Саймон говорит

И вот, как-то так получается, что в первую субботу ноября он в абсолютной жопе.  Социально. Хотя тьма вокруг во всех смыслах такая, что будто на самом деле глубоко в заднице великана. …может, посмотреть эполанетууанские мультики про великанов и отвлечься? «Ага, пожри стекла, ещё ж не слишком плохо всё, добавь проблем», — сам себе на эту идею отвечает он и снова решает, что потратить минут сорок на листание ленты новостей — не такое плохое времяпровождение. Он себе не признается в том, что не хочет выпускать телефон из рук только потому, что надеется, что Марлон напишет ему первым. А лучше позвонит. У Саймона богатый опыт в ругани по переписке лишь потому, что тон его ответов понимают не так, как ему бы хотелось. В живом разговоре хотя бы слышно, что он пусть и хамит, но в шутку. Сайрус ему тоже не писал. То есть обычно они вообще друг другу не пишут за исключением каких-то моментов типа «У Марлона сдох телефон, в семь в пабе», но почему-то сегодня Саймона эта тишина в эфире удивляет. Типа… Неважно. Не то чтобы он хотел, чтобы этот хер ему писал что-то. Тем более о том, о чём мог бы. Всё правильно. Ничего такого не случилось, чтобы внезапно они начали переписываться вне контексте общения с Марлоном. «…что, если Марлон не пишет потому, что этот мудила уже написал ему и всё растрепал?» — предлагает параноидальный голос в голове. Саймон застревает, глядя бестолковые подборки на «Центрубе», округляет глаза, насколько их границы это позволяют, и медленно садится, не моргая и не отрывая взгляда от экрана. Бесы. Что, если так и есть? Что, если причина, по которой вот уже шестой час вечера, на улице снова стемнело, а Марлон ему ничего не написал, это то, что он всё знает? Обычно он бы либо признал, что психанул зря и переборщил, либо написал бы, что психанул не зря, потому что Саймон — неадекватная скотина и заслужил всё, что ему досталось, и если ему нечем заняться, можно прошвырнуться по магазинам или в кино. На худой конец — опять же в паб. Но вот если кто-то рассказал ему что-то такое, что заставило его расхотеть общаться с лучшим другом… Он может на себя наступить ради цели, он понятия не имеет, кто его биологический отец, но склонен подозревать клуорурейнские крови и чуть меньше эполанетууанские. В любом случае, если он прав, ему по крови полагается быть бесстрашным и хладнокровным. Сайрус на стук отвечает даже слишком быстро, Саймон ожидал, что колотиться придётся минут десять, а потом прибегнуть к звонкам по телефону, чтобы разбудить, хотя звонить ему очень не хочется. В какой-то момент он даже думал, пока поднимался по лестнице, прочесав вхолостую два этажа не тех табличек, что поцелуется с тупиком, потому что в комнате этого позёра просто не окажется. Что, если они сидят где-нибудь в пабе, а то и хуже — в подвале у Марлона, едят пиццу и пьют сраный ванильный фраппе, обсуждая его выходку? А они совсем неправы в любом случае, что бы там за версии ни придумывали. — Кто это?! — раздражённо кричит Сайрус из-за двери. Больше ноет, конечно, чем психует. — Санитары, блядь, кого ещё ты ждёшь? — Саймон реагирует быстрее, чем успевает подумать, что возможно лучше начать как-то по-другому, если нужно наладить контакт и вступить в преступный сговор. За дверью какое-то время царит молчание, подтверждая, что идея была не блеск. — Открыто, бля, — уже не так громко, но всё равно не без надрыва доносится в итоге, и Саймон жалеет, что тупо не попробовал открыть дверь безо всяких приглашений. Если бы он с самого начала знал, что открыто, он бы даже не спрашивал. — Хотя я в принципе в шоке, что ты знал, куда идти, — обнаружившийся посреди комнаты на краю кровати Сайрус как раз занят изучением космических синяков на ногах. — Ты если не в курсе, на двери написано, кто тут. И тебе не повезло, что ты не один из девяти Болджеров, которых тут только что видел через одного. — Ёбаная тенагарская фамилия, — не поднимая головы, комментирует Сайрус, положив лодыжку одной ноги на колено другой и пытаясь разглядеть кровоподтёки на икре, удивлённый, что они вообще там бывают. Должно быть, это не после вчерашних приключений, а ещё те, что остались с фабрики кукол. Саймон не отвечает, хотя от него ожидаемо пройтись по Тенагару в принципе, а он упускает такую возможность. Сайрус косится на него, отвлёкшись от своего занятия, в ожидании хотя бы какой-то презентации цели, с которой он одарил своим вниманием. Ловит как раз в момент, когда Саймон водит носом в воздухе, кривясь то ли от отвращения, то ли в подозрении. — Чем воняет. — Пока ты не пришёл, пахло прекрасно. — Это что, фиолетовая «Пила»? — А ты что-то имеешь против личной гигиены? Я в курсе, что ты в принципе против системы, но что так сильно? — Ой, бля, я в отличие от некоторых не воняю, как замыленный ишак, чтобы забивать это «Пилой». Ты рекламы, что ли, насмотрелся? Приманиваешь самок «ароматом настоящего альфы»? — Он даже не пахнет, как «Пила», он пахнет морем. — Боги милосердные, «он пахнет морем». Убейте меня. — Иди и убейся, богов ради, кто тебя держит? Чё тебе надо вообще, чё ты тут забыл? Заблудился? Кажется, будто Саймону такие выпады безразличны, но это не тот день и не тот случай, когда он в хорошем настроении и всё способен пустить побоку. Даже Сайрус, плохо его зная, замечает это по чуть-чуть обострившимся чертам лица и выступившим вискам от явно стиснутых зубов. Саймон сдавленно улыбается, прежде чем отвернуться на мгновение, оставив ноги стоять, как были, и изогнувшись только выше пояса. — Ты меня сейчас лупить тут собрался, поэтому дверь закрываешь? — Нет, я показываю тебе, мартышке неразумной, как это делается, чтобы не было такого, что у тебя «открыто, бля». Ты же в курсе, что задвижки на дверях для того, чтобы комнату изнутри запирать от посторонних? — Ко мне обычно посторонние и не ломятся. Кроме тебя. — Странно, а ты вот в чужие владения вламываться горазд, как мы успели понять, — Саймон щурится, делая вид, что только что вспомнил этот факт. Сайрус молчит, поспорить не с чем. Ни на фабрику, ни на ферму его не приглашали законные владельцы, так что… — К слову об этом. Сайрус продолжает молчать, поставив на согнутую ногу локоть и ковыряя ногтем нижнюю губу. Смотрит на него, но будто сквозь него, отсутствие линз реально непривычно, хотя Саймон второй день подряд видит его без них. Лучше бы он их носил, а то без них глаза такие себе. Мутноватые. Непонятно какие вообще. Может, серые, может, голубые. Неконкретные. Слишком большие, чтобы это было изюминкой, как у жабы прям, огромные и никогда не открытые полностью из-за тяжёлых век. Ему очень идёт накрашенным, когда на этих веках лежит тонна теней. Но умытым — просто кошмар, как утопленник. — Потряси меня, — предлагает он, так и не дождавшись от Саймона изложения сути, как обычно. Он, наверное, из принципа не делает того, чего от него ждут, чтобы просто подгадить людям. Наслаждается их раздражением. — Потрясу, — обещает, шагнув вперёд и не разрывая зрительный контакт, как будто это уже принципиально, — чтобы даже тебе было понятно, попытаюсь объяснить на пальцах: никто не узнает о том, что ты был там, где по закону быть не должен, если никто не узнает того, чего не должен. Понятно? — Не очень. Чего не должны знать и кто именно? — Сайрус пожимает плечами и встаёт, притворяясь, что абсолютно расслаблен. Он обязан быть расслаблен, это же его комната, его территория, владения и маленькая империя, где он — власть и закон. Его никто не может запугивать в его империи. И он вовсе не чувствует себя, будто ему угрожают, сидя, когда перед ним стоят. Он просто так захотел встать. Нога, закинутая на другую, затекла, вот и встал. Саймон приподнимает брови чуть-чуть домиком, будто удивляясь, что можно так тупить, а потом стискивает зубы ещё разок, прежде чем сжать губы и не без боли потереть друг о друга, хотя на них нет ничего, что можно было бы размазывать, и это просто неприятное ощущение. Отрезвляет. — Ладно. Раз мы играем в «дебил и ещё дебильнее», тогда так. Ты не умеешь целоваться. Я рад, что был прав, но не рад, что убедился в этом лично, а не услышал от кого-то. Я был нахрюкан до визга в тот момент, поэтому поторопил события и решил выяснить это сам, прежде чем Трюдо расскажет, он же у нас везде первопроходец. Мне не стоило нарушать традиции и лезть туда, где мне не место. — Прости, что? — Сайрус хлопает глазами, так их выпучив, что даже в его исполнении выглядят круглыми, а брови поднимаются высоко-превысоко. Какие-то мгновения они с Саймоном смотрят друг на друга. Саймон просто застряв, а Сайрус в недоумении. Затем недоумение закрадывается в голову и первому, но он неловко косится в сторону работающего телевизора у стены слева. Он бредит? Он спит? Ему это снится? В комнате точно всё, как надо? То есть он тут впервые, конечно, но если это сон, то что-то должно выбиваться из логики. Часы на стене, к примеру, не стекают циферблатом через рамку? Часов на стене, к сожалению, нет, чтобы проверить, там какой-то цветастый платок с наркоманскими узорами, растянутый от одного угла комнаты к другому вперемешку с ёлочными огоньками. Огоньки синие, платок фиолетовый, ковёр под ногами Саймона чёрный, кристаллы с подсветкой на письменном столе у задёрнутой наглухо шторы — молочно-сиреневые. Что за фиолетовая шизофрения. Эта комната не может быть реальной. Точно. Он спит. В этом сне всё так, как он хочет, потому что подсознание явно что-то знает, чего не знает сам Саймон. Вот почему этот позёр понятия не имеет об убогом поцелуе в поле. Во сне он такой, как Саймону хочется. Теперь всё логичнее некуда, ларчик просто открывался. И да, видимо поэтому тут пахнет морем от фиолетовой «Пилы» из рекламы, ведь Саймон стопроцентно слышал её перед тем, как заснуть. И точно по той же причине Сайрус у себя в комнате в одних трусах и распахнутом фиолетовом халате из какой-то скользкой хрени. Это что, атлас? …кто вообще в здравом уме такое носит. Это не может быть правдой. «Осмысленные сновидения, пресвятая богиня», — думает Саймон, забыв себя контролировать, потому что больше не видит в этом смысла. Он разглядывает всё вокруг, как будто попал в параллельный мир, а Сайрус наблюдает за этим, прослеживая его взгляд и не понимая, что такого весёлого в его комнате, что на чужой физиономии расплывается настолько восторженная улыбка. Что происходит вообще. — Если ты собрался делать вид, что у тебя провалы в памяти, наверное, надо было быть последовательным и как-то нормально одеться, прежде чем дверь открыть? — Она была открыта, и ещё мне хуй знает кто в моей комнате не указывал, как одеваться, — Сайрус начинает щуриться, понижая голос и цедя слова, так что заметно: Саймон попал в яблочко. — И что, сильно удобно? — он кривляется, отступая назад даже одной ногой, вторую впрочем оставив на месте, пока отклоняется, чтобы окинуть прикид взглядом. — Сквозняк не мешает? — Пошёл на хуй отсюда, короче. Легко и просто закончим этот бред, — пару раз моргнув, выплёвывает Сайрус, дёрнув подбородком в сторону двери. Саймон снова улыбается, да настолько искренне, что показывает зубы, а такого обычно не бывает даже. — А ты заставь меня. Ты же можешь меня выгнать из своей комнаты? Тебе же не понадобится звать на помощь своего супергероя в рваных кроссовках? Трюдо спешит на помощь, наш знаменитый полузащитник. Он достаточно быстрый? В чём ещё он быстрый, а? Надеюсь, не в том, о чём мы оба сейчас думаем. — …ты и сейчас нажравшийся, что ли? — Сайруса осеняет догадкой, и судя по голосу, он почти восхищён этим. Он даже сначала не заметил, что дружок Марлона в абсолютный ноль. — Не знаю, подойди поближе, принюхайся. Несёт? — Тупизной от тебя несёт. Пошёл вон, я сказал. Сначала ты лезешь к Марлону в личные вещи, потом ты являешься сюда и несёшь полную ересь. Попробуй попросить у матери денег на терапию, тебе уже явно не помешает. — А ты вламываешься в чужой дом, а потом отпускаешь офигенные комментарии, типа «В ужастиках всегда бывает «шестнадцать плюс», а через двенадцать часов притворяешься, что этого не было. Где такую амнезию купить, если это правда? Сайрус вдруг вспоминает. Вдруг по-настоящему вспоминает то, что абсолютно затёрлось, как незначительное и невпечатлившее его на фоне остальных событий прошлого вечера, вроде жуткой хари полоумного мужика в кукурузе. — Что такое, флэшбэком накрыло? — Саймон склоняет голову к плечу, фальшиво сочувствуя. — Я только что вспомнил. Извини. Реально выпало из памяти на фоне всего прочего. Но если она мне не изменяет… Начал ведь ты? Я просто сказал, что в кино обычно бывает что-то такое. — Так я могу и продолжить, — обрывает эхо после его слов, которое обещает перетечь в очередное оправдание, Саймон. — Чё? — моргнув пару раз, переспрашивает Сайрус, поняв, что объяснений опять не будет. — «Чё?» — передразнивает Саймон, хотя таких рож даже близко Сайрус корчить не умеет. — Нет, спасибо, — отвечает он, скорчив свою уж как умеет. — Это не предложение, осёл, — Саймон вздыхает так тяжело, будто у него на эту тупизну уже сил не осталось, и вдобавок закатывает глаза. И делает шаг вперёд. — Вообще замечательно. — А ты мне помешай. — Оборжаться, я оценил. — Можешь закричать, например. Весь этаж со смеху сдохнет. Чё кричать будешь, «помогите» или «насилуют», или всё сразу? «Пожар», может? Что-нибудь из инструкций по выживанию для жертв сексуальной агрессии? — У тебя крыша, что ли, вчера там прохудилась, когда я на тебя упал? Сотрясение? — Ты себе не помогаешь. — Ты себе тоже, хотя тебе уже вообще вряд ли можно помочь, — Сайрус решает, что можно уже не пытаться поддерживать более-менее нейтральные отношения ради Марлона, потому что с ним, как раз, они оба расплевались, и вилами по воде писано, помирятся ли. Сгорел амбар — гори и ферма. Дальнейших реплик от Саймона не следует, а у Сайруса в ответ на это вырывается что-то типа придушенного вопля, стоит подпрыгнуть, и он натыкается задом на подоконник, спрятанный за глухой занавеской, когда полоумный дружок Марлона его хватает, к окну оттеснив. Он не может в это поверить. Он не успевает подумать о том, что не может поверить, потому что не успевает попытаться поверить, потому что у него нет не то что времени, а даже минимального личного пространства. Они бестолково толкаются у окна, если это можно так назвать, и он только краем мысли успевает обрадоваться, что оно зашторено, и этого снаружи никто не видит, ведь его окно выходит как раз на фасад общаги, недалеко от крыльца, и там всегда кто-то есть. Или как раз наоборот, лучше бы окно было открыто, и его бы кто-нибудь увидел? Да ну, это абсурд, ему ничто не угрожает, чтобы думать о посторонней помощи в этой ситуации. Это же Саймон, боги милосердные, ничего он не сделает. Ему же не нравятся парни. …ему же они не нравятся, так? Почему-то его рука, в которой Сайрус к своему неудовольствию ощущает свои яйца, мешает в это полностью поверить. Он даже не знает, почему. Зато он испытывает отчасти гордость за то, что не кричит и не зовёт на помощь, а не может перестать придушенно смеяться. Придушенно в буквальном смысле, потому что вторая рука Саймона у него на горле, перепонкой между большим и указательным пальцами подпирает кадык, мешая толком дышать и оторвать голову от окна. Холодное стекло затылком Сайрус чувствует даже через толстую занавеску, хотя это вообще последнее, что его волнует, и он не унывает, не теряя надежды отцепить от себя их обе: хватаясь одной рукой за ту, что на шее, а второй — за ту, что внизу. Саймону, судя по выражению тупой морды, тоже весело до визга, потому что он улыбается, сверкая глазами и за реакцией наблюдая. — Я думаю, ты сам виноват, потому что никто в здравом уме так двери не открывает. — Так она была открыта, — выдаёт Сайрус в своё оправдание, а затем издаёт не поддающийся классификации звук и решает, что плевать на шею, и вцепляется обеими руками в предплечье Саймона, потому что тот запустил руку ему в трусы. — В это всё ни хуя не укладывается то, что ты мне ни разу не съездил по роже за пять минут, что у тебя были. Ты даже сейчас это слушаешь и ничего не делаешь, кроме как притворяться, что тебе это не нравится, — шёпотом рассуждает Саймон и придавливает его шею сильнее, смотрит, как рот открывается шире, больше становится похож на букву «О», а глаза Сайрус больше не открывает, морщась и делая вид, что ему трудно дышать. Боги, он даже говорить всё ещё запросто может, если захочет. Кому он пытается врать. Саймона трясёт от усердия держать весь бред в своей голове под контролем, и ему это паршиво удаётся, запястье сводит судорогой от попытки не сжать руку слишком сильно, челюсть немеет от того, как плотно стиснуты зубы, и он рычит против воли в чужое ухо, но тут же смеётся над самим собой. Это жалкое зрелище, должно быть, но у него короткое замыкание от одной только мысли, что он добрался до того, что как бы — по мнению абсолютно всех, кто в курсе предыстории шестилетней давности — принадлежит Райли, и тот может это просто пойти и «подружить» назад. Стоит только попросить прощения или показаться достаточно смешной целью для шуток таким, как Марлон и Сайрус, когда они вместе, и всё, всё их внимание сразу безраздельно принадлежит ему. Нет. Не ему. Саймон не может себя больше заставлять и титаническим усилием оставляет чужой хер в покое, тут же сменив тактику и схватив за ягодицу. Тут сжимай сколько хочешь, чем больнее — тем лучше. По реакции Сайруса так, может, и не сказать, но какая, на хуй, разница, что там думает Сайрус. Саймон прижимает его к себе вплотную, хоть и отпустив шею, но схватив за волосы для удобства, чтобы вздумай этот хорёк укусить его, можно было с лёгкостью оторвать от себя. Не то чтобы это первый такой его фокус в жизни, и не то чтобы его раньше не кусали из-за таких выкрутасов. …Мордиско, возможно, эксперт по странным, вообще не поддающимся описанию звукам, потому что очередной — что-то среднее между писком и стоном, начавшимся очень высоко, но ушедший очень низко. Он и не думал его кусать, зато Саймон, прижавшись к нему и прижав его к стеклу под занавеской, начал бояться, что стекло разобьётся. Но это невозможно — просто взять и остановиться, когда у тебя полные руки чужой задницы, которая настолько совершенно в них помещается, почти плоская и идеально упругая, совершенные полушария под размер его ладоней с растопыренными пальцами. Он так хорошо пахнет и кажется одновременно твёрдым и плоским, но хрупким и лёгким, что хочется сломать, раздавить, изувечить, вывернуть всё, что можно, оставив неопознаваемым для криминалистов. — Какого хуя… — бормочет Сайрус так, что похоже одновременно на шёпот, но со звуком, но звук слишком лёгкий, чтобы реально быть похожим на его голос. Похоже на стон или зевок. Но вопрос нереально тупой, потому что Саймон тоже не знает, какого хуя, но на мгновение трезвеет и разворачивается, отпихивая его от себя. Идея о «сломать всё» никогда не была так близка к правде, потому что налетев на подлокотник дивана и упав на него, Сайрус какие-то секунды туго соображает, где он в пространстве, а потом хаотично шевелит конечностями, собирая их вместе и, в итоге, додумываясь запахнуть халат. Всё вроде бы вполне под контролем, трусы по-прежнему на нём, как и положено, халат и так был изначально распахнут с висящим в петлях ремешком, который он никак не может нащупать. Тут его осеняет, и он ныряет вниз, кубарем скатившись с дивана на коврик между ним и тумбой с телевизором. Хвалит себя за то, что в отличие от многих, не сторонник журнальных столиков, иначе разбил бы себе лоб о него непременно, а тут почти добрался до выхода. Осталось только прошмыгнуть между вторым подлокотником дивана и книжным шкафом, а там уже и дверь. Что он собрался делать, выскочив в коридор? Он понятия не имеет, так далеко его планы не строятся, и он всё равно не успевает их реализовать, потому что Саймон тупо подтаскивает его за край халата, перевернув за предплечье и сев сверху. — Что такое, всё же было весело?.. — удивляется он, делая вид, что никакой борьбы за неуловимую вторую руку между ними нет, хотя на самом деле вот-вот получит ею правда по лицу. — Ну, было и прошло, хватит, я понял, что ты дикое брехло, и почему вы вообще с Марлоном так сдружились. И ещё понятно, почему вы при этом не встречаетесь. — Это почему же? — Саймон искренне озадачен, хотя руку наконец поймал и, не без удовольствия сжав до хруста, прижал их обе к полу. Всегда мечтал так сделать. Конечно, не с девчонкой, это было бы, во-первых, грубо, а во-вторых, небезопасно. Но какая, к бесам, разница, если это Сайрус. Что, он неужели думал, что сделай это Трюдо, было бы как-то мягче или безопаснее? Саймона от очередной мысли об этом просто переворачивает с ног до головы и обратно глубоко в душе, и всё тело начинает мелко дрожать. — Потому что, блядь, Марлон не мазохист, например?.. — кривляется Сайрус с тяжёлым сарказмом, хотя потом всё равно морщится, пытаясь выдернуть хоть одну руку из чужой. — Что правда, то правда, Марлон больше любит командовать своим верным пёсиком и подставлять ему время от времени, чтобы полизал. Прелесть. — Поэтому у тебя никого нет! — торжествующе вдруг догадывается Сайрус. — Ну, не скажи… — Саймон отпускает одну из его рук только затем, чтобы ладонью провести от ключиц по груди и животу вниз. Это просто шутка, но Сайрус решает, что это и его шанс, так что переворачивается и пытается было встать на четвереньки, решив, что тяги всего тела хватит, чтобы освободить и вторую руку. Ошибка. Эта самая рука дёргает его назад силой его же рывка, и Саймон только хватает вхолостую упавший со свободного плеча халат, чтобы навалиться на него верхом и халат стащить. Сайрус почти уверен, что он его хочет стащить, прежде чем понимает, что он его не стаскивает, а просто запутывает им руки, не столько связывая, сколько… «Да ладно, блядь». Он связывает его его же халатом. Ебучий эполанетууанский халат до пола. Шёлковый. Подходящий как раз для таких психотически затянутых пятнадцать раз узлов. Он и дёрнулся бы, стоя на коленях и упираясь плечами в пол, к которому прижимается щекой, сам смеясь над тем, как глупо получилось, но Саймон его придавливает, вынуждая лечь хотя бы набок, согнув колени и не отпуская мысль как-то выкрутиться. Это всё просто шутка в любом случае. Может, никто так и не считает, но он немного выучил этого типа, он ничего такого не сделает на самом деле. Он просто любит пугать. Саймон, будто подтверждая его догадки, смеётся ему в ухо, обдавая влажным дыханием. Да он и правда либо не трезвел со вчера, либо уже сегодня что-то пил. Недаром от него несло чем-то грушевым, что ли, пока они тёрлись у окна. — Какой-то хуёвый получился побег, а? — поддерживает он непринуждённую светскую беседу. — Да чё-то да, не так всё пошло, как я думал, но бывает, — откликается Сайрус, симулируя полнейший контроль над ситуацией. Саймон разглядывает его и не может удержаться. Просто у него симпатичные угловатые плечи, что поделать. Он проводит по ближайшему из них языком, и пока Сайрус от неверия в само происходящее застывает, даже вроде бы задержав дыхание, сжимает на нём зубы. — Какого хуя… — повторяет он опять этим недошёпотом, и Саймон сжимает зубы сильнее, в шутку взрыкнув и пихнув его нижней частью тела в отставленный зад. Сайрус смеётся, но потом стонет, поворачивая голову и думая, что от такого контакта лица с ворсом на ковре его потом, конечно, обсыплет прыщами, но и хер бы с ними, потому что это просто идиотизм. Нельзя же так упиться. Он не уверен, что сможет об этом рассказать Марлону, даже если они помирятся. Марлон вообще поверит в такое о своём лучшем друге детства? — Тебя в детстве, я полагаю, не пороли, — ворчит сам себе о чём-то Саймон, отодвинувшись, хотя даже толком не отстраняясь, и зацепивший трусы за резинку палец стаскивает их настолько низко, насколько положение Сайруса позволяет. Его смех переходит во всхлипы и хныканье, хотя он не плачет, ему даже не стыдно. Он в ужасе и не хочет признавать, что вообще в этом участвует. — Даже не думай, — просит он, — серьёзно. Серьёзно. — Серьёзно? — уточняет Саймон с толстенным сарказмом, как будто с двух раз не расслышал. — Тебя правда никогда не пороли? Бля, я подозревал, что ты как сыр в масле катался у своих мистера и миссис Маус, но чтобы тебя даже не ругали никогда. — Физическое наказание противозаконно! Тебе должны были это рассказать на обществознании. — Я так же вертел обществознание, как… в общем, — Саймон снова возникает над ним, опираясь на одну руку чуть дальше его головы, а второй поглаживает голый зад, — бесишь ты меня. Это не больно, для общего развития, — он отвешивает лёгкого шлепка и тут же сжимает раскалившееся место, впиваясь в кожу ногтями. — Саймон, честно, ты пил? — «Саймон, честно, ты пил?» — передразнивает тот, и через бормотание ведущего по телевизору слышно расстёгивающуюся пряжку от ремня. — Бля, нет, не вздумай! А-а-а, помогите, насилуют!!! — Сайрус вдруг обретает голос заново и вопит. — Ты дебил, что ли, совсем? Не буду я тебя насиловать, ослина. — Да мне похуй, насилуй, если хочешь, не смей бить меня ремнём, собака!!! — Сайрус извивается и пытается ползти. Саймон падает на него практически всем весом, хотя ещё держится, придавив снова и не без удовольствия обхватывая на мгновение всё тело обеими руками. Как он любит, когда человек не может убежать. — Я не собирался бить тебя, кретин, — шепчет он ему в ухо, тут же его в шутку прикусив, а затем просовывает до боли твёрдый член между сжатых бёдер, мазнув по такому же твёрдому члену и подобравшимся яйцам, от которых втайне немного без ума. Они такие милые. И Сайрус такой лжец, если учесть, что всё это время у него и не думал падать. Он издаёт какой-то вообще случайный набор гласных, сплетённых между собой, а потом сворачивается клубком, подтягивая колени ближе к плечам и отворачиваясь так, что волосы завешивают лицо. — Тебе же приятно, кому ты пытаешься врать? — Нет, мне отвратительно… — чисто из вредности ноет Сайрус и дёргается на месте без толку, делая вид, что искренне пытается вырваться и искренне страдает. — Тебе идёт мучиться, — фальшиво сочувствует Саймон, на него наваливаясь и просовывая руку к его члену, чтобы обхватить оба вместе. — Ай, блядь… — Сайрус опять ноет и почти похоже на настоящую боль от буквально ничего. — У тебя самый красивый хуй, что я видел, для протокола, — тоном энтомолога замечает Саймон ему через полотно волос приблизительно в скулу. Сайрус смеётся, но через паузы, пытаясь выдать это за всхлипы. — И самая обалденная жопа, что я видел. — Боги, лишите меня слуха. Я уйду в монахи, пожалуйста, прямо сейчас. Не хочу этого слышать. — Включая Марлона. Самая, реально. Сайрус вдруг поворачивается, как может, полуперекошенным и вдруг чувствует себя, как так и надо. Может, ему правда идёт «мучиться». Не в прямом смысле, конечно. …он чувствует себя красивым, лёжа обездвиженным вот так. Волосы наконец не мешают, лёжа фальшиво-чёрным ореолом вокруг головы, и Саймон это разглядывает, пытаясь быть беспристрастным. Подумаешь, чьи-то голые ляжки, чья-то потная скользкая промежность, в которой его член себя чувствует, как дома, вообще. — И когда это, блядь, ты видел жопу Марлона, — Сайрус щурится, делая вид, что не в курсе всего, что ниже пояса происходит. Не в курсе, что рефлекторно пару раз сжимал бёдра вместе, а Саймон как бы ненарочно и случайно просовывал руку туда, чтобы пощекотать запавшие ему в фавориты яйца. — При многочисленных обстоятельствах, — уклончиво отвечает он и проводит при этом пальцем как раз по середине чужой мошонки. Сайрус вроде собирался что-то ещё остроумное сказать насчёт их лучшего друга, но отвлекается, у него на глазах закатив свои так, что остаются видными только белки и прикусив губу. — Жутко сексуально, — сам не верит, что слышит комментарий в ответ на это. Не без труда и сомнения сглатывает, но решает глаза не открывать, один раз закрыв, и вместо этого запрокидывает голову, чувствуя, что вот-вот кончит. — Я люблю, когда хорошо притворяются, — Саймон сообщает ему, задевая губами шею, прежде чем её зубами тоже прихватить. Он в принципе уже готов к тому, что как только он перестанет сдерживаться изо всех сил и кончит сам, всё — разумеется — прекратится, и его ждёт отвратительное пробуждение в мокрых штанах впервые за успешно прошедшие лет шесть… Может, пять… Но когда прекращает ловить спазмы и снова начинает чувствовать, что в левой руке случайно сжимает помимо вздыбленного ковра ещё чужие волосы, вкрадываются подозрения. «Как он хорошо пахнет, бля», — само по себе регистрирует сознание, и Саймон вдыхает поглубже, воткнувшись носом в чужую шею, где она переходит в плечо. — Просто для протокола: я не чувствую рук. Их из-за такого не ампутируют? — уточняет Сайрус через какие-то секунды, и подозрения крепчают. Что, если это не сон? Он какой-то чрезмерно реальный. Типа сперма, смешавшаяся там, где Саймон прижимал их члены друг к другу, да и на его руке тоже, слишком правдоподобная для сна. …он, что ли, во сне зачем-то засунул руку себе в штаны. Обычно он обходился стандартной системой «Увидеть, поверить, кончить» и без помощи рук. Гадость какая. Сайрус ёрзает, приняв это за невербальный отказ и пытаясь развязаться самостоятельно. Глупо, учитывая, что он пытался и до этого, но не получалось, и в этот раз ничего не изменилось. Саймон, застегнув штаны и как бы невзначай вытерев краем халата руку, смотрит на это всё, до сих пор сомневаясь. Да ладно. Есть же гиперреалистичные сны, когда просыпаешься в ужасе, проходит ещё какое-то время, и ты просыпаешься снова, потому что в предыдущий раз тоже проснулся только во сне. Стопроцентно тот случай. Всё под контролем. Он развязывает дружку Марлона руки и непринуждённо прикрывает его длинной полой халата, взгляда не поднимая, и пока Сайрус возится с халатом, его пытаясь натянуть и одновременно подтянуть трусы, исполняет гениальный ход: достаёт из заднего кармана телефон и встаёт, глядя в него. — Эм… Окей, — потирая руки и глядя на это всё в абсолютном недоумении, комментирует Сайрус и думает, что бы ещё такого умного сказать. Классно вздрочнули? Спасибо, было весело? Заходи ещё? Не парься, я не впервые обжимаюсь с парнем? Не думал, что тебе нравятся парни? То есть подозревал после признаний в том, что нет предпочтений, в подвале Марлона, рытья в его порнухе и попытке поцеловать меня в поле ночью, но вот сейчас убедился наверняка? До завтра? Увидимся на занятиях? Выбрать наиболее подходящий вариант он всё равно не успевает, потому что Саймон, так и не пересекаясь с ним взглядом, а уткнувшись в телефон с невероятно хмурым видом, перешагивает его ноги на пути к двери, а затем через неё же из комнаты ретируется в полнейшем молчании. Наверное, впервые в жизни Сайрус корчит похожую на саймоновские гримасы наедине с собой, а не передразнивая его, просто в качестве мнения о происходящем. Затем довольно быстро решает, что оно не стоит слишком глубокой рефлексии, расслабляет лицо, пожимает плечами и думает, что хотя изначально планировал провести выходной, воняя псиной после долгого сна, отмываться от всякого ему всё-таки придётся. А затем этот осёл возвращается, хотя Сайрус уже поставил бы запросто пару тысяч на то, что он переедет на другое кольцо после всего. В целом, да, проходит примерно двенадцать часов, прежде чем он спохватывается, но что требовалось доказать: это меньше, чем понадобилось Марлону, чтобы остыть после ссоры. Саймон вообще животное отходчивое, каким бы козлом ни казался. Это буквально третий раз с тех пор, как Сайрус перевёлся во Фрильфар, когда в дверь его комнаты кто-то стучит. Но первый раз, когда перед этим на ручку просто кто-то нажимает и дёргает с уверенностью, что дверь открыта. Следующий за этим агрессивный стук отражает, видимо, не только желание войти, но и фрустрацию от того, что выдал, кто это, попытавшись войти просто так, без разрешения. Кто бы это мог быть. До ужаса хочется проигнорировать и задать пятнадцать тупых вопросов, но потом Сайрус понимает, что ему просто лень, да и покладистость — последнее, чего этот хрен ожидает. Можно его как минимум удивить вместо того, чтобы накручивать вопросами через дверь. Он её распахивает и натыкается на совершенно собранную и подготовленную рожу Саймона. Он репетировал её перед зеркалом в комнате и не менял буквально с момента, как переступил свой порог и добрался до чужого. Почти уронил, когда понял, что дверь заперта, в отличие от прошлого вечера, но решил, что раз уже себя сдал с концами, уходить просто тупо. Тем более он не собирается делать ничего плохого, он наоборот хочет попросить прощения. Он собирался начать как раз с этого: озвучить свои намерения. Но почему-то, пересёкшись с Сайрусом взглядом через стёкла его очков, только поднимает брови и медленно моргает, прежде чем откашляться и тихо буркнуть: — Я думал, что мне это снилось. Сайрус тоже медленно моргает. Раз, второй. Десятый. — Чё? — Китовий член на плечо, ты знаешь, «чё», — Саймон всё-таки вспыхивает и шагает вперёд, чтобы никто не услышал, вынуждая его впустить, и закрывает за собой дверь, от которой Сайрус отцепляется, — ты вообще знаешь, что такое штаны там, не? — Я у себя в комнате! — Сайрус просто поражается градусу наглости. Затем на мгновение сомневается, может, это он всю жизнь как-то неправильно живёт? На нём после утреннего душа футболка, трусы и тапки, не считая очков и резинки для волос. Ему всегда казалось, что это вполне адекватный ансамбль для «дома», которым общага, как бы, является на данном этапе. Что, если это не так? — Ты, что ли, у себя при полном параде, обутый?! — выдаёт он, решив, что лучшая защита — хотя бы попытка нападения. — Эм, да, потому что если вдруг пожар, последнее, чего я хочу, это чтобы мой обгоревший труп в снегу под окнами нашли в трусах, — Саймон окидывает комнату очередной взглядом «ты клинический дебил, что ли» и снова возвращает его к владельцу комнаты, воткнув в зрачки и сверля их. Сайрус пялится на него в ответ, точно так же не моргая, потому что в каком-то смысле он даже улавливает концепцию, и возражений не находит. В этом есть некий смысл. Маленький. Но есть. — У тебя паранойя. — Лучше умереть с паранойей в штанах, чем без неё с голой жопой перед пожарной бригадой и всем кампусом, — парирует Саймон, копошась у себя за спиной с дверью, и Сайрус улавливает это, только когда слышит щелчок. — Вот, опять! Какого хуя ты закрываешь дверь? Это моя дверь, ты закрываешь мою дверь. Изнутри. — Ну вчера же никто не вломился, пока я о твои ляжки тёрся? Аргумент. Что-то в нём не так, но Сайрус не может из всеобъемлющего количества причин выцепить какую-то главную, чтобы объяснить, почему это не причина закрывать его дверь снова. Он открывает рот, чтобы набрать воздуха в лёгкие и что-то сказать, но всё-таки ничего не может подобрать, и Саймон делает ещё шаг вперёд, держа руки за спиной, хотя ему нечего в них прятать, дверь не закрывается на ключ изнутри, так что Сайрус не представляет, что он может в них держать. — Я хотел извиниться за то… Ну… В общем, за это. Я не думал, что это по-настоящему, — Саймон заискивающе приседает, склонив голову набок, и кажется, что это что-то между реверансом и поклоном. …он пытается быть милым? …этот человек? — Ты думал, что тебе снится, что ты припёрся в мою комнату, и первое, что тебе пришло в голову сделать, раз это сон, это… Вот это? — решает для протокола уточнить Сайрус. Заискивающее выражение с чужого лица вдруг начинает стремительно сползать. — И что? — Я просто уточняю, правильно ли я понял. — Я извинился, я не собираюсь тут исповедоваться и объяснять тебе что-то. — Я не знал, что я в твоём вкусе, — уже в повернувшуюся к нему спину замечает Сайрус, видя, что на самом деле в руках у Саймона ничего и не было, он просто держался одной за запястье другой. Даже телефон у него в заднем кармане. Он снова поворачивается, не успев переставить ноги и стоя на скрещенных, так что снова их ставит параллельно. — Ты? Сайрус смотрит на него молча. Однозначно, вчера он выглядел лучше, это неоспоримо, но сегодня он тот же самый человек. Просто с забранными волосами, в круглых очках, как у Терри Коттера, и без фиолетового атласного халата. Это не заставит его отступиться от своих слов. — Мне даже не нравится «Терри Коттер». — Я думал, ты смотришь его каждый Гёль, ты разве не говорил это в прошлый раз, когда смотрел его перед Тамхейном? — Я тебя ненавижу. Буквально тебя терпеть не могу, — подняв брови, шёпотом информирует Саймон, потому что ему нечего возразить. Он совсем забыл, что пускал побоку существование этого экземпляра, предпочитая демонстративно относиться к нему, как к мебели, когда общался с Марлоном и вынужден был терпеть приложение к нему в виде нового дружка. Кто знал, что этот псих слушал всё, что он говорил? Зачем он вообще всё слушал, да ещё запоминал? — Боги, теперь я реально понял, кого ты мне напоминаешь. Неудивительно, что Терри Коттер тебе не нравится, как персонаж, но на фильмы ты дрочишь. Ты же как дитя запретной любви Врако Карфоя и Реверуса Грейпа… — выпучив глаза, в совершенном восторге выдаёт Сайрус и не может больше эту хрень развидеть перед собой. Серьёзно, он как воплощение обоих антагонистов первых частей в худших и лучших их проявлениях. — А ты выглядишь, как твой труп, когда я закончу тебя душить, — Саймон радостно улыбается, схватив его за ворот и выкрутив его так, чтобы намотать на кулак. Сайрус и не думает вырываться или уворачиваться, позволяя себя наклонить вперёд, — и очки у тебя заляпанные пиздец, ты бы хоть протирал их иногда. — Мне кажется, я в чистых очках слишком охуею от реальности, особенно вот в такие моменты. Не люблю разглядывать поры на лицах людей. — Ты уже настучал Марлону? — как будто не слушая его в упор, сверлит взглядом Саймон в ответ. — Я не обязан отчитываться Марлону о своей личной жизни, — непоколебимо, даже без улыбки цедит Сайрус сквозь зубы и щурится, — если ты поэтому прибежал. Ты всегда оправдываешься перед ним за то, что делаешь, даже если думаешь, что во сне? — А Трюдо успел стукнуть? — Открытку послал, только с почты вернулся, — заверяет Сайрус, фальшиво подмигивая и надламывая брови. — То есть никто вообще не знает, — для точности повторяет Саймон уже другими словами. Вдруг эта штука просто тупая и не успевает за ходом его мысли. — Мне пока не о чем было рассказывать толком, — «эта штука» пожимает плечами и отнимает свою футболку, отступая назад на шаг. Саймон хочет огрызнуться и уйти, что ему, мол, тоже толком нечего вспомнить, подумаешь, но в то же время… Они друг на друга просто смотрят, даже не напрягаясь, чтобы не моргать или выглядеть как-то особенно убедительно, просто пытаясь прочесть мысли. Саймон улыбается нехотя, хотя зубы не показывает. — Может, я до этого не знал, какой у меня вкус, — предлагает он вариант. — Я могу их снять, если так лучше, — Сайрус стаскивает очки за переносицу и жмурится пару раз, пытаясь сфокусировать взгляд без них. — Ты точно трезвый? — Саймон щёлкает перед ним пальцами, подступившись поближе как бы невзначай. — А надо, чтобы обязательно был трезвым? — Сайрус озадачивается причинами такого фетиша, хотя сегодня даже от самого Саймона ничем грушевым не веет, он явно прозрачнее стёклышка. — Я просто хочу убедиться, что ты там, хуй знает, в курсе, что это я. — Ага, поверить не могу, ты и такое порешь. У меня в комнате. И двери закрываешь изнутри. И говоришь, что у меня самая офигенная жопа, что ты видел. И ещё… — Заткнись, блядь, — в ужасе почти восклицает Саймон, отказываясь это слушать, и зажимает ему рот, схватив второй рукой за плечо. Ему начинает нравиться это делать. Тогда, в поле у пугала, в этом было что-то странное и неловкое, и оно же повторяется сейчас, но немного не так. Да и в этот раз Сайрус вырывается, искренне стараясь оторвать его руку от лица, так что приходится. Вдруг укусит. — И ты угрожал меня выпороть. Саймон размышляет, можно ли его на самом деле задушить и оставить лежать тело в комнате, пока кто-нибудь не спохватится. Это вряд ли случится быстро, если с Марлоном они ещё не помирились. А если найти ключ от комнаты и запереть её снаружи… Он почти не улавливает, когда Сайрус натыкается на край кровати и садится на неё, не пытаясь впрочем утянуть за собой. — Что за ёб твою мать? — спрашивает он, обнаружив себя в этой ситуации в принципе. — А что, ты собираешься пойти и рассказать об этом Марлону в деталях? Боишься, что он тебя осудит? — …у тебя температура? — Саймон начинает по-настоящему опасаться, кто из них не в порядке, хотя ещё с утра был уверен, что проблема в нём, раз он принял происходившее вчера за сон, да ещё решил во сне что-то такое отколоть. Теперь уверенности убавилось процентов на восемьдесят. Лоб у Сайруса обычный, тёплый. Может, чуть горячее, чем ожидалось, но вряд ли это лихорадка. Лихорадка грозит начаться у Саймона, потому что он задаётся мечтой, чтобы его руку парализовало. Только что она трогала чужой лоб, и вот уже её перехватили чужие руки и лихо так, без предисловий засунули его же пальцы в чужой рот. Как насчёт парализовать его ниже шеи прямо сейчас, боги? Это его самый страшный страх в жизни, но он почти готов с ним смириться ради такого случая. Сайрус прыскает от смеха, вынув его пальцы, но взгляд не поднимая, и Саймона передёргивает с головы до ног от щекотки, когда центра ладони касаются чужие губы. Он эту хрень терпеть не может с тех пор, как в начальной школе их водили кормить осликов. Жутко щекотное ощущение чужих слюнявых губ на его руке. Но лучше бы это был ослик. Губы касаются запястья, где вена оплетает его поверх сухожилия и переходит на основание большого пальца, и становится ещё хуже: щекотка превращается в странный импульс, похожий на лёгкий разряд тока, и к сожалению бьёт через всё тело прямо туда, куда не надо бы. …может, всё-таки не стоит раньше времени списывать со счетов вариант со сном? Может, это даже не сон, а кома? Никто ведь не рассказывает, как там, в коме. Саймон обнаруживает свою руку без каких-либо своих усилий практически гладящей чужое лицо, и единственное, что приходит ему в голову — это стащить резинку с волос Сайруса. Так реально лучше. Его вечно бесило в подвале Марлона смотреть, как седая прядь у лица выбивается отдельно от остальных волос в хвосте. Он не замечает, что Сайрус прекратил шевелиться и наблюдает за ним, как за зверюшкой в зоомагазине. Запускает пальцы в его волосы, обнаруживает с удивлением, что помимо того, что очень мягкие, они ещё влажные и какие-то тёплые, как живые. Волосы же, как и ногти, мёртвая часть тела, разве нет? Его, например, ни разу не вьются так, как у Сайруса, наоборот — гладкие до неправдоподобия, жёсткие и колкие на кончиках, особенно после очередной покраски. Слава богам, хоть малиновый цвет с ушей, лба и висков начал смываться. — …я так понимаю, вся эта херня — потому что ты уже это делал. — Э… Возможно. Пару раз, — уклончиво и почему-то страшно неубедительно отвечает Сайрус, глядя на него сильно исподлобья, чтобы голову не задирать, но пытаясь заглянуть в лицо. Саймон на него наоборот не смотрит, избегая взгляда, разглядывает как будто кровать за ним, аметистового цвета вельветовое покрывало. — Не говори, что с Марлоном. — Боги, нет. — С Трюдо. Я был прав. Хер ли было смысла врать, — Саймон сжимает его волосы и дёргает за них вниз, так что голова запрокидывается, и Сайрус хватается за его руку, хотя не вырывается, а смеётся, закрыв глаза. — У тебя, бля, просто фиксация какая-то на нём. — На ком? — На Райли, блин, на ком, — Сайрус на него смотрит, глаза наконец открыв снова и надломив брови домиком. — «На Райли, блин», — передразнивает Саймон и рывком вынуждает его прижаться лицом к покрывалу, забираясь верхом, как прошлым вечером, просовывая свободную руку под футболку, а затем и вторую тоже, волосы отпустив. — Бля, больно же, — Сайрус хоть и жалуется, но продолжает смеяться. — Ой, может мне так и хотелось, — снова фальшиво ноет, передразнивая его, Саймон и футболку наконец стаскивает, через голову без особых предупреждений сдёрнув. Сайрус хватается за септум в носу, застонав и зажмурившись, хотя уверен, что вряд ли воротником ему его вырвало с мясом. Пока он рефлексирует, Саймон вдруг оказывается намного ближе, чем ожидалось, и шепчет в ухо, тычась в него носом: — Если ты кому-нибудь об этом расскажешь, твой труп найдут на дне колодца и то не скоро. Сайрус снова выдыхает смех через нос, ёжась и не открывая глаз. — Если ты кому-нибудь об этом расскажешь, я тупо скажу, что ты брешешь и выдаёшь желаемое за действительное. Никто не поверит, что я бы… Саймон дёргает его к себе за подбородок, сжав его пальцами, и затыкает рот языком, за него тут же укусив. Сайрус охает. Саймон повторяет то же самое, толкая его кивком, но не убирая руки, которой удерживает. Обычно уже где-то здесь его бывшая, с которой всё закончилось, как закончилось, начинала вырываться и отчитывать за всё, что по её мнению было «не так», но Сайрус пока не пытался, или Саймон этого не заметил. Так что когда он дососал его в гланды до подушек в изголовье кровати, и Сайрус задолбал его пытаться снять с него одежду или засунуть под неё руки, он жестом фокусника вытащил из кармана, из которого ещё не выпадал куда-то на пол телефон, презерватив. — Печаль, если ты не хотел этого, но я хочу тебе вставить, — сообщает он, отпустив чужие губы и продолжая на них смотреть, хотя носом прижимается к чужой щеке и практически чувствует, как чужие ресницы щекочут его лицо. — Э, я так и думал, — шепчут эти губы, и Саймону плохо от того, как они выглядят на таком расстоянии, — а то ты не привлекаешь меня в этом смысле. Саймон хмыкает, опять корча рожу, и снова хватает зубами его рот, прежде чем прикрыть их губами. Он его тоже в этом смысле не привлекает. Горе-то какое. Жарко до отупения, пот настолько стекает по спине, что уже пропитал футболку, и её длинные рукава кажутся ошибкой, несмотря на ноябрь. Неужели у него в комнате включено отопление? Саймон в своей комнате вообще его никогда не включал. Даже напротив, до середины ноября он не прекращал включать кондиционер. Но он не собирается раздеваться, как будто явился к подружке. А вот чужие трусы стаскивает с раздражением. Его раздражает эта ересь в порнухе, когда на том, кто подставляет, оставляют трусы или ещё какую приблуду, как будто чтобы прикрыть член и притвориться, что это вовсе не мужик никакой, а бесполое существо с рабочей задницей. Нет, его абсолютно устраивает, что это парень. И хуй у него нереально красивый, Саймон своих слов назад не берёт никогда. — А твои родители знают, чем ты занимаешься уже хер пойми с каким стажем, что тебя такое не удивляет?.. — спрашивает он, всё не глядя выше рта, еле принудив себя оторваться, чтобы вопрос задать, и тут же проводит по ним кончиком языка, как по мороженому в стаканчике. — О да, особенно папа, — заверяет Сайрус, уже так вжавшись в изголовье кровати, что поднимает руки и заводит их за верхний край, чтобы взяться за перекладину, локти задрав в направлении потолка. Саймон не уверен ни в том, что делает, ни в том, как именно. Поэтому, делая, против собственной воли смотрит в чужие глаза, практически не прерываясь на моргание. Ощущает буквально каждый сантиметр, чувствуя умирающую в нём ностальгию по горячим внутренностям, обтягивающим член. Замирает, медленно и тихо выдыхая и шумно и резко вдыхая, потому что контролировать абсолютно всё просто не получается. Прикусывает губу, потому что стоит огромных усилий не плюнуть на всё и не прижаться вплотную, спрятав лицо у чужой шеи и не обращая внимания на последствия. Сайрус на него смотрит в ответ, тоже не моргая, а потом открывает рот и снова делает эти брови домиком, но не роняет ни звука. Глаза делает круглыми и смотрит было вниз, а потом снова на Саймона и наконец охает. Это. Самая ужасная. Игра. В истории имитации. Что Саймон видел за свою жизнь, включая всю порнуху, что он посмотрел. Ему становится смешно, но всё волнение как ветром сносит. — Очень убедительно, — заверяет он. Сайрус в ответ переливисто скулит, закрыв глаза и сделав рожу ещё жалобнее, отпустив изголовье и уронив затёкшие руки ему на плечи. — Блядь, ещё чуть-чуть, и я заржу, и всё на этом. — О, боги, он такой большой, о-о-о, мамочка, не знаю, как он поместился… — Бля, какой кошмар. — О, папочка, я никогда не думал, что мужчины бывают такими… Саймон зажимает ему рот, но звуки всё равно продолжают доноситься. Неразборчивые, но вполне приемлемые, и если не слышать содержание, то даже очень возбуждают. Даже странно, но стоит увлечься процессом, как связность речи Сайруса покидает, лицо краснеет, а седая прядь к лицу частично прилипает. Дыхание становится порывистым и хриплым, а глаза снова сонными и на треть прикрытыми веками, под которые радужки периодически закатываются, оставляя видными только белки. От пота блестит верхняя губа, и Саймону всё хочется тронуть его за серёжку в носу, но не хочется отвлекаться и менять позу. Его потрясает растяжка, позволяющая так долго лежать полусогнутым, упираясь затылком в стену, будто шея свёрнута, и в эту же стену упираться одной из коленок. «Ах, блядь», «о, боги», «мать твою, сука» и прочие изыски речи он за членораздельные реплики уже не считает, потому что в них нет смысла, и они повторяются. Его потрясает, какие холодные у Сайруса при этом ноги. Одна, правда, болтается, перекинутая через его плечо коленом и стуча периодически по его спине пяткой, но вторая, что упёрлась коленкой в стену, стоит подошвой на его плече, и она просто ледяная. И на ней чёрные ногти. И на среднем пальце на ней серебряное колечко со звёздочкой. В глазах у Саймона тоже звёздочки, и через какие-то мгновения их становится так много, что приходится зажмуриться и зажать рот уже себе, до судороги сжимая второй рукой вельветовое покрывало.