Саймон говорит

Это была крайне странная ночь, и если бы не нужно было обсуждать с преподавателем финальную версию проекта перед общим показом, Сайрус из дома бы даже не вылез. Когда он проснулся, Райли в комнате уже даже не было, а на столе лежала записка корявым почерком, и это было так дико, что страшно было начинать её читать. В ней было всего лишь написано, что ему нужно домой, а потом обратно в кампус, и он не знает, какой у Сайруса сейчас номер, чтобы оставить ему это сообщение, как адекватный человек — смской. Отчего-то всё равно записка вызвала фальшивые конвульсии уже мёртвой дружбы, всколыхнув то утро, когда он проснулся с настолько опухшим лицом, что даже в очках плохо видел весь день, выплакав всю жидкость из тела и охрипнув. Он её скомкал и смахнул в урну под столом, но тут же почувствовал какую-то иррациональную радость от того, что в отличие от момента шестилетней давности, сегодняшний негатив будто открыл путь к восстановлению, а не как тогда — ощущение свежей раны. Может, звать его к себе на ночь и было ошибкой, но в любом случае это шаг к улучшению отношений, а не их разрыву, разве нет? Всегда лучше расставаться хорошо. По крайней мере, для некоторых. Сайрус не в состоянии представить себе Саймона, остающегося в хороших отношениях хоть с кем-то после ссоры, да ещё настолько капитальной, как была у них с Райли. День как будто подстать событиям прошлого вечера пасмурный и мрачный, а Сайрус абсолютно счастлив, улыбаясь собственному настроению и небу за окном такси, хотя таксист косится на него в зеркало заднего вида, но ничего не спрашивает. В кампусе практически мёртвая тишина, даже редкие студенты, которых он видит, между собой либо не общаются, либо делают это так тихо, что ему не слышно. Вот бы так было всегда, а не дурацкое лимонное солнце и шум нездорово жизнерадостных остолопов, как на днях. Особенно, когда это происходит в понедельник, уничтожая ему всё желание жить. В коридорах совсем пусто, и академия навевает совершенно фантастическую атмосферу, так что хочется оказаться именно в ней однажды ночью, а не в какой-нибудь заброшке, где давно нет ничего страшного, и всё поломано. Перед преподавателем он изо всех сил хранит каменное лицо, кивая на поправки и пытаясь добиться только согласия на то, что с учётом их внесения ему уже можно не повторять ревизию, а заканчивать проект с уверенностью, что он с ним разобрался и точно получит оценку. Наверное, смерть делает людей добрее и сострадательнее, потому что его будто жалеют, хотя проект ужасно сырой, и ему над ним ещё работать и работать, и с учётом более пятнадцати исправлений ему обещают твёрдое «хорошо». Чего ещё можно желать? Странно только, что уже полдвенадцатого, почти обед, а от Саймона ни слуха, ни духа. …не может же быть, что он действительно загнался из-за Саванны и втайне дома переживает о вопросах жизни и смерти? Тогда чего он молчит? Ему ничего не нужно сдавать, он всё сдаёт наперёд, он параноик и контрол-фрик, он выносит мозг преподавателям заранее, чтобы не вынесли ему, так что в отличие от Сайруса не бегает в последнюю минуту, по итогу жертвуя даже этими остатками перед дедлайном, находя занятия поинтереснее. То, что он не явился в кампус, предсказуемо, он и не собирался, но это значит, что он в общежитии. Чем он тогда занят таким интересным, что ещё не написал и ничем не предлагает заняться? У него обычно миллионы идей, все их ему лень приводить в исполнение, но тем не менее они у него всегда есть. Да, он всегда что-то делает один, считая, что его развлечения никто не способен оценить за редким исключением, но в последнее время ведь у них вроде как нашлись точки соприкосновения?.. Нужно быть терпеливее. Нужно иметь каплю гордости. Сам напишет. Он не из тех, кому нравится, когда на нём виснут, ведь так? Он любит сам инициировать общение, когда это ему нужно. Сайрусу и самому есть чем заняться. У него есть пара его финальных работ с прошлых двух курсов, и почему бы не попробовать влезть в эту неадекватную голову. Правда когда стрелка переваливает за четыре часа дня, это становится не просто странным, а уже подозрительным. Сайрус же не сходит с ума и не видит то, чего нет, заблуждаясь в человеке, которого считает не слишком способным на сострадание к подобным вещам? Саймон же не может на самом деле лежать и плакать в подушку? Саймон не может. Саймон провёл всю ночь, заедая негатив, запивая настойкой, играя в «Революцию трупов» с Марлоном, а проснулся около трёх часов дня, вызывая у самого себя отвращение. Волосы засалились от жирной кожи, которая ему пожизненно обеспечивает настолько натуральный блеск, что поверх грима никогда не нужен хайлайтер, на ночь он и не думал ничего стирать и смывать, и в итоге выглядит хуже в десять раз, чем в понедельник выглядел Сайрус, выходя из чужой комнаты с поплывшей тушью и разбитой губой. В голову будто ишак лизнул, на затылке стелька, сбоку вздыблено, вокруг глаз огромные серые пятна от того, что ночью он вероятно тёр их, чтобы не слезились от щиплющей подводки. Во рту насрали мыши и свили гнездо, в зубах застрял фарш с луком после вчерашних пирожков миссис О’Хара. — Блядь, зачем, — он прижимает ладонь к лицу, сам не зная, о чём он, но в общем о своей жизни целиком, и сгибается на диване в знакомом бес знает сколько лет подвале. Его застаёт за этим Марлон, который выглядит пусть и не намного, но лучше с полотенцем на плечах, присвистывает в дверном проёме. Саймон отказывается реагировать. — Тебе бы помыться. — Мне бы умереть в идеале, не прилагая к этому усилий, — Саймон с закрытыми глазами выпрямляется и откидывается назад, закрывает половину лица предплечьем, чтобы ещё поспать. — Как думаешь, чем твой зазноба занят сейчас? — Или лучше сдохнуть тебе. — Прикинь, просыпается там в объятиях одного знакомого нам перспективного спортсмена. — Хай лизнёт его в потную подмышку, бля, и будет счастлив. — Хотя вряд ли, конечно, четвёртый час уже. Даже я бы не смог столько времени лежать в засохшей сперме и тискаться под одеялом в ароматах, э-э-э, ночи. — Я бы смог, — ворчит Саймон из-под собственной руки. — Не пойми меня неправильно, — голос Марлона вдруг оказывается очень близко, и Саймон догадывается, что он сидит на собственном журнальном столике, как обычно, скрестив ноги и растопырив колени. Вкусно и свежо пахнет яблоком его шампуня. Саймон снова стонет и отворачивается от него, утыкаясь носом в облупившуюся обивку дивана. Это диван не был новым, ещё когда стоял на помойке у проданного дома, откуда обе миссис О’Хара свезли его на тачке с проколотой правой шиной. Саймон любит такие вещи. — Я никогда не видел тебя таким. Ну, типа, только когда тебя до упора доводили мамашкины ёбари, но и тогда ты был больше злым, чем таким. Чё за секрет, поведай. — Нет никакого секрета, отъебись богов ради, тебе недостаточно, что мы помирились? — Мы не можем поругаться по-настоящему, не надо делать из этого прямо такое событие. Мне чисто поэтому интересно, что такого он сделал, что я не могу? — Чё?.. — Саймон почти плачет от болезненной попытки процессировать поступающую информацию, от которой трещит голова. — Не подумай, что я хотел бы развивать с тобой какие-то этакие отношения. Я просто всегда поражался, как между нами ничего такого не произошло, хотя всю старшую школу люди считали, что мы вместе крепко и прочно. — Потому что мы, бля, как твои мамашки, у нас крепкий платонический брак. Никакой эротики. Странно, что это удивляет тебя при твоём опыте. — Блядь, это я вижу и знаю, почему у них так. Но почему у нас так? Я тебе никогда не казался трахабельным? — А я тебе казался давабельным, что ли? — Э, да. Иногда. Ты видел себя в полумраке? — Мне повернуться? — Сегодня лучше не надо. Но ты меня понял. Ты считаешь меня охуенным? — Ты и так охуенный. Все это знают. Иначе Кесслер бы не мечтал тебя потискать. Меня, к слову, не мечтал, так что я не ебу, стоит ли верить тебе насчёт давабельности. Для меня пиздец какая загадка, почему Дэйзи мне давала. Ну то есть, не то чтобы она это делала с огромным энтузиазмом, и это и намекает на то, что ты безбожно гонишь, как всегда, чтобы чего-то от меня добиться. Извини, у меня нет настроения на твои игры. — Если я раскрою тебе чужой секрет, ты скажешь мне, почему ты никогда не пытался ко мне подкатить? Если учесть, что теперь у тебя нет отговорок, типа, ты не по парням? Потому что мы видим, что ты по ним настолько, что даже, наверное, я по ним не настолько. — Я так хочу, чтобы небо разверзлось, и тебя убило молнией прямо здесь. Марлон молчит, зная, что это сработает. Саймон — сплетник. Клинический. Так может не казаться, но он даже про звёзд поп-эстрады Меслвера знает абсолютно всё. И в последнее время Марлону удавалось втащить его в варуворскую попсу, где для сплетен столько пространства, что Саймона это даже пугает. — Чей секрет. — Того, чей ты мечтаешь узнать, — сладострастно шепчет Марлон ему в ухо, но тут же снова включает голос, — бля, боги, как от тебя пасёт трупом наркомана. — Говори. Потряси меня. — Ты первый. В чём дело, у меня хуёвый характер? — Да. И ещё я не верю, что мы бы протянули в качестве… ты понял. Типа даже три дня. — Ты даже с ним протянул только три дня. Почему со мной даже не начал? Ты считаешь, мы бы сошлись в плане потрахаться? — Нет. Мне кажется, нет, — Саймон вдруг осознаёт это и поворачивается машинально. Смотреть на его рожу в таком состоянии в самом деле больно, — мне кажется, мне не было бы с тобой интересно. Марлон выпучивает глаза и смотрит на него, не моргая, в ступоре. Он, конечно, хотел правды и раскрытия секретов, но не настолько. — Ты гонишь, что ли? Ты даже не знаешь, как со мной трахаться, что это значит? Никто не жаловался. — Нет, но я знаю, каково со мной. Ты не захотел бы так. Ты же знаешь, о чём я. Тебе бы не понравилось, ты стал бы поправлять всё и вся, а я бы согласился. Потому что ты охуенный, а у меня гора недостатков. И я знаю, что я ебусь плохо, как людям не нравится. Дэйзи даже упоминаний об этом говне не хотела, поэтому с ней ничего такого не было. И ты бы тоже не хотел. И я бы подчинялся твоим указявкам. И я бы мог так, но типа… Это не то же самое. — …а Сайрус, ты хочешь сказать, потерянный мазохист? Саймон отворачивается обратно в диван. — Ты, что ли, западёшь на любого, кто позволит пытать его и трахать? — Ты слишком сложный для моего примитивного мозга, чтобы хотеть снимать перед тобой штаны, извини. — Прости, что?! — Надеюсь, Трюдо сломает ему шею. Случайно. Чтобы им обоим было хуёво. Ну то есть ему уже не будет, но пусть будет хотя бы Трюдо. И я буду напоминать ему о том, что из-за него гикнулось аж двое людей. — Технически Саванна гикнулась из-за тебя. — Э-э-э, технически Саванна гикнулась из-за парня, который и существует-то только в легендах о том, что его труп валяется на дне колодца в общественном парке. Прости меня за детализацию. И из-за того, что у неё в голове голуби насрали. — …ты не совсем понимаешь термин «технически», да? — Поэтому я тебя не хочу, Марлон, извини. Ну то есть… Я могу много чего представить, но потом я понимаю, что от моих фантазий до реальности с тобой — бесконечность, так что извини. — Блядь, спасибо, по крайней мере я буду знать и искренне счастлив, что никогда не хотел быть с тобой в этом смысле. Ты знаешь, что ты отбитый помешанный собственник и садист? Саймон молчит. — Что тогда с Сайрусом не так, что ваша любовь подохла на третьи сутки? — Что с ним всё в точности до наоборот, ослина. Ебать его — как сдохнуть и попасть на тот свет, в бескрайнее счастье навечно. — Ого-го, ни хера себе, он бы дар речи потерял, такое услышав. — Но как человек он лживая эгоцентричная паскуда. — …мне трудно спорить с этим, — помолчав, тянет Марлон. Саймон тоже какое-то время выдерживает паузу и нехотя поворачивается. — Чё? — Ты думал, я стану возражать? — Я, блядь, думал, ты по крайней мере не станешь навязывать мне общество человека, которого сам считаешь лживой эгоцентричной паскудой, для начала. — Ну он интересный, ты не будешь отрицать. — Ты гонишь? — Саймон садится на диване и смотрит на него просто в нарастающем неистовстве. — Блин, я не хочу сказать, что я знал, что он сволочь последняя, но у него есть недостатки. Может, я преуменьшаю их, может, преувеличиваю. Мы не так хорошо знакомы, как с тобой, но он довольно странный. Может, то, что тебе кажется паскудством, на самом деле просто недопонимание? А может, то, что кажется мне просто недопониманием, на самом деле жуткое паскудство и отражение его настоящей скотской натуры, я же не знаю. — Ты ни хуя не делаешь легче. — Я не твой психотерапевт, и ты мне не платишь. — Я ненавижу тебя, поэтому не смог бы с тобой ни во что. — И я счастлив, что могу говорить тебе такие вещи прямо, а не делать девяностопроцентную скидку на твою ебучую ранимость, Саймон. — Я сказал тебе, почему не ты, открывай мне ебучий секрет. — Или ты мне голой рукой тут горло вырвешь, судя по лицу? — Так и будет. Мне нечего терять. — Ни хера себе, как тебя им накрыло. — Тебя крышкой накроют, если секрет не будет настолько охренительным, чтобы стоить нервов, что ты мне вымотал. — Признай, ты влюбился. — Ты больной? — Он заебал трещать мне про тебя и то, какой ты невыносимый хуйлан, а я в шутку предложил попробовать тебя затроллить и склонить к мужикам, потому что ты не знал, что он по мужикам. И он согласился. И я понял, что там всё потеряно наглухо. Сейчас я уже не уверен, потому что вполне возможно он просто потрахаться любит без обязательств, он никогда ни с кем не встречался, у него типа бедки с доверием из-за Райли, а вот поебаться он не дурак. Но я думал, что он запал на тебя всерьёз, потому что просто все мозги мне вынес, да ещё согласился на это. Но сейчас мне кажется, я ошибся. Он не стал бы так поступать с тобой, запади он на тебя, ведь так? Саймон смотрит на него, вообще не обрабатывая материал. — Склонить меня к мужикам и затроллить? Каким образом? — Бля, ты представляешь свои рожи, когда он травил тебя как по учебнику прошлого десятилетия с этими бананами и прочей ересью? Марлону на мгновение становится его жаль, но Саймон понятия не имеет, какое потерянное у него выражение лица, и вкупе с внешним состоянием насколько он похож на героя инди-трагедии о юном наркомане, который в конце умрёт, выбив слёзы из всех на вручении «Патрика». — Ты думал, что это правда направлено на Райли? Лицо становится ещё хуже, и Марлону уже начинает казаться, что он пинает щенка. Нет, они не смогли бы быть вместе. Он не смог бы долго прикусывать язык, чтобы не ранить огромное кровоточащее эго этого кретина, но открыть рот и разрушить одной репликой «такие» отношения, обязательно эго поранив, себе бы не позволил. Их неслучившийся роман обречён в зародыше. Люди порой просто созданы быть друзьями ближе, чем родственники, но не более. Как его матери. …просто раздражает думать, что пожелай он вдруг добиться этого, у него бы не вышло, а у человека с помойкой в голове, как у Сайруса, это получилось играючи. Не без его помощи и коварных планов, но легко и просто. Может, конечно, дело в том, что Саймон и впрямь примитивен, и будучи таким сложным и развитым, как Марлон, его понять и получить невозможно, а Сайрус куда проще, и они друг для друга созданы. …они, блядь, созданы друг для друга. Они отвратительны вместе, но. — Прости, что разрушил твои воздушные замки, — хихикает он, пожимая плечами, и оглядывается в поисках вчерашней бутылки «Кепси», чтобы хлебнуть. Во рту после зубной пасты такой медицинский привкус, что его необходимо чем-то забить. — То есть он делал это сознательно ещё до того, как мы с тобой разругались?.. — Саймон вдруг щурится. — Э, да. Недели две. Или две с половиной, где-то так. То есть в заброшенном доме на ферме он уже знал, что делал. И делал сознательно. В поле, у пугала, он не то что ожидал происходившего, он не «просто сказал, что в кино обычно делают что-то с высоким рейтингом», он сказал это намеренно. — Как думаешь, он тебе скоро напишет? — Марлон прикрывает рот, икая после газировки, и шмыгает вечно заложенным носом. Саймон думает о подкове в чужой перегородке носа. — Если, конечно, у них не сложилось всё спустя столько лет, и они не поняли, что были созданы друг для друга. Саймон стискивает зубы и впивается ногтями в кожу диванных подушек по бокам от себя, глядя сквозь него. …Марлон не планировал доводить его до истерики. — Пойду, смою это дерьмо с лица, и мне надо домой. Марлон вытаращивает глаза, но остановить его не успевает и даже не планирует пытаться, оборачивается вслед, когда Саймон перешагивает через край столика и бросается к двери. — «Домой» — в смысле реально домой? К матери? Саймон не отвечает, но это уже как-то странно, и он бежит за ним следом в ванную на первом этаже, которую он обязательно выберет, чтобы не шарахаться по более «личным» помещениям наверху. Марлон скребётся в дверь и от любопытства прижимается к ней щекой: — Ты с ума сошёл? С чего вдруг ты поедешь домой? — Потому что если нет, я поеду в общагу, а если я буду там, я его найду и… Продолжение либо не озвучено им вообще, либо тонет в шуме воды. — Я поеду с тобой, — информирует Марлон, — мне всё равно заняться нечем, а если нет, мать заставит меня убирать подвал, а ну-ка на хуй, у меня психологическая травма от суицида однокурсницы, понимаешь же. Возьми меня с собой. Хотя с какой стати я тебя прошу, ты у меня практически живёшь, я еду с тобой. — Бля, мне похуй, живи у меня, можешь жить там, даже когда меня там нет, серьёзно, начхать. — Договорились, я вызову такси, — Марлон кивает десять с лишним раз, пока Саймон не передумал, и вытаскивает телефон, — я так давно хотел поспать на огромной кровати, боги, и ещё джакузи, и ещё… Я не понимаю, почему ты этим не пользуешься. Ты знаешь, как бы Сайрус обалдел, увидев, где ты живёшь? Саймон вылетает из ванной, чуть не убив его дверью, и замирает с совершенно бешеным взглядом. — А зачем ему это всё? Он любит нищих уродов из убитых халуп, прямо вот если почти бомж и козёл — всё, штаны сами падают. — Оу-воу, как тебя кошмарит. — Я ударю тебя. — …я — не он, мне не понравится. Саймон сжимает кулак в воздухе вхолостую, зажмурившись на несколько секунд, а затем бросается назад в подвал за вещами. Марлон летит за ним на крыльях абсолютного восторга и застаёт с мельчайшей задержкой с телефоном в руках. — Да ладно. Он написал? Чё написал, покажи. Ну скажи хотя бы. Ну скажи. — На, можешь поболтать с ним, если хочешь, мне похуй, — Саймон перекидывает через предплечье куртку и суёт в карман ключи, которые вчера выпали из штанов. Марлон смотрит на экран чужого телефона, держа его обеими руками и изучая переписку. Она отвратительная. Она прямо до тошноты выдаёт его. Плакать хочется от умиления и всё же омерзения. «Ты не представляешь, как здесь пусто, как будто повесилась не Саванна, а вся академия вообще», — отправил наконец Сайрус, не выдержав тишины в эфире. — Что ему ответить? — Что хочешь, — Саймон идёт к задней двери дома, чтобы не столкнуться с биологической миссис О’Хара после вчерашних пьяных заверений в том, что она ему больше мать, чем его собственная, и поедания её пирогов с текущим по подбородку маслом от фарша. Убейте его. Позорище. — Нет, я много чего могу и хочу, но я без твоего разрешения не буду. — Тогда ничего не отвечай. Пусть идёт на хуй. — На один конкретный рыжий в конопушках? — Ты думаешь, у него на хую тоже конопушки? — Я не знаю, вполне вероятно. — Фу, блядь, — Саймон оглядывается на крыльце, прежде чем спуститься к такси, и выхватывает свой телефон. Он смотрит на сообщение и чувствует, как под левым глазом начинается тик, но отключает телефон с концами и заталкивает его в карман, чтобы даже не допустить мысли ответить самому. Пошёл к бесам. Сайрус, как ни иронично, смотрит на собственное сообщение в этот же момент, озадаченный тем, что оно уже отмечено зелёной точкой вместо красной, но ответа нет. Вроде бы Саймон на мгновение в сети, но затем вдруг резко нет. …может, у него какие-то проблемы дома? Он собирался домой. Или он здесь, в общаге, и их разделяют только этажи? Пойти, постучать? Да ну на хуй, Сайрус не станет преследовать тех, кто не пишет ему целый день после такого, как вчера в парке, и тем более не отвечает на его сообщения. Что он такого сказал? Сообщение абсолютно безобидное. Может, он даже не написал бы такого Марлону, будь они сейчас друзьями, сомневаясь, что тот поймёт шутку, а не пропесочит его за жестокость к Саванне, но Саймон же не такой. Так что, мать его, не так? …или у него всё же какие-то дела с матерью? Говорят, она очень своеобразная. Неудивительно, учитывая, какой он сам. Точнее, по логике это он такой, потому что она такая. Яблоко от яблони. Проходит час, проходят три, а Саймона в сети всё ещё нет, и сообщение остаётся без ответа. Сайрус от переживаний переходит к злости, а затем чувствует неумолимо приближающееся расстройство. Он ненавидит расстраиваться из-за людей. Он хотел бы больше никогда не расстраиваться из-за того, что кто-то не сделал чего-то, чего он от них ожидал. И вот опять. Мать его. Стоит немного ослабить контроль или наладить что-то в прошлом, как настоящее показывает ему средний палец во всё лицо, в упор к глазам. С другой стороны, Саймон никогда не говорил, что… Сайрус запирает дверь комнаты изнутри и смывает весь грим, который оставил после похода в кампус с утра на всякий случай. Проверяет телефон ещё раз, ненавидит себя за это ещё сильнее, срывает с кровати плед и заворачивается в него на диване, включив сериал. Пошёл на хуй. Ему интереснее с кем-то другим — богов ради, Сайрусу тоже не бывает скучно. Он эту мысль даже не впервые в жизни думает, вот же ирония, всё в мире циклично, и каждая связь с человеком, будь это дружба или не совсем, заканчивается вот так: он со временем становится не интересен. Подумаешь, трагедия. Но когда телефон булькает сообщением, он почти падает с дивана, запутавшись ногами в пледе, чтобы схватить его и увидеть, что сообщение от Райли. Каким образом он нашёл его телефон, спрашивать даже лень, просто узнал у кого-то из одногруппников, наконец удосужившись спросить и больше не притворяясь, что ему это не надо. «Ты нашёл мою записку?» Нет, блядь, заблудился в собственной спальне в родительском доме, всё ж такое непривычное и незнакомое. Может, он тварь, но он не без злорадства поступает так же, как с ним поступает Саймон: открывает сообщение, оставляет прочитанным и не отвечает. Затем выключает телефон, чтобы не искушать себя, и смотрит сериал до тех пор, пока не засыпает от усталости в глазах, не запомнив момент перехода в сон вообще. Наутро выясняется, что спасает его только повторяющийся звонок будильника на прикроватном столике, шея болит из-за сна на диване, а предыдущий день оказался не кошмаром, а реальностью. Он в самом деле после невероятной среды провёл самый дурацкий скучный четверг в полном одиночестве будто в альтернативном мире, где почти не было людей, а единственными, кто с ним общался, оказались преподаватели и вахтёр в холле кампуса. И это оказалось правдой. Включить телефон даже страшно, но там не оказывается буквально ничего нового. Сообщение от Райли прочитано и без ответа, Райли больше ничего не писал. Сообщение Саймону тоже прочитано, и — ну надо же — он тоже ничего не подумал ответить. Нет, Сайрус не из тех, кто ожидает, потрахавшись, каких-то глупостей, типа пожелания доброго утра или сладких снов от человека, с которым это делает, пусть даже регулярно, но как бы… У них вроде бы было не такое общение меньше двух суток назад, чтобы игнорировать друг друга без предупреждения? Он тупой? Он не понимает чего-то очевидного? Он не знает какого-то социального секрета, о котором все, кроме него, в курсе? Он не врубается, как работают отношения между людьми? Поэтому его отношения с Райли разрушились в детстве, поэтому он поссорился с Марлоном и теперь не понимает, почему Саймону больше с ним не интересно? Что не так? Всё было хорошо, всё было потрясающе просто. Он выглядел немного одержимым даже, так что возможно не к чести Сайруса, но он был собой дико доволен и в себе уверен, замечая это. Он бы поклялся, что у Саймона к нему кое-что есть, и пусть это обычная похоть, но её бы хватило отапливать пару лет самый прибрежный город Варувории. Он настолько сильно ошибся? Может, у Саймона просто были дела в тот момент, поэтому он потом выключил телефон, а затем просто забыл о сообщении и поэтому не ответил? Тоже вариант. Хватит накручивать себя, можно просто быть взрослым хладнокровным человеком, а не двенадцатилетним подростком, которого обидел друг детства, так ведь? Хватит быть тем задротом и очкариком, которого все избегали. «Эм, «Хоррорлэнд» отменяется, или к завтрашнему дню ты разберёшься со своими приключениями?» — пишет он Саймону и отправляет. Сообщение прочитано мгновенно, и сердце от удивления пропускает удар, а затем колотится, как бешеное, но строчка «в сети» тут же исчезает, и это сообщение тоже остаётся без ответа. Он гонит. Нет, блядь, это уже не «он был занят, а затем просто забыл, всё окей, в этом нет ничего странного и личного». Это очень похоже на личное. Хочется спросить, что за дерьмо. Сайрус просто звонит. Звонок уходит в автоответчик. Что ещё хуже — сегодня ему как раз надо на занятия, потому что работы предыдущего триместра подошли к концу, и если с ними он с горем пополам разделался, то сейчас начинается материал нового триместра, и если начать пропускать, он потом с концами потонет к зимним праздникам с промежуточными. Лицо у него в отражении в зеркале просто синюшное, синяки под глазами серо-фиолетовые, глаза кажутся тусклыми и блёклыми. Накрывает злоба, потому что он не напрашивался в этот бесов «Хоррорлэнд», он вообще не любит шумные сборища и на фабрику кукол согласился пойти, только потому что там обещало быть тихо, и Марлон уговорил его. В «Хоррорлэнде» будет прорва народа, жарко, несмотря на ноябрь, шумно, страшно во всех смыслах, социально некомфортно. Он хотел пойти туда, потому что он пошёл бы с Саймоном. Потому что Саймон обожает такие вещи, и если бы с ними к тому же не было Марлона, который мешал бы Саймону получать удовольствие, на него было бы любо-дорого посмотреть, с ним бы было… круто. И теперь он ведёт себя так, будто всё это нужно было лично Сайрусу, а не ему? Эм. Из принципа он опаздывает, задержавшись, чтобы реанимировать свой внешний вид. То, что позавчера казалось эротичной потрёпанностью, теперь пожелтело и позеленело, синяки по всему телу выглядят трупными пятнами, вокруг ссадины на губе тоже синяк, и приходится замазывать всё тремя слоями очень белого грима, с линзами глаза становятся гораздо ярче — один совсем теряет радужку, оставшись белой склерой со зрачком, а второй становится карим, на фоне которого зрачка даже не видно. Грим не закрывает трещину в губе, и он решает, что рисковать нечем, размазывает сливовую помаду по ним так, что от трещины будто не остаётся и следа. Да он так хорошо не выглядел бы, даже соберись в «Хоррорлэнд» по-настоящему. Он собирается явиться на занятия, даже если придётся проторчать в кафетерии большую часть первого, как победитель. Просто он проспал, подумаешь. И хотя он нет, никому не обязательно знать правду, что он завалил всю раковину в ванной и полочку у зеркала всем, что у него было, чтобы реанимировать своё лицо. Он придёт хотя бы ко второму уроку, как модель. — Ёбаный в рот, да вы сегодня, что ли, оба сговорились? Это что такое, показать всем, кто тут дохуя лучшая пара? — последнее, что он ожидает услышать на самом деле, оказавшись в коридоре почти у самой двери кабинета, и Марлон — последний человек, от которого. Он бы его предпочёл не видеть до следующей недели, например, и тем более — не в день, когда настроение обратно пропорционально внешнему виду, который, как ему бы хотелось верить, он привёл в порядок. Поэтому он молчит, решив, что так проще сойти за умного. С Марлоном играть в «кто острее» если и не бесполезно, то часто не проходит без потерь, а у него был поганый день и сомнительная ночь. — Ладно, хватит обижаться, — тот хватает его поперёк тела предплечьем и оттаскивает в угол к противоположному концу коридора, где дверь в кабинет закрыта, а за стеклом темно. — Никто не обижается, я не представляю, чё тебе надо от осла на верёвочке, которого можно куда хочешь свести когда угодно, — выдавливает он, глядя максимально холодно. — У-у-у, — Марлон надувает губы под чёрной помадой, но с заметным сарказмом, — ну перестань. Я был неправ, я тупое быдло и истеричка. Я нарочно это сказал, чтобы тебя позлить. Кто же знал, что это ты его за верёвочку свёл, как ослика? — Тебе не кажется, что проблема в тебе, если тебя окружают ослы? Марлон не понимает, как эта тактика срабатывает у Саймона каждый раз, когда ему после колоссального скандала прижимает помириться, но у него она что-то не прокатывает. Внутри взметается злоба. — Во мне? Ну, это не я подставлял человеку, с которого любая проститутка содрала бы тройной тариф за физический и моральный урон, а потом просрал его так легко, как ты, перекинувшись на урода, который тебя на хуй отослал сто лет назад, — выплёвывает он, но следом хихикает, дёрнув плечами, мол, грубо, да, но в шутку. Не со зла. Сайрус сначала даже не понимает, о чём это, а затем до него как доходит. Доходит изо всех сил, и всё внутри падает, а от лица кровь откатывает до пяток, и тело слабеет, внезапно начиная болеть от этого «физического урона» без тройного тарифа. Марлон, судя по физиономии, собой страшно доволен. — В любом случае, мы все немного козлы тут, и каждый немного по-своему осёл. Хочешь, я в качестве извинений за то, что сказал тогда, помогу тебе с ним помириться? «Тогда» было, как сейчас кажется, в прошлой жизни. Сайрус звонил Марлону в субботу утром, чтобы извиниться, вспоминая, что творил до того, как напился, но в ответ получил долгий и крайне эмоциональный монолог о том, какой он бесхребетный осёл, и какие у него проблемы с валидацией, которые «раз за разом приводят его к пресмыканию перед нищими абьюзерами, которые помыкают им, как хотят». После чего Марлон сам швырнул трубку. Сайрус просто решил не перезванивать, потому что ему, в принципе, этой порции было достаточно, и примирение и даже мысли о нём он решил немного отложить. А потом как-то не срасталось по графику, он был занят делами поинтереснее. Пресмыкался перед абьюзером, например. И да, очевидно «просрал его», не рассчитав кое-что. Хотя… — Нет, знаешь. Если чтобы помириться с тобой, ему нужно было придумать себе целое кино в голове о том, как я сделал что-то не так, ты — последний человек, который знает, как с ним помириться. Мне твоя помощь без надобности. Хотя спасибо большое, конечно, и твои извинения приняты. Каждый из нас действительно порой пиздец какой осёл, — он щурится, возводя глаза к потолку, и сладко щебечет, тоже делая вид, что всё это в шутку и не со зла. Марлон просто не выносит этих двух. Как они в это дерьмо играют и не срываются. Он слишком прямой, чтобы у него получалось легко мириться, как у Саймона, или говорить гадости с нежной улыбкой, как у Сайруса. Как они при этом переносят друг друга, вообще загадка. — Я сказал ему, что ты намеренно его троллил. — Я почему-то не удивлён, что ты на это способен, — Сайрус пожимает плечами, корчась, и Марлона немного пугает, как это похоже на гримасы Саймона. Интересно, Сайрус сам-то делает это сознательно? — И ты думаешь, тебе не понадобится помощь? Я вижу, что мы сейчас не в лучшем настроении оба, мы с тобой поговорим ещё раз, когда оба остынем, и ты знаешь, что помиримся, но я тебе серьёзно не советую подходить к нему даже близко. Получишь так, что вряд ли встанешь. — Ну так что мне терять тогда, если он уже себе всё придумал? Подумаешь, какие-то шутки ещё до того, как вообще мы с ним спутались. Что, кстати, не твоё дело. — Не моё дело?! — Марлон прыскает от смеха. — Это вообще я предложил тебе его подъебать, если ты забыл! Сайрус набирает было воздуха, чтобы ответить, что если бы это всё зависело от чьих-то идей, то Марлону не понадобился бы исполнитель для реализации, а так он сам, очевидно, для этого не годится, но замирает, заметив краем глаза приближение того, к кому ему лучше не подходить. На мгновение он рад, что Марлон стоит спиной к Саймону и ближе, чем он сам. Он даже не знает, почему так напрягается, если они двое суток назад вместе проводили время, не в состоянии друг от друга отлипнуть просто. Он даже знает теперь, где у него родинки и шрамы, о которых Марлон, возможно, не подозревает. Почему он запаниковал? Это объяснимо, он почти уверен, что дело в том, что… — О, гляди. Я же говорю, накрутились-навились, нахуя кому сдались, — Марлон замечает перемену в его лице, сместившийся взгляд, оглядывается сам и оттопыривает большой палец, указывая на молча скрывшегося в кабинете Саймона, который притворился, что они — пустое место, — хорош, когда захочет, да? Вообще, да. Сайрус даже сам с удивлением готов признать, что ещё не видел его при свете дня без вечного хвостика с выбивающимися и замасленными, заправленными за уши прядями у лица, так что с распущенными волосами и идеальным гримом увидеть его не ожидал совсем. Не говоря о том, что на нём даже нет белой куртки со львом, на нём какая-то чёрная, явно новая даже на вид или надетая буквально пару раз. Стоило ему нырнуть за дверь, на спине показалась выпуклая вышивка из груды черепов в красных розах с позолотой по краям лепестков и глазниц. Да это дерьмо неизвестно сколько стоит. Тесный свитер, штаны вроде тех, что сам Сайрус носит, ни на что не готовый променять и покупающий по несколько пар за раз, и совершенно новые ботинки. Явная подделка под военные, в отличие от его обычных, но зато на вид просто картинка. Это что за фокусы. Марлон не глумится, он пытается показать, как у него всё круто и прекрасно без него? «Ты сам-то что делал с утра», — он слышит противный голосок, напоминающий Марлона же, в своей голове. Моргает и смотрит в лицо настоящего перед собой, и оно настолько гадкое, что он будто читает мысли или в самом деле проникает в них без труда. — Вы пиздец какие смешные. Чтоб ты знал, всё равно видно, что ты вчера чуть не спятил, что он не отвечает. Сказать, почему? — Я сказал, мне не нужна твоя помощь, — Сайрус надламывает брови жалостливым домиком, будто глухота или тупость Марлона уже вызывает сострадание, — я сам запросто с ним помирюсь. Если вообще захочу. — У-у-у, страшно… Ну дерзай. Я знаю его дольше, чем ты, и если ты подойдёшь к нему со своими оправданиями, что всё «не так, как он думает», я предупреждаю тебя искренне, как друг, что бы ты сейчас обо мне ни думал, ты узнаешь о себе столько дерьма, что никогда от него не оправишься. И либо ты проглотишь свою гордость и продолжишь перед ним пресмыкаться, чтобы он остыл и взял свои слова назад, но тогда я тебе просто памятник за свой счёт поставлю в центре парка… Либо ты получишь и отвалишь, как эта дебилка Дэйзи. И вы никогда не посмотрите друг на друга на улице, если столкнётесь, но поверь, в отличие от шоу с Райли, то, что он может сказать, гораздо больнее, чем глупости недоразвитого джока. А так-то дерзай, конечно. Вдруг ты умнее, чем мне кажется. — Да что ты, куда уж мне до тебя-то, ты у нас самый умный, даже пароль, блядь, на папку с порнухой поставить не в состоянии, а потом у тебя все вокруг виноваты, ага. Давай, остынем — ещё поговорим, так ты сказал? — Сайрус наконец устаёт кривляться, выплёвывает это ему с мерзкой гримасой и, хлопнув небрежно по плечу, сворачивает в кабинет. На стол он швыряет сумку с такой ненавистью, что будь окно рядом с его стулом открыто, она бы туда просто вылетела, и сам плюхается, оставив левую ногу почти вытянутой вдоль прохода по диагонали. Саймон, делавший всё это время вид, что не замечает никого и ничего вокруг, косится исподтишка из-за непривычного полотна малиновых волос на Марлона. Тот проходит к своему месту, скорчив дикую харю и приставив к открытому рту два пальца. Плюсы и минусы Марлона О’Хара. Он не скрывает своё отношение, когда оно меняется. Но он может из друга превратиться во врага за три секунды, а затем сказать: «А чего ты ожидал? Мы были в ссоре». Урок наконец начинается, и к счастью, по случаю начала триместра он начинается с вводного в тему фильма. Саймон обожает историю искусства за это всё, один из немногих предметов, где можно расслабиться и получать знания без насилия над собой, даже подсознательно, толком не слушая и занимаясь своими каракулями в альбоме. Слава богам, сегодня хотя бы не пришёл этот любитель чокнутых девок типа Саванны. Будто в ответ на его почти счастливые мысли дверь открывается, и в тёмный кабинет вкручивается, её за собой ловко закрывая, Райли собственной персоной. Саймон смотрит на это, отказываясь верить. Да ладно, мать его. Мир хочет убить ему последние ресурсы позитива накануне открытия парка, который он ждал целый год. Учитель ему даже ничего не говорит, и Саймон не сразу вспоминает, сам удивляясь, что теперь ему все сочувствуют, ведь он снова впутан в эту дурацкую историю с суицидом. Его уже признали невиновным, это никто не ставит под вопрос, это даже не поддаётся сомнениям, но она всё равно его подставила. Бедный мальчик, у него такое будущее и такая трудная жизненная ситуация, ему, наверное, нелегко, когда от учёбы и спорта отвлекают такие ужасные выходки странных девочек. Саймон его ненавидит. Райли вдруг вырывает почти беззвучно, но всё же с лёгким треском о спираль тетради листок из неё, складывает трижды и, покосившись на учителя, поворачивается, чтобы бросить на стол Сайруса. Адам, выпучив глаза, смотрит на него, не моргая, а затем часто моргает. Райли либо не видит этого, либо сознательно игнорирует. Саймон не пропускает ни мгновения. Сайрус разворачивает листок медленно, серебряные кольца на больших пальцах ловят свет от экрана, овальные чёрные ногти накрашены идеально, нигде не облуплены. Он пялится в листок, как олух. Райли оглядывается и смотрит на него, опустив голову и выглядывая из-за собственного плеча, чтобы напрямую не привлекать внимания. Сайрус что-то отвечает ему беззвучно, просто шевеля губами, пожимает плечами и качает головой, а потом убирает листок, снова свернув, между страниц своего учебника. Саймон не видит лица Марлона при этом, но тот просто смотрит в потолок, тоже увидев весь спектакль, и молится, чтобы небеса и впрямь разверзлись, а его поджарило молнией прямо на месте. Неужели Саймон поведётся на эту ересь. Саймон на его глазах точно с таким же лёгким треском вырывает страницу и её сворачивает вдвое, а затем разрывает до тех пор, пока обрывки не становятся такой толстой стопкой, что порвать их больше не получается. Стряхивает, проведя рукой по столу дважды, в собственную сумку, заталкивает туда альбом и ставит локоть на стол, подпирая рукой лицо. Наверное, он в другой раз попрактикуется в рисовании лежащего на боку спиной к нему человека без одежды. Или в куртке. Сайрус треск и шелест слева и сзади от себя слышит, так что по аналогии с запиской от Райли почти ожидает, что ему в голову прилетит комок чужой записки с кучей неприятной правды о нём, как Марлон и прогнозировал. Ничего. Он очень хочет оглянуться и проверить, кто вообще это делал, потому что возможно, даже не Саймон. С чего бы ему, если он притворяется, что его больше не существует, вместо того, чтобы как взрослый человек сказать, что что-то увидел или услышал от кого-то и неправильно истолковал, и хочет знать правду. Но не оглядывается, потому что ему что-то мешает. Страх столкнуться с ним взглядом, наверное, потому что если быть честным, если смотреть правде в глаза по-настоящему, неделю назад он точно так же не оглядывался на него на уроках. С Саймона станется тоже ответить одними губами, и прочитать по ним «какого хуя уставился» — один из самых его главных социальных страхов в этой академии. Не говоря о том, что если неделю назад он боялся этого без особых оснований, просто из-за взаимной неприязни, то теперь это будет совсем иначе. Так что он проводит левой рукой по волосам, причёсывая их пальцами и невзначай завешивая ими лицо, а затем почти отворачивается от экрана, уткнувшись в телефон и повернувшись затылком к Саймону, чтобы не было видно его лица даже в профиль.