Саймон говорит

Нет, серьёзно, он же просто жалок. У Саймона и Райли на самом деле долгая история совместного детства, которое никогда по-настоящему не пересекалось. Совершенно волшебным образом они из года в год всю старшую школу проучились в одном классе, и ни одна жеребьёвка не была в состоянии этого изменить. Кто виноват, что Трюдо с его умишком хотел стать архитектором, а Саймон иллюстратором, и они угодили в один корпус. Они угодили бы и в одну общагу, вместе с Марлоном и его дизайном, а затем непременно с Сайрусом и его кинематографом, но Райли боги уберегли от такой радости, потому что соседства с бывшим другом он бы не пережил. Они и так достаточно долго были почти соседями. Другое дело, что хоть место в общежитии и было гарантировано при поступлении, тем, кто от него отказывался, наличными выплачивали компенсацию за каждый месяц, давая возможность передумать.  Райли, привыкший жить на убитой природными катаклизмами ферме с тёткой и сестрой, увидел больше смысла в деньгах, чем в бесполезном для него переезде в «муравейник из дебилов». К тому же, имея машину, может себе позволить каждый день добираться до учебного корпуса чуть не раньше тех, кому через весь кампус нужно к нему порой бежать.  Во всём-то он всегда выигрывает. В спорте, в репутации у одноклассников и одногруппников теперь, в хит-параде друзей, среди которых он номер если не один, то гарантированно два, с кем все хотят общаться. Во всём, кроме лотереи. В лотерею выиграла мать Саймона три года назад, и с тех пор довольно многое изменилось, но даже несмотря на это на практике и в обществе изменилось мало что. Казалось бы, теперь ведь все должны воспылать желанием общаться с ним, не так ли? На самом деле, в жизни так бывает, разве что, если человек, на которого свалилось внезапное богатство, меняет всё своё окружение. Он мог бы поменять школу, он мог бы запросто податься на специальность в частную академию вроде той, где начинал учиться Сайрус. Говорят, там неплохо. Особенно с таким характером, как у Саймона. Другое дело, что его мать не захотела переезжать, чтобы не давать ненавистным соседям повод сочинять глупости о том, как пошла её жизнь после выигрыша, и правдой ли вообще был этот выигрыш, и что на самом деле произошло. Сначала она продала фургон без колёс, в котором Саймон прожил пятнадцать лет. Затем она купила историческую гостиницу у владельца на грани банкротства и перестроила её под жилой дом таких габаритов, какие невозможно было покрыть даже с выручки от десятков постояльцев в разгар туристического сезона. Такое дело, в свои сорок с длинным хвостиком Рэйчел Дривас была на слуху у старшего поколения города, как потерянный случай и эталон «дурного примера» для девиц, которые не хотели учиться и рассчитывали на внешность. Она выросла в Бьюрире, она окончила только двенадцать классов, за три месяца освоила основы парикмахерского дела, но так никогда никого толком и не подстригла, не считая чёлок детей у таких же, как она сама, жильцов трейлер-парка. Побывав «как бы замужем» один раз, второго сына она родила вообще непонятно от кого, но из города так никуда и не двинулась, проработав за стойкой в занюханном пабе до счастливого дня, когда купила лотерейный билет на деньги Саймона с обедов, попросив у него в долг. Сложно сказать, чей на самом деле это выигрыш, если идея была её, деньги Саймона, но полученные от неё, заработанные ею. В любом случае она предлагала ему «показать всем» и перейти в «крутую академию, плюнуть всем в рожи». И он понимает, почему, и он бы перешёл, только… Марлон остался бы во Фрильфаре, и у него бы никого не было, чтобы обсуждать вместе, какие люди вокруг мудаки. Марлон был с ним всегда, даже когда у его матери не было ничего, кроме убитого трейлера. Так что Саймон не то что «не мог» его бросить, а искренне не хотел и ни разу об этом не пожалел. Он как его мать, которая не могла этого не понять. Она, вопреки ожиданиям даже самого её хахаля в тот период, не сменила его на новенького и молодого жеребца, а осталась с ним, несмотря на то, что он не отец ни одному из её сыновей, ни рожей, ни карьерой не вышел, да и дрались они не раз, оба не дураки поддать по выходным и посреди недели. Дривасы такие, не бросают тех, кто хотел быть с ними на самом дне. Такие люди не бросят их и в будущем, когда они от этого дна оттолкнутся. Так рассуждала Рэйчел, так рассуждает Саймон. Марлон же заверял его, что ничего страшного не произойдёт, если воспользоваться новыми возможностями и перейти в заведение покруче. Уровень образования везде одинаковый, зато вот форма и общага гораздо круче в Лерарде, где учился его «закадычный друг Сайрус», и если они смогли подружиться, пока Марлон ходил туда на дополнительные занятия в старших классах, и стали общаться вне учёбы, то что им помешает так же общаться с Саймоном? Саймон отказался, потому что ему и не было нужно «вне учёбы». Вне учёбы он любил быть один и не разлюбил до сих пор, крайне редко предлагая куда-то вместе пойти и чем-то вместе заняться. Дружить они начали в средней школе, с тех пор не расставались, и он ничего не хотел менять. Пока Марлона не осенила гениальная идея: если Саймон не уходит в Лерард, чтобы дружить там с Сайрусом, а с ним видеться только вне учёбы… То почему бы Сайрусу не перейти к ним, во Фрильфар, ведь в самом деле, он никогда не задумывался над этим, но уровень образования везде одинаковый, лишь форма отличается, а Сайрус забодал его жаловаться на то, что не может носить обычную одежду на занятиях. Все они ушиблены гратикой по самое не хочу, и чем ещё можно было заманить его в обычную академию, если не возможностью самовыражаться через внешний вид. И вот они трое здесь, заперты в одном кабинете с Райли Трюдо, который — так уж срослись обстоятельства — до двенадцати лет был неразлучным попугайчиком никому иному, как именно тому самому грату из Лерарда. Кто мог подумать, что много лет назад Сайрус Мордиско был хлипким очкариком, любившим читать и не замечавшим, что по большей части его «лучший друг» дружил с ним потому, что семья Мордиско — самая богатая среди них. Не считая Саймона. Но богатство Саймона и его матери, можно сказать, просто подделка, оно так никогда и не затронет их мозг, а вот у Сайруса замашки те ещё, и именно это, должно быть, так Саймона бесит просто бесконечно. Он даже понимает, что им нечего делить, Марлон дружит с ними обоими не первый год, они никогда не сталкивались у него дома, они даже не были знакомы, благодаря тому, какая он ловкая социальная сороконожка и умеет отделять фрикадельки от опарышей. У них обоих есть даже «общий враг», хотя Саймон не назвал бы Райли врагом. Они просто никогда не садились за один стол и хотя они оба порой ужинали у «лучших друзей» дома, потому что в собственных домах холодильники пахли плесенью, они никогда в жизни не смотрели друг на друга с «тем пониманием нищих», с каким могли бы. Почему-то дружки Райли всегда считали Саймона «более бедным», чем он, хотя на самом деле всё было совсем наоборот. Может, трейлер-парк и не выглядел элитным жильём, но трейлер был достаточно маленьким и простым в содержании, а на зарплату барменши и периодические взносы сантехника-как-бы-отчима у них всегда было что-то новое или хотя бы не очень сломанное. В то время как ферма, где жили Трюдо, была убита к бесовой бабке ветрами и снегом давным-давно, и мужчин, способных починить хотя бы крышу или погнать белок с чердака и мышей из-под крыльца, в семье не было. Не думали же эти бараны, что Райли был умельцем на все руки? Руперт, который периодически вербально поливал Саймона помоями, по крайней мере был «настоящим мужиком», и это был один из его немногочисленных плюсов. Но что поделать, вся параллель Фрильфара среди их ровесников была уверена, что Саймону полметра до иглы, а у Райли просто «непростая жизненная ситуация», и несмотря на «тяжёлое финансовое положение семьи, которую тянет несчастная, ещё молодая и симпатичная хрупкая медсестра», его ждёт блестящее будущее. Он же перспективный, природой одарённый спортсмен. Саймону бы ненавидеть его даже сильнее, чем Сайрусу, у которого с ним своя легендарная история, но Саймон ничего не может поделать. Он хочет ладонью накрыть затылок второго лучшего друга Марлона и угостить его партой по лицу. Он сидит и смотрит на это, как на спектакль, потому что слайд-шоу, по которому, как обычно, преподаватель искусства ведёт урок, не привлекает достаточно внимания, и всё это он сможет пролистать позже у себя в комнате, без раздражающих шумов. Его больше развлекает происходящее в передней части кабинета. Сам Саймон сидит сзади по центру, откинувшись на спинку стула и сунув руки в карманы штанов, чтобы в самом деле ничего ни в кого не кинуть. Адам Уэйли, тот самый «номер один» в списке всеми желаемых потенциальных друзей, смотрит на Райли в ожидании какой-то реакции. Почему? Потому что Райли сидит тоже по центру, но в третьем ряду, практически перед экраном, опущенным поверх доски. Справа от него, у окна сидит Сайрус, достав из сумки банан. Райли никак не реагирует, уткнувшись в свой телефон и что-то кому-то написывая, и Адам от этого в абсолютном шоке, потому что свести взгляда с «новенького» не может. Это можно понять, он его даже не помнит толком, он наверняка не понимает или не верит, что именно с этим человеком Райли когда-то разругался вдрызг из-за него, Адама, в круг общения которого такие, как Сайрус, не могли войти даже по приглашению. Ему даже не полагалось никакого приглашения, настолько он не вписывался. Сайрус невинно пялится, не отрываясь, в экран, пользуясь тем, что в кабинете темно, а преподавателю безразлично, что происходит по бокам, он смотрит только на центральный ряд и первые две его линии. Саймон переводит взгляд на Марлона, сидящего слева от него, в глубине кабинета и рядом с досками объявлений. Марлон сидит, поджав губы изо всех сил и стараясь не улыбнуться. Ясно. Видимо, это и есть их план. Адам бросает скомканный тетрадный лист в ухо Райли, и тот отмахивается, скривившись с таким видом, будто сейчас угостит его в ответ по уху тоже, но кулаком. Уэйли делает страшные глаза и дёргает вперёд подбородком, пытаясь заставить его оглянуться. Сайрус выбирает именно этот момент, чтобы от банана откусить, положив его на язык и сначала обхватив губами. Кто так ест? Никто, если не пытается спровоцировать очевидное. Райли смотрит на него прозрачным взглядом, будто толком не понимает, что в этом такого, Сайрус пускает его внимание совершенно побоку, доедая, заворачивая шкурку в вырванный из тетради листок и убирая в сумку. Он отряхивает руки, и вроде бы всё в порядке, но потом ему приходит в голову, посмотревшись в тёмный экран телефона вместо зеркала, вытереть пальцем непонятно какие излишки из углов рта. Марлон роняет голову на стол, потому что вперёд смотреть уже не в силах. Саймон выглядит так, будто у него паралич лицевого нерва и, возможно, к тому же, с минуты на минуту его стошнит. Они сталкиваются взглядами, и Марлону не нужно слышать, чтобы уловить его типичное «Фу», прежде чем Саймон исполняет надменный финт левой бровью и утыкается в учебник. Надолго отвлечься у него не получается, потому что в столе вибрирует его собственный телефон, и приходится нехотя туда заглянуть, подняв крышку. Обычно ему редко кто пишет и только по делам, которые реально нельзя проигнорировать. Может, это мать с очередным шикарным предложением отправиться в отпуск. Не то чтобы он не хотел, просто он всегда отказывается. Это Марлон, который мог бы и просто прошептать ему всё, что хочет спросить, через проход между рядами. «Потусим у меня вечером?» Вечером у Лесли Принстон дома не будет родителей, поэтому будет «небольшой междусобойчик» человек на тридцать-сорок, и Саймон искренне не представляет, как вообще так получается, что туда приглашён Райли после всего, что произошло буквально пару месяцев назад. В конце концов, Лесли девчонка, должен же быть хоть какой-то здравый смысл. Но наверное оправдание полицией и поддержка дружков из команды как-то влияет на репутацию, так что Райли туда всё равно позвали, и глумиться над ним не получится, как и затянуть на какую-нибудь сходку типа той, в заброшке. Чудо, что его и туда-то удалось вытащить с компанией неудачников и маргиналов, в которую он вписался чисто из нежелания иметь дело со своими. Свои его разочаровывают в последнее время, Саймон любит за такими историями наблюдать. А неудачники что ему скажут такого, чтобы не было плевать и Трюдо не смог запросто отмахнуться, наутро забыв про них? Ничего. Идеальное общество. Должно быть, такие, как он, быстро реабилитируются несмотря ни на что. Если Райли убьёт человека, его тоже поморозят пару недель и то не слишком жестоко, а потом примут обратно? «Вдвоём?» — уточняет Саймон. «Нет, конечно, втроём», — Марлон отвечает и поднимает на него укоризненный взгляд исподлобья. Саймон не смотрит, уткнувшись в экран. Так и знал. Ёбаный Сайрус. Саймона тошнит просто от самой концепции всего этого «прикола», который они задумали. Да, может, на поверхности это и смешно, и всё такое, потому что от Райли абсолютно дико несёт «этим», а он зачем-то это скрывает, хотя абсолютно никто его не осудит. Боги, да Адам сам бы непрочь «погулять» с этим чучелом. Райли многое теряет. Другое дело, что после всей этой убогой истории сто лет назад это просто позор. Неужели Саймон единственный, кто осознаёт, какое это унижение — вообще уделять какое-то внимание лицемерному нищему козлу, который использовал друга из семьи побогаче чисто ради удобства, а потом отказался от него, потому что дружить с ним не так престижно, как с другими друзьями? Саймон никогда не позволял себе такого, никогда не воспринимал Марлона с его в целом среднего достатка, но обеспеченной и ни в чём не нуждающейся семьёй, как способ получить что-то, не отдавая взамен. Он не дружил бы с ним, не нравься Марлон ему, как человек, никогда не пал бы так низко, чтобы притворяться другом тому, кого другом не считал. Он слишком честный, не считая перманентного нежелания признаваться во многом напрямую. В этих вещах он честный. Не во всех, но в этих — честный до крови. Сайрусу же будто по шарам совершенно, как с ним поступили когда-то, и хотя он не пылает желанием общаться с Райли и спокойно отказывается от попыток невзначай «помириться», притвориться, что всё забыто, да и вообще ничего не было, и забывать нечего, «быть взрослыми и двигаться дальше», он ведётся на идеи Марлона и подыгрывает в совершенно унизительных приколах. Саймон не понимает и не поймёт никогда. Можно было бы провести вечер вдвоём, мать его, а не тащить туда и его тоже? «Восторг», — отвечает он в чате, прячет телефон и только тогда пересекается с Марлоном взглядом, скривившись так, что этот «восторг» заметен максимально. Он не становится меньше ни на грамм, даже когда спустя девять часов он сидит и слушает разборки на крыльце Марлона, в каком-то смысле запертый с Сайрусом наедине в чужом подвале. Очередной заход верхними зубами по нижней губе приносит свои плоды, и язык натыкается на солёное. Рот мгновенно обволакивает вкусом крови, и Саймон какое-то время раздумывает, оставить в покое или уже «сгорел амбар — гори и ферма». Обкусывает, корча гримасу, предавший его слой кожи у основания и продолжает давить на губу, сжимая рану зубами и выдавливая больше крови. — Если ты думаешь, что получится всё обстряпать так, будто вот это всё — это такие «взрослые отношения», и я поверю, как абсолютный дебил, что у тебя там никого не появилось, на кого тебе хватает времени, то я вообще не ебу, за кого ты меня всё это время принимал, — слышат они оба с Сайрусом из приоткрытого окна под потолком, которое — так уж вышло — прямо возле крыльца. Брови Сайруса поднимаются сильнее, чем до этого, а глаза вылезают из орбит и почти равняются по размерам с линзами очков в тонюсенькой оправе. Между бровей Саймона образуются две вертикальные линии от морщины, мешающей бровям встретиться, а нижнюю половину лица нехило перекашивает сильно опустившимися уголками рта. Никто из них этого не видит, взгляды упираются в плоский экран на тумбе посреди стены, а пальцы лихорадочно и тихо шелестят по кнопкам джойстиков. Абсолютно никаких признаков, что кто-то что-то услышал. — Это не я веду себя, как истеричка, это ты пытаешься убедить меня, что глотать вот такую херню — это какой-то вариант нормы, что ли, чтобы тебе было удобнее. Тебе. Только тебе одному. Мне не удобно, и я говорю тебе об этом сейчас, а ты газлайтишь меня, чтобы я не только спустил это сейчас, но и в следующий раз вообще не поднимал тему, а убеждал себя, что это со мной какая-то херня, а с тобой всё нормально, и вообще это всё нормально, так что мне будет и дальше неудобно, но при этом я буду считать себя неадекватным, а тебе станет просто замечательно, потому что я перестану ебать тебе мозги. Поправь меня, если я что-то не так понимаю? — снова доносится голос Марлона, хотя ответа бывшего литератора из школы никто в подвале не слышал. Либо он стесняется, либо в принципе всегда говорит на такие темы слишком тихо, чтобы радовать публику. — Чем пахнет? — спрашивает Саймон чисто риторически, не ожидая никакой реакции. Сайрус молчит, но невольно принюхивается. Вроде бы не пахнет ничем, кроме дров в печи в углу подвала, и может кисло-сладкой бурдой в банках, из которых они время от времени пьют. — «Папочкиной» детской травмой, — не без удовольствия Саймон отвечает на собственный вопрос, в принципе никогда не надеясь, что может рассчитывать на своевременное соучастие в своих шутках. Поэтому его вопросы превратились из настоящих в риторические, и для ответа на них ему не нужна ничья помощь. Отчасти самостоятельность внушает уважение, но зачастую бесит надменностью тона, которую за собой тянет. Сайрус закатывает глаза. Они по-прежнему друг на друга не смотрят. Они не то чтобы друг другу вообще нравятся. Они знакомы-то практически без году неделю, но основные черты друг друга уже вполне уловили, и каждый озадачен фундаментальным вопросом: «Какого беса Марлон нашёл в этом дебиле?» Какие-то секунды по вине того, что отвлёкся на эти остроты, Саймон лихорадочно пытается наверстать в игре, стискивает зубы, особо истерично нажимая на кнопки, но потом вдруг закатывает глаза, издаёт придушенный вздох и отбрасывает джойстик, не глядя. Качнувшись в массажном кресле, которое вечно занимает, вылезает из него и на полусогнутых, будто его кто-то иначе может застукать, подкрадывается к окну, чтобы выглянуть, встаёт коленями на старый комод. Тот жалобно скрипит, а Сайрус какое-то время играет в одну морду, но понимает, что стало неинтересно. Считать это за победу? Он бы выиграл, останься Саймон на месте, но тот перестал играть, и это не считается за победу чистую и честную. …но ведь он и играть-то перестал только потому, что почуял, что вот-вот проиграет, не так ли? Ёбаный дебил, серьёзно, не в состоянии признать свою неправоту или непригодность к чему-либо хоть раз в жизни. Ему проще всё бросить, чем довести до конца, если конец будет не в его пользу. Ну, и без салюта в его честь, конечно. Сайрус какое-то время пытается в независимость, выйдя в главное меню и отложив джойстик, тянется за своей банкой и набирает полный рот энергетика, смотрит по сторонам, проверяет, всё ли в порядке с печью, которая его на полном серьёзе перманентно пугает своими звуками. Вроде им не грозит пока взлететь на воздух, так что взгляд ползёт дальше, но ни на что особо интересное не натыкается. Он бывал в этом подвале даже не десятки, а сотни раз за последние три года, что дружит с Марлоном, и вот что странно: он раньше никогда не замечал присутствия других людей там во время его отсутствия. То есть, разумеется, в доме О’Хара есть ещё люди, но такое дело — родители Марлона как бы подарили ему подвал, как личное пространство, а он взамен освободил свою спальню наверху, уступив её целиком и полностью одному из братьев, которые жутко хотели наконец перестать делить спальню, ведь «уже взрослые». Познакомившись с Саймоном вынужденно и неизбежно после перевода во Фрильфар, он вдруг осознал, что это реально существующий человек. Он существует на самом деле, а не только со слов Марлона, который проучился с ним всю старшую школу. И вот теперь Сайрус внезапно стал натыкаться на следы его присутствия в подвале О’Хара буквально на каждом шагу, хотя Саймон бывал в этом подвале так же регулярно, как он, даже дольше, чем он, и раньше. Теперь взгляд цепляется за краги, которые Марлон попросил у него как-то и до сих пор не вернул, его конспекты по искусству в красном скоросшивателе на одной из полок старой «стенки» вдоль той, где стоит телевизор. Его куртка валяется под журнальным столиком, а его волос ныне малинового цвета прицепился к плетёной корзинке, в которую мать Марлона вытряхнула им кукурузные рожки с сыром, которые никто в доме не любит, а она купила по ошибке. Сайрус волос какое-то время гипнотизирует, затем берёт двумя пальцами и вытаскивает целиком из-под донышка корзинки, чтобы выбросить на пол. Чище подвал от этого определённо не становится, но так хотя бы его не будет в еде. Малиновый ему, к слову, не идёт абсолютно. Его зеленоватый подтон лица, смешанный с землисто-серой бледностью, контрастирует с радостным, богатым оттенком, который не смылся ещё даже с краёв ушных раковин, висков и лба, и заставляет физиономию выглядеть мрачнее, чем обычно. Вечно прищуренные невнятные глаза ничего не улучшают, а жирная подводка вокруг них делает образ асоциального грата гротескным до максимума. То есть в такие моменты Сайрус, конечно, понимает особенно отчётливо, что Марлон в нём нашёл, но на него интересно смотреть со всем этим великолепием эпохи со стороны. Никак не общаться вплотную. Он же как таблетки от бессонницы: в противопоказаниях обязательно будет что-то про суицидальные мысли, которые случайно могут образоваться при регулярном употреблении. Нет, с ним не скучно. …но иногда Сайрус ловит себя на желании взять циркуль на уроке и воткнуть себе в сонную артерию. — Тебе сегодня никуда не надо? — интересуется вдруг Саймон, плюхнувшись обратно в кресло поперёк подлокотника и загребая из корзинки горсть рожков. Сайрус чуть не захлёбывается энергетиком, вкус которого теперь запомнит навечно, поднявшийся из горла почти в нос. Этот тип никогда не задавал ему таких дружелюбных вопросов. Это что-то подозрительное и явно хорошим не грозит. — Ты куда-то хочешь меня позвать? — выдаёт он в ответ с такой же мерзкой рожей, какую обычно видит у самого Саймона. По крайней мере старается скопировать её максимально похоже. — Не собирался, но ты заставил меня задуматься. Они сосут там друг из друга последние остатки здравого смысла. Ты собирался ночевать здесь сегодня или назад, в общагу? — ворчит Саймон, как обычно, вроде бы, как радио, белый шум для самого себя, но Сайрус каждую новую секунду в шоке осознаёт, что он реально пытается поддерживать диалог. Саймон Дривас пытается вести светскую беседу. Мир вот-вот к бесам схлопнется. Кто знает, что делать в такой ситуации, подыгрывать ему или бежать в бункер с аварийным набором. Тут его вдруг осеняет. Он не пытается быть дружелюбным, он слишком хитрый двуличный козёл, чтобы спустя несколько недель подчёркнутого бойкота с лёгкой травлей внезапно разглядеть в Сайрусе потенциального друга и проявить к нему понимание и симпатию. Он использует то, что Марлон в буквальном смысле зацепился языком со своим бойфрендом, чтобы как бы невзначай выпроводить Сайруса из дома О’Хара обратно в общагу. Он вполне способен даже проводить его, поехав с ним на такси до кампуса, а затем втихомолку вернуться назад и что-нибудь наврать Марлону о том, что у Сайруса внезапный припадок, и он сбежал «домой», под одеялко с плюшевым зайкой. И они проведут вечер вместе, как два отвергнутых миром грата-маргинала, ностальгируя по дням прыщавой юности, из которой толком ещё не выросли. Марлон, к тому же, подумает, что Сайрус идиот. «Разбежался», — думает он. — Мне слишком лень сегодня уже куда-то идти, так что да, я планировал остаться. А что, думаешь, места не хватит? — Я думаю, если он втащит своего пихаря сегодня сюда, тут не то что нам двоим места не хватит, а ты даже в одно рыло не захочешь наблюдать за их брачными ритуалами, — цедит Саймон, снова скорчив такую мину, что Райли со всей антипатией к «размалёванным маргиналам» не осилил бы показать отвращение лучше. Как можно умудряться такое делать, даже являясь одним из них, Сайрус не представляет. И почему в нём столько бесконечной злобы, не представляет тоже. У него в жизни ведь, кажется, всё улажено и решено. Не то что раньше, насколько он наслышан и чем мог бы объяснить такой характер. Может, он по привычке едет на своих комплексах, как на автопилоте? — Марлон не стал бы приглашать нас, если бы собирался с ним сегодня тут остаться, — щурится Сайрус и жалеет об этом, потому что Саймон его взгляд встречает в кои-то веки и не отпускает, не пытаясь найти какое-то оправдание, чтобы отвернуться. «Дискомфорт» — это даже не то слово. Это просто чужие глаза, нет никакого мотива так нервничать из-за того, что он смотрит на него и не моргает. Вот, моргнул пару раз, ничего необычного. Он моргнул не один раз, потому что старался не моргать, и глаза защипало? Он старался не моргать, потому что для него это игра в гляделки? …детский сад, в самом деле. Он примитивный. Реально примитивный, хуже Райли, на самом деле, но считает себя во много раз лучше и, как бы это сказать… Экстравагантнее. На деле Райли хотя бы не врёт самому себе о том, что он обезьяна тупая. Может, разучился после того раза, как признаваться в этом вышло слишком неприятно. Стоит подумать об этом, и настроение падает с высоты двадцать пятого этажа об асфальт, Сайрус сам себя мгновенно ненавидит, и лицо каменеет, а взгляд остывает, опущенный в телефон. Он просто смотрит на часы, а Саймон пялится на него, не представляя, что это вообще было, и как это можно трактовать. Он просто сказал, что вряд ли кому-то будет комфортно и интересно наблюдать за спариванием двух парней, даже если один из них — их лучший друг, к тому же Сайрус уже ответил, что не верит, что такое вообще возможно. Что за мгновенное похолодание в подвале. Он порой ни хера не понимает людей. И ещё сильнее его раздражают люди, которых он не понимает, но с которыми он вынужден находиться в одном помещении против воли. То есть он, разумеется, может уйти в любой момент. Но не может. От физической возможности до социально-этической — типа пропасть в бесконечность. Так что не всё так просто. Что он на этот раз опять сказал не так? Почему ему, блядь, нельзя быть самим собой, когда рядом этот моралист? Он даже не настоящий грат какой-то, он слишком, что ли, глянцевый, как из журнала про субкультуры, которые продвигают, чтобы продавать брендовое шмотьё, проплаченное марками, которые его производят. В нём нет какой-то потрёпанной аутентичности. Где декаданс в этом образе? — Собирался предложить сгонять за сидром, но раз уж ты дал понять, что жопу свою сегодня с места не сдвинешь, сам я не пойду, — со вздохом он вылезает из кресла снова и садится на колени перед шкафчиками стенки слева от телевизора. Он не оглядывается. Сайрус поднимает взгляд исподлобья, отрывая его от телефона, в котором в самом деле ещё остался номер бывшего лучшего друга. То есть… Они никогда официально не переставали быть друзьями. С другой стороны, кто официально разрывает дружбу? Кто официально её объявляет заключённой, чтобы потом её можно было разорвать? Она ведь начинается естественным образом, а затем таким же естественным обрывается. И это главное дерьмо дружбы, в отличие от романтических отношений и тем более брака. Нельзя понять, кто сильнее накосячил, кто больший мудак, и когда всё реально кончилось, а когда ещё всё можно вернуть, и нужно ли вообще возвращать, может, ничего и не прекращалось. Может, это просто кто-то один всё не так понял и накрутил себе целое кино в голове, сам в него поверил и прекратил общаться? — Ни хера интересного, реально. И половина этих вещей — мои. Что иронично, потому что у меня вещей — кот наплакал. Минимализм отсасывает не по-детски, когда речь заходит о том, чтобы порыться у кого-то в шкафу и найти там кусок своей комнаты. — В трейлерах есть комнаты? — вырывается у Сайруса, который нет-нет, да невольно следит за сомнительной линией мысли. Она по-прежнему риторическая, как всегда, но он слишком привык прислушиваться, чтобы потом не было так, что Саймон задаёт вопрос, а он тупит, не зная, что ответить, потому что пропустил мимо ушей очередную тираду о том, какое мир дерьмо. В итоге вины его нет, а выглядит он, как тупица, и ладно перед этим козлом, но перед Марлоном зачастую тоже. У Сайруса просто фобия казаться тупицей единственному близкому другу, который был у него со времён последнего. С которым всё кончилось на том, что с ним — Сайрусом — было «не престижно дружить». Теперь от идеального понимания с Марлоном его отделяет только этот мудак, роющийся в чужих шкафах. Он не отвечает на вопрос, вполне возможно его по-настоящему не услышав за своим нытьём. Саймон подтягивает за шлёвку штаны сзади, прежде чем с колен пересесть в позу лотоса перед ноутбуком Марлона, обклеенным боги знают чем. Сайрус вот таких мелочей никогда не улавливал. Ему всегда не хватало этого «декаданса», и он замечает, что Саймону не нравится во многом за это. Он как будто самозванец в этом мире гратики. Так и есть. Он просто выбрал этот образ, как оптимальный для того, чтобы люди не приставали к нему с общением, не травили за то, что он асоциален и побаивается снова с кем-то путаться, и к тому же этот образ действительно ему пошёл просто внешне. Что может быть лучше в юности, чем изменить себя до неузнаваемости, отрастив волосы, перекрасив их, задрапировавшись в чёрное и замазав всё, что в твоём лице не так, косметикой, не прослыв при этом клоуном? Точнее, они и так прослыли, но это уже совсем другое. Это не из области «Да я самый обычный, я просто пользуюсь хайлайтером и меняю контур лица». Это было бы странно. Нет, у них это совсем другое, это «Гратика не для всех, ты просто не понимаешь, отвали». Это удобно. Осталось только научиться у этих двоих, как делать из обрывков и мусора какие-то «крайне глубокомысленные» намёки на свою нестандартную личность. Тогда он вполне сойдёт за своего, прилипнув к Марлону и не отпуская, как бы Саймон ни старался его выжить. — «Трюдо — гондон», — пищит тот, кривляясь, вводя это одним пальцем в качестве пароля в учётной записи Марлона. Не срабатывает. Саймон слышит хмыканье сзади. — «Люблю пенисы», — пищит он, нагибая голову к другому плечу в этот раз. Снова не срабатывает. — Какой-то конкретный, может, пенис? — задумывается вслух, прикидывая, сработает ли, потому что это его последняя попытка. — Член мистера Кесслера — вкусняшка? — Сомневаюсь, — отвечает Сайрус. — Сомневаешься, что вкусняшка, или что это — его пароль? — Саймон оглядывается, прищурившись. — И в том, и в другом, — для приличия подумав секунды две, отвечает Сайрус, на него не глядя. Достаточно расплывчатого силуэта на периферии зрения, очки он снял. Саймон пожимает плечами, посмотрев какое-то время на пушистую от чистоты и чуть-чуть волнистую седую прядь справа от его лица. Остальные волосы покрашены в глухой чёрный, как вороново крыло, без дешёвой синевы краски из супермаркета. Вот, в чём отличие этого «как бы грата» от настоящих. Он слишком журнальный. Он как будто буквально в какой-то момент купил один из этих тупых журналов, где у любого подростка есть невъебенное количество наличных непонятно откуда или платиновая кредитка, чтобы оплатить себе самые крутые вещи самых модных альтернативных брендов, и решил: «Вот, это — то, что мне нужно, стану таким». И стал. Только это всё — фуфло на постном масле. Саймон даже осознал, что его прихлопнуло гратикой, когда было слишком поздно отрицать, и он в этом слишком потонул. Точь-в-точь, как сравнительно недавно Марлон потонул кое в чём другом… — Боги, я знаю. А ну-ка… — он шевелит скрюченными пальцами обеих рук над клавиатурой, как колдун над котлом, и Сайрус невольно снова смотрит на это, гадая, получится или нет. — Р-у-г-В-а-к-М-у, — по буквам декламирует Саймон почти шёпотом. Подвал оглашает звук приветствия системы. Глаза Сайруса лезут из орбит. — Я знал, этот хуй потерян, — Саймон цокает языком о зубы и с фальшивым состраданием качает головой, потирает ладони друг о друга, прежде чем взяться за мышку. — Что конкретно ты хочешь найти? — Тебе-то что? — Мне просто странно, что ты можешь что-то искать без него у него в компьютере. — Ой, блядь, а ты меня в полицию, что ли, сдашь? Или ему заложишь? Иди, он вон там, можешь даже из дома не выходить, крикни в форточку, — Саймон снова оборачивается и смотрит на него, приподняв от отвращения верхнюю губу, будто в подвале чем-то воняет. Типа стукача. — Ой, блядь, расслабься, кому ты нужен тридцать раз, чтобы сдавать тебя, — Сайрус сползает, опираясь на сиденье руками и скользнув с него вниз задницей, пока не приземляется рядом с ним у ноутбука, — мне просто не верится, что может быть что-то, чего ты тупо напрямую у него не спросишь, а он тебе не скажет. Вы же такие близкие друзья, бля. Такой язык Саймон будто бы даже понимает в разы лучше, так что замирает, процессируя, судя по расслабившемуся, а не скорченному лицу, и пожимает плечами. — Одно дело — спросить и услышать, он же соврать может. Другое — посмотреть лично. — На что? — На гей-порево, которое он смотрит? Сайрус смотрит на него какое-то время молча, даже не округляя глаза, даже не утруждаясь попытками не моргать. — Что? — в итоге переспрашивает. — Тебе не интересно? Из нас он один понимает, в чём прикол этого всего. Мне он так и не смог объяснить. Тебе смог? Вы поэтому прицепились к твоему любимому? Решили, что раз не получилось с дружбой, теперь ты будешь с ним встречаться? Теперь глаза Сайруса всё же лезут из орбит по-настоящему, а челюсть отвисает. — Бля, я угадал? — Саймон смеётся в полном восторге от себя. — Боги, а он сказал, что вы просто издеваетесь над этим дебилом. А вы, оказывается… — Ты болен, по-моему. Ты сам латентный, непонятно почему это отрицаешь, может, у тебя были проблемы с этим, как его… — У тебя будут проблемы вот с этим, если ты ещё хоть звук проронишь, — Саймон приближает к его лицу сжатый кулак. Невероятно хочется сострить, что раз его задело, значит, близко к правде, но Сайрусу что-то подсказывает, что ему реально не понравится вкус собственных зубов, смешанных с кровью. Поэтому он молчит. — Я не против быть геем, если я пойму, в чём принципиальный прикол и выгода этого всего. Но Марлон никак не может объяснить. — А с девчонками что не так? — А что у тебя с девчонками не так? Вокруг тебя их полным-полно, выбирай — не хочу, — Саймон огрызается, не глядя на него. Правда жизни: вокруг новенького их взвилось, как небольшой смерч, невероятное количество, и это можно понять, он экзотично выглядит, он привлекательный, он хорошо воспитан и на первый взгляд не страдает дурными привычками типа начинающегося алкоголизма или злоупотребления чем-то покруче. К тому же, есть элемент новизны, всегда лучше какой-то левый альтернативный персонаж, чем давно знакомый Саймон, все стадии из личинки в бабочки которого они видели, как на ладони, годами. Ну, то есть… Если считать результат в чём-то похожим на бабочку, конечно. — Мне с ними скучно, — Сайрус пожимает плечами, как ни в чём не бывало. Он не раз об этом думал. Ну, что неплохо было бы встречаться с кем-то из тех, кто его облепил в академии. Просто с ними на самом деле не так весело, как с Марлоном. — …а с нашей социальной сороконожкой весело, значит? — Саймон вдруг проявляет какую-то подозрительную заинтересованность. — Нам хотя бы есть о чём поговорить. С девчонками непонятно о чём говорить. О косметике? Они воспримут меня, как тупицу и подружку больше, чем как парня. О музыке? Им не нравится такая. О книгах? Из них читает-то спасибо, если половина, а те, кто да, читают не то же, что я. — Вопрос в лоб, и я пойму, если ты соврёшь. Ты бы стал встречаться с Марлоном? — Нет, — Сайрус так быстро морщится и качает головой, что Саймон, пусть и щурится секунд пять, всё же верит. — Что так? — …я себе этого даже не представляю. Ему нужен кто-то круче. — Типа мистера Кесслера… — шепчет Саймон, сверкая глазами и издавая такой грудной смешок, что пугает. — Ты ушёл от ответа. — Брехня и провокация. — Что не так у тебя с девчонками? — Ты не понимаешь намёков? — …если ты так не хочешь развивать эту тему, почему ты вообще говоришь, что не гей? Если ты не по девчонкам, значит, по парням? Так? Логично. Саймон молчит и шарит в папках, открывая и закрывая в бесплодных поисках одну за другой. — …подожди. Или тебе вообще никто не нравится? Ни те, ни другие? — Сайруса вдруг осеняет. — Так же тоже бывает. Э. Если это так, то это тоже норма. — Боги милосердные, ты, что ли, шоу Ронды по телеку пересмотрел и теперь играешь в психолога? И те, и другие мне нравятся, если тебе так принципиально, могу дрочить на любую порнуху с девочками, пробовал смотреть с мужиками, и мне как-то не было понятно. — Но подрочил. — Ну, блин, было сложно, но я справился. Они смеются, оба глядя в экран, будто от уверенности в себе и прочего, но на самом деле не зная, как закончить этот бесов разговор, напоминающий древние пытки, где людям дробили конечности медленно и по сантиметру за час. — И ты хочешь посмотреть, на что дрочит Марлон, чтобы врубиться? — А вдруг врублюсь? — Если получается с порнухой с девочками, почему ты ни с кем не встречаешься? — Не знаю, как ты и протолкнулся-то сегодня к дому через огромную очередь до перекрёстка, что там собралась. Сайрус молчит и не соображает. — Из моих поклонниц, — добавляет Саймон. Становится яснее. Он включает видео из папки, в названии которой буквально одни знаки препинания. Не нужно даже комментировать вслух, чтобы понять: они нашли, что искали. Судя по заставке, они нашли даже больше, чем то, на что рассчитывали. — К слову… Правда за правду. И я тоже пойму, если ты соврёшь. Ты можешь думать, что ты такой непроницаемый, но я тебя немного изучил, и к тому же гораздо легче объективно смотреть на человека, когда знаешь его не слишком близко, чтобы он не смог тебя запутать, сыграв на сомнениях. — Блядь, ты точно смотришь шоу Ронды. — Не пытайся запутать меня. Ты бы стал встречаться с Марлоном? — Нет. — Потому что он бы не захотел или ты? Саймон молчит. — Да ладно. — Скорее потому, что не захотел бы он, но даже если бы он захотел, и мне бы пришло в голову попытаться… Мы бы сейчас не были даже друзьями. — Думаешь, вы бы расплевались? — Думаешь, ты бы дружил со своим Трюдо, если бы тогда, давно ваша сладкая-липкая дружба строилась не только на хобби и шуточках в домике на дереве? — Нам было по двенадцать, псих. — Я не знал, что у тебя в двенадцать ещё не стоял, извини. — Боги, фу, — Сайрус вскакивает было на ноги, но они затекли, и он падает криво и косо обратно, ругается матом, но остаётся полулёжа. Саймон почти убрал звук у видео, но кое-что всё-таки слышно, и они оба пялятся на экран. Саймон вдруг понимает вообще всё. В его животе, в самом его низу, на самом бесовом дне, забытом богами, тлеет кусок угля из печки в углу подвала О’Хара. Дверь в подвал открывается так же неожиданно, как осознание чего-то не особо важного, но всё-таки фундаментального находит себе место в его голове. На этот раз они с Сайрусом вскакивают оба и одновременно, не обращая внимания на «иголочки» в конечностях, хотя схватившись друг за друга, чтобы не упасть. Саймон пытается выключить видео, но мышка падает за журнальный столик. Он пытается его хотя бы остановить, согнувшись и ударив пальцами по клавише, но по какой-то как обычно гениальной причине ноутбук решает игнорировать его именно сейчас, потому что стар и слишком многое видел. Лицо Марлона меняется со смущённо-красного и виноватого перед брошенными гостями на такое же красное, но от бешенства. Саймон молчит, но и это вдруг оказывается слишком сложно, потому что из него вырывается истеричный смех, который он давит за сжатыми губами. Сайрус за его спиной, держась одной рукой за его плечо, не оставляет попыток выключить бесово видео. Персонажу в нём, что лежит на обеденном столе в гостиной «братства», весело просто до отупения, и всем его «братьям», судя по всему, тоже. — Да ёбаный в рот… — вырывается у Сайруса шёпотом, и Саймон хватается за лицо, пытаясь ладонью зажать рвущийся поросячий визг. Из глаз начинают течь слёзы, и он не может больше смотреть на лучшего друга. Он хватает куртку из-под стола с корзинкой рожков как раз в момент, когда Марлон совершенно не своим басом говорит: — Пошли оба. На хуй. Отсюда. Чтоб я вас. Не видел не знаю сколько. — Это до завтра? Или до следующей недели? Или примерно сколько? — спрашивает Саймон, поворачиваясь обратно уже с лицом попроще. Хотя бы без потёкшей от слёз туши в углах глаз. Горсть рожков он ссыпает вдогонку себе в карман, в потайной за пазухой заталкивая смартфон. Он так и знал, что ночь он в этом подвале не окончит, как было раньше, что-то просто подсказывало, что втроём это невозможно. — Ты же знаешь, что мы не в плохом смысле… — начинает, оглянувшись уже на пороге подвала, Сайрус, и Марлон вытаращивает глаза, под одним из которых заметен тик. — Не беси меня, ты знал, во что он тебя впутывает!!! — вырывается у него, хотя даже ему стыдно кричать на Сайруса. На Саймона — никогда. А Сайруса ругать, как пинать собаку, он как будто больше осознаёт, когда провинился, сильнее сожалеет, и обижать его в такой ситуации неправильно. — Я впутываю?! — доносится с лестницы на первый этаж. Марлон захлопывает дверь за Сайрусом, заметив напоследок, что тому не так уж и стыдно, по улыбке, которую невозможно скрыть. Пусть его глаза и были опущены, но подонок веселится, как и этот полоумный, как обычно. Его тупо нельзя оставлять в личном пространстве одного ни на минуту. А Сайрус — такой бестолковый и ведомый осёл, что всё равно, что Саймон был бы в подвале один, никакого голоса морали от этой тряпки не дождаться. Пусть оба валят к бесовой бабке. И оба собираются сделать именно это, попрощавшись впопыхах с миссис О’Хара и вывалившись на улицу вповалку. Сайрус стаскивает резинку с волос, и ушам становится не так холодно, хотя дыхание по-прежнему вырывается паром. — Ну, по крайней мере теперь мы оба не останемся там на ночь, — не без удовлетворения замечает Саймон. — Ты хотел сходить за сидром? — напоминает Сайрус, и он какие-то мгновения смотрит в тёмное небо, как бы раздумывая над этим. Очень ненатурально. — Абсолютно.