… всё, — Чуньюнь нахмурился и по привычке стал глядеть в землю.       — Ты не способен что-либо испортить, отнюдь.       — Я волновался, что это обернётся чем-нибудь ещё.       — Не стоило.       Синцю смотрел на него и не верил, что тот существует.       — Вообще-то, стоило ещё как, учитывая, какой я непутёвый обычно…       Ох, только не это. Теперь Синцю стыдно.       — Я приступил к чтению той книги, которую ты вручил мне в тот раз, — пальцы в кольцах легко коснулись руки, и Чуньюнь сразу же поднял голову. Слава архонтам. — Ты был абсолютно прав, милый, эта история действительно мне приглянулась. Когда дойду до конца, обязательно поведаю о своих впечатлениях.       — Ох, хорошо, — Чуньюнь, похоже, выдохнул с облегчением. Синцю едва сдержался, чтобы не проболтаться кое о чём ещё. — Снова заставишь читать тебе вслух?       — Разве не отрада для тебя сущая помочь другу? — Синцю хихикнул, прикрыв ладонью рот. — Я был уверен, что было то не в тягость.       — Отчасти, — Чуньюнь надулся, но Синцю знал: только для виду, для приличия. — Ты всегда выбираешь какие-то смущающие сцены.       — Уж прости мне прихоть таковую, ничего не могу с собой поделать.       — Я знаю.       Синцю свёл брови, откровенно любуясь. Признаться, он правда мало что мог сделать супротив своих желаний, неправильных, превратных, абсолютно вздорных, кои одобрять нельзя ни в одном из миров; он пытался, честно пытался! Смело ли небо судить за попытки отчаянные хоть как-то оттянуть встречи, отсрочить момент расставаний, ввязаться в неприятности, чтобы после залечивать раны ледяных рук? Синцю стремился к искренности во всех свершениях.       Ярмарка продолжала шуметь пёстрыми красками, заполняя молчание; Чуньюнь затоптался неловко, Синцю чинно стал пред ним, будто в ожидании. За спиной Чуньюня мелькнула охрана, и Синцю вжал голову в плечи: его сейчас отведут домой?       — Хочешь, уйдём отсюда? — внезапно предложил Чуньюнь. Синцю опустил уголки губ.       — Мне не позволят сбежать ещё раз.       — Будто ты не собирался снова нарушить правила сам.       Чуньюнь действительно слишком хорошо его знает. Синцю усмехнулся — его хватают за руку и тащат куда-то от шума и гомона, от режущих глаза огней и весёлых мелодий.       На обрыве, вдали от ярмарки, было удивительно тихо, только ветер свистел в кронах деревьев и насекомые стрекотали вразнобой; небо уже потемнело. Стволы казались чёрными.       Синцю подошёл к самому краю и заглянул вниз: высота не кружила голову, но вкупе с атмосферой давала странное ощущение покоя. У кромки горизонта окрасились в сиреневый облака на пару с сизым и серебряным.       Чуньюнь позволил Синцю вволю насладиться свежестью ночи, тот не без восторга оглядывал окрестности, будто по-новому отпечатывая на памяти знакомые пейзажи; Синцю не мог вспомнить, впрочем, чтобы бывал в этом — удивительном, поистине — месте раньше.       — Здесь… потрясающе, — выдохнул наконец Синцю. — Невероятно красиво.       — Тоже так подумал, — поразительно тихо сказал Чуньюнь и приблизился. — Надеялся, тебе понравится.       Синцю обернулся, чтобы убедить в честности своих эмоций, но замер. Волосы (косым каскадом, Синцю не мог одним давним вечером сдержать слёз обиды и обрезал их нарочно криво, чтобы видеть, как отец поджимает губы) забили в лицо под дуновением ветра, светлячки золотые и синие выпорхнули из травы и взмыли вверх, придавая моменту особого эфемерного свечения. Синцю вдохнул поглубже, испугавшись на секунду, что кислород закончится.       Чуньюнь протягивал ему цветок шелковицы.       Необычно розовый, с чёрным тонким стеблем, с нежными прожилками белого на лепестках и — о архонты — с каплями золотой краски по краям. В цвет потемневших украшений, тех букв на обложке той книги. В цвет глаз самого Синцю.       — Не знаю, как правильно облечь мысли в слова, чтобы было так же красиво, как мог бы сказать ты, — всё так же тихо сказал Чуньюнь, и слова сквозили жгучим солнцем непривычно. — Но я знаю, каким сильным ты можешь быть, знаю, что ты не перестанешь бороться, несмотря на трудности. И мне просто хочется, чтобы ты принял… Я буду счастлив помогать тебе. Даже если убеждаешь всех вокруг, что ты в порядке и тебе не нужна помощь. Когда понадобится сбежать из дома в следующий раз, только позови, хаха!       Мысли о доме, об охране, которая наверняка его уже обыскалась среди лавок, о выговорах бесконечных отца, обо всём — улетучились. Чуньюнь имел изумительную способность делать всё лёгким, нестрашным простыми жестами; Синцю не силился противостоять, ведь знал, что проиграет.       Его прошибло током от прикосновения пальцев, но он не выдал испуга и принял подарок. Пусть Синцю и был выше Чуньюня на несколько сантиметров, в тот момент он ощутил себя совершенно маленьким и беспомощным под напором ледяных глаз, кои таили всплеск неведомых чувств.       Вернувшись домой, Синцю обнаружил вторую часть подарка в маленьком свёртке, привязанном к стеблю цветка: блестящий дорогой горный камень в оттенках оранжевого и жёлтого, украшенный золотой шнуровкой. На свёртке было аккуратно написано то, что окончательно убедило: Чуньюню известно о том, что произошло с Синцю в тот роковой вечер.       Синцю, признаться, всегда пугала подобная проницательность.

Прошу, прими.

Мне не всё равно.