О рассветах и звёздах

Райя предоставляет им — Саре, если быть точнее, но никто из них до конца не уверен, что она работает водителем на полную ставку (а если и работает, то вряд ли именно на этом автомобиле) — достаточно вместительную машину. Не какую-то... слишком, хотя Кейт более чем уверена, что Райя может и провернёт что-то такое однажды, когда они будут более расслаблены и в меньшей степени начнут ждать подставы (или Кавински, потому что у него был оранжевый кабриолет в мастерской, и если они ни разу на нём не проедутся на какое-то пафосное мероприятие, то зачем оно тогда всё), поэтому она просто с нейтральной вежливостью улыбается Саре. Та кивает и, убедившись, что они достаточно удобно устроились и пристегнули ремни, молчаливо скрывается за водительским креслом, нажимая какую-то кнопку, активирующую стеклянную выдвижную перегородку. Перегородка тут же темнеет — по принципу электрохромного стекла или чего-то такого, — и Кейт ценит это... стремление создать для них более комфортную зону, даже если прекрасно осознаёт, что у неё не выйдет до конца расслабиться. Она переводит взгляд на вжавшегося в кресло Лололошку, который глядит на них с Раданом с явным намерением не открывать рот до момента, пока не осмотрит всю машину на предмет прослушки, жучков, камер видеонаблюдения и каких-нибудь прячущихся агентов (оба из них знают, что он не будет, потому что демонстрировать свою подозрительность вот так — не лучший способ для действий), и посылает ему слабую улыбку. Не то чтобы она не доверяет Райе. Или не то чтобы Радан и Лололошка не доверяют — последний, Кейт уверена, готов будет ради неё построить собственноручно ракету по чертежам и слетать до луны и обратно, — но от привычек и выученной настороженности не избавляются доверием к людям, даже таким близким, как Райя, как бы Кейт этого самой не хотелось, и она испытывает колющее чувство вины каждый раз, когда ловит себя на таких мыслях. Потому что даже она превращает для себя в рутину засыпать исключительно с ножом под подушкой, в подушке и ещё для верности с автоматом неподалёку, чтобы уж наверняка точно (это метафора, потому что ножей было четыре, да, сейчас она тоже шутит, всё в порядке, это способ бороться со стрессом), а теперь ей не нужно этого делать, но Кейт всё равно продолжает, хотя знает, что опасности больше не существует — не в том объёме, с которым не сможет справиться всего один обученный взвод Имперской армии, по крайней мере — и осознание иррациональности собственной тревоги делу не помогает. Где-то в середине гражданской она получает ранение в голову — во время обстрела её задевает осколком, и Кейт отделывается разодранным виском, вывихнутой рукой и сотрясением мозга, — и кто-то из культа Багряного Солнца сбривает ей волосы машинкой почти подчистую, чтобы не занести инфекцию в рану в условиях практически полного отсутствия антисептиков и прочих медикаментов. Правильный, наверное, выбор, потому что Кейт тогда не находится в состоянии, чтобы возражать и обсуждать, насколько это уместно, а люди Шангина не так уж и плохо разбираются в способах промывать раны. А неделю назад Кейт впервые за долгое время смотрит в зеркало и обнаруживает, что её волосы отросли почти до плеч. Тянется тогда как-то рефлекторно назад, чтобы в хвост их стянуть — жест из прошлого, ещё до краха привычных устоев и мыслей о свержении Войда, — но привычка носить по две резинки на запястьях успевает сама собой раствориться, и она просто пусто глядит на собственное отражение несколько секунд. В итоге Кейт всё равно находит резинку — она детская, бывшая раньше ярко-зелёной и выцветшая почти до серой невыразительности, с немного облезлым украшением в виде пластиковой ромашки, но это нормально; и Кейт сначала даже не понимает, откуда вообще помнит, как резинка выглядела в оригинале. А потом у неё в сознании вспыхивает картинка, где Лололошка (тринадцатилетний? Наверное, потому что это должно было происходить, ещё когда он жил в воспитательном центре) протягивает ей свой первый, как она думает, выигрыш в Эмпориуме (какую-то мягкую игрушку, зарядку для коммуникатора, две жвачки и резинку, которую Лололошка натягивает на лапу игрушки на манер сказочного браслета), потому что: «О, привет, Кейт, вам скучно? Вот блин, не круто. Тогда помогите мне подержать эти штуки и станет вообще не скучно, честно-честно!». ...потом Лололошка отдаёт ей на временное хранение ещё больше игрушек, и Кейт скептически наблюдает за тем, как он тайком запускает внутрь игрового автомата подаренного ему на прошлый день рождения Калебом пет-ассистента. Тогда она окончательно убеждается в том, что склонность соблюдать общественные правила для Лололошки совершенно противоестественна. Лололошка отбивает ей пять и отдаёт половину честно награбленного в качестве платы за молчание, и Кейт шутит, что максимум, что она сможет сделать с такой резинкой — нацепить на Калеба во сне. Воспоминание кажется таким далёким, что Кейт почти не верит, что когда-то такое могло происходить. Она затягивает волосы, пытаясь подобрать ракурс получше — по виску у неё спускается длинный уродливый шрам, а отдельные пряди выпадают из хвостика, когда она резко дёргается — всё ещё слишком короткие — и это отчего-то вызывает в голове у Кейт такое отвращение, что ей почти хочется заплакать. Но ту самую «кого-то из культа Багряного Солнца» зовут Хейли, и Хейли коротко целует её в щеку, беззаботно говоря, что Кейт с любой причёской — её самое величайшее сокровище. У Хейли вместо обеих кистей протезы, и Кейт переплетает пальцы их рук, ощущая, Хейли бережно сжимает её в ответ. Она не чувствует тепла, но этого оказывается вполне достаточно. В общем, у Кейт есть ряд своих причин не быть сверхдружелюбно настроенной к людям (почти ко всем людям без исключения, потому что так работает психика человека, она изучала это), и она уверена, что у Калеба, Кавински или Радана тоже есть такие причины. И у Лололошки, хмуро думает Кейт, осторожно наблюдая, как он практически перестаёт бороться со сном, очевидно, тоже. Проблема тут не в этом. Она терпеливо ждёт ещё минут семь, прежде чем переглянуться с Раданом — он аккуратно укладывает голову Лололошки на собственное плечо, и тот что-то недовольно бормочет, но не просыпается (Кейт не знает, сказываются ли тут три ночи без сна, кошмары, которые никуда не исчезают, новое снотворное, рекомендуемое Кэлхуном, приёмы которого Лололошка всё равно пропускает в пользу какого-то не терпящего отлагательств дела или всё это сразу), и выдыхает, отвернувшись в сторону окна. Сара оглядывается на них, чуть опуская стекло, и на языке жестов показывает, что будет в наушниках, на случай, если им что-нибудь понадобится, после чего вновь прячется за стенкой. Кейт думает над тем, чтобы позже выписать ей премию. — Вы с Шерон просматривали недавно личные дела граждан, верно? — уточняет шёпотом она пару секунд спустя, хотя совсем не сомневается. — Удалось выяснить что-нибудь по поводу него? Радан устало качает головой. — Нет, — шепчет он. — В смысле, Рехобоам определённо засёк имплант Лололошки очень давно, потому что Кэлхун — я до сих пор сомневаюсь, стоит ли ему полностью верить, но пока мы упустим этот момент — сам сказал, что следил за ним и фрактальной версией личности Райи с самого начала — и это, на секундочку, звучит жутко; но для Имперской базы данных его словно не существовало до марта 2341. Точнее, — Радан замирает, потому что Лололошка шевелится, но это, похоже, просто плохой сон, — он есть в базе, но это похоже просто на обезличенные отписки. В смысле «родился в поселении при карьере, ходил в школу, родители-шахтёры погибли из-за оползня, распределили в воспитательный центр», ни одной записи в медкарте, кроме вживления чипа и проставлении всех обязательных прививок по возрасту. А у него даже нет этого... следа на плече от вакцинации от туберкулёза. Что? — он недовольно хмурится на немой вопрос Кейт. — Мы с Винсом его однажды в баню вытащили. Кроме того, я не верю, что ребёнок, пытающийся прокатиться на крыше автобуса, залезть на крышу одной из высоток Альт-Сити и угнать мой гидроцикл, и всё это — в первый день нашей встречи, мог прожить до двенадцати и ни разу не обратиться в поликлинику. — Если бы Лололошка родился в поселении при карьере, он упал бы туда на третий день после выхода из дома, и мы бы никогда его не встретили, — невесело шутит Кейт, складывая руки на груди. — И там нет ничего про амнезию, да? Радан кивает. — У него сорок две страницы в личном деле, и биография до переезда в столицу занимает буквально шесть строк из них. Шерон считала, — комментирует он в духе «это всё она, я в этой вашей магии чисел не при делах». — Я не особо удивлён, потому что Ло рассказывал, что полицейские, которые выловили его в том лесу, были скорее озабочены сохранением собственной шкуры из-за того, что его биометрия не сходилась ни с кем в базе данных, а попытка отследить нашего Дейви по чипу не работала. Мерзко так говорить, но хорошо, что этим ублюдкам пришла в голову идея как-то интегрировать его в систему, а не на месте пристрелить ребёнка. Лололошка сонно возится, очевидно, услышав собственное имя, и Кейт медленными движениями гладит его по спине до тех пор, пока его дыхание не выравнивается вновь. — Я просто думаю о том, что у нас в основном есть хотя бы какая-то ментальная база, — тихо говорит Кейт, опуская плечи. — Не лучшая, понятное дело, и нам предстоит ещё много времени, чтобы что-то с ней... окончательно сделать, но мы были взрослыми людьми, когда это всё началось, и мы отдавали себе отчёт в том, на что идём. А ему было не за что цепляться, кроме двух-трёх лет, которые он провёл в основном среди подпольщиков, и это оказалось разрушительно. — Это не так, — возражает Радан, и устало массирует переносицу под острым взглядом Кейт. — Не совсем так. Неправильно было изначально позволять ему ввязываться в это — не только ему, но и другим детям в принципе, — но мы позволили, и это имело последствия, и поэтому ещё более неправильно сейчас будет обесценивать это в «ты был ребёнком, и мы не должны были допускать твоего участия». В смысле, это правда, но дети устроены так, что воспримут это либо как то, что их обвиняют в том, что они не родились на пару лет раньше, либо как то, что ими просто воспользовались для достижения быстрой победы, либо всё это одновременно. Классика. Кейт открывает рот, чтобы не согласиться, но замолкает на несколько секунд. — Я не думала об этом с этой точки зрения, — признаёт она. — Если честно, я вообще не очень много об этом думала. — Поэтому ты младший ребёнок в семье, — криво улыбается Радан. — Прости. Это должна была быть шутка о глупых стереотипах, но я подумал о Майке и отце, и вышло что-то вот совсем не весело. В знак молчаливой поддержки Кейт кладёт руку на его ладонь. — Хочешь, я расскажу тебе шутку о Калебе, чтобы стало чуть-чуть получше? Радан почти смеётся. — Нет, спасибо. Боюсь, в таком случае я не удержусь, повторю её тогда, когда он в очередной раз запрётся в мастерской, он услышит, и меня будет ждать мгновенная кара. Почти смерть. Что же, звучит как абсолютно логичный и единственно верный на Земле концепт. — Тогда давай попробуем съездить в то поселение, которое указано в биографии Ло, как место его рождения и поищем невролога, который настраивал его имплант. Ну, после того, как закончим дела с налаживанием дипломатических связей, — с сомнением выдыхает Кейт. — Мне очень не нравится идея ставить Лололошку на второй план, но он в безопасности сейчас, и мы просматриваем за ним, а ещё у нас правда есть работа. Всегда есть время на это. Кейт не говорит, что он уже не так активно пытается раскопать собственное прошлое последний, наверное год — скорее всего, просто потому что у них правда в приоритете другие дела, и Лололошке не хочется утруждать их ещё больше и быть навязчивым (хотя он определённо — нет, и Кейт не хочет даже предполагать, откуда он взял эту точку зрения о себе). Но она знает, как Лололошка мечтал об этом, когда был младше, и у них буквально есть все ресурсы — кроме одной крошечный зацепки, но это вопрос времени, правда, — и Радану не нужны слова, чтобы это понимать. Его механические пальцы такие же холодные, как протез Хейли. — Мы справимся, — хрипло говорит Радан. — Справимся, — без тени сомнения кивает Кейт. — Вместе.