ЧАРЫ КРОВИ И РОЗ. Другая история Белль

      Пока Вики и Камилла раскладывали тарелки в гостиной, Аннабелль зашла в кухню взять бокалы. Вдруг её внимание привлёк тонкий аромат яблок. Белль подошла к столу и увидела блюдо, наполненное канареечно-жёлтыми маленькими яблочками. Она взяла одно, вдыхая нежный медовый дух. Наверное, в этом году уже не удастся испечь пирог… Не успела она подумать об этом, как послышались шаги Фредерика.       – «Золото Элфина», – сказал он, подойдя ближе.       Белль кивнула.       – Можно приготовить пирог, – в задумчивости произнёс Фредерик, словно размышляя вслух.       – Пирог? – обрадованно переспросил Генри, входя в кухню. Он взял штопор из ящика стола. – Я б не отказался.       Фредерик и Аннабелль переглянулись.       – Давай, – улыбнувшись, сказала Белль.       Фредерик подал ей фартук, снял запонки и закатал рукава рубашки. Белль подумала, до чего же ей непривычно видеть его в чёрном, но как приятно знать, что он оделся так, чтобы поддержать её – теперь она в этом не сомневалась. Пряча улыбку, Белль надела фартук и, завязав тесёмки, по привычке опустила руку в карман.       Когда ей было девять лет, она вместе с мамой сшила свой первый фартук. И для кармашка она выбрала ткань, гладкую с одной стороны и мягкую и пушистую – с другой. Мама считала, что эта ткань не подходит для хлопкового фартука, но дедушка, как всегда, поддержал любимую внучку. Белль пришила кармашек пушистой стороной внутрь, и ей очень нравилось засовывать в него руку – зажмурившись, она представляла, что гладит котёнка. Потом, конечно, Белль выросла из того фартука, но привычка осталась. Когда ей было шестнадцать, и она только начала готовить с Фредериком, он заметил эту привычку и стал прятать в кармашек её фартука конфеты. Белль каждый раз была в восторге и, нащупав конфету, пыталась угадать, с чем она будет.       В этот раз карман был, конечно, пуст, но Белль улыбнулась, вспоминая о беззаботном прошлом.       Фредерик ловко нарезал яблоки, а Белль смешала в кружке корицу с сахаром.       – La cannelle, s'il te plaît, – попросил Фредерик, по привычке переходя на французский и, не глядя, протянул ладонь.       – Tenez, chef, – с улыбкой ответила Аннабелль, вкладывая в его пальцы кружку с получившейся смесью.       – Спасибо. – Он высыпал корицу с сахаром в блюдо с нарезанными яблоками и стал перемешивать. – Ты знаешь, – произнёс он, взглянув на Белль, – когда мы начали вместе готовить, я не знал на английском многих слов, обозначающих пряности или даже кухонную утварь.       – Ты шутишь! – не поверила Аннабелль. – Я была уверена, что ты в основном называешь всё по-французски для моего полного погружения в язык. Когда дедушка пропал без вести, со мной никто толком не занимался, и мой французский был ужасен.       – Он никогда не был ужасен, – возразил Фредерик. – У тебя всегда было чистое произношение. Просто не хватало лексики, некоторых знаний грамматики и практики.       Белль улыбнулась. Учителя говорили, что у неё талант к языкам, но услышать от Фредерика комплимент её произношению было особенно приятно.       – Когда я понял в разговоре с тобой, что не знаю, как будет «поварёшка» по-английски, – продолжил Фредерик, ловко взбивая венчиком белки́ с сахаром, – то стал заранее переводить французские названия. До этого я готовил один и не задумывался, что не знаю многих английских слов.       – Откуда ты такой ответственный, Фредерик Уильям Уайт? – спросила Белль, шутливо толкнув его в бок.       – Должны же были когда-нибудь сбыться чаяния шефа Бомо́на, – усмехнувшись, ответил он.       Аннабелль замерла. Фредерик избегал упоминать своего наставника и вообще говорить том, как начал готовить, но, кажется, сейчас…       – Но ведь он не прогонял тебя с кухни, – осторожно произнесла Белль, зачерпывая ситом муку и протягивая Фредерику.       – Может, по началу и прогонял, – ответил тот, просеивая муку над тестом, и усмехнулся. – Я ведь ни слова не понимал по-французски, а шеф никогда не снисходил до пояснений на английском. Мне было шесть, когда родители наняли его.       Он смолк, и Белль уже решила, что на этом всё. Однако спустя минуту он продолжил в задумчивости:       – Однажды я забежал на кухню, чтобы взять для нас с Генри какой-нибудь еды, и увидел, как он готовит. Это выглядело увлекательно, и я стал регулярно наведываться на кухню. А спустя, наверное, полгода спросил, можно ли порезать морковку? Шеф так ловко резал её – мне захотелось попробовать. Он дал доску, морковь и нож. Конечно, у меня получилось плохо, и он долго ворчал, хотя, очевидно, заранее знал, что шестилетний ребёнок вряд ли справится хорошо. – Фредерик помолчал. – Я несколько лет думал, что моё имя на французском звучит как «morveux», пока не посмотрел в интернете перевод. – Он усмехнулся.       – Ты ему сказал, что знаешь значение слова? – спросила Аннабелль.       – Сказал. Он посмотрел меня вот так, – Фредерик повернулся к Белль, поджал губы и свёл брови к переносице, – и сказал: «D'accord, gamin». И с тех пор он называл меня только «gamin».       Аннабелль улыбнулась. Фредерик вытащил тесто из миски.       – Он постоянно ворчал и ругал меня за малейшую оплошность, – продолжил он, взяв у Белль скалку и начав раскатывать тесто. – Но я пропускал его ругань мимо ушей. Я всегда знал, что он незлой и привязан ко мне. К тому же я не понимал смысл его ругательств, – Фредерик усмехнулся. – Когда мне было двенадцать, отец услышал, как шеф ругает меня. Родители возмутились, хотели уволить его и нанять другого повара. Но мне было жаль расставаться с шефом, и я уговорил отца оставить его. С тех пор он перестал меня ругать.       Аннабелль поставила на стол, смазанный маслом противень. Фредерик аккуратно перенёс на него раскатанное тесто.       – Почему ты… – начала негромко Белль, – так редко говоришь о нём?..       Фредерик задумался.       – Не знаю, – произнёс он. – Не приходилось к слову, наверное. – Он взглянул на Белль. – А ты никогда не говоришь об отце, – заметил он.       Она кивнула.       – Да. Потому что… – Белль помолчала. – Мой отец… всегда избегал меня. Даже когда я была маленькой, – проговорила она, чувствуя, как тяжёлый камень старой обиды вновь болезненно сдавил ей сердце. – Я думаю, он всегда боялся меня.       Фредерик внимательно посмотрел на неё.       – Наверное, он просто тебя не понимал, – тихо произнёс он.       – Да, – ответила Белль. – Он так и не смог принять, что я не человек.       – Странно, что так произошло, – задумчиво проговорил Фредерик. – Он ведь был знаком с твоим дедушкой.       – Моему дедушке было много лет, и он умел жить среди людей, не привлекая к себе внимания, – возразила Белль. – А я…       Она подала Фредерику миску со смесью корицы, яблок и сахара. Он взял её и стал распределять яблоки по тесту. Подняв голову, он взглянул на Белль, точно ожидая продолжения. Ей захотелось поделиться с ним. Его ненавязчивое сочувствие было так приятно ощущать…       – Когда мне было полгода, – проговорила она, – дедушка с бабушкой ушли, маме с Вики надо было ненадолго уехать, и мама оставила меня под присмотром отца. Я спокойно спала в коляске под цветущей яблоней, но потом что-то разбудило меня, и я заплакала. Отец запаниковал, тряс коляску, пытаясь меня успокоить, но даже не подумал взять меня на руки. Я продолжала плакать, и когда вернулась мама, цветущая яблоня превратилась в высохший скелет, а отец был на грани сумасшествия. Вики боялась, что мама с папой разведутся из-за этого.       – Откуда ты об этом узнала?.. – потрясённо спросил Фредерик. Исходящее от него сочувствие смешалось с негодованием по отношению к её отцу. – Кто тебе рассказал?..       – Я несколько раз слышала, как родители обсуждали эту историю, – ответила Белль.       – При тебе?..       – Нет, конечно. Просто я…       Аннабелль услышала шаги и смолкла. Обернувшись, она увидела Марка. Привстав на цыпочки, мальчик заглянул на стол, где стоял противень с пирогом.       – Это мы с папой собрали, – обернувшись, сказал Марк доверительно. – Я рад, что вы делаете пирог.       – Мы тоже, – ответил Фредерик.       Когда Марк вышел, Фредерик сказал:       – Спасибо, что поделилась.       – Спасибо, что выслушал, – Белль улыбнулась.       Фредерик помолчал, а потом сказал:       – Давай украшать.       Белль кивнула, наблюдая, как он растягивает тонкий жгут теста, немного сплющивает и делает ножом надрезы.       Работа дальше пошла в тишине. Фредерик и Аннабелль склонились над пирогом, сплетая поверх тонких яблочных ломтиков ниточки теста в прихотливый узор.       – Что вы делаете? – раздался раздражённый голос Камиллы.       Увлёкшись украшением пирога, Аннабелль не услышала, как Камилла вошла в кухню.       – Яблочный пирог, – в один голос ответили Фредерик и Аннабелль, подняв головы и обернувшись. Белль совсем забыла про Камиллу, и оттого её голос прозвучал немного растерянно, виновато, точно её застали за чем-то не совсем законным, голос Фредерика – спокойно.       – Мы же специально заказали торт. – Камилла скрестила руки на груди. – Куда теперь столько выпечки?       Из-за её спины показалась Вики.       – Отстань от них, Кам, – сказала она. – Пусть готовят. Марк и Генри обожают яблочные пироги, если что они съедят.       – Можно тебе на минуточку, – прошипела Камилла Фредерику и потянула его за локоть.       – Конечно, – ответил тот, отряхивая руки. – Сейчас вернусь, – сказал он Белль.              Из смежной с кухней комнаты Аннабелль было слышно каждое слово, каждый интонационный оттенок.       – Ты и так каждый день готовишь! У тебя же скоро курсы, тебе мало? Сейчас уже мэр придёт и мисс Уэлш. Что вы тут устроили?       – Кам, – остановил её Фредерик, – это…       – Если ты сейчас скажешь, – перебила его Камилла, и голос её дрогнул, – что это просто пирог, я тебе…       – Это не просто пирог, – ответил Фредерик. – Это пирог с яблоками «Золото Элфина».       – Откуда вообще взялись эти яблоки?!       – Они растут на заднем дворе и как раз в это время созревают; Генри и Марк их принесли, – педантично пояснил Фредерик. – С ними получаются самые вкусные яблочные пироги. Вот увидишь, пирог будет не хуже торта.       – Да при чём тут это!.. – задохнулась от возмущения и обиды Камилла.       В коридоре раздались шаги и вскоре послышался голос мистера Купера. Белль вышла ему навстречу. Пока она здоровалась с мэром, пришла мисс Уэлш.       Эбигейл Уэлш была статной женщиной с серебристо-белыми волосами, убранными в высокую причёску и заколотыми серебряными шпильками. Её возраст было невозможно определить: она выглядела лет на сорок, но по рассказам дедушки Белль знала, что крёстная значительно старше сорока. Спину мисс Уэлш держала прямо, говорила и двигалась неторопливо, величественно, а в своих изысканных чёрных платьях, расшитых серебром, казалась героиней мистического романа.       – Моя любимая крестница, – мисс Уэлш мягко обняла Белль. – Сожалею, что не смогла прийти сегодня на кладбище поддержать тебя.       – Ничего страшного, крёстная, я понимаю, – ответила Аннабелль.       Она знала, что мисс Уэлш не любит кладбища. Белль видела крёстную там лишь однажды – полгода назад, когда хоронили погибших альпинистов. А до этого – никогда. Раньше, когда маленькая Белль вместе с дедушкой приезжала в Торнфилд, мисс Уэлш иногда сопровождала их на прогулках по городу, но только не на кладбище.        Белль повела мистера Купера и мисс Уэлш в гостиную и вдруг услышала обрывок фразы Фредерика:        – …пойти к Крис, когда я уеду. Мне важно поговорить с тобой до отъезда, Кам.       – Тогда говори сейчас, – ответила Камилла.       – Это, очевидно, будет нелёгкий разговор, – помолчав, проговорил Фредерик. – Поэтому…       – Тогда я и слышать ничего не хочу! – решительно перебила его Камилла. – В прошлый раз после такого нелёгкого, – передразнила она его, – разговора ты ни с того ни сего потащил меня в Лондон.       – Ты ведь знаешь, как эта поездка была важна для меня, – в голосе Фредерика прозвучала лёгкая обида.       – Ладно! Но сейчас… – она шумно выдохнула, – оставь свои нелёгкие разговоры на потом.       И Камилла с грохотом распахнула дверь.       – Кам! – крикнул ей вдогонку Фредерик.              Белль поняла, что протирает бокал уже в третий раз под внимательным взглядом крёстной и взяла из коробки следующий. О чём же Фредерик хочет поговорить с Камиллой? Почему Камилла так избегает этого разговора?.. Внутри зрела сладкая кружащая голову догадка, но Белль не дала ей оформиться в мысль: будет слишком больно обмануться. Лучше довольствоваться тем, что есть: Фредерик рядом, и можно снова печь пирог с ним как в старые добрые времена.       В этот момент в гостиную вошла Камилла. Поздоровалась с мистером Купером и мисс Уэлш и продолжила сервировать стол.       Вспомнив про пирог, Белль пошла на кухню. Фредерик и Марк расположились рядом с духовкой, и Марк, наблюдая за стрелкой температуры, комментировал изменения. Фредерик поднялся со стула, когда Белль вошла.       – Пришли мистер Купер и мисс Уэлш, – сказала Аннабелль. – Сходи поздоровайся, а мы с Марком последим за пирогом.       Фредерик кивнул и вышел из кухни. Он был взволнован. Аннабелль чувствовала, что разговор с Камиллой нарушил его душевное равновесие, а её приход совершенно не помог его вернуть.       – Крёстная, – неожиданный вопрос Марка вырвал Белль из задумчивости, – ты ведь помнишь прадедушку?       – Конечно, – улыбнулась племяннику она.       – Расскажи, где он сейчас.       Белль села на стул возле духовки, и племянник тут же забрался к ней на колени.       – Твой прадедушка Джеймс сейчас в Заповеднике, – с улыбкой начала она любимую историю обоих племянников. – Там всегда тепло и солнечно, деревья цветут и дают плоды в одно и то же время, а цветы не сминаются под ногами. Птицы там поют так красиво, что сердце замирает, а огромные бабочки садятся на плечи. А ещё в Заповеднике живут кентавры, единороги, фейри, варгисы и даже драконы.       – А я туда попаду? – спросил Марк.       Белль вздохнула. Она неоднократно отвечала на этот вопрос, но каждый раз было трудно, почти как в первый. Когда дедушка при Белль сказал Вики, что та никогда не сможет попасть в Заповедник, Белль плакала. Но её пятнадцатилетняя сестра весело ответила, что планирует умереть от старости в окружении внуков.       – Туда могут попасть только дети Лилит. А ты сын Адама и Евы.       – А ты можешь попасть? – Марк посмотрел на крёстную снизу вверх.       Помолчав, Белль ответила:       – Когда-нибудь… да. Если захочу.       – И ты бросишь нас? Как прадедушка? – А вот об этом Марк спросил впервые.       – Прадедушка не бросил нас, – твёрдо ответила Белль. – Он любил нашу семью, твою бабушку, прабабушку, и твою маму, и меня. Но ему пришлось уйти.       – Но почему?..       – Я не знаю, Марк, – грустно проговорила Белль. – Когда я была маленькой… – медленно произнесла она, чувствуя, как воспоминания рёвом вертолётов, завыванием и сине-красными отсветами сирен уносят её в те жуткие майские дни, семь с половиной лет назад, – все считали, что он погиб под лавиной. Так многие до сих пор считают. Ты знаешь, что такое лавина, крестник?       Марк, конечно, знал. В Торнфилде после июньской трагедии об этом знали все, включая детей.       – Его искали несколько дней, – продолжила Аннабелль. – Прочесали всю округу, а Долину Снов, где его следы обрывались, перекопали вдоль и поперёк. Но что один фейри мог сделать против лавины в двести-триста тысяч тонн? К счастью, дедушка, твой прадедушка, – улыбнулась Белль племяннику, – успел уйти в Заповедник.       – Может быть он спрятался от лавины в Заповеднике? – осенило Марка.       – Может быть, – ответила Аннабелль и наклонилась к духовке немного сбавить температуру.       – А как попасть в Заповедник?       – Этого я тоже не знаю, – ответила Белль и повернула голову, почувствовав присутствие Фредерика.       Тот остановился на пороге кухни, прислонившись плечом к дверному косяку.       – А прадедушка вернётся? – тихо спросил Марк.       – Мы можем только верить в это. Надеяться и ждать, – и Белль, почувствовав прилив нежности, улыбнулась и поцеловала племянника в макушку.       Марк погладил её руки, обнимающие его. Тут его окликнул Алекс, и он убежал к брату.       Белль боялась поднять голову и встретиться с Фредериком взглядом. Она почувствовала, словно он приоткрыл дверь в свою душу: с таким теплом, нежностью и (в эти секунды она это знала наверняка) любовью, он наблюдал за ней и Марком. Белль боялась, что если встретится с Фредериком взглядом, то бросится к нему в объятья, а он не захочет и не сможет сопротивляться. А позже не простит себе, что поступил так с Камиллой. И Белль не простит себе. Пусть он поскорее поговорит со своей девушкой и тогда…       – Ты последишь за пирогом? – Белль встала со стула, не поднимая глаз. – Я пойду спрошу не нужна ли Вики помощь.       – Хорошо, – ответил Фредерик едва слышно.              Ужин прошёл тихо. Камилла села на противоположном от Фредерика краю стола, точно боялась, что он попробует поговорить с ней прямо во время поминального застолья. Преподобный Ричардсон прочитал молитву, и Белль вновь перечислила по именам всех погибших фейри из рода Тэйлоров. За столом почти никто не говорил, Вики иногда обращалась к сыновьям, следя, чтобы они хорошо поели суп, и напоминая о награде за это в виде торта и пирога.       В этот вечер Белль снова вспомнила июньское утро, когда Торнфилд прощался с погибшими под лавиной альпинистами. А она опускала пальцы в незабудковый шёлк, спрятанный в чёрном клатче, и едва сдерживала счастливую улыбку. Белль всегда надеялась, что дедушка жив, но лишь когда Фредерик отдал ей дедушкин платок, она действительно поверила в это. Интересно, где был платок всё это время? У дедушки? Как он смог передать его из Заповедника? Или у Таунары? Тогда почему ореада не передала платок самой Белль гораздо раньше? Ведь Белль много раз приходила к Загадочнице, на склонах которой по легендам скрывался вход в Заповедник, но никогда не видела Таунару. Белль столько лет прожила в неведении, страдая от мысли, что тот, кто был дорог ей больше всех на свете, мёртв.       Может быть, однажды Заповедник откроется, и на Элфин вернётся не только дедушка, но и другие фейри, кентавры, единороги, драконы и Грегор Ришта. Возможно, прародитель варгисов найдёт способ снять проклятие со своего непутёвого потомка. Белль вспомнила пристальный взгляд голубых глаз Адама Спенсера на портрете девятнадцатого века, который в детстве втайне от всех рассматривала в «Энциклопедии Элфина» часами, и подумала, что «непутёвым» называть его неправильно – от него так и веяло силой и властью. И неудивительно, ведь Адам Спенсер был альфой не только элфинских варгисов: его признали вожаком все варгисы мира.       Вот только как открыть Заповедник? Уж точно не так, как это сделала Адель Блан-Сек в фильме. Да и не было на склонах Загадочницы такой скалы с древними письменами и разными скрытыми рычажками – Белль облазала всю гору вдоль и поперёк, а позже узнала, что ту скалу снимали в Альпах.              Когда Генри внёс пирог, по гостиной разнёсся дивный аромат сдобы и медовых яблок.       – «Золото Элфина», – тихо произнесла мисс Уэлш, вдыхая нежный горячий запах. – Любимый сорт твоего дедушки, – улыбнулась она крестнице.       – Правда? – выдохнула Белль. – Я не знала.       – В это время, накануне Хэллоуина, он тоже любил печь пироги с этими яблоками… – мисс Уэлш смолкла.       Какие же отношения связывали крёстную и дедушку? Этот вопрос мучил Белль уже пять месяцев, с того дня на кладбище, когда мисс Уэлш увидела в клатче Белль дедушкин платок. В детстве Белль не задумывалась об их отношениях, считая, что мисс Уэлш гораздо старше дедушки. Но ведь он был фейри и не старел, в отличие от людей. Возможно, дедушка и мисс Уэлш любили друг друга раньше, ещё до того, как дедушка и бабушка поженились. А возможно (Белль было горько это признавать), они были любовниками и после.              …Камилла пересела к Фредерику, когда Генри внёс пирог. В эту секунду Белль стало пронзительно жаль Камиллу: ей будет очень больно, когда разговор всё-таки состоится.              После ужина преподобный Мэтью Ричардсон попрощался и ушёл. Белль помогала Вики расставить оставшуюся еду по холодильникам; Генри, Фредерик и Камилла собирали грязную посуду и загружали её в посудомойку. Марк и Алекс тихо как мышки складывали в гостиной на полу пазл с «Королём львом», а мистер Купер и мисс Уэлш негромко беседовали, сидя в креслах у камина. Белль чувствовала такое уютное домашнее тепло, что ей хотелось запечатлеть эти минуты, закупорить их как духи́ или вино в бутылку, чтобы в грустные тёмные дни вытаскивать пробку и слышать родные голоса, перестук посуды, ощущать всё ещё витающий в воздухе аромат яблочного пирога, вкус красного вина на языке, видеть ласковую улыбку Вики, чувствовать руки Марка, обхватившие за талию…       – Белль! – позвала Вики через полдома. Кажется, она была в гардеробной.       Аннабелль, очнувшись от задумчивости, пошла к сестре. Вики стояла в гардеробной перед распахнутым шкафом, в руках у неё было бордовое платье из тонкого бархата с плотными кружевными вставками.       – Не хочешь забрать? – спросила Вики. – Можно дома носить.       – Для дома оно слишком нарядное, – возразила Белль, оглядывая платье. – К тому же я не ношу красное.       – Ну, это скорее бордовое, – возразила Вики.       – Камилле отдай, ей нравится бордовый.       – Я ей предложила уже. Она не любит длинные платья.       – А ты сама почему не носишь его? – спросила Белль.       – Не знаю вообще, зачем я его купила. – задумчиво проговорила Вики. – Так ни разу и не надела. Отдам в плимутский приют, – решила она.              Вскоре хозяева и гости вновь собрались в гостиной. Поговорили и выпили ещё по бокальчику вина (а Камилла снова сока), после чего мистер Купер предложил мисс Уэлш подвезти её до дома, и, когда приехал Энтони, они ушли. Затем Вики ушла купать мальчиков, а потом Белль читала им любимую сказку Марка, сидя на его кровати, пока Вики, Генри, Фредерик и Камилла негромко разговаривали в гостиной.       – «За морем царевна есть, – читала нараспев Белль, –       Что не можно глаз отвесть:       Днём свет божий затмевает,       Ночью землю освещает,       Месяц под косой блестит,       А во лбу звезда горит.       А сама-то величава,       Выступает, будто пава;       А как речь-то говорит,       Словно реченька журчит».       Конечно, на английском языке пушкинские строки звучали не так музыкально, как на русском (дедушка читал Белль эту сказку на русском), но яркие образы и сюжет сказки завораживали. Это роскошное иллюстрированное издание, которое Белль держала сейчас в руках, она заказывала специально из Лондона в подарок Марку.       Тот обожал эту сказку и называл её не иначе как «Сказка про тебя». Хотя очевидно, Пушкин вдохновился образом вовсе не фейри, а нимф – те умели превращаться в птиц, зверей, рыб и растения. В русских сказках было немало описаний подобного оборончества, свойственного нимфам: в доэлфинскую эпоху много детей Лилит скрывалось от преследования людей именно в лесах современной Российской Империи.       Вскоре мальчики уснули, Аннабелль приглушила свет и вернулась в гостиную. К тому времени Генри и Фредерик вышли во двор, проверить теплицу, в которой из-за ветра опять отключалось электричество.       – Я еду на ночёвку к Кристине, – повернулась Камилла к Белль. – Могу подвести тебя домой, если хочешь. Крис живёт в твоём районе, – добавила она.       Белль почувствовала напряжение, с которым Камилла ждала ответа. Вспомнив вчерашнюю интересную беседу, Белль согласилась. К тому же ей не хотелось расстраивать Камиллу отказом: та не так-то уж часто предлагала помощь. Но если бы Аннабелль знала, чем обернётся эта поездка, она бы осталась ночевать у Вики. Или, может быть, всё равно поехала бы с Камиллой. От правды ведь не убежишь. И чем раньше её узнаешь… Хотя был в этом какой-то мазохизм.       Когда машина отъехала от дома Уайтов, Камилла сказала, улыбнувшись Аннабелль:       – Какие чудесные малыши у Генри и Вики, правда?       – Да, замечательные, – улыбнулась в ответ Белль.       – Генри – прекрасный отец, – заметила Камилла. – Так любит мальчиков!.. И твоя сестра – она просто образцовая мама, я восхищаюсь ею… – в её голосе послышались печальные нотки.       Белль удивилась быстрой смене её настроения.       – Я всегда хотела иметь детей, – произнесла вдруг Камилла совсем тихо.       Сердце Белль тоскливо сжалось.       – Двоих, – продолжила между тем Камилла. – Мальчика и девочку, – она повернулась к Аннабелль и снова улыбнулась, только улыбка вышла грустной.       Белль молчала, глядя перед собой. Она чувствовала: Камилле нелегко говорить про свои мечты о детях, но при этом Аннабелль не могла не ощутить холодную расчётливость спутницы. Всё-таки Камилла не просто так предложила подвезти Белль именно сегодня. И очевидно Камилла ожидала, что Белль, вспомнив вчерашний разговор во время поездки с пикника, согласится.       Камилла значительно сбавила скорость, и Белль с подбирающейся тоской взглянула на спидометр: двадцать миль в час. Разговор очевидно будет длинным.       – В последнее время мне часто снится дочка, – Камилла отвела чёрную прядь волос с лица. – Ей, наверное, годика два – как Алексу, – на лице Камиллы снова появилась улыбка. – Она бежит мне навстречу, я беру её на руки, и она обхватывает ручонками меня за шею. И глаза у неё зелёные, как у Фреда. Я целую её в щёчки и шейку, смотрю и не насмотрюсь… А потом… я просыпаюсь…       Голос у Камиллы задрожал, Белль, охваченная нарастающей лихорадкой чужих чувств, повернулась к ней и увидела, что по щекам у собеседницы текут слёзы. И в этот миг Белль с ног до головы окатило волной такого отчаяния, которого она никак ожидала ощутить от Камиллы. В глазах потемнело, воздух закончился, в голове стучало набатом. Белль попыталась нащупать в сумочке нож, но отчаявшись найти его быстро, вцепилась в дверную ручку, обжигая железом ладонь и пальцы. Боль яркой вспышкой вернула в реальность, и Белль смогла вдохнуть.       – Почему ты плачешь?.. – осторожно произнесла она, коснувшись пальцами руки Камиллы, сжимавшей руль. – Это ведь был просто сон… – Белль понимала, как неубедительно звучат её слова утешения, но на большее она была неспособна.       Камилла вытерла с обеих щёк слёзы и повернулась к Аннабелль.       – Я никогда не смогу иметь детей, Белль!.. – Чёрные глаза Камиллы блестели от вновь подступающих слёз. – Мне было восемнадцать, когда… – она отвернулась, – когда я потеряла ребёнка... Я не стала говорить родителям, а мой бойфренд сказал, что нам ещё рано заводить детей… И я тогда была с ним согласна... Ну кто заводит детей в восемнадцать? Но…       Она сжала губы в тонкую линию и снова резким движением стёрла пальцами слёзы.       – Потом, когда я уже встретила Фреда, я прошла обследование, – Камилла всхлипнула, и на Белль вновь начала наступать волна чёрного отчаяния и разъедающей боли от разбережённой старой раны. – Врач сказал мне, что тогда всё прошло не слишком удачно, и что вероятно, у меня никогда не будет детей.       Белль вновь прижала пылающий ожог к железу и, стараясь не обращать внимания на бегущие по щекам слёзы: от собственной боли, от переживания чувств Камиллы, – осторожно проговорила:       – Он ведь сказал «вероятно». Может быть, надежда ещё есть…       – Ты думаешь это было единственное обследование? – Камилла взглянула на Белль, отчаянно и зло сощурив глаза. – Их было пять! Пять полноценных обследований за три года, пока мы вместе жили в Кембридже. Результат всегда был один и тот же, – мрачно закончила она и снова вытерла мокрые щёки. – Мы с Фредом учились в параллельных классах, – помолчав, в глубокой задумчивости проговорила Камилла, – иногда пересекались на школьных вечеринках, на которые его затаскивал Аарон… Я никогда не думала, что он мне будет так дорог!.. – Сердце Камиллы отчаянно стучало, из груди вырвалось несколько тихих рваных всхлипов. Она сделала несколько глубоких вдохов и продолжила: – В колледже у нас были общие пары по английской литературе. А спустя два года мы начали встречаться. Я уже тогда знала, что хочу от него детей, – Белль почувствовала намеренное желание Камиллы причинить ей страдание, но уже не могла вместить ещё больше эмоций. Она ощутила, как вслед за разлившейся по всему телу болью к горлу подкатывает тошнота, в ушах шумело, а голова кружилась так, будто машина оказалась на карусели. Белль поняла: ей срочно нужен свежий воздух. И выйти из машины.       – Останови, пожалуйста, – выдохнула Белль.       – …И он хотел на мне жениться, – продолжила Камилла, то ли не услышав, то ли проигнорировав просьбу Белль, – даже когда узнал, что у нас, скорее всего, никогда не будет детей.       – Останови машину, – повторила Белль, взглянув на Камиллу.       – Что случилось? – та изменилась в лице и стала тормозить. – Ты вся бледная!       – Укачало, – соврала Белль и, как только машина остановилась, распахнула дверь и выбралась наружу, жадно вдыхая прохладный воздух осенней ночи.       Белль надеялась, что её вырвет, и вместе с рвотой уйдут все скопившиеся в ней эмоции Камиллы. Но тошнота вскоре прошла, и остались только тихое шипенье в ушах, медленно сбавляющее обороты головокружение и пульсирующая боль в руке от ожога. Аннабелль медленно огляделась: до её дома оставалось всего три квартала, если идти через дворы. Но домой она, конечно, сейчас не пойдёт.       – Спасибо, что подвезла, Кам, – вымучила улыбку Белль. – Мне будет лучше дойти пешком. Тут уже недалеко.       – Может, тебе в больницу?.. – встревоженно спросила Камилла.       Как бы ни была Белль вымотана пережитыми эмоциями, она всё равно ощутила источаемое Камиллой чувство глубочайшего удовлетворения, пусть и смешанное с беспокойством и тревогой.       – Я ведь фейри, у нас всё само проходит, – ответила Белль, сохраняя на лице улыбку, застывшую словно маска. – Езжай. Тебя ведь подруга ждёт.       Подумав, Камилла кивнула, и скоро её красный «Ниссан Джук» с рёвом исчез в темноте, а Белль повернулась и пошла к морю, сначала медленно, а потом всё быстрее.              Залив святого Элреда мерцал отражёнными огоньками Торнфилда, и Белль направилась в темноту, подальше от причалов. Спустилась знакомой тропкой на берег, бросила одежду на гальку и, ёжась от октябрьского холодного ветра, вошла в солёную воду.       Когда Белль нырнула с головой, тело наконец окутало теплом. Нежное пение раздалось вокруг, невидимые руки подхватили и понесли Белль прочь от берега.       – Сестрица, сестрица, – раздались нечеловечески прекрасные голоса, – зачем калечишь себя? зачем изводишь? – невидимые губы коснулись ласковым поцелуем её ладони, пылающей болью. – Любимая наша сестрица, ни один из этих злых и глупых людишек не стоит не единой твоей слезинки!.. – невидимые руки скользнули по телу Белль, очерчивая изгибы её груди и талии, бёдер и икр, незримые губы целовали её лицо и шею, а пальцы нежно играли с волосами.       – Я сама виновата, – горько вздохнула Аннабелль, всплывая на поверхность и ложась на спину. – Влюбилась в чужого парня, а теперь мучаю и его, и себя, и девушку, которая… – она не договорила: ей не хотелось даже думать о Камилле. – А ведь сегодня я поверила, что всё может измениться… – она вспомнила Фредерика на кухне, его тепло, его любовь, когда он глядел на неё и Марка, и острая боль кольнула в самое сердце. Может, не всё ещё потеряно?.. «Ох, какая же я эгоистка!» – отругала себя Белль и сказала сиренам: – Спасибо, что вы всегда на моей стороне, – она нырнула и поплыла вниз, чувствуя нежные касания невидимых рук.       – Мы любим тебя, сестрица, – пропели нежные голоса. – И скоро всё изменится, вот увидишь.       Белль вынырнула. Да, скоро всё изменится. Не пройдёт и полгода, и она уедет в Нью-Йорк. Там всё будет иначе.       – Почему я не вижу вас? – спросила она, задав давно мучивший её вопрос. – В детстве, я помню…       – Джеймс питал нас, и наши тела были видимы, – ответили сирены.       – Так почему же вы мне не сказали? – Белль даже стало обидно. – Вы можете взять сколько хотите крови! – и она вытянула руки вперёд.       – Ты наша сестра! – море забурлило, в голосах послышался гнев. – Никогда не предлагай нам свою кровь!       – Но ведь дедушка… – Белль испугалась их ярости, но не понимала, почему они злились.       – Мы никогда не пили кровь Джеймса, ни других братьев и сестёр. Дети Лилит не должны пить кровь друг друга.       Белль прикусила губу. До неё начало доходить.       – Значит дедушка приводил вам людей… – внутри у неё всё похолодело.       Сирены рассмеялись, и морская волна окатила Белль белоснежной пеной.       – Когда-то давно – да, – пропели голоса. – Но мы никого не убивали. А потом Джеймс стал приносить нам пакетики с кровью.       «Банк крови», – поняла Белль. В детстве она несколько раз слышала, как мама спрашивала у дедушки, зачем он регулярно туда ходит.       – В следующий раз я тоже принесу вам кровь, – пообещала Белль, у которой сразу стало легче на душе.       – Мы будем тебе благодарны, сестрица, – пропели сирены, целуя её.              Когда Белль пришла домой, она чувствовала себя уже заметно лучше. Приняв душ, она щедро намазала ожог на пальцах и ладони дедушкиной мазью, остро пахнущей травами, и перемотала бинтом для верности, потом взяла учебник по философии и забралась с ним в постель.       Сначала чтение шло бодро. У Белль была хорошая память, и ей обычно хватало одного-двух прочтений, чтобы нужная информация запомнилась, особенно если тема была интересна ей. «Этический рационализм Сократа» был как раз одной из таких тем. Впрочем, Белль не была согласна в полной мере с древнегреческим философом: тот считал, что всякий безнравственный поступок происходит от незнания истины, что есть добро, а что зло. А зная, что есть добро, человек не поступит дурно. Белль знала: целовать людей и подчинять себе их волю дурно, но всё равно иногда так делала. Конечно, потом она всегда раскаивалась в этом, но тем не менее… В последний раз она поцеловала судью Моргана – незадолго от отменённого Молочного бала. С тех пор прошло пять месяцев. Белль много раз сдерживалась, чтобы не использовать чары на Гидеоне или других навязчивых ухажёрах. Ей хотелось быть лучше – ради себя, той Аннабелль, которая сможет быть с Фредериком, не ломая его волю. И вот сегодня все её мечты снова превратились в пепел. «Это нечестно! – подумала Белль, чувствуя, как к горлу подступает обида. – Почему это Камилла решает за меня и за него!»       Аннабелль раздражённо заёрзала на постели, потом уселась поудобнее и углубилась в чтение.       …Она уснула, уронив учебник на грудь, и её сон наполнился дивным ароматом золотых яблок, пленительно сладких и сочных, точно они выросли в самом Заповеднике.