ЧАРЫ КРОВИ И РОЗ. Другая история Белль

      Шли дни, Белль с предвкушением ждала прихода своего любимого праздника – Рождества. Но перед ним её ждала ещё одна дата, и отнюдь не радостная, – годовщина гибели Аннабель Джейн. И хоть Белль по-прежнему не знала, снятся ли ей фейри или приходят в её сны неупокоенными душами, она решила: будет правильным сделать что-нибудь приятное для Джейн. Но что можно сделать приятного тому, кто уже умер? Белль решила, раз Джейн выросла в сороковые годы и была верующей, ей будет приятно помолиться вместе.       Семья Тэйлор не была глубоко религиозной, но они посещали воскресные службы и молились перед едой – потому что так было принято. Белль иногда задумывалась, были ли действительно верующими её родители, но она точно знала, что дедушка был. Когда он рассказывал о сотворении мира, людей и Лилит, в глазах его загорались искорки восторга, особого вдохновения и азарта, смешанного с благоговением. Для него это были не просто увлекательные истории – это было нечто большее: то, что не выпячиваешь наружу, а хранишь в сердце как драгоценность и делишься только с самыми близкими. Белль была для него таким близким, и она, даже будучи совсем маленькой девочкой, умела принимать сердцем дедушкину любовь к этому миру и его Создателям.              Идею вместе помолиться и попеть псалмы Джейн встретила с восторгом. Диана закатила глаза, Виола поинтересовалась, что такое псалмы, а Хлоя неожиданно расплакалась.       – Лилит не простит меня!.. – всхлипывала Хлоя. – Она меня никогда не простит…       – Нет, Лилит любит тебя…– обняв Хлою, шептала Джейн. – Ты хорошая…       – Не любит!.. – упорствовала Хлоя. – Я злая!       – Нет, ты добрая… – возражала ей Джейн. – Просто с тобой случилось много плохого…       Виола тоже расплакалась и прижалась к рыдающей матери.       Белль наблюдала за этой картиной и её мучил лишь один вопрос:       – Почему Лилит не простит тебя? – спросила она. Точно так же говорил Адам, и Белль стало интересно, совпадение ли это.       Зелёные глаза Хлои, обращённые к Белль, были полны слёз и сверкали ненавистью – в этот раз к самой себе:       – Я… хотела убить себя и свою дочь! – в голосе звучали горечь и злость. – И… – она сглотнула и вытерла глаза тыльной стороной запястья, – по моей вине погибли все вы, – холодно и жёстко закончила она.       – Почему?.. – спросила Джейн с глубочайшим недоумением.       Белль задумалась.       – Ты… – медленно начала она, – винишь себя в том, что проклятие до сих пор не снято? – и взглянула на Хлою.       – А кто ещё в этом виноват? – спросила Аннабель Хлоя будто бы с вызовом. – Если бы я разрушила проклятие, то вы, – она обвела взглядом Диану, Джейн и остановилась на своей дочери, – были бы живы.       Неожиданно подала голос Диана и взглянула на Белль:       – А ты была бы со своим возлюбленным, – в тоне Дианы не было привычной насмешливости. Она перевела взгляд на Хлою. – Но если так рассуждать, то я виновата точно так же, как и ты. Из-за меня погибла Джейн. Потому что я недостаточно старалась.       – Я тоже не справилась, – тихо произнесла Джейн, и её тёмно-вишнёвые глаза наполнились слезами, когда она посмотрела на Белль. – И если с тобой…       – Прошу вас, – остановила её Белль, – давайте не будем себя обвинять! Если у вас не получилось снять проклятие, это не значит, что дело в вас, – она сделала паузу, оглядев подруг. – Возможно, тогда ещё не пришло время. Это ужасно, что вы погибли, но каждая из вас что-то изменила в Адаме, а значит, каждая из вас потихоньку разрушала злые чары. Яростная вера в успех Хлои, непосредственность и весёлость Виолы, невозмутимость и независимость Дианы, доброта Джейн – вы все повлияли на Адама, вы не позволили ему умереть, а замку разрушиться. Благодаря вам всё ещё жива надежда, что на остров вернётся магия, а варгисы смогут воссоединиться со своими родными. Не знаю, смогу ли я снять проклятие, но если смогу, то знайте – без вас я бы этого ни за что не сделала.       Закончив, Белль оказалась в объятиях всех четырёх фейри. Они плакали, прижимая её к себе, благодарили и говорили, что у неё всё получится.              Проснулась Белль в утреннем полумраке своей спальни. Её лицо было мокрым от слёз.              Весь день она проходила сама не своя, то и дело возвращаясь мыслями к ночному разговору. Вечером Белль по обыкновению разбирала пророчества и, когда уже настало время идти переодеваться к ужину, на телефон неожиданно пришло сообщение. В последнее время Белль регулярно переписывалась с Вики, Кевином и мистером Купером, так как из-за перебоев связи звонки перестали проходить. Но в этот раз сообщение было не от них, а с незнакомого номера. Белль разблокировала телефон и увидела фотографию, которая, судя по освещению и расположению гор, была сделана на рассвете: лёд блестел в персиковых лучах зимнего солнца; по очертанию отрогов хребта Ружейников на заднем плане Белль поняла, что это сосулька на западной стороне Загадочницы. Белль узнала ледовый молоток, воткнутый в сияющий хрусталь замёрзшего водопада. Эти молотки с зелёно-чёрными рукоятками подарили Фредерику Аарон и Джеймс лет пять назад. Фото было подписано коротко: «143», и сначала это показалось Белль странным, как и то, что Фредерик использовал не свой номер.       Белль сама решила приостановить их общение, и до сегодняшнего дня Фредерик ограничивался приветами, переданными через Вики. Но это нежданное рассветное фото порадовало её. Так что же значат эти цифры? Белль знала, как Фредерик любит цифры, поэтому решила поискать значение комбинации «143» в сети. Связь отчаянно тормозила, и Белль убежала к себе, держа в руке телефон с медленно ползущей вперёд строкой загрузки.       Переодевшись, Аннабелль уже собиралась выйти из комнаты, когда браузер наконец выдал ответ на её запрос: «Я скучаю по тебе» – вот что значили эти цифры.              В тот вечер Белль была не лучшим собеседником. Она была тиха и рассеянна, а с её лица не сходила тихая и совершенно счастливая улыбка.              Больше сообщений с того номера не приходило, а когда Белль попыталась на него позвонить, он оказался недоступным. Белль даже не знала, дошёл ли до Фредерика её ответ: «Я тоже».              ***       Близилось Рождество. Когда Белль была маленькой, вечером накануне Сочельника дедушка, Вики и Белль украшали ёлку орехами и конфетами, а ещё старинными игрушками, многим из которых было больше сотни лет; развешивали гирлянды по дому, расставляли на полках свечи, снежные шары и, конечно, вешали у камина вышитые носки для подарков. Дом становился таким волшебным, что хотелось ходить на цыпочках и говорить шёпотом, чтобы не спугнуть это волшебство. В Сочельник вся семья ходила в церковь на службу, а потом собиралась в гостиной за большим столом у ёлки. Все ели ванильный пудинг и рождественское полено, взрослые пили грог, а дети – чай с пряностями. Дедушка играл на скрипке старинные рождественские песни, а мама аккомпанировала ему на гитаре. Все пели, танцевали и радовались празднику. Даже отец подпевал себе под нос, пряча улыбку. За это единение Белль любила Сочельник даже больше утра Рождества, хотя утром они с Вики получали подарки. Двадцать седьмого декабря дедушка возил Вики и Белль в Торнфилд на Святочный бал, который проходил на льду и где все танцевали на коньках. С двадцать восьмого по тридцать первое декабря была Ярмарка мастеров, которую больше ста лет назад основал Александр Дэвис. На Ярмарку свозили разные изобретения и произведения искусства со всего мира. Раньше в выставке мог поучаствовать чуть ли не каждый желающий, но в последние лет пятьдесят попасть на Ярмарку стало крайне трудно, а теперь сложно даже просто приехать на Элфин во время Святок. После закрытия Ярмарки был Новый год, который отмечали просмотром какого-нибудь старого зимнего волшебного фильма в ожидании полуночи. Дедушка заводил старинные настенные часы, и ровно в полночь они били двенадцать раз. Все считали удары и потом обнимались под омелой, желая друг другу счастливого года. Завершал Святки праздник Крещения, после которого Вики и Белль вместе с дедушкой разбирали ёлку, снимали украшения с дома, и тот становился собой обычным. Но Белль знала, что внутри дом по-прежнему хранит мерцание гирлянд и кружение метели снежных шаров.       Без дедушки Рождество растеряло половину своего очарования, и Белль вновь ощутила его волшебство лишь когда переехала жить в Торнфилд к Вики. Сестре удалось ухватить всю суть радости предпраздничных хлопот, наполнить магией украшение дома, сделать увлекательными походы в магазины за продуктами к рождественскому столу по заснеженным улицам, вернуть душевность семейным посиделкам. Тогда-то к рождественским праздникам добавился ещё один – день рождения Фредерика. Но он был скорее праздником-мечтой, потому что Белль так и ни разу не удалось встретить его полноценно со всеми, ведь он совпадал со Святочным балом на льду, на котором она обязана была присутствовать как символ города. Скалодром, нелинейный хоррор квест-рум, кулинарная вечеринка, городской детектив-квест – вот как отмечали день рождения Фредерика последние четыре года, после того, как Фредерик и Камилла вернулись на Элфин. Интересно, что в этом году Аарон и Джеймс придумают для друга? Может, это будет, наконец, ледолазание или лыжный поход с ночёвкой в «Приюте альбатроса» как они давно хотели? Теперь ведь нет Камиллы, которой был не по душе такой формат празднования…              В преддверии Рождества Белль перечитала «Сверчок за очагом» Диккенса и «Дары волхвов» О’Генри. Она любила эти добрые истории о простых радостях, преодолении невзгод и душевной близости накануне Рождества. А потом Белль вновь засела за «Книгу пророчеств», и неожиданно ей повезло. Конечно, пророчество было странным и свободным к трактовке, но Белль увидела в нём отсылку к собственным способностям: «Егда расцвете шипок белый в сердце фаран и ста червленосветлым, прости Лита дети своя. Рэйн, 1402». Белль умела превращать белые розы в алые, но о каком сердце-пустыне шла речь?.. Сфотографировав пророчество, Белль пошла в Розарий.       Изменить цвет розы с белого на красный по собственному желанию оказалось довольно сложно, поэтому Белль едва не опоздала на ужин, потратив на тренировку этого умения больше часа. В конце концов, Белль поняла, что важно не выходить из себя из-за неудачи, концентрироваться на внутренних ощущениях в районе солнечного сплетения (возможно, именно так и стоило трактовать слова о сердце-пустыне) и соединять жизненную силу цветка со своей.       Ровно в семь вечера в белоснежном платье с белой розой в руках Белль вошла в столовую. Она немного волновалась – ей хотелось, чтобы демонстрация прошла идеально и произвела нужный эффект.       – Добрый вечер, Аннабелль Грейс, – прокатился по зале бархатистый баритон хозяина замка.       – Добрый вечер, Адам, – откликнулась Белль и шагнула ближе, к самому средоточию тьмы.       Белль всё ещё было непривычно называть хозяина замка по имени, но она заставила себя произнести его имя уверенно. Выдохнув, она негромко начала:       – «Егда расцвете шипок белый в сердце фаран, – Белль сделала паузу, переводя дыхание, – и ста червленосветлым», – продолжила она, собирая тепло в сердце, сплетая силу белой розы со своей собственной.       Белль не глядела на розу, но почувствовала, как та изменила цвет – из снежно-белой превратилась в карминно-красную, расцвела кровавым пятном на фоне белого платья. Аннабелль посмотрела на свою работу с удовлетворением и гордостью и, торжественно улыбнувшись, закончила:       – «Прости Лита дети своя».       Она смолкла и стало тихо-тихо. Пауза всё увеличивалась, а лорд Спенсер, от которого Белль ожидала реакции, молчал.       – Это я к тому… – негромко и смущённо проговорила Белль: ей стало неловко за своё непрошенное шоу, – есть надежда, что я сниму проклятие.       И вновь – молчание.       – Даже не спросишь долго ли я это репетировала? – спросила Белль с лёгкой обидой, умело спрятанной под насмешливым тоном. – Потому что репетировала я долго – целый час.       Адам по-прежнему безмолвствовал, и Белль, мысленно отругав себя за тягу к дешёвым эффектам, пошла к своему месту за столом и поставила розу в вазу, принесённую услужливым Лантерном.       – Я знаю, что ты можешь снять проклятие, – наконец нарушил молчание Адам. – Не нужно мне ничего доказывать, Аннабелль Грейс.       – Хорошо, – согласилась Белль и с аппетитом принялась за суп.              Ночью, увидевшись со своими подругами-фейри, Белль пожаловалась им:       – Я, значит, битый час училась менять цвет розы с белого на красный, показываю ему, а он говорит: «Не надо мне ничего доказывать».       – Сколько?.. – поражённо переспросила Джейн.       – Час, – ответила Белль. – Но в свою защиту скажу, что меня никто не учил.       – Ты научилась это делать за час? – переспросила Диана. – Я убила на это больше трёх лет и так ничего не вышло!       – А я – больше десяти лет! – откликнулась Хлоя, и в голосе её прозвучали опасные и пугающие нотки просыпающейся ярости. – Ты не могла научиться этому за час!!       Белль повернулась к Виоле, подумав, что, если ни у кого из фейри не получилось в своё время изменить цвет розы, значит, ей с этим умением будет легко разрушить чары. Виола лизнула леденец в форме розового сердечка и ответила:       – Нет, у меня не получилось. Только у Джейн вроде вышло. Да, Джейн?       – Спустя почти четыре года, – грустно ответила Аннабель Ламберт. – Но это не помогло снять проклятие…       Белль кивнула. И вновь надежда на гарантированный успех рассеялась как утренний туман. Потом она спросила:       – Значит, вы тоже знаете об этом пророчестве? Вы читали «Книгу пророчеств»? – предположила она.       Но оказалось, что все фейри, включая Виолу, узнали об этом пророчестве от Адама.       – А почему он мне не сказал? – удивилась Белль. – К тому же я уже полгода как умею изменять цвет роз с белого на красный. Правда, впервые это получалось у меня случайно… – она смолкла, вспоминая, как из могилы Капкейка проросли красные розы, хотя горожане бросали туда белые, предназначенные для Молочного бала. Если лавина, сгубившая Капкейка и других альпинистов в базовом лагере, действительно сошла из-за пробуждения вулкана Драконьей горы, то получается, есть уже четыре пророчества, которые указывают на то, что Белль может вернуть своим братьям и сёстрам прощение Создательницы. Пробуждение Драконьей горы – пока единственное преимущество Белль перед Аннабель Джейн.       – Я думаю… – тихо произнесла Джейн, – Адам боится потерять тебя. Поэтому он не сказал.       – Я не верю, что ты делаешь «белый шипок червленосветлым»! – заявила Хлоя, и тон её стал ещё агрессивнее.       – Я была уверена, что все фейри это умеют, – удивилась Белль.       Диана выпустила клубок вишнёвого дыма и пожала плечом, Джейн и Хлоя переглянулись и ответили «нет».       – Просто покажи нам, – вновь выпустив дым, сказала Диана, – как ты это делаешь.       – Без проблем, – согласилась Белль, а про себя подумала: «Только бы не облажаться».              В оранжерее Белль выбрала большой раскидистый куст роз, белоснежных как облака в июне, взяла в ладонь полураспустившийся бутон и закрыла глаза, нащупывая бьющуюся силу живого растения и концентрируя собственную в солнечном сплетении.       Белль хотела изменить цвет лишь одной розы, но её вдруг окатило горячей волной растительной энергии, и когда она открыла глаза, то увидела пылающий алым розовый куст стремительно уносящимся вверх под изумлённые возгласы четырёх фейри.       Ледяной пол ожёг Белль спину, открытые руки и босые ноги, заставив открыть глаза. Вверху, в полумраке оранжереи, качали головками красные розы; рядом послышались шаги и встревоженный голос Эллиаса:       – Белль, ты в порядке?..       Он бережно поднял Белль с пола, укутал в свой пиджак и подхватил на руки, потому что она не могла даже удержаться на ногах. Вновь теряя сознание, Белль увидела: в радиусе трёх метров все кусты расцвели красным.              Часы в кабинете мистера Холта показывали начало пятого утра, когда Белль, с аппетитом уплетая принесённый Лантерном горячий хорошо прожаренный сочный говяжий стейк, рассказывала о произошедшем в Розарии и о том, что её туда привело. Эллиас согласился с её предположением, что, вероятно, погребение на освящённой земле кладбища и заупокойная месса не помогли погибшим фейри по-настоящему обрести покой и покинуть Землю, а значит остаётся только снять проклятие. Белль спросила у Эллиаса о возможностях фейри менять цвет у роз или других растений, но тот ответил, что никогда не наблюдал такого ни до, ни после проклятия. Магия фейри давала силы цветам расти пышнее и пахнуть ароматнее, но для этого нужны были хотя бы корни или семена: фейри могли вырастить цветы из ничего только в период проявления и формирования у них магии.              Засыпая в утреннем полумраке своей спальни, Аннабелль думала: а как объяснить изменение цвета розы с точки зрения генетики и законов Менделя? Получается, магия фейри встраивается в генетический код растения, отвечающий за цвет, и меняет его? Надолго ли? Возможен ли регресс? При каких условиях он может наступить?       Белль подумала, не спросить ли об этом Эллиаса? Но тот был слишком далёк от биологии, на Адама надежд было ещё меньше. Эх, поговорить бы об этом с Фредериком!.. Он любит сложные задачки, вместе они обязательно бы разобрались в природе этого явления.              Белль проснулась около десяти и позавтракала, после чего Эллиас настоял на длительной совместной прогулке за пределами замка. Они поехали верхом к озеру Лионелля. По пути Белль попыталась позвонить Фредерику, но оба его номера были недоступны. Тогда она позвонила Вики. Связь была неважная, но сёстрам удалось поговорить. Вики сказала, что Фредерик уехал в Лондон почти неделю назад. Внутри Белль заворочалось беспокойство: в Лондоне была Камилла. Неужели он уехал к Камилле? А как же тогда все его слова здесь, в замке, и его сообщение?.. Конечно, Белль сама отпустила его: может, он решил воспользоваться этим и вернуть Камиллу? Но такая непоследовательность была не в духе Фредерика. Белль задумалась. Может, то фото и послание из цифр отправил вовсе не он? Но тогда кто? И зачем? Белль вспомнила, как обещала Фредерику принять любое его решение и заставила себя не думать о причинах его отъезда в Лондон, а наслаждаться красотой долины Ришты, чуть присыпанной снежком.       Когда Эллиас и Белль приехали к озеру, декабрьское солнце стремительно катилось к закату. Любуясь скалистыми берегами и соснами, отражающимися в прихваченной ледком синей воде, Белль рисовала в воображении пасущихся единорогов – белых, длинногривых с серебряно-золотыми рогами. Ей виделись кентавры, царственно прохаживающиеся у воды и беседующие о вселенной и положении небесных тел. Белль видела танец драконов над хребтом Ружейников, и как дриады росших к западу от озера берёз и осин водили весёлый хоровод, а наяда озера Лионелля сидела на камне, возвышающемся из воды и расчёсывала гребнем свои длинные золотые волосы. Белль знала: многие дети Лилит ушли в Лэитель задолго до проклятия, потому что банши предсказали наступление эры людей. Но несчастья острова пришли не из-за людей, а из-за сына Лилит, поддавшегося очарованию могущества служительниц Х’гивхаты. В памяти Белль всплыли строки из пророчества Эорин: «И родихся тьма в сердце земли Литовой, и объя тьма всю вселенную. И пролихся реки крови неповинныя, егда воссех на престоле нечестивыя». И в этот закатный час у сверкающего синевой и янтарём озера Белль стало темно, зябко и тоскливо, и она вновь пообещала себе найти способ разрушить проклятие.       Её окликнул Эллиас, позвав к импровизированному столу – накрытому салфеткой камню, на котором были разложены сэндвичи, шоколад и стояли кружки с чаем.              Вечером за ужином лорд Спенсер сказал:       – Эллиас рассказал мне, что случилось в Розарии.       Кровь прилила к щекам Белль, а уши у неё запылали огнём.       – Простите, – торопливо начала оправдываться она, – я думала, что я во сне, я не собиралась портить столько роз, я просто…       – Аннабелль Грейс, – понизив голос, остановил её Адам. – Я ни в чём тебя не упрекаю. Никакие розы не сто́ят твоего здоровья. Я всего лишь хотел справиться о твоём самочувствии после произошедшего ночью.       Белль замерла с вилкой в руке. Его голос бархатом тёплой августовской ночи окутал её, чуть покалывая холодным светом острых звёзд, и заставил дыхание сбиться от этого контраста. Белль отложила вилку и незаметно щипнула себя на внутреннюю сторону запястья.       – Хорошо, что вы не сердитесь, – сказала она, немного смущённо улыбнувшись. – Потому что я не уверена, что смогу вернуть всё, как было.       Белль взглянула на стоящую в вазе со вчерашнего вечера алую розу, а затем поверх неё – в самоё сердце тьмы.       – Это и не нужно, – произнёс Адам, вновь укутывая Белль своим голосом точно тёплым плащом в студёную ночь. – Красные розы всегда были символом моей семьи.       Белль смотрела во тьму, рисуя в воображении монструозный облик Адама, лишь бы не поддаваться властному, головокружительному очарованию его голоса, но Чудовище никак не складывалось перед мысленным взором и Белль вновь пришлось ущипнуть себя.       – Я четырежды верил в спасение и четырежды обманывался, – произнёс хозяин замка негромко. – И иногда мне хочется… чтобы я обманулся и в пятый раз, – добавил он совсем тихо, будто про себя.       Белль, вновь очарованная его голосом, охваченная шёлковыми путами терпко-сладкого оцепенения, не сразу осознала смысл сказанного им.       – Почему?.. – вновь ущипнув себя, спросила она. – Вы не хотите, чтобы проклятие было снято?..       Лорд Спенсер ответил не сразу:       – Нет, разумеется, я хочу этого, – в голосе его прозвучала усталость и грустная улыбка. – Конечно, хочу, – повторил он и смолк.       Белль не понимала, почему он сказал, что хочет обмануться, но не стала настаивать. Вместо этого она сказала, улыбнувшись:       – Вы можете не использовать на мне магию своего голоса?       Лорд Спенсер усмехнулся и ответил ей встречным вопросом:       – Ты можешь перестать быть такой красивой?       – Сейчас, – сказала Белль и взяла со стола белоснежную салфетку из тончайшего льна, развернула и надела себе на голову, укрыв лицо. – Так лучше? – спросила она из-под свисающей ткани.       Адам рассмеялся:       – Какое же ты всё-таки ещё дитя!       Белль стянула с головы салфетку и серьёзно ответила:       – Вообще-то мне девятнадцать, и я уже достаточно взрослая, – она расправила салфетку на коленях и, повернув голову набок, задумчиво добавила: – Хотя по сравнению с вами я новорождённый младенец, – она улыбнулась и потянулась за клубничной. – Так что же, – она сделала выразительную паузу и понизила голос, – вы больше не будете, – стараясь изобразить его тон, продолжила она, – говорить со мной так? А то я уже устала себя щипать.       Помолчав, Адам спросил:       – Тебе не нравится мой голос?       – Очень нравится, – призналась Белль. – Но… – она замялась, – я не люблю терять контроль над собой.       – В этом мы с тобой похожи, – заметил Адам.       Он смолк, и Аннабелль поняла: похоже, он не собирается ей ничего обещать, поэтому решила перевести тему и спросить о том, что её очень интересовало с прошедшей ночи.       – В пятидесятых годах было землетрясение?       – Да, небольшое, летом пятьдесят первого, – ответил лорд Спенсер. – Из-за активности Драконьей горы. Но совсем слабое. Люди его не заметили.       «Значит, Дракон-гора пробуждалась перед переездом в замок Аннабель Джейн, – подумала Белль расстроенно. – У меня снова ноль преимуществ».       – А что такое? – спросил Адам, не дождавшись комментария Белль по поводу её вопроса.       – Взвешиваю свои шансы снять проклятие на основе пророчеств, которые исполняются лишь в моём случае, – ответила Белль. – Но все они уже исполнились в случае Аннабель Джейн. Однако это не помогло ей снять проклятие. Четыре-четыре, – резюмировала она.       – Тебе не хватает всего одного, – мягко сказал лорд Спенсер.       Белль взглянула во тьму, ожидая продолжения.       – Веры в себя.       Она усмехнулась и заметила:       – Вера в себя должна на чём-то основываться. Пока я вижу, что Аннабель Джейн исполнила все известные мне пророчества. А ещё она лучше меня во многом… – задумчиво добавила Белль.       – Почему? – поинтересовался Адам. Казалось, ему и впрямь было интересно.       – Вы прожили с ней почти сорок лет и не поняли этого? – изобразила удивление Белль. И ответила на его вопрос: – Она по-настоящему добрая, и милая, и искренняя, любящая и терпеливая. Она пожертвовала жизнью ради вас. – Последние слова прозвучали жестоко, и Белль стало стыдно, что она произнесла их, не подумав.       Пока она пыталась понять, как сгладить ситуацию, Адам сказал:       – Я не буду разубеждать тебя в том, что ты можешь сравниться с Аннабель Джейн в доброте и сострадании, потому что так не считаю. Я не заслуживал её жертвы, и, если б мог, отдал бы свою жизнь вместо её.       «Легко так говорить, когда уже ничего не изменить», – пронеслось в мыслях Белль. И она тут же одёрнула себя: может, хватит уже все слова Адама воспринимать со скепсисом?       – Что ж, – нарушила Белль затянувшуюся тишину, – имеем, что имеем. Может быть вы были слишком… плохим, чтобы заслужить спасение от Аннабель Джейн, – усмехнувшись, добавила она. – Поэтому… придётся вам довольствоваться шансом на спасение от девочки похуже, чем она.       – Мне нравится ход твоей мысли, – произнёс Адам, и в его голосе прозвучала улыбка. – А ещё мне нравятся плохие девочки, – добавил он, многозначительно понизив тон.       Кровь прилила к щекам Белль, едва она вспомнила, с кем разговаривает. Но ей удалось быстро взять себя в руки.       – С ведьмами мне точно не сравниться, – нервно усмехнулась Белль и вдруг вспомнила одинокую фигуру Роуз Эйр в тёмном развевающемся на ветру платье и её вопрос: «Ты не видела моего малыша?» – Кстати, – проговорила она, потянувшись к бокалу. – Где вы похоронили Уолтера?       – Ты не перестаёшь меня удивлять, Аннабелль Грейс, – с лёгким разочарованием произнёс Адам.       – Я вспомнила про ведьм, потом про призрак Роуз Эйр и про то, что она искала своего сына, – коротко пояснила Белль ход своей мысли. – Вашего общего сына, – поправила она себя. – Я пытаюсь понять, почему она стала призраком. Возможно, дело в Уолтере? – предположила Белль. – Он тоже похоронен в склепе?       – Да, – подтвердил Адам, помолчав.       Белль задумалась: может быть, стоит перезахоронить его останки на кладбище?       – Какое тебе дело до Роуз? – после затянувшейся паузы спросил Адам с недоумением в голосе. – Она служила Х’гивхате, ненавидела фейри и убивала их.       – Я знаю, – ответила Белль. – Но мне жаль её. Она с таким искренним беспокойством искала своего ребёнка… – Белль вспомнила свой разговор с юной ведьмой. – А ещё, – добавила она, глядя во тьму, – Роуз ведь была матерью вашего ребёнка. Возможно, в этом истинный ключ снятия проклятия.       Адам не стал спорить.       – Пойдём, – сказал он.       Белль поднялась со своего места и последовала за непроницаемым сгустком тьмы. Почти у выхода из замка их догнал Лантерн с пальто Белль в руках.              Адам и Белль спустились в склеп. Могила Уолтера, совсем крохотная, с белым мраморным надгробным камнем, притаилась в стороне от могил родителей и брата Адама. «Уолтер Мэтью Спенсер. 10 – 31 октября 1864». Белль смотрела на тире между цифрами «десять» и «тридцать один», словно бы только сейчас осознав, как незаслуженно мало прожил этот мальчик. Надпись перед глазами подёрнулась пеленой, и Белль прижала ладонь к губам. Она не будет плакать, она здесь не за этим. Нужно решить, как поступить.       Выровняв дыхание, Белль спросила:        – А где захоронено тело Роуз?       – Там же, возле Багровой бухты, – ответил Адам.       – Возможно, дух её не упокоится, пока она не найдёт сына, – размышляя вслух, произнесла Аннабелль. – Но место вашего сына или на кладбище, или здесь. Он невинный младенец и заслуживает достойного упокоения. А Роуз – ведьма. Её нельзя перезахоронить на кладбище вместе с сыном, и здесь ей тоже не место. Конечно, она была вашей женщиной, но, если по замку начнёт бродить её призрак, я этому не обрадуюсь, – Белль нервно усмехнулась.       – Я не собираюсь её хоронить в склепе своей семьи, – успокоил её Адам с мягкой улыбкой в голосе.       – Хорошо, – кивнула Белль. – Но всё же что делать? Как помочь Роуз? И нужно ли помочь Уолтеру? – она задумалась. – Вы служили по нему мессу?       – Насколько мне известно… Эллиас приглашал священника, – помолчав, ответил Адам.       Белль поняла, что сам Адам не присутствовал на мессе. И неудивительно: ведь он только стал Чудовищем и наверняка был в отчаянии.       – Хорошо, – кивнула Белль. – Пусть преподобный Мэтью Ричардсон ещё раз отслужит мессу. Вы будете присутствовать, – решительно добавила она, глядя во тьму.       – Наконец-то ты открыла для себя удовольствие командовать, – чуть насмешливо заметил Адам.       – О, это так весело, – улыбнулась Белль. И, посерьёзнев, продолжила: – Месса может помочь Уолтеру, но едва ли поможет Роуз, – она задумалась.       Повисла пауза.       – Я поговорю с Эверин, – нарушил тишину Адам.       – Это было бы замечательно! – отозвалась Белль с восторгом.       – Кому, если не банши, знать о таких вещах, – в голосе хозяина замка прозвучала улыбка. – Я поговорю с ней после Рождества, – добавил он. – Надеюсь, ты готова немного подождать.       Белль, конечно, согласилась.              Следующий день Белль провела согласно своему установившемуся расписанию: после завтрака – прогулка верхом, после ланча – чтение «Книги пророчеств» в ожидании ужина. Аннабелль поняла, что действительно ждёт встречи с Адамом. Может быть, ей казалось, но, возможно, хозяин замка и впрямь изменился, стал мягче и внимательнее к ней, и Белль хотелось в это верить.       Когда они обменялись приветствиями, а Белль, утолив голод, перешла к десертам, Адам сказал:       – Скоро Рождество. Наверное, ты хочешь провести его в кругу семьи.       Белль замерла с кружкой чая в руке. К чему он ведёт? Неужели собирается отпустить её в Торнфилд?..       – Я спросил у Эллиаса, – продолжил Адам. – Утром двадцать четвёртого января обещают хорошую погоду. Он доставит тебя в Торнфилд на вертолёте и заберёт после полудня двадцать пятого.       Белль не верила своим ушам: Адам отпускает её к Уайтам? Больше, чем на сутки?       – Почему ты решил отпустить меня?.. – вырвалось у неё.       – В замке слишком тоскливо, – ответил тот. – Я не хочу, чтобы ты грустила в такой праздник.       Аннабелль подняла голову и всмотрелась в густую тьму, словно надеясь увидеть там ответ.       – Когда ты успел так измениться?.. – выдохнула она в недоумении, переходящем в восхищение.       Адам усмехнулся.       – Это очень великодушно и… – продолжила с восторгом Белль и смолкла. Ей нужно было подумать.       Конечно, она хотела поехать в Торнфилд. Связь в замке становилась всё хуже, а иногда и вовсе пропадала. Белль не удавалось созвониться с Вики по видео уже больше двух недель. От одной мысли, что скоро она сможет увидеть и сестру, и племянников, и Генри и, может быть, даже Фредерика, Белль стало теплее на душе. Провести свой любимый праздник в кругу семьи после почти двух месяцев разлуки – что может быть прекраснее?       Но... взаимоотношения с Адамом только-только стали налаживаться, он открылся ей, рассказав о фейри и показав своё истинное обличие, и Белль тоже стала больше ему доверять. То, что было достигнуто с таким трудом, может рассеяться как дым, если она уедет в Торнфилд. А потом ей снова не захочется возвращаться в холодный угрюмый замок...       А ещё Фредерик. На Рождество он наверняка вернётся из Лондона, и Белль понимала: нельзя им сейчас встречаться. Во-первых, она пообещала ему и себе дать время, чтобы разобраться: их чувства – это просто магия фейри или всё-таки нечто большее. А во-вторых, Белль боялась даже представить, что, встретив Фредерика, она не сможет позволить себе расслабиться, забыть о проклятии и ответственности перед варгисами, Адамом и Элфином, не думать о чарах фейри и о том, что она подавляет волю человека, которого она точно не хочет заставлять. Фредерик был для неё словно каникулы, которые она не заслужила, не сдав, пожалуй, самый главный экзамен в жизни.       – …И я очень благодарна тебе, – вновь заговорила Белль и улыбнулась. – Но я рискну вызвать твоё неодобрение и не воспользоваться твоей щедростью. – Она сделала паузу. – Я останусь на Рождество в замке.       Адам ответил после небольшой паузы:       – Я… не ожидал, что ты захочешь остаться… – в его голосе прозвучало изумление, смешанное с не очень тщательно скрытой радостью.       – Моя семья справится без меня, – Белль улыбнулась и, помолчав, спросила, взглянув во тьму: – Давно ли ты праздновал Рождество, Адам?       – Почти сорок лет назад, – негромко ответил он. – Аннабель Джейн любила наряжать ёлку, накрывать на стол, петь псалмы…       Сердце Белль затрепетало, когда она услышала, что Аннабель Джейн устраивала в замке праздник. Она словно почувствовала, что стала ближе к подруге.       – Если ты не против, – сказала Белль, – я бы хотела отпраздновать Рождество в замке с тобой, Эллиасом, варгисами и слугами.       – Я… – негромко произнёс Адам, – буду счастлив встретить Рождество с тобой, Аннабелль Грейс.              Утром накануне Сочельника Белль, Эллиас, Дэвид и Нил пошли на лыжах в лес, к подножию хребта Ружейников, чтобы выбрать пихту. Снег тихонько поскрипывал при каждом шаге, лёгкий морозец покусывал носы и щёки. Крохотные снежинки, кружась, летели с низкого белого неба, ложились на тяжёлые колючие лапы пихт и одежду шагающих друг за другом путников. Вскоре Белль издалека заметила великолепную красавицу-пихту – под десять футов высотой, стройную, ладную, глубокого тёмно-изумрудного цвета. Все четверо, залюбовавшись прекрасным деревом, решили его не рубить – жаль было губить такую красоту. Потом они увидели деревце поменьше – больше шести с половиной футов в высоту, но рука вновь не поднялась срубить его. И варгисы и фейри вернулись в замок ни с чем. Белль было грустно, что на Рождество у них не будет наряженной пихты, но и радостно: ведь они сохранили дереву жизнь.       А к вечеру Дэвид и Нил притащили в обеденную залу пятифутовую пихту, выкопанную с корнем, посадили её в огромную бочку и установили в центре помещения.       – Мы её потом обратно унесём, – деловито сказал Дэвид. – Ты же поможешь ей заново прижиться? – уточнил он.       – Конечно! – ответила Белль. Она была в восторге, что варгисы принесли живое дерево. – Давайте скорее её украшать! – сказала она.       Лантерн принёс целый ящик с игрушками: некоторые появились в конце пятидесятых девятнадцатого века, когда Адам ввёл традицию праздновать Рождество всем кланом, но большая часть – когда в замке жила Аннабель Джейн.       Вскоре вернулся Эллиас. По просьбе Белль он летал в Торнфилд за гирляндами, снежными шарами, сладостями и праздничной скатертью. Белль вместе с варгисами принялась наряжать замок. Было решено украсить столовую, лестницу, ведущую на первый этаж, гостиную и спальню Белль, а также комнаты варгисов. Начали с пихты: повесили сияющую белыми звёздочками гирлянду, затем ёлочные игрушки. Сначала все наряжали в тишине, обмениваясь лишь редкими репликами, но затем Дэвид нашёл стеклянного волка, которого привезла его мама из Лондона, когда он был ребёнком, и вскоре трое варгисов, как дети, принялись выискивать в коробке знакомые игрушки, делясь их историями. Белль слушала их, улыбаясь, и чувствовала себя такой счастливой, что её глаза наполнились слезами. Она взглянула во тьму, откуда за украшением следил Адам, и в этот миг она была уверена: он испытывает схожие чувства.       Потом все уселись за стол, и Белль стала плести венки из мирта, а Дэвид и Нил – из можжевельника, после чего Белль украсила можжевеловые веночки красными ленточками и нитями золотистых бусинок, а миртовые – серебристыми звёздочками. Венки варгисы повесили на двери жилых комнат.       Когда столовая была украшена, Белль пошла наряжать свою комнату, и вдруг увидела в коридоре Эллиаса, который открывал замок двери, стоявшей всегда запертой. Белль стало любопытно, и она подошла ближе. В руках у Эллиаса было несколько бумажных сумок из магазинов обуви и одежды.       – Я никогда не видела эту комнату открытой, – осторожно произнесла Белль: она не была уверена, что Эллиас захочет ей рассказать.       Но он вытащил ключ из замочной скважины, распахнул дверь и, пропуская Белль вперёд, ответил:       – Мы с Дреа жили здесь до проклятия.       Помещение было просторным, меблировка самая простая: широкая кровать, платяной шкаф, стол с секретером, на полках которого среди остальных книг Белль сразу приметила «Паломничество Чайлд-Гарольда» и «Потерянный рай».       Эллиас поставил пакеты на кровать. В них была одежда: пара белых рубашек простого кроя, бежевые и серые свободные брюки – явно женские, две пары тяжёлых ботинок на шнуровке большого размера – чёрные и коричневые, два добротных кожаных ремня в тон ботинкам и пара комплектов практичного женского нижнего белья. Эллиас открыл шкаф и, повесив и сложив туда одежду, сказал:       – У Дреа почти вся одежда истлела. Я решил обновить гардероб.       У Белль защемило сердце: вот она – настоящая вера в то, что у неё получится снять проклятие!       – Да, думаю… – проговорила она, стараясь скрыть дрожь в голосе, – новая одежда ей скоро понадобится.              Это было самое необычное Рождество в жизни Белль. Ведь она встречала его вдали от родных – вместе с варгисами, с теми, к кому она почти всю жизнь невольно относилась с предубеждением. А теперь Белль сидела с ними за одним столом, ощущая их мягкую силу, приглушённую мощь лесов, и это были приятные успокаивающие ощущения. Адам по обыкновению был на противоположном краю стола и по большей части молчал. Белль часто глядела в беспросветную тьму, окутывающую гигантское тело Зверя, и всё гадала, о чём думает сейчас Адам, что чувствует? Приятно ли ему наблюдать за праздничным застольем и оживлённой беседой или он ещё сильнее ощущает своё одиночество?..       Вскоре Лантерн принёс рождественский пудинг, присыпанный сахарной пудрой, украшенный кусочками апельсина, клюквой и веточками розмарина. Каждый получил добротный кусок, ароматно пахнущий бренди и изюмом, и Белль нашла в своей порции серебряную монетку, которая предрекала ей успех в грядущем году.       Потом они пели старинные рождественские песни. У Нила оказался великолепный тенор, и Белль получила настоящее удовольствие от дуэта с ним. Эллиас и Дэвид тоже неплохо пели – у них, как и у всех варгисов был отличный слух.       Вчетвером они спели «Гимн колокольчиков», «Гимн Ковентри» и так любимые Белль «Остролист и плющ» и «Тихую ночь».              После рождественского ужина Белль забралась под одеяло, и совершенно счастливая уснула под приглушённое мерцание бледно-золотых огоньков гирлянды, обвитой вокруг висящего над письменным столом пышного венка, сплетённого из веточек можжевельника. А во сне её ждала тёплая встреча с фейри, и праздник продолжился. Теперь Белль почти не сомневалась, что общение с тёзками – отнюдь не плод её воображения.              После завтрака Белль распаковала подарок от Вики, который привёз Эллиас. Это был кашемировый свитер оверсайз лавандового цвета с белыми облачками и снежинками. Белль немедленно надела его и почувствовала себя уютно словно дома. Во втором подарке было много разных коробочек сладостями – шоколадные конфеты с черносливом и миндалём, апельсиновое печенье; черничные, малиновые и смородиновые макаруны; белый шоколад с кусочками цветов; инжирный, земляничный, брусничный и морошковый мармелад; кокосовые конфеты с нежной помадкой и фундуком внутри и засахаренная клюква. Белль откусила от черничного макаруна и его вкус превзошёл все её ожидания – такой мягкий, нежный, необычный и тонкий. Белль повернула коробку с макарнунами и увидела на коричневом фоне золотую веточку с тремя апельсинами с исходящими от них лучами. Парижская кондитерская итальянского ученика шефа Гринуа. Эти сладости были вовсе не от Вики, как она сначала подумала.       И только Белль начала сердиться, что Фредерик даже не удосужился приложить записку, как нашла между коробками небольшой белый конвертик, перевязанный лавандовой лентой. В нём лежала маленькая открытка с ночным видом на курорт «Эдельвейс», а на обратной стороне было написано:       «С Рождеством!       Надеюсь, эти сладости порадуют тебя.       Ф.»              Белль улыбнулась: внутри у неё разлилось тепло, и она долго смотрела на ровные строки этого короткого послания, невольно представляя, как Фредерик писал их. Как она могла подумать, что он уезжал к Камилле?.. Потом Белль позвала Фезер, чтобы та принесла чая.       После чаепития Белль спустилась вниз, поздравила Эллиаса с наступившим Рождеством и спросила, кто передал ей коробку со сладостями. Тот сказал: Вики. Кивнув, Белль пошла в конюшню и оттуда поехала к Роще Праотцов, где сигнал мобильника ловил значительно лучше, чем в замке. Разговор с Вики получился не самым лёгким: связь периодически обрывалась и приходилось повторять почти каждую фразу по несколько раз. Возможно, из-за этого Белль показалось, что Вики чем-то озабочена и раздражена. На вопрос о Фредерике сестра ответила коротко: он вместе с Джеймсом ушёл скитурить в сторону Ружейников, и перевела тему. А ещё Белль начала подозревать (хоть сёстры ни разу не поднимали этот вопрос), что Вики расстроилась, когда Фредерик и Камилла расстались. Белль только сейчас задумалась: у Вики не было подруг, кроме Камиллы и самой Белль, а теперь Белль в замке, а Камилла уехала в Лондон и возможно, вообще прекратила общение с Уайтами.       Белль вернулась в замок расстроенной и задумчивой. В таком же настроении она съела свой ланч и пошла в библиотеку. Но потом решила: сегодня она позволит себе отдохнуть от «Книги пророчеств». Взяв с полки томик Агаты Кристи «Рождество Эркюля Пуаро», Белль устроилась с ним в кресле, поплотнее завернулась в плед и открыла книгу.       Вскоре она поймала себя на том, что пробегает по строчкам глазами и даже переворачивает страницы, но ничего не запоминает. Она заново начала читать первую главу, но смысл по-прежнему ускользал от неё. Лондон, Южная Африка, Стивен… Предприняв третью попытку, оказавшуюся такой же безуспешной, Белль захлопнула книгу.       Нахмурившись, Белль сидела в кресле. Как же нелепо грустить в Рождество, да ещё и в полном одиночестве! Может, Вики вовсе не была раздражена? То есть была, но она сердилась из-за плохой связи, а не на младшую сестру. В конце концов, Фредерик и Камилла – взрослые люди, сами могут решить, как им жить, и она, Белль, тут ни при чём. Как было бы всё просто, не будь она фейри…       Взгляд Белль упал на лежащий на столе потрёпанный томик «Детей Элфина». Интересно, кто положил его сюда? Год издания – 1839. Бережно развернув книгу на странице содержания, Белль прочла название первой истории: «Чудеса святой Кэтрин». Она никогда не слышала о такой святой.       Кэтрин Догвилль, до того, как стать святой, была самой обыкновенной фейри-полукровкой. Её родители, первородная фейри Лиара и перспективный молодой адвокат Эндрю Догвилль, приехали с Элфина в Эдинбург в 1536 году, когда их маленькой дочери не было и года. Кэтрин росла тихим, внимательным, сострадательным и добрым ребёнком. Она не могла пройти мимо ни одного брошенного зверька или нищего, просящего на паперти милостыню. Часто она делилась своей едой с бродячими котами и собаками, а мелкую монетку, которую отец давал ей каждое воскресенье на сладости, неизменно отдавала калекам, больным и нищим у собора святого Джайлса, куда она ходила с родителями каждое воскресенье. К семнадцатилетию дочери мистер Догвилль сколотил хорошее состояние, занимаясь адвокатской практикой, и, так как Кэтрин изъявила желание посвятить свою жизнь помощи нуждающимся, не стал настаивать на её замужестве. Мать тоже поддержала устремления дочери. Кэтрин вместе со своей старой няней и двумя слугами отправилась в путешествие по Шотландии. Вскоре Кэтрин случайно услышала разговор камердинера и горничной, как они скучают по дому, и отпустила их вместе с няней домой, а сама уехала в Лондон. Она всюду собирала несчастных и обездоленных, раздавая отцовские деньги, выданные ей на странствия. И как бы ни была велика сумма, однажды она закончилась. Тогда Кэтрин задумалась о том, чтобы зарабатывать себе на пропитание самой, не обращаясь к отцу. Она стала шить и вышивать на заказ, но этого едва хватало на еду и кров ей самой. Часто она отдавала последний кусок хлеба случайному встречному и не ела неделями.       Однажды Кэтрин пригласил в свой дом один богатый господин: его мать сильно занемогла и изъявила желание увидеть перед смертью фейри. Кэтрин немедленно пришла к ложу умирающей и стала ухаживать за пожилой леди. Та внезапно стала чувствовать себя лучше и, хоть она по-прежнему не могла встать с постели, у неё появилось желание жить. Так Кэтрин обрела дом. Она по-прежнему много шила на заказ, сидя у постели больной, и полученные деньги отдавала нищим. Однажды Кэтрин уколола палец иголкой, и на коже появилась капелька крови. Кэтрин хотела вытереть кровь салфеткой, но вдруг увидела сверкающий взгляд больной. Это удивило Кэтрин. «Дай мне», – попросила умирающая, не отрывая жадных глаз от алой капли. Кэтрин растерялась, но она не привыкла отказывать людям, и протянула палец с медленно затягивающейся ранкой. Больная прижалась к ранке губами, высасывая кровь с неистовостью умирающей от жажды. Когда Кэтрин попыталась отнять свою руку, женщина не позволила, вдруг вцепившись в палец зубами. Кэтрин вскрикнула и на её крик прибежал сын больной леди. Он остановил мать и увёл Кэтрин. А на следующее утро все с удивлением обнаружили: больная села на постели. Она извинилась за своё вчерашнее поведение и сказала, что чувствует себя гораздо лучше. Все в доме связали это с кровью фейри. Кэтрин тоже это поняла, и в тот же день подмешала свою кровь в воду больной. Так она делала около недели, пока больная не встала с постели и не пошла.       С того времени Кэтрин уверовала в свои способности и отправилась по стране, щедро делясь своей кровью с больными. Все встречали Кэтрин с восторгом и благодарностью. Пока однажды не съели заживо. Только косточки остались. Их-то и захоронили в соборе Сент-Джайлс и нарекли Кэтрин святой.       Автор книги иронизировал, но Белль чувствовала его негодование и злость, и ей были понятны его чувства: как это по-человечески – сначала убить, а потом причислить к лику святых. Впрочем, Церковь предала всех напавших на Кэтрин Догвилль анафеме, а светская власть – приговорила к тюремному сроку, но спустя сто лет Кэтрин нарекли коварной соблазнительницей и разжаловали из святых. А теперь о ней уже никто не помнит. Белль задумалась: как бы поступила она, если бы узнала, что её кровь может излечивать любые недуги? Дедушка говорил, что фейри могут исцелять только самых близких, кого любят больше жизни, но он никогда не уточнял, как это можно сделать. Видимо, с помощью крови. Наверное, он рассказал бы ей об этом позже, ведь она тогда была ребёнком. Белль вспомнила о битве при Пуатье во времена столетней войны и, сняв книгу с полки, устроилась в кресле.       Книга была посвящена двадцати двум погибшим в бою варгисам и девяти фейри-полукровкам, трудящимся в тылу. Оказывается, фейри действительно давали свою кровь раненым, чтобы те быстрее выздоравливали. Однако нужно было подпитывать выздоравливающего целительным ихором в течение трёх-восьми дней (в зависимости от тяжести ранения), а это истощало фейри. Кроме того, вскоре раненых становилось всё больше и больше, и всё чаще фейри не успевали справиться с их потоком. Люди умирали, так и не дождавшись помощи. Фейри с их высокой эмпатией и чувствительностью тонули в предсмертных ужасе и боли и вскоре, охваченные страданиями людей и желанием их спасти, они вскрывали себе вены, пытаясь напоить всех раненых и падали замертво, истощённые и обескровленные.       Белль сидела потрясённая, оцепеневшая. В её голове раздавались стоны агонизирующих людей, умоляющих о помощи, виделись бледные тени фейри, скользящие от одного раненого к другому, расточающие драгоценный ихор до последней капли.       Вдруг послышались тихие шаги Лантерна.       – Мисс, – произнёс он. – До ужина полчаса.       Белль благодарно кивнула, положила книгу на место и пошла к себе – согреться в ванной и переодеться.       Лорд Спенсер всё реже выбирал для неё платья, и Белль словила себя на мысли, что испытывает по этому поводу противоречивые чувства: с одной стороны, ей было приятно – ведь он начал уважать её желания, с другой – порой её охватывало беспокойство: вдруг ему теперь просто всё равно? Хотя природу второго чувства Белль не могла себе объяснить.       Аннабелль надела подаренный сестрой лавандовый свитер и мягкие белые брюки из тонкой шерсти. Собрала часть прядей на затылке лавандовым бантом, позволив волосам свободно падать на спину, и пошла в столовую.       Там мигала огоньками гирлянды пихта, кидая на тёмные стены уютные блики. Белль поздоровалась с хозяином замка, волнуясь, как он отреагирует на то, что она пришла не в платье, а в свитере и брюках. Но тот лишь поприветствовал её и поздравил с Рождеством.       Белль с аппетитом съела праздничный ужин, то и дело глядя на букет алых роз в вазе. Вчера стол был украшен традиционным миртом, плющом и можжевельником, а сегодня здесь был лишь роскошный букет алых роз. Белль вскоре поняла, что это те самые розы, ставшие красными из-за её магии. Аннабелль всё гадала – уникально ли её умение или другие фейри тоже умели изменять цвет растений? Наверное, первородные фейри умели. Им всё было по плечу. Возможно, они бы выжили в битве при Пуатье, не обезумели бы от страданий и не растратили бы всю силу до капли. Белль отставила кружку с чаем и потянулась рукой к розам. Она с силой нажала большим пальцем на чуть загнутый острый шип, расцарапывая кожу до крови. Потом отняла руку, наблюдая, как ранка на подушечке медленно затягивается. Несколько медленнее, чем раньше – так ей показалось.       – Думаешь о дефлорации? – раздался чуть насмешливый голос лорда Спенсера.       Щёки Белль запылали, точно к ним приложили железо. Ни о чём таком она не думала. И вообще… Она никогда раньше почему-то не задумывалась об этом относительно себя. Вскоре ей удалось овладеть собой, и она осознала, что дефлорация для фейри и впрямь может стать проблемой. Ведь все раны у неё заживают. Получается, это придётся снова и снова…       – Стесняешься спросить? – голос Адама улыбнулся. – Понимаю. Но на самом деле всё просто: нужно всего лишь выпить крови партнёра, после чего испытывать эту боль больше не придётся.       Белль была благодарна ему, что он не заставил её спрашивать и что утолил её любопытство, но она не смогла выдавить из себя ни слова: ей было очень неловко и некомфортно от этого разговора. Но вскоре она всё-таки нашла в себе силы уточнить:       – А другая рана или царапина после этого тоже… не заживут?       – Нет, всё остальное заживает как обычно у фейри, можешь быть спокойна, – в голосе Адама послышалась улыбка.       Он произнёс последнюю фразу с такой уверенностью, заставив Белль подумать: похоже, он лично проверил, как это работает, и к её щекам вновь прилила кровь.       Аннабелль взяла кружку с уже остывшим чаем и в несколько глотков допила его. Лантерн тенью скользнул к столу и налил ей свежего. Белль вдруг осознала, что стала воспринимать Лантерна как предмет обстановки: вот сейчас он был рядом во время не самого комфортного разговора, а она совершенно забыла о его присутствии.       – На самом деле, – произнесла Белль после небольшой паузы, – я думала о святой Кэтрин, которую съели люди, чтобы исцелиться. И про девятерых фейри, которые обескровили себя во время битвы при Пуатье, чтобы спасти умирающих людей. – Она помолчала. – Получается кровь всех фейри может исцелить любой недуг? – спросила Белль, глядя во тьму.       – Любой – лишь временно, – ответил лорд Спенсер. – Без крови фейри болезнь через некоторое время вернётся. Лучше всего кровь фейри исцеляет ранения, помогает сращиваться переломам, не даёт появиться инфекции.       – Значит, смерть от лейкемии кровью фейри можно лишь отсрочить, – задумчиво произнесла Белль. – Или много лет давать больному кровь, – добавила она.       – Да. И с каждым разом придётся увеличивать дозу, – подтвердил Адам. – Кровь детей Лилит – увы, не панацея.       – Кровь варгисов и сирен тоже может спасти человеку жизнь?       – Варгисов – точно. И сирен тоже, если верить легенде об Элинне.       – А она давала свою кровь человеку? – удивилась Белль. – Значит, так она спасла принца?       – Да.       – Жаль, дедушка не рассказал мне об этом... – взяв в руки чашку с чаем, задумчиво проговорила Белль.       – Фейри сочувствуют боли всех живых существ, – ответил Адам. – Джеймс боялся, что ты будешь растрачивать свою кровь, как святая Кэтрин, и погибнешь.       Белль кивнула. Помолчав, она сказала:       – К счастью, я совершенно не склонна к такому самопожертвованию, – и улыбнулась. – Доброта Кэтрин Догвилль соседствовала с крайним безрассудством.       – Очень верные слова, – произнёс Адам. – Я рад, что ты это понимаешь и не станешь понапрасну рисковать собой. – Он помолчал. – У меня есть для тебя рождественский подарок, Аннабелль Грейс, – в голосе Адама прозвучала улыбка, а сердце Белль приятно ёкнуло в предвкушении сюрприза. – Надеюсь, он тебе понравится.       Белль шагала вслед за Лантерном по коридорам замка, гадая, какой подарок её ждёт и ощущая, как следом двигается густая тьма, мягко ступающая чешуйчатыми лапами. Лантерн прошёл мимо тяжёлых резных дверей библиотеки в зал с роялем. Там царил тёплый полумрак, нарушаемый лишь тёплыми огоньками свечей. Белль с её острым зрением фейри разглядела контрабасы, виолончели, скрипки и сидящих с ними музыкантов в черных брюках и рубашках со стоящими воротниками и белыми колоратками. Зал медленно наполнился густым янтарным светом прожекторов, высвечивая музыкантов, которые как один медленно поднялись со своих мест, в молчанье глубокими поклонами приветствуя вошедших.       «Fratres in spiritu»… – пронеслось в голове у Белль, сердце затрепетало от восторга. Она заняла поставленное для неё единственное кресло посредине зала, и тогда музыканты плавно как один опустились на свои места. «Fratres in spiritu» заиграли без предисловья, не объявив ни названия произведения, ни даже композитора. Да это было и не нужно, ведь оба зрителя отлично знали эту поэму, которая шелестом ветра в дубовых кронах рощи Праотцов, россыпью брызг залива святого Элреда, пением соловья в Сумеречном лесу возвращала их на Элфин, наполненный магией. Низкий голос контрабаса вдруг шагнул вверх, к усыпанному сверкающими звёздами первозданному небу, его подхватили голоса виолончелей и скрипок, и «Остров Блаженных» Наннерль Моцарт разлился в душах замерших слушателей, наполнив пронзительной любовью Создательницы к своим детям. Белль остро ощутила в этот миг, что утратил Элфин после проклятия – и, возможно, утратил навсегда. Но она отдалась музыке, заворожённо наблюдая за мягкими точно взмахи крыльев птицы покачиваниями смычков в руках скрипачей и виолончелистов, за плавными движениями контрабасиста, водящего смычком по струне медленно и уверенно, как опытный кормчий ведёт корабль в незнакомых ему водах, и за вторившим первому в неспешном ритме флажолетами и пиццикато вторым контрабасистом. И Белль казалось, что музыка поднимает её над землёй…              Когда музыканты закончили играть, по лицу Аннабелль струились слёзы. Ей казалось, будто музыка сияющей энергией творения расцвела в сердце, и теперь по жилам текла магия первозданного Элфина.       Один из виолончелистов поднялся и произнёс:       – Для вас прозвучала симфоническая поэма «Остров Блаженных», написанная Наннерль Моцарт в 1767 году. Была адаптирована для струнного оркестра в 1958 году фейри Джеймсом Тэйлором и Эмбер Найтингейл и впервые исполнена в этой адаптации в Венской Опере коллективом «Fratres in spiritu» в 1976 году.       Услышав имя дедушки, Белль обмерла, сердце пропустило удар. Дедушка вместе с Эмбер создали её любимое звучание «Острова Блаженных»!.. Белль ощутила, будто она стала на шаг ближе к встрече с тем, кто всегда был ей ближе и роднее всех на свете. Она подумала, что никогда она не чувствовала всё вокруг столь ярко, как сейчас, точно жила в полумраке. Её лицо было мокрым от слёз, её сердце – переполнено благодарностью к музыкантам и Адаму, озарено надеждой вновь обнять дедушку и радостью единения с былым величием Элфина.       Белль поднялась с кресла и произнесла:       – Благодарю вас, – голос дрогнул, и она не смогла продолжить фразу от вновь подступивших слёз.              Затем «Fratres in spiritu» исполнили столь любимый Белль «Реквием», написанный в шестнадцатом веке фейри-полукровкой Уильямом Сноу. Ей вновь вспомнилось ясное июньское небо в день похорон альпинистов, цветные отблески витрин в церкви святого Элреда, нежный шёлк дедушкиного шейного платка, который ей в тот день отдал Фредерик, и нежный аромат белых роз, падающих по одной в свежие могилы погибших, чтобы позже прорасти кроваво-красным костром.       Белль снова задумалась о пророчестве. «Егда расцвете шипок белый в сердце фаран, и ста червленосветлым…» Изначально Белль предположила, что здесь речь идёт о развитии способностей фейри, которая снимет проклятие. Что «сердце фаран», следует интерпретировать как сердце, в котором подобно цветку в пустыне трудно прорасти магии. Но ведь Аннабель Джейн сумела изменить цвет розы с помощью своей магии, однако это не помогло разрушить тёмные чары, а значит, пророчество, вероятно, следует истолковывать иначе. Что, если под сердцем-пустыней подразумевается вовсе не сердце фейри? Белль захотелось обернуться и посмотреть туда, где возвышалась фигура Чудовища. Но Белль знала: она увидит лишь густую тьму. Если лорд Спенсер не лгал ей и правда никогда не испытывал любви, то, может быть, речь идёт о его сердце?..