Саймон говорит

Не то чтобы это была первая такая ссора между Саймоном и Марлоном, и хотя чувства каждый раз препоганые, по крайней мере со стороны первого, но спустя энное количество эпизодов они потеряли новизну, и больше нет параноидального страха, что дружбе конец, и это был если не первый, то возможно последний раз, и больше между ними никогда не будет обалденно глубоких разговоров и совершенно безмолвного понимания. Пусть Саймону и паршиво, и ощущение чесотки где-то в груди, куда не добраться и не поскрести, не пропадает из раза в раз, но он не чувствует давления на тему «я должен заставить себя сделать первый шаг, или всё кончено, и столько лет коту под хвост, и всё по вине моей гордости». Возможно, особенно этой непривычной лёгкости после скандала способствует затылок, который он видит почти у двери общежития, когда догоняет его владельца, налетев на него специально на пороге. — Ты пытаешься сбежать теперь втихаря, как будто кто-то забудет, кто ты есть на самом деле? — ехидно выдаёт он Сайрусу в ухо, пока тот закрывает глаза, уже ожидая чего-то подобного, потому что слышал шаги за собой, и на степенную поступь они похожи не были. Вряд ли, когда за тобой кто-то бежит, стоит ждать чего-то приятного. Или умного. Или доброго. — Смешно капец, — заверяет он, не оглядываясь. — Пошли, подкину тебе хотя бы по мелочи, раз твою ставку мне, нищеброду, не потянуть, — Саймон обгоняет его, выскакивая напротив, преградив дорогу и схватив за рукав, — пошли. И лицо сделай приветливее, а то и на завтрак не заработаешь. В лицо Сайрусу как раз светит солнце, которое он ненавидит, и он щурится и морщится одновременно, пока не позволяет стащить себя с дорожки в тень, к почти пустому с утра кафе. Для его супер-удачного утра и потрясающего настроения из-за лимонного гадкого солнца, слепящего так, что даже линзы не помогают, в полуподвале идеально. Он забирается в кабинку у кирпичной стены, вытаскивает телефон и просто выдыхает спокойно впервые за утро, что метался в истерике, осознав, что не успевает с проектом, заодно пытаясь затолкать неприятные мысли о прошедших трёх днях подальше в недра мозга и выдвинуть на первый план важное. Ему это относительно легко удавалось, но прошедшие три дня нашли его сами. И практически бросают на стол из тёмного дерева поднос с маффинами, которые подпрыгивают в корзинке с салфеткой и источают запах теста с йогуртом и ягодами. — Хуй знает, что ты ешь-пьёшь, что дадут, то и будешь, — Саймон корчит рожу и садится напротив, а на взгляд типа «Э?» поясняет, будто даже ему бывает неловко, — я заказал обычный кофе, тебе он, судя по ебальнику, нужен сейчас, как никогда. Сахар сам насыплешь. — Сколько я тебе должен? — Ты со мной вчера расплатился. — Это точно, тогда с тебя ещё ужин и билеты в кино. Хочешь в кино? — предлагает вдруг Сайрус. — …то есть ты не будешь спорить, что платил за это вчера. — Нет, а чё, плохо получилось? На ужин не хватит? Ну, хуй с ним тогда, попкорна достаточно. И кино. Перед ними ставят два высоких картонных стаканчика с крышечками, и они какое-то время молчат, не отрывая друг от друга взгляда, хотя оба, не глядя, благодарят человека в фартуке, даже не определив периферийным зрением его пол. — Договорились, — Саймон с подозрением щурится, — сегодня одно говно идёт, пошли завтра. Хотя завтра игра. Не собираешься пойти поболеть за своего бойфренда? — Не, я же типа рога ему наставляю вовсю, надо быть блядью как полагается. Типа, кинуть его накануне важного события в его жизни, всё такое, а там поди вербовщики ещё будут, мне вообще там быть нельзя, он должен просрать этот матч. Саймон смеётся, и Сайрусу кажется, он за последние три дня видел и слышал это чаще, чем за последние три месяца. Это потому, что он такой смешной и талантливый комик от богов, или потому что рядом нет Марлона, и Саймон не кажется вечно напряжённым и готовым огрызнуться на подъёбку? Он смотрит, как Сайрус отщипывает треть маффина пальцами и заталкивает себе в рот, буквально убирая за щёку, и запивает из стакана, не жуя. Никак не реагирует на то, что кофе почти кипящий. Увлекательное зрелище в мире животных прерывает открывшаяся дверь и то, что Саймону первому видно, кто спускается по ступенькам в зал за деревянной перегородкой с искусственным плющом, обвившим ромбы ячеек. Сайрус это наконец замечает, оглядывается тоже посмотреть и стонет в голос, хотя в кофейне так «многолюдно», что сидящие вдалеке старшекурсницы даже не обращают внимания. Конечно. Ну как он мог выйти из комнаты не в самом лучшем виде, помятый после вчерашнего, и в ближайшей же кофейне не наткнуться так страшно вовремя на человека, которому, наверное, если не в последнюю, то в предпоследнюю очередь хочет показываться в подобном состоянии? Никак. Это просто его проклятье. Ёбаный Адам Уэйли. Сукина жертва несостоявшегося аборта, которая отняла у него восемь лет первой в жизни и самой чистой, искренней дружбы, растоптав её своими ебучими амбициями и фантазиями о красивой яркой жизни, которой в Бьюрире, разумеется, быть — по его мнению — не может. Бесова гнида, которую в секрете ото всех, даже Саймона с его замашками, сам Сайрус с наслаждением бы тридцать девять раз пырнул тупыми ножницами. Ещё хуже: за ним следом спускается никто иной, как Райли, и рот Саймона расползается в абсолютно экстатической ухмылке. — А вот и наша звезда. — Еблась бы она конём, — Сайрус шепчет и сверлит остатки маффина, их нервно доедая, страшным взглядом. Саймон под столом случайно задевает его колено своим. Второй раз. Видимо, не случайно. Сайрус смеётся, отпивая ещё и вытирая салфеткой рот с таким нажимом, что ещё чуть-чуть и сотрёт его с лица с концами. Комкает её и отбрасывает на поднос, убирая руки под стол и хватая это колено. Поднимает обе брови. Саймон просто пялится на него, и это нехило напрягает, если начать вдумываться. Сайрус не вдумывается, просто смотрит в ответ точно так же упёрто. — Не могу смотреть на тебя, — выдаёт Саймон крайне мрачно и как будто собой недоволен. — …а кажется, что очень даже, — Сайрусу что-то не верится. — Смотрю, и мне блазнит, как… — Саймон пытается начать, но замолкает и закрывает глаза, на этот раз точно собой страшно недовольный. Ему не нравится иметь такие тупые слабости и быть не в состоянии сказать что-либо вслух. Он обычно способен сказать что угодно и не пожалеть об этом ни разу. Сайрус вынимает одну руку из-под стола снова и, поставив на край локтем, теребит «подкову» в носу. Саймон практически уверен, что он специально. Он хочет задать десять вопросов, как минимум, но не хочет задавать ни одного, потому что это ему навредит. — Тебе понравилось? — задаёт один из них Сайрус ему, и вот это уже удобнее в разы. — Сколько раз до этого ты это делал? — отвечает он вопросом на вопрос, тем не менее, решив, что навредить может даже ответ, а рисковать он ненавидит. — Не помню, — Сайрус пожимает плечами, но продолжает на него смотреть. Поднимает брови, мол, какая разница. — Сколько у тебя было бывших? — Ни одного, — Сайрус отвечает, не моргнув, так что вряд ли врёт. Он не таращится при этом, как люди, которые вычитали, что лжецы часто моргают, и с тех пор пытаются обманывать, выпучив глаза. Он абсолютно расслаблен на вид. Саймон корчит рожу, мол, что за ересь. — Как бы не обязательно с кем-то встречаться, чтобы это делать. С тобой же мы не встречаемся, — Сайрус делает вид, что подкручивает шарики от серьги, шмыгает носом, а затем наваливается на стол, вытащив и вторую руку и переставляя ей предметы на нём: салфетницу, свой стакан, солонку с перечницей, бутылку кетчупа, диспенсер с пакетиками сахара и сахарозаменителя. Саймон напротив сидит, стараясь расслабиться и намеренно для этого откинувшись на спинку, но вполоборота, одну руку закинув локтем на спинку скамейки, а вторую вытянув к своему стакану и барабаня по нему. Ни хера он не выглядит расслабленным на взгляд Сайруса, но он ни за что ему этого не скажет. Забавно видеть его таким. — Ну, типа, у меня не горы опыта, но мне есть с чем сравнить. Я просто спросил, чтобы знать, как я сам. Мне понравилось. Мне бы хотелось, чтобы обо мне тоже не вспоминали, как о пиздец эпизоде, о котором ты уже жалеешь. — Ты бы тут не сидел, если бы я жалел, — выдаёт Саймон, глядя на него настолько мрачно, что практически зло. Непонятно на что правда. По вискам видно, что он стиснул зубы, как будто что-то хочет сказать. Сайрус уже достаточно его знает, чтобы допускать, что он сорвётся. Он более зажатый, чем детишки аристократов, которые вечно держат их с черенком от швабры через задницу до горла, хотя неясно, где он таких манер нахватался и за что так себя ненавидит. Сайрус, кажется, догадывается, в чём дело, и если даже это будет ошибкой, то чем бес не шутит. Что ему терять? — Если ты переживаешь о том, что все говорят про твою эту, как её там, то, эм… Не тот случай. — Что ты знаешь про мою «эту, как её там»? К слову, давно не мою, и слава богам. — Что вы встречались аж пять месяцев, что она дружит с Саванной и перешла в другую академию из-за того, что вы разбежались. — Даже странно, что не подала на меня, как Саванна на твоего дружка, да? — Саймон хмыкает, хотя очень ненатурально. — Кто тебе растрепал? Точно не Марлон. — Вообще все говорят об этом, если прислушаться, и речь зайдёт о Саванне. Все реально удивляются, что это она подала на него, а не твоя эта на тебя. Что ты такого сделал? — Ничего такого, чего не делал бы с тобой. — Ну тогда ей лучше завязать вообще и не мучить то, чем она не может пользоваться, — Сайрус делает большие жалостливые глаза, и это тоже фальшивее, чем кофе в их стаканах. Саймон пялится на него всё с таким же нечитаемым выражением лица, пытаясь понять, издёвка это или нет. — Вспомнил смешную историю. Меня дико бесило, когда один из моих предыдущих, эм, назовём их так, постоянно угрожал мне, мол, он мне так засадит, так засадит, что прям ух, ах, все дела. А потом он всё время, что «засаживал», типа, минуты четыре, спрашивал, как я. Окей ли я. Всё ли в порядке. Не больно ли мне. Не будут ли у меня болеть мышцы, связки, прочая хуйня, не начнётся ли у меня приступ, вообще нормально ли таким заниматься при астме, не стоит ли мне бросить курить. Короче. Заебал. Не в том смысле, в каком хотелось бы. Саймон молчит, на самом деле практически не слушая. На него набросился с атакой исподтишка флэшбэк прошлого утра. У него предательски начинает напрягаться в штанах от фантомного ощущения чужого тела, конкретной его части, обхватившей, как футляр, его член. Очень досадное положение. Он может и выглядит сосредоточенным и мрачным, но сосредоточен он на том, что напрягает икру на левой ноге, упирая её в основание скамейки Сайруса, пока не возникнет судорога, а затем незаметно расслабляет и растягивает так, что чувствует, как постепенно становится легче. — Ты меня случайно не караулил? — Сайрус спрашивает после, очевидно, очередного куска истории о «предыдущих», которого Саймон не слышал в упор. Он косится на свою левую руку, между раздвинутых и полусогнутых пальцев которой Сайрус тычет своим пальцем, трогая как горячий утюг, проверяя, что будет. — Я тебя тупо ждал за автоматом, чтобы ты не метнулся назад, если меня увидишь, — выдаёт он и ощущает гордость за самого себя. Кажется, способность сказать абсолютно что угодно вернулась. — Меня не так легко заставить бегать от кого-то, едва увидев, — заверяет Сайрус, но затем косится на кабинку, из которой то и дело на них пялится дурацкий Уэйли, и передумывает, — ну, по крайней мере не еблей. Как после этих слов он вскоре оказывается прижатым лицом к полосатому покрывалу на чужом диване, рассудок не регистрирует, но кажется, дверь в свою комнату Саймон, едва не сломав ключ о замок, толкает бедром, а затем втаскивает его следом, шустро бросив вперёд себя. Наверное, огромный плюс быть асоциальным козлом, потому что можно почти на сто процентов быть уверенным, что даже в незапертую комнату никто внезапно не вломится. Сайрус не задумывается о том, что помимо просто гостей в комнату может начать ломиться кто-то из соседей, которым помешает шум. Саймон рассчитывает, что они все на занятиях, потому что ни заткнуть своего нового лучшего друга, ни сам заткнуться не в состоянии, бестолково продолжая на повторе обращаться к богам, так ему хорошо по самые яйца, упирающиеся в чужой зад. Он же идеального роста, как Саймону могло казаться, что он бестолковое пугало и позёр? У него даже имя идеально гратическое, не то что его собственное — «Саймон», оно какое-то слишком обыкновенное. То ли дело «Сайрус», как человек с таким именем вообще мог быть потерянным ботаном в детстве и казаться неудачником такому, как Райли? Райли. Саймон рычит и, вцепившись в дальний от себя подлокотник правой рукой, левой за волосы придавливает чужую голову к дивану, так что видит только ухо и часть скулы. Что показательно из раза в раз: Сайрус не вырывается. Обе его руки свободны, но одной он вцепился в его запястье, что держит волосы в кулаке, а второй отодвигает одну ягодицу от другой, как будто ему недостаточно понятно, и можно было бы и поглубже. …это что, намёк такой? От каждого рывка он весь содрогается, выпрямляя ноги, стоящие на носочках, как от судороги, а сменить положение не может, прогнутый в пояснице так, что она выглядит сломанной. Спина сначала слегка блестит, а затем по позвоночнику начинает стекать пот, и вроде бы прохладная комната с закрытым окном превращается в сауну. У Саймона из-под волос стекает тонкая струйка по виску, а затем капает с кончика носа пот, катящийся по лбу. Ему реально что-то хочется сказать, комментировать всё, что он видит и ощущает, но слов вообще никаких нет, и у него вырываются только нечленораздельные доисторические звуки, которых он бы и стыдился, может, но ему слишком плевать, потому что кто его осудит? Те, кто не наяривает совершенно потрясающего девятнадцатилетнего астматика с сумасшедше красивыми глазами и бесконечными ногами? Какая драма, ему так начхать. Его «предыдущие» всё портили постоянными вопросами, всё ли нормально? Саймону плевать, всё ли нормально, если он захочет, он сам потрудится донести, что что-то не так. Ведь правда? Его «предыдущие» не умели толком в «это», хотя претендовали на всякое? Почувствовав, что вот-вот и всё кончится раньше времени, Саймон вынимает и стаскивает его с дивана, сдёрнув и уронив на пол рядом, ловит за щиколотку раньше, чем Сайрус успеет перевернуться на спину и отдышаться, и наваливается сверху с восторженной рожей, разглядывая его раскрасневшееся лицо. Оно прямо не то что румяное, а пятнами пошло ко всем бесам, и подводка размазалась, и Саймон обожает это больше, чем всё остальное. Может, у него какой-то фетиш. Дёрнув ногу вверх, так что вынуждает согнуть колено, как раз под ним он подпирает её своим бедром и накрывает горло Сайруса одной рукой, вставляя в той же позе, что держал его позапрошлым вечером. В этом есть какое-то особое удовлетворение, раз в первый раз не пришлось, а вид у него в таком положении самый-самый. Сайрус за его руки хватается так неубедительно, что чуть не пробивает на смех, и Саймон толкает его нижней частью тела, перед этим почти до конца вынув, чтобы увидеть настоящую реакцию. Сайрус роняет руки, оставляя их лежать согнутыми у головы, и закрывает глаза. В глазах почему-то темнеет, Саймон проводит средним пальцем свободной руки по его левой брови, по контуру лица от виска до челюсти, пока не нажимает большим пальцем на только что прикушенную губу, проверяя, побледнеет ли она. И она становится нормального цвета, но стоит убрать палец, и снова наливается кровью. Вместо готового вырваться «блядь» Сайрус только громко ахает, получив почти в тишине комнаты затрещину, и думает, а слышно ли её за стенкой тому, кто там живёт. Или той. Общежитие не разделено по половому признаку, кому какое дело, кто какие части тела ночью теребит в чужой комнате. Саймон поворачивает его лицо обратно, сжав челюсть, вертит туда-сюда, рассматривает, пока не нагибается и не лижет в губы, тут же их прикусывая и засовывая между них язык на секунду. Бес знает, как первый, а второй шлепок за стенкой слышно точно, из-за неё доносится стук. — О-о-о, да, — стонет он вдруг как назло так фальшиво, что Саймон всё же почти беззвучно смеётся, сдавливая его шею сильнее, и слова глохнут, а лицо чуть-чуть краснеет. Его «предыдущие» переживали, как бы его не перекрыло приступом от переутомления? Саймон просовывает между скользких от пота бёдер руку и обхватывает его член, прижимается губами к уху и бормочет в него: — Мне так нравится, что чем глубже тебе вставляешь, тем крепче у тебя стоит. Поделиться соображениями на этот счёт в ответ Сайрус в данный момент не может, но губы искривляются поломанной линией во вроде бы ухмылке, глаза хоть и закрыты, но через ресницы проступают слёзы и постепенно начинают стекать серыми струйками по вискам, теряясь в волосах. Саймон его наконец отпускает, и шумная одышка прерывается ещё одним шлепком по лицу, только по второй щеке, и Сайрус начинает кашлять, хватаясь за него руками. Саймон и снял бы к бесовой бабке эту дурацкую кофту, но просто не может отвлечься и прижимается всем телом, как позапрошлым вечером, как может, потому что хочется сжать его всего и сломать в нескольких местах позвоночник, никогда не вынимать из него хуй и вообще убить с концами, чтобы больше никому не подставлял. Он понятия не имеет, как это выразить, поэтому просто пялится на него, двигаясь медленнее и еле держась, выдыхая сквозь зубы ещё медленнее, чем двигает тазом, каждый выдох дрожит. Хуже всего, что Сайрус тоже на него смотрит, не отрываясь, пригибая к себе за шею одной рукой, и будь он проклят, он неожиданно сильный, так что пригнуться приходится. Не то чтобы он пытался заставить Саймона сделать что-то ещё, они просто оказываются нос к носу с небольшой дистанцией. — Да?.. — шёпотом, кивая и сделав этот домик бровями, спрашивает Сайрус, а затем улыбается хитрее беса. Саймон теряется и почти уверен, что очередное такое потемнение в глазах закончится обмороком, поэтому не отвечает, глядя на него и не моргая, машинально кивая, как загипнотизированный. Сайрус подмигивает, и Саймон не верит своим глазам. Он зарывается руками ему в волосы, стаскивая резинку и растрёпывая их, пропуская пальцы через абсолютно прямые пряди безо всякого утюжка по утрам, как у некоторых. Саймон срывается, вгрызаясь ему в шею, в плечи, прикусывает почти до крови, кончая, а затем сползает ниже и хаотично губами прижимается к груди тут и там. Толку ноль, но он не знает, зачем это делает. Через какое-то время приходит в себя, снова не зарегистрировав мозгом, как оказался сидящим с пусть и расстёгнутыми, но натянутыми штанами у другого конца дивана, и несколько раз быстро моргает, думая, стоит ли с таким идти к врачу и спрашивать, что за кратковременные трещины в памяти. Сайрус, стоит на него взглянуть, сидит, опираясь на одну руку, полулёжа, а вторую запустил в волосы гребнем и давит ладонью на лоб. Выглядит сосредоточенным. Дышит хрипло. — А теперь, если что, я не притворяюсь, — хихикнув, он бормочет, но шёпотом. Саймон сводит брови и делает страшную рожу. — У тебя с собой нет пятнадцати левых по карманам? — Нет, у меня с собой ключи, папка, флешка и телефон. Были. Я не знаю, где они. Блядь, где флешка?! — он вдруг начинает паниковать, но снова закашливается и втягивает воздух через рот с отвратительным сиплым скрежетом, который прерывается раньше середины очередным приступом кашля. Саймон оглядывается, подскочив на удивление ловко для только что хоронившего себя ипохондрика, видит эти брошенные папку с телефоном, но ключей рядом точно нет. Затем ищет взглядом чужие штаны и обнаруживает у подлокотника дивана, через который изначально его перегнул, и в кармане связка как раз бренчит. — Где-нибудь конкретно? — Бля, повсюду, в ящике, в комоде, на полке, на прикроватном столике, в ванной, — Сайрус машет кистью по кругу, пытаясь дышать, и голос у него какой-то не свой, на три тона басовитее, а затем он ложится на бок и, держась за грудь, пытается вдохнуть в этот раз носом. Главное, конечно, сохранять спокойствие, но это почти никогда не срабатывает. Саймон выскакивает из комнаты, делает десять прыжков по коридору, но затем вдруг осуждает сам себя и с тяжёлым чувством паранойи возвращается, заталкивая в скважину собственный ключ, чтобы закрыть дверь снаружи. Даже если этот идиот там задохнётся за пять минут, что он бегает туда-обратно по общаге, лучше бы никому не находить его труп без присутствия Саймона в комнате Саймона. Это логично. Возвращается он в рекордное время, запыхавшись и чуть не забыв закрыть чужую дверь тоже, но в итоге пожалев гору дорогущей техники там, плюс всякие приблуды вроде кристаллов и натурального шара в подставке, не говоря о чисто декоративной спиритической доске, так что вернувшись и закрыв. Сайрус поджидает его… не то чтобы он вообще его поджидал, стоя перед зеркалом в его куртке и в носках. Саймон застывает на пороге, медленно и тихо закрывая дверь за собой и пытаясь прекратить хрипеть сам, а заодно подавить порыв оторвать ему башку. — Прошло? — Бывает. Не думаю, что если бы это было так серьёзно, я бы курил. — Сука. Сайрус то ли пожимает плечами, на него не глядя, то ли пытается поправить куртку, расправляя её на плечах. На нём помимо носков обнаруживаются трусы. Саймону даже немного жаль. Саймона одолевают мысли и образы, но он бросает чужие ключи и два ингалятора, прихваченных на всякий случай, на диван, где скомканное тигровое одеяло пропахло боги знают чем. Стирать он его всё равно не собирается до следующего похода в прачечную. Потому что «да похуй вообще искренне». — Чё напялил на себя, провоняет. — Чем, мной? — Хуйнёй этой твоей типа «морской», — Саймон начинает стаскивать с него куртку, сдёрнув одновременно с обоих плеч, и пока Сайрус начинает вырываться, прижимает его спиной к двери шкафа, — бля, ну устрой ещё спектакль. — Ну мне холодно, чё ты раздеваешь меня! — Ты выперся в одной сраной толстовке на улицу в ноябре, ни хуя тебе не холодно в комнате, тут дышать нечем. — Тут еблей пахнет — любой стрипклуб честь отдаст. — Ты бывал в стрипклубе? — А ты нет? Саймон смотрит на него, щурясь, и они сходятся на том, что не будут продолжать эту тему, невербально в этом согласившись. — Боги. Ладно, — Саймон отпихивает его, отпустив наконец, и Сайрус рывком выпрямляет руки, накидывая куртку обратно, — чё приебался к моей куртке? Не надо дебила только строить, ты на неё не знаю сколько недель уже смотришь, если не два с лишним месяца. — Меня уносит, какая она ретро, но в то же время, блин… Крик суицида позапрошлого десятилетия, знаешь. В этой куртке кто-то по-любому не только ужирался в говно, но и удалбливался до смерти. Даже кололись, возможно. Она такая… — Сайрус гладит облупившуюся и пошедшую пузырями фальшивую кожу на локтях, отрывая попутно хлопья пальцами. — Ещё намусори мне здесь! — Саймон его дёргает на себя за руку, едва сев на диван, но Сайрус вырывается и падает, подпрыгнув на матрасе, поперёк кровати. Она стоит не как в его комнате, а у той стены, где в его телевизор на тумбе, придвинутая впритык и зажатая между шкафом и окном. Похоже на Саймона и его паранойю. Такие люди склонны подсознательно «заземляться», как могут. Заземлённый или нет, а он подходит к кровати ближе и встаёт на неё коленями над вытянутыми голыми ногами Сайруса. Тот занимает очередную позу «сексапильной пантеры», ну или что там ему мерещится в его собственной голове, так что страшно удивляется, когда Саймон проводит пальцем возле его рта и смотрит на этот палец. — Кровь, — удивлённо замечает он сам и её слизывает, обхватив верхнюю фалангу губами не без удовольствия. Сайрус пожимает плечами, засовывая ему под край кофты руку и щекотно взбираясь пальцами, как паучьими лапками по липкой от высохшего пота коже. Контуры мышц, рёбра, их сочленение над солнечным сплетением. Саймон опускается, сев на его бёдра, чтобы точно не убежал, сжимает покрывало на кровати в кулаках, напоминая здоровую собаку, и приближается к лицу Сайруса в упор с нехорошим прищуром. — Расскажи мне что-нибудь. Я тебя всё равно не выпущу. — Но мне надо доделать кое-что. Я за этим шёл. Я не хочу, но мне надо, — Сайрус кривляется и надувает губы, упираясь затылком в стену и неудобно выгнув шею, как прошлым утром у себя в комнате. — Ночью доделаешь. — Ночью мне не дадут ключ. — Если я пойду с тобой и скажем, что у нас проект, двоим точно дадут. Что он скажет, что пошли оба на хуй, вы тут не для учёбы, идите ебитесь в общагу? Сайрус смеётся шёпотом. Взгляд у него становится странный, и он его отводит. Саймон чует, что напал на золотую жилу. — Расскажи что-нибудь, чего не говорил другим, — он наклоняет голову к плечу, чтобы заглянуть ему в глаза, хотя всё равно не получается, пока Сайрус сам не поднимает взгляд, в котором вдруг заметны становятся искорки. — Типа чего? — Типа чего угодно, бля, — Саймон закатывает глаза на мгновение, но тут же затыкает ему рот, прижавшись к губам своими и по факту мешая что-то рассказывать вообще. Сайрус снова запускает ему одну руку под волосы, обосновав на шее сзади и пригибая, целуясь так, как Саймона никто в жизни не целовал. Он задыхается, как если бы астма была у него, но старается не выдать ни звука. — Ты, бля, безбожно трахабельный, ты знаешь? Ты бесишь меня, — шепчет он сквозь зубы, оторвавшись и прижимаясь к его лбу своим. — Когда я тебя впервые увидел, я боялся тебе что-то сказать, — Сайрус смотрит ему не в глаза, а как будто на рот, говоря это шёпотом и хмыкая, — или даже просто слишком долго смотреть, чтобы не спровоцировать. И подумал, как, блядь, Марлон вообще с тобой дружит, как вы сошлись, что у вас может быть общего. — Все так думают. Ни хуя нового. Придумай другое. — Но во второй раз я подумал, что ты охуенно красивый. Не в том смысле, в каком все думают про Уэйли, например, потому что у него эта ебучая журнальная тема, от него тошнит просто. Ты красивый так, что на тебя постоянно хочется смотреть. В тебе круто всё. Эта ёбаная куртка, ботинки твои, я никогда не видел людей, которые бы носили цепь для бумажника, у которых был бы с собой нож в кармане, и всё такое старое, но такое охуенное, что не та хуйня, которую купишь за огромные бабки, а она заржавеет или порвётся через полгода. В тебе всё как в те времена, когда эту куртку вообще впервые надели. И я думал, как круто быть тобой, наверное, потому что тебе насрать на всё, что о тебе говорят и думают. — Пиздец, ты знаешь, что тебе можно идти в правление академии и вешать там лапшу ай-яй-яй, настолько ты в этом хорош? — Саймон ушам не верит и старается даже не начинать. — А потом я подумал, что это не потому, что я хотел бы быть тобой. Мне нравится быть мной. Круто быть с тобой. Ну, бля. Блин. Нет. Не подумай. Не в том смысле. Просто круто проводить с тобой время. В том числе вот так. С тобой всё круто. С тобой круто рыться в чужой порнухе. И бухать на заброшенной ферме. И бегать в поле от конченого маньяка. Саймон прижимается к синяку на его шее губами мягко и надолго, ощущая тепло, перетекающее к нему через тонкую кожу губ. Сайрус будто коту чешет ему шею, несильно проводя ногтями туда-сюда, сгибая и разгибая пальцы. Куртка постепенно раздвигается, расстёгнутая изначально, а Саймон сползает ниже и стаскивает его, дёрнув за пояс обеими руками, так что Сайрус плюхается на кровать спиной, и становится гораздо удобнее. Саймон просто хочет проверить. Сайрус ему не мешает, хотя ёрзает и не играет спектаклей, а значит как минимум смущён. Он терпит поцелуй в кадык, в ключичную ямку, между грудных мышц, в левую, в левую ближе к соску, в сам сосок, который Саймон обхватывает губами, лизнув. Сайрус хватается за его голову обеими руками и хватает воздух ртом, задерживая его в лёгких. Это так странно. Саймон даже не знает, зачем это делает. С бывшей он этого не делал, не казалось интересным, а с парнем этого делать нет смысла, не так ли? Всё в нём такое странное. Если он, конечно, не притворяется. — Расскажи мне что-нибудь ты, — Сайрус явно пытается его отвлечь, и не получается. Саймон переключается на вторую мышцу и другой сосок, и под ним Сайрус так крутится, что впечатление, будто пытается вырваться. Он мотает головой и мычит отрицательно. — Я же тебе рассказал. — Тебе никто не говорил, что тут какая-то справедливость есть, или хуй знает что ты там себе нафантазировал, — Саймон корчит рожу и с нажимом ещё раз напоследок проведя по одному из сосков, встаёт. У него самого вот-вот встанет снова. Нет. Хватит с него соплей на сегодня. — Пошли. Я хоть посмотрю, что ты там снимаешь. — Кто тебе сказал, что я тебе покажу? — Ты мне покажешь, или я начну снимать тебя, и ты мне покажешь больше, чем хочешь, — Саймон стаскивает его за рукав куртки с кровати, вздёрнув на ноги и почти к себе прижав, и цедит сквозь зубы, не моргая. — Э-э-э, — Сайрус его невольно копирует, тоже кивая и вытаращив глаза, так что они похожи на стеклянные, а затем смеётся, — бля, ладно. Но я не говорил, что ты не можешь меня снимать. Саймон теряет геолокацию. Пока перед ним он одевается, сняв наконец куртку и отдав её Саймону же, сунув в руки, он пытается осмыслить, как воспринимать «разрешение снимать». потому что он имел в виду вполне конкретный вид съёмок, и его обычно ведут даже не на камеру. Сайрус хоть осознаёт… Нет, он наверняка имел в виду не это. За дверь они выходят, как ни в чём не бывало, но с гадкими полуулыбками, поправляя воротники, и Саймон вдруг накидывает куртку ему на плечи сзади, напяливая посильнее, чтобы не свалилась, незастёгнутая спереди. — Там дубак, а от тебя потной кониной несёт за версту, ты подхватишь какую пневмонию и будешь брызгать соплями неделю. Или две, учитывая, какой ты. — И это тебе помешает, — Сайрус продевает руки в рукава, перекладывая из одной в другую папку, затолкав флешку, телефон и ключи в карманы штанов. Ингаляторы он снова забыл, но теперь по крайней мере у Саймона будут запасные. И будет повод заглянуть к нему в комнату ещё раз. Сайрус не всё успел даже рассмотреть толком, пока был там один. — Это усложнит тебе дыхание, а мне-то похуй. Я не брезгливый, — заверяет Саймон, ворча ему над ухом в голову и чуть прижимаясь всё время сзади, пока их взгляды одновременно не падают на человека у автомата с закусками в конце коридора, у лестницы. Конечно, кто ещё это мог быть. Сайрус стискивает зубы и закатывает глаза чуть не с рёвом за сомкнутыми губами. Адам на них смотрит удивлённо, но даже не пытается прикинуться, что не заметил. В жизни не встречал Сайруса на этом этаже, обычно сталкивался только с Саймоном, и расходились они, ни разу не здороваясь за всё это время. Хотя это логично, раз теперь бывший друг Райли так сдружился с этим типом, что они могут торчать в его комнате на этом этаже. Душок от них правда, пока проходят мимо, и даже спустя секунд двадцать после того, как скрываются на лестнице. …ему показалось, или бывшему дружку Райли будто угрожали в углу спортплощадки, вымогая деньги на обед? Глаза хоть и подтёрты по краям, но все какие-то размазанные с этими карандашными пятнами или тенями, или что это у этих ворон крашеных. И вообще он весь какой-то помятый. Может, все просто всё не так понимают? Может, он у этих психов в заложниках? Парню не впервой, за Райли он тоже бегал, как щенок, пока не напоролся, кто сказал, что его это чему-то научило?