The heart wants what it wants

…Утром следующего дня Мо Жань отправился в пансионат Цзяо навестить Дуань Ихань, свою мать. Он не бывал у нее с начала прошлой недели, но с тех самых пор, как появилась надежда, что она выйдет из комы, был сам не свой, и регулярно справлялся о её состоянии. В ранние часы посещения коридоры были ожидаемо полупустыми, и сонные медсёстры не задавали лишних вопросов, провожая его в светлую палату, где среди стерильной белизны стен находился единственный человек, который когда-либо имел для него значение. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как Дуань Ихань была в сознании. В последний раз Мо Жань говорил с нею, ещё когда учился в младшей школе — тогда стояла глубокая зима, и они ютились вдвоём в муниципальном общежитии, предоставленном им как малоимущим. Несмотря на скромное положение в детстве, Мо Жань никогда не голодал, всегда был одет в чистое, и учился без прогулов — мать заботилась о нём, окружая любовью и теплом. Она ежедневно трудилась на красильной фабрике, обеспечивая ему достойное будущее. Всё изменилось той зимой, когда Дуань Ихань впала в кому, а сам Мо Жань узнал, что у его матери, оказывается, была давняя подруга, работавшая в клубе Цзуйуй. Мо Жаня взяла под свою опеку сама Мо Няньцзы, владелица заведения, а Дуань Ихань оказалась в одной из самых лучших больниц города. Неподъемные счета за лечение оплачивали те же люди, от которых Дуань Ихань некогда вынуждена была бежать, оставляя позади роскошную жизнь ради трущоб и временной свободы, а сам Мо Жань стал частью мира, о котором прежде ничего не знал. Так он впервые оказался в Цзуйуй — ещё ребёнком. Он вздохнул, отгоняя непрошенные воспоминания. Букет белых роз, который он принёс, нужно было поставить в вазу. Привычная рутина помогла ему собраться. Он поставил цветы у изголовья, а затем сел в кресло для посетителей и в который раз вгляделся в худощавое бледное лицо, на котором практически не обозначились следы возраста. У Дуань Ихань не было мимических морщин, она всё ещё была красива, и, если бы ни аппараты, подключенные к ней, можно было бы решить, что она просто крепко спит. Врачи говорили, что месяц назад она внезапно пошевелила рукой, и снова обследовали её — именно потому Мо Жань, давно утративший надежду, стал посещать её чаще. Он хотел бы верить, что годы ада в Цзуйуй были не напрасны. — Здравствуй, мам, — он прикрыл глаза, не уверенный, что бы она сказала, если бы очнулась прямо сейчас и увидела у своей постели своего сына взрослым. — Мне следовало прийти ещё вчера, но я был очень занят, прости. Он помолчал, глядя прямо перед собой, не совсем уверенный, что ещё сказать. Если раньше он часто рассказывал о своей жизни и учёбе, то теперь, после событий последнего времени, отчего-то испытывал стыд. Он не был уверен, что Дуань Ихань бы одобрила, какой образ жизни он для себя выбрал. — Я ждал тебя вчера, — прервал гнетущую тишину мягкий голос, и Мо Жань, не заметивший, как к нему кто-то присоединился, быстро опомнился. Выражение вины на его лице быстро стёрлось. — Господин Хуа, прошу прощения. Вчера я был занят. — Всё в порядке, — гость кивнул, сосредоточенно щурясь сквозь линзы оправленных золотом очков. Светлые слегка вьющиеся пряди падали ему на лоб, отбрасывая тень на изящное лицо. Он был одет неброско, и сам, казалось, был бесшумной тенью, появляющейся словно из ниоткуда. Мо Жань привык к Хуа Бинаню, хотя поначалу эта его манера настораживала — возможно, всё дело было в том, что господин Хуа был слишком красив, чтоб воспринимать его, как угрозу. — Как продвигается дело с расследованием? — Мо Жань теперь полностью переключился на своего собеседника. Забавно, что Хуа Бинань ему всё время кого-то неуловимо напоминал, но он всё никак не мог взять в толк, кого же именно. Вот и теперь он мысленно пытался восстановить в памяти, с кем же был схож человек, некогда оказавший ему помощь и вытащивший его со скамьи подсудимых. — Никак, — господин Хуа повёл плечами, переводя взгляд на мать Мо Жаня. — Мы в тупике. Свидетели, которые могли бы пролить свет на людей, стоявших за Мо Няньцзы и её клубом, мертвы. Кто-то очень тщателен в заметании следов. — Скольких людей мы уже положили ради этого расследования? — Не так уж мало, но и игра стоит свеч. Они знали, на что идут, соглашаясь сотрудничать, — господин Хуа вздохнул. — У тебя внезапно проснулась совесть? Действительно забыл, что устроил в клубе Цзуйуй? — Ты ведь знаешь, что забыл, — Мо Жань вздохнул. — Но поступил бы так же снова, будь у меня выбор. Они заслужили. — Вот именно, — Хуа Бинань холодно улыбнулся. — Людям, лишенным сочувствия, нельзя сопереживать. Совестливостью и чувством вины не победить такого врага. Ты сделал то, что должен, тогда, и продолжаешь приносить пользу сейчас… — он помедлил. — Вот только не стоит распыляться по пустякам. Нам важно, чтобы у тебя был полный фокус на нашем общем деле. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Мо Жань нахмурился, чувствуя, что в какой-то момент утратил нить разговора. — Тебе позволили вернуться в университет, с твоим-то прошлым, только затем, что именно там ты сейчас нам полезен. Твою репутацию отбелили, но это легко изменить. Не злоупотребляй, — Хуа Бинань вздохнул. — Я не стану повторять дважды. Думаю, ты меня услышал. Он коротко поклонился, собираясь уходить, но Мо Жань остановил его, чувствуя раздражение: — Причем здесь злоупотребление? Я ведь живой человек! Я всего лишь… — Ты убийца, Мо Жань, — оборвал его Хуа Бинань. — Стал им четыре года назад, и до сих пор им являешься, помнишь ты это, или нет. Хочешь, твоё дело возобновят? Что тогда скажет о тебе твой новый любовник? Мо Жань стиснул кулаки так сильно, что на запястьях вздулись вены. Он молча глядел на Бинаня, и, должно быть, было в его лице нечто такое, отчего господин Хуа смягчился. — Полно тебе. Я всего лишь прошу тебя меньше отвлекаться от нашей цели. Ты пропускаешь наши встречи, потому что тебе важнее спать с ним, чем делать общее дело? Поступай как знаешь, но такого больше не должно повторяться. — Я понимаю, — Мо Жань опустил голову. — Прошу прощения. Впредь буду пунктуальней. — Отлично, — Хуа Бинань кивнул. — Хорошего дня тебе, студент Мо. Надеюсь, вскоре ты сможешь нам пригодиться. Он ушёл так же неожиданно, как и появился — бесшумной тенью выскользнул в светлый коридор, растворяясь в здании пансионата Цзяо, оставляя после себя лишь неприятный мандраж. Мо Жань познакомился с господином Хуа четыре года назад, когда против него возбудили одновременно несколько уголовных дел. Одним из них был поджог и убийство с особой жестокостью владельцев, персонала и посетителей клуба Цзуйуй. Вторым делом стали ложные обвинения в изнасиловании и убийстве с особой жестокостью девушки, которую на самом деле убил сын Мо Няньцзы, Мо Нань. Мо Жань знал, что его ждет смертная казнь, потому что за него некому было заступиться. Его мать была в коме в пансионате, у него не было других родственников, о ком он бы знал, а Цзуйуй был лишь одним из заведений, принадлежавшим преступной группировке. Законы Китая не предполагали помилования для убийц-рецидивистов, против него были абсолютно все улики, так что избежать наказания без чужой помощи он бы не смог. Однако господину Хуа удалось подкупить врачей, и те признали Мо Жаня невменяемым. Обладая многими рычагами давления, Хуа Бинань также устроил будущее Мо Жаня таким образом, что спустя четыре года, на протяжении которых он оставался на дне, Мо Жань вышел на свободу, и дела, некогда заведенные против него, были закрыты за недостаточностью доказательств. За Хуа Бинанем стояла враждующая преступная группировка, и, помогая ему, они преследовали свои цели. В Мо Жане они обнаружили своего идейного последователя, и с тех самых пор жизнь студента Мо обрела новый смысл. Работая на них, он продолжал бороться против людей, некогда навредивших его матери — в результате все они оказались в одной лодке, хотя именно они когда-то забрали материалы его расследования, угрожая Ши Мэю. Мо Жань поступил в университет, надеясь продолжить образование и вернуть утраченное, однако иной причиной стала возможность медленно копать под профессора Цзян Си, который, как предполагалось, был связан с преступным синдикатом. Но Цзян Си держался особняком, у него не было слабостей — ни привязанностей, ни друзей. На кафедре его знали как увлечённого собой и своей позицией в обществе, лёгкого в общении и достаточно поверхностного человека. Он пользовался уважением, поскольку имел немало академических заслуг, и ему часто спускали с рук небольшие интрижки со студентками, но никто из них его не волновал по-настоящему глубоко, так что добраться к нему через шантаж не вышло бы. Мо Жань продолжал искать хоть какие-то зацепки, но он был всего лишь студентом, а Цзян Си у него даже пары не вёл. Приблизиться к нему было сложно, хотя позиция сотрудника кафедры дала ему преимущества. Мо Жань потёр переносицу, чувствуя, как напряжение сдавливает лоб. Он не хотел впутывать в эту грязь Чу Ваньнина, но, если тот продолжит из лучших побуждений интересоваться делами, которые были закрыты с подачи Хуа Бинаня, это вызовет ещё больше вопросов. По-хорошему, Мо Жаню следовало бы держаться от него подальше, потому что его враги за все эти годы никуда не делись, ему самому всё ещё угрожала опасность, а его вовлеченность в преступный мир усложняла и без того невозможные отношения. Он и пытался делать именно это — с тех самых пор, как кто-то напал на Сюэ Мэна, он знал, что Чу Ваньнина не стоит впутывать. Он пытался оградиться от него, но Чу Ваньнину зачем-то было нужно ворошить прошлое. Он оказался втянут в эту историю, а теперь о нём ещё и знали люди, на которых работал Мо Жань. Разумеется, теперь отступать было поздно, потому что Чу Ваньнин знал слишком многое, а сам Мо Жань не собирался отпускать его — просто не смог бы. Одна лишь мысль о том, что теперь он сможет приходить к Ваньнину, когда сам того пожелает, и делать с ним всё, что захочет, горячила кровь. Чу Ваньнин мог не любить его — но при этом он позволял ему абсолютно всё, отдавался ему без остатка. Было вопросом времени, когда он окончательно сдастся, впустив Мо Жаня в сердце так, как впускал в своё тело. — Он очень красивый, мама, — тихо проговорил Мо Жань, снова обращаясь к Дуань Ихань. — И очень добрый, хоть и сволочной. Он бы тебе понравился. Разумеется, Дуань Ихань не ответила — в палате её снова было тихо и спокойно. Мо Жань побыл там ещё немного, прежде чем отправиться в университет. *** …Чу Ваньнин был рад, что в этот день у него были пары в корпусе, где работал профессор Цзян. Хоть он и пропустил полдня, сославшись на внезапное недомогание — возможность быть предоставленным самому себе была необходима, как воздух. Мо Жань, казалось, в последнее время был повсюду: он поджидал Ваньнина в главном корпусе на кафедре, слушал его лекции на парах, вламывался к нему в дом. Всё это было как-то уж слишком, и Чу Ваньнин был рад сбежать в другой конец города, чтобы получить передышку. Он спокойно занимался проверкой студенческих работ до самого вечера, и сидел бы дальше в кабинете, если бы охранник не сообщил ему о закрытии здания, вежливо поинтересовавшись, есть ли у доцента Чу проблемы, и нужно ли ему как-нибудь помочь. — Нет-нет, всё хорошо, — Чу Ваньнин вежливо улыбнулся, стараясь придать своему тону убедительность. — Я просто потерял счёт времени. Охранник настороженно оглядел Ваньнина с ног до головы, вероятно, отмечая следы от укусов и синяки, проглядывающие из-под воротника, но затем кивнул. — В наше время такого не было, но сейчас молодёжь совсем другая. Я ничего в этом не смыслю, простите. — Всё хорошо, — снова повторил Ваньнин, заодно пытаясь убедить в этом и себя. — Я уже собираюсь. Хорошего вечера. Он принялся складывать студенческие работы в сумку, испытывая жгучий стыд, смешанный с ужасом от необходимости вернуться домой. Что, если Мо Жань его уже ждёт? Он вышел из здания, раздражённо пошарил в кармане в поисках сигарет и зажигалки, сел в машину, опустил окно и нервно закурил. Ехать никуда не хотелось, но и спать в авто было ужасной идеей. Впереди были суббота и воскресенье, и он боялся, что, если Мо Жань решит провести выходные с ним вдвоём, он не сможет ему отказать. У него просто не хватит на это сил после прошлого вечера. — Ты сам на это согласился, — он вздохнул, глядя на своё отражение в зеркале. — Ты мог прогнать Мо Жаня ещё вчера, но не сделал этого. Но он прекрасно понимал, что даже при всём желании он не стал бы прогонять единственного человека, который по какой-то необъяснимой причине хотел заняться с ним сексом — пусть даже и таким. У Мо Жаня были проблемы с самооценкой и агрессией, он беспочвенно ревновал Ваньнина, и даже вломился к нему в дом с угрозами. Он фигурировал в деле об убийстве, и даже Ши Мэй предупреждал, что он опасен… Но при этом каким-то непостижимым образом сердце Чу Ваньнина было не на месте всякий раз, стоило ему подумать, что Мо Жань на самом деле вовсе не так плох, каким о нём думают. Он не хотел признаваться себе, что всё ещё видел в Мо Жане человека, которого нужно было спасать — возможно, от него самого же. Потерявшегося, со сложной судьбой. Пальцы Ваньнина вцепились в руль, когда он наконец подъехал к своему дому. Разумеется, он не стал бы трусливо сбегать, чтобы заночевать в гостинице — он готов был встретиться с последствиями своих поступков, каким бы они не были. Он старался не думать о подкашивающихся коленях, когда поднимался на лифте на свой этаж, и игнорировал предательское возбуждение, хоть пальцы его дважды роняли ключи, пока он открывал дверь, а в голове словно опустело, в то время как тело его заранее горело в предвкушении. Впрочем, стоило ему войти в коридор, как стало понятно, что Мо Жаня здесь нет. В тишине едва слышно гудел холодильник, мягко щёлкали настенные часы — всё было как прежде, словно всё случившееся вчера ему приснилось. Чу Ваньнин подавил вздох разочарования, осознавая, что напрасно так боялся возвращаться — Мо Жань не собирался донимать его каждый день, у него были другие дела, а жизнь его не вертелась вокруг скучного преподавателя. В конце концов, это была пятница, студенты часто выбирали ночь перед выходными для тусовок. Ваньнин прибрался в кухне и спальне — на случай, если Мо Жань всё же надумает к нему прийти — и набрал ванную с пеной, собираясь как следует расслабиться. Тело его всё ещё неприятно ныло после прошлой ночи, и он не собирался выходить из тёплой ароматной воды до тех пор, пока не почувствует себя лучше. В мерцании свечей он откинулся на нагретое мягкое полотенце, позволяя эфирным маслам и мыльной пене окутать себя облаком тепла. Вот только расслабиться никак не получалось — мысли продолжали возвращаться к Мо Жаню с неуклонной регулярностью, словно он не мог думать ни о ком другом. Бороться с самим собой было бесполезно, поэтому Ваньнин позволил себе в который раз прокрутить воспоминания прошлого вечера, всё больше возбуждаясь. Сердце его забилось чаще, а тело словно ожило, ощущая мягкие прикосновения плещущейся воды так, словно это были чьи-то прикосновения. Его собственная ладонь стыдливо нырнула в пену, рассеянно лаская напрягшийся живот и расслабленные бёдра. Ваньнин запрокинул голову, удовлетворённо выдыхая по мере того, как в его воображении Мо Жань касался его именно там, где теперь была его собственная рука. Тонкие пальцы обхватили давно нарягшийся член, сдавливая его до боли, так, как это сделал бы Мо Жань, если бы был здесь. Второй рукой Ваньнин опустился ниже, и, раздвинув ноги, аккуратно погладил себя, испытывая новые, совершенно иные ощущения. На мгновение у него спёрло в груди от сумасшествия всего, что он сейчас проделывал с собой, а тело начало лихорадить в предвкушении большего. Он знал, что бы мог почувствовать, если бы Мо Жань был сейчас с ним, и ему не хватало этого ощущения. Он тосковал по его горячему дыханию у себя на шее, по запаху его волос, смешанному с парфюмом и ментоловым дезодорантом. Он тосковал по тому, как Мо Жань склонялся к нему, вцепляясь пальцами в его бёдра, направляя их на свой член. Ваньнин тихо застонал в полотенце, невольно отворачивая лицо, стыдясь того, как быстро его тело откликнулось на слишком уж детальные фантазии. Если бы Мо Жань только знал, как сильно Ваньнин сходил по нему с ума… …Сквозь плеск воды неожиданно пробились звуки захлопывающейся входной двери и решительные шаги по коридору. — Ваньнин, ты здесь? Я вернулся, — Мо Жань стаскивал с себя обувь, явно собираясь отправиться на поиски Чу Ваньнина. В этот момент Чу Ваньнин, совсем близкий к кульминации, ощутил, словно кто-то вдруг вылил на него ведро ледяной воды. Возбуждение в одну секунду сменилось леденящим ужасом при мысли, что он может быть застукан объектом своих никчемных фантазий. В тщетной панике он опустился на дно ванны, набрав побольше воздуха в лёгкие — глупый инстинктивный поступок. Вода уже становилась прохладной, и из ванной нужно было поскорее выходить. — Ваньнин? Ты дома?.. — Мо Жань продолжал блуждать по комнатам, и Чу Ваньнин наконец нашёл в себе смелость натянуть пушистый халат, слить воду, и выйти. Он весь дрожал от холода — сам не знал, сколько времени провёл в ванне, что так замёрз. Должно быть, всё это время его согревало возбуждение и сумасшествие. — Ваньнин?... А, ты был в ванной, — Мо Жань вернулся в коридор, потрясая пакетами. — Замечательно. Я принёс нам поздний ужин. Ты ведь ещё не ел? Чу Ваньнин молча покачал головой, не зная, как реагировать на такое позднее вторжение. Он думал, Мо Жань вообще не придёт, и надеялся, что этим вечером у него будет возможность отдохнуть, но при этом не мог отрицать, что сквозь раздражение пробивалось совершенно другое чувство, называть которое он боялся даже в своей голове. — Отлично. Сегодня я собираюсь как следует накормить тебя, — Мо Жань отправился в кухню, и Чу Ваньнин, растрёпанный и замерзающий, с колотящимся сердцем ринулся к шкафу, чтобы одеться и привести себя в порядок, потому что на лице его, казалось, чёрным по белому было написано, чем он только что занимался — а Мо Жаню об этом, разумеется, не стоило знать.