Падение на доверие. Яблоки в карамели

Сергей долго думает, куда бы Диму позвать. На выставку, вот, интерактивная сейчас есть, как раз Кандинский? В Эрмитаж или Русский музей? Или это банально, лучше в «Эрарту»? Потом вспоминает, что Дима тратил на него деньги, злится на себя, дурака, и решает, что позовёт в ресторан. Пусть Дима выберет что захочет, вообще всё. Они чинно садятся на мягкие диванчики друг напротив друга. Дима долго изучает меню, и Сергей начинает беспокоиться. — Тебе ничего не нравится? Хочешь, поедем куда-нибудь в другое место! — Всё в порядке, Серёж, я всегда так, — улыбается Дима в ответ. Делает наконец заказ, и пока они ждут, тянет из неизменного рюкзака скетчбук. — Мы в прошлый раз про рисование говорили, вот, я посмотреть принёс. Хочешь? Спрашивает! Сергей мигом пересаживается, устраивается с ним рядом и с трепетом открывает первую страницу. Он понимает, что ему доверили. Опен-спейс Главного управления полиции, стакан с кофе, чья-то длинная коса по спине, серьёзный профиль Игоря, две руки, мужская и женская, мужская вся увита татуировками, вид на город с какой-то крыши… И он, Сергей. Как он сидит на пирсе с яблоком в карамели и улыбается. — Дима… Он краснеет, но смотрит. — Ты красивый. Нельзя было тебя не нарисовать. Сергей завороженно трогает кончиками пальцев рисунок. Дима рисовал его. Красивый, говорит. Он, Сергей, красивый. Не рыжий-рыжий-конопатый, не урод в крапинку. Красивый. Он вскидывает глаза, которые предательски наполняются влагой. — Спасибо, Дима. Только это неправда. Это ты очень красивый. Сейчас… Он торопливо поднимается, задевает угол стола бедром — как всегда — шипит от боли, но достаёт из сумки планшет, торопливо открывает нужную папку.  — Вот, смотри! Дима листает рисунки: он в форме, с закатанными рукавами, его лицо на фоне макушек деревьев на каруселях, тоже портрет на пирсе… Сергей внезапно пугается: вдруг Дима решит, что он чокнутый какой-то, всматривается в его лицо, а Дима отодвигает планшет, смотрит на Сергея и улыбается. — Спасибо, Серёжа. Спасибо тебе. Берёт его за руки, тянет на себя. — Можно тебя поцеловать? — спрашивает тихо. Сергей торопливо кивает, сам тянется вперёд, и Дима целует его — аккуратно, нежно. Сергею кажется, что он ходит, не касаясь земли, что стоит подпрыгнуть повыше — и он взлетит на крыльях своего счастья. Слушая отчёты за квартал, он по привычке чёркает в блокноте, который всегда держит под рукой. Линии складываются в очень знакомый силуэт, рука держит чашку кофе, Сергей пытается передать улыбку, ту самую, с которой Дима на него смотрит… — Сергей, что скажешь? Он сам ввёл эту корпоративную культуру, когда все со всеми на ты, ему казалось — это очень круто и прогрессивно. А ещё — не было неловко, что ему, вчерашнему студенту, выкает суровая завхоз Мадина или олегова заместительница Ольга, годящаяся им если не в матери, то в очень старшие сёстры. Он вскидывает голову, смотрит на тимлида. Семён недавно стал таковым, полностью заслуженно, пышет энтузиазмом, и, кажется, порой чересчур увлекается. А сейчас Сергей и вовсе прослушал, о чём шла речь. Беспомощно оглядывается на Олега — тот, когда дома, всегда присутствует на таких собраниях, всё ему надо контролировать, хотя сам же и жалуется потом, что арабский куда проще, чем программистский… Олег держит непроницаемое лицо, но Сергей читает всё в его взгляде, виновато опускает ресницы. — Я подумаю, — говорит Семёну. Всё равно все данные есть у Марго, да и запись встречи у неё тоже есть. — Спасибо, свободны, — бросает, а сам снова утыкается в лист, чтобы улыбка вышла той самой. — Серый, — Олег встаёт у него за плечом. — Ты в облаках витаешь. — Есть немного. Я… влюбился, Олеж. — Нашёл в кого. — Да прекращай ты уже! Вот они с Игорем недавно у нас в гостях были, что, разве плохо было? Разве ты не видишь, как мне с Димой хорошо? — Вижу, — ворчит Олег. — Но не понимаю. — А тебе и не надо понимать, потому что Дима — мой. — Да я не претендую, — Олег поднимает руки. — Так-то не в моём вкусе, знаешь ли. Сергей отмахивается от него и уходит к себе, падает на кровать и наконец открывает мессенджер, чтобы написать Диме, как он соскучился и как хочет увидеться поскорее. «На работу за тобой заеду сегодня, хочешь?» «Не на работу, — мгновенно отвечает Дима. — Я к эксперту одному поеду, на Чёрную речку, можно там». «Петроградка красивая! — пишет Сергей. — Погуляем?» И они гуляют, любуются монументальными зданиями, обсуждают архитектурные стили, переходят через мост и фотографируют друг друга у таблички «Улица Лунных Кошек». — Ты знал про такую? — спрашивает Сергей. — Ага. — А я нет, но нагуглил, пока собирался. Лунные Кошки, надо же! Что-то фраевское, скажи? И они легко и непринуждённо обсуждают фэнтези и фантастику, мангу и аниме, комиксы всех мастей. Договариваются нарисовать комикс про лунных кошек, каждый свой, а потом показать друг другу результат. Вернувшись домой, Сергей сразу хватается за планшет. Дима вдохновляет его так, как никто и никогда, и эта идея про лунных кошек, она же совершенно гениальная. И Сергей даже немного радуется тому, что Олег, видимо, у себя, или куда-то по делам уехал, и не ворчит, волчара подозрительный, не портит ему романтику. (…) У Димы как-то очень легко получается забыть, с кем он идиллично выгуливается по городу, пьёт кофе и обсуждает кубофутуристов. То есть он помнит, конечно: Сергей, Серёжа, ещё Серым можно назвать, гениальный программист, художник, «человек эпохи Возрождения» в реалиях двадцать первого века. Неловкий, одинокий, вдохновенный. Красивый, честный, застенчивый. Серёжа, короче. Не «сам Сергей Разумовский» из новостей — то ли акула, то ли лиса. Просто Серёжа. Совсем ненамного старше, а по ощущениям иногда будто и помладше кажется. С едой всё, как обычно, по-дурацки, избалованный вкусным — у мамы, у соседей, а потом и тем, что сам готовил, — Дима придирчив не по средствам и не по положению, хоть не ходи никуда, сиди дома и ешь. Но пирожные — всегда компромисс, они сладкие, а за это можно многое им простить. Того самого скетчбука Дима, конечно, не принёс, чтобы сталкером каким не казаться, взял какой-то из стопки. Всё равно и там без Серёжи не обошлось, само так получалось… скручивает живот тревогой и стыдом — что он подумает? В его альбоме Дима видит себя. Гораздо красивее, гораздо лучше, чем есть, и — тут не обманешься, — понимает, хотя не очень верит. Дима, конечно, не герой лиги большого секса, но и не ромашка; этап размокших от поцелуев мозгов преодолел, как ему казалось, классе в десятом. А нет, только казалось. Совсем не хочется спешить. Падение на доверие, полёт спиной в чужие руки сквозь густой и неподатливый воздух, вот на что это похоже. Почти абстрактное любование красотой Серёжи сменяется нежностью, теплом, гремучей смесью сострадания и восхищения — мало у кого Дима встречал столько нервной и тонкой силы, более важной, чем кулаки и нахальство. Пропущенный, как через приоткрытую дверь, в серёжино прошлое и знакомый с его настоящим, Дима больше не влюблён. Дима любит. — Малой, — ворчливо говорит Игорь, — вынь глаза из задницы, сходи в архив и подними март семнадцатого года с холодным оружием, особенно с неопознанным. — Да, сейчас, — он подскакивает, едва не снося со стола стопку документов. Вихрем несётся в архив, и одна половинка сознания ищет то, что требуется, а вторая тонет в сладком сиропе и показывает кино про Серёжу. Изумительно. — Вот личная жизнь-то бурлит, а. Прям завидно. Игорь не одобряет. Игорь слишком боится кого-то к себе подпустить, чтобы поверить, что не от каждого надо ждать плохого. Игорь, как может, оберегает Диму, но сейчас он совершенно не прав. Если только в одном: жизнь бурлит.