Греческие полубоги и где они обитают

      

XXXV. СЕРГЕЙ

             Яхту тряхнуло так сильно, что Сергей приложился боком о стену и тут же зашипел от боли в ушибленной руке. Он стоит на месте секунды три, и только потом наконец осознаёт, что именно случилось. Вскидывает голову, прислушивается к голосам. Бежать, не бежать? Они напоролись на что-то или всё-таки?..              «Да ну нет», — думает Сергей и быстро оглядывается в поисках своей трости. Не могла Марго пропустить мель, там же столько приборов, да и вообще. Не так уж быстро они двигаются. Сколько она говорила?.. Пятьдесят километров в час? Даже если чуть больше — разве ж это скорость. Значит на них в очередной раз кто-то напал, и это уже, честно говоря, становится не смешно.              Из ванной вылетает Эд с намыленными и торчащими во все стороны волосами, с мечом в руке и в одних трусах — спасибо, что хотя бы в них, — и ошалело орет:              — Шо, опять?!              И, пока Сергей разводит руками, уносится наверх, матерясь на всех известных ему языках и неизвестных, возможно, тоже.              Трость находится там же, где и была оставлена, на кровати, зажатая между стеной и матрасом. Сергей сжимает ее обеими руками. Такое себе оружие, да вообще не оружие, но отчего-то придает сил и уверенности. Сергей задумчиво разглядывает простой набалдашник, проводит ладонью по древку, как будто впервые по-настоящему видит.              Обыкновенная деревянная палка, но его не покидает ощущение, что он что-то упустил.              Еще несколько человек пробегают по коридору, и Сергей, встряхнувшись, спешит присоединиться к ним. Оказывается, на среднюю палубу выбрались уже все, кто с мечами наизготовку, а кто и с пустыми руками, растерянно моргая. Поймав такой вот пустой взгляд Оксаны, Сергей быстро подходит к ней ближе, собираясь утащить за руку прочь от открытого пространства, но тут улавливает краем уха разговоры:              — Просто уплыло? Серьезно?!       — Похоже на то.              Он приглядывается к поверхности воды, куда с опаской уставились и все остальные. По волнам бежит рябь, булькают воздушные пузырьки, как если бы кто-то… или что-то только что было совсем рядом, а теперь уплывало вглубь.              — А если вернется?       — Может, это вообще рыба была…       — А почему мы не двигаемся? — громче спрашивает Олег, озираясь.              — Я поставила яхту на аварийный стоп, — четко рапортует Марго, и от ее звонкого голоса Сергей вздрагивает. — Надо убедиться, что корпус цел.              — Сперва убедиться бы, что эта херня уплыла, — ворчит Эд, но меч опускает и устало опирается о него.              Все смолкают, прислушиваясь, и если бы они были в ужастике, именно в этот момент над ними бы схлопнулись челюсти какого-нибудь здоровенного морского монстра. Но слышится только слабый плеск волн о корпус; даже мотор яхты молчит, и это уже кажется непривычным.              Наконец Марго заявляет:              — Я в рубку, буду всё запускать и смотреть, есть ли поломки. Эд, посмотришь пока снаружи? Вдруг визуально что-то заметишь…              — Корпус цел, вся автоматика тоже, — неожиданно встревает Арсений, и все дружно поворачиваются к нему. — Но один из винтов отбит.              Он, кажется, сам не до конца понимает, что сказал, судя по сложному лицу, а Сергей не сдерживается и с любопытством косится на Антона. Ожидает удивления, сомнения, а может, того самого восхищенного взгляда, который им с Димкой приходилось терпеть столько лет и не закатывать глаза хотя бы на моторах.              Но Антон на Арсения не смотрит — он стоит у фальшборта, упершись в него кулаками и отвернувшись от всех. Наверняка внимательно слушает, анализирует. Но не смотрит.              Сергею хочется кому-нибудь врезать, вот только проблема в том, что в этой ситуации не виноват никто. Никто даже представить не мог, что подобная херня случится.              — Погодите, я понял! — неожиданно встревает Петя после того, как Арсений с легкостью отвечает еще на несколько вопросов о состоянии яхты, а заодно о ее строении, чего явно знать не должен. — У детей Посейдона есть такая способность — управлять кораблями.              — Прям управлять? — фыркает Арсений, но Петя серьезно кивает.              — Ага. Если потренироваться. И ты, по идее, должен легко ориентироваться на море, координаты чувствовать или типа того…              — Ну да, они же у меня перед глазами нарисуются.              В разговор конечно же включается насупленный Игорь.              — Ты давай полегче. Слушай, что тебе говорят, вдруг помочь сможешь!              — Не смогу я ничем помочь, вы заебали! — грубо рявкает Арсений, сжимая руки в кулаки, и Игорь повторяет его позу то ли машинально, привыкший защищаться, то ли потому что тоже начинает злиться.              Сергей внезапно понимает, что гадать не надо: он же чувствует то же, что и Гром, как свое собственное, разве что отсеченное осознанием, как всё-таки чужое. Вот оно, раздражение, причем не на Арсения, а на всю ситуацию, и еще целый клубок запутанных эмоций.              Инстинкт требует подойти и вступиться, но Сергей вообще-то намного больше человек, чем сатир, а он в здравом уме никогда в жизни не пойдет против Арсения. По крайней мере, не вот так, при всех.              Выбирать, слава богам, и не приходится. Эд с Юлей в один голос рявкают:              — Мужики, брейк, харе воду мутить!       — А ну разойдитесь, пока шторм не устроили!              Вода и правда, оказывается, стала плескаться активнее, и об этом определенно надо поговорить с Арсом в самое ближайшее время. Правду Эдик сказал еще на Крите — неизвестно, какие силы могут появиться даже у тех, кто почти сорок лет ничего особенного, казалось бы, не умел.              Было бы неплохо, если бы кое у кого открылась редкая способность думать, прежде чем говорить или делать.              — Че ты его защищаешь-то постоянно? — продолжает Арсений тише, но зачем-то подключая весь свой гонор. — Ты не думал, что, может, от него все проблемы?              — Э! — возмущается Петя, но на него не обращают внимания.              — С хера ли вдруг? — с притворным спокойствием отвечает Игорь.              Кто-то пытается их образумить, кто-то демонстративно уходит обратно в каюты; Сергей не двигается с места — он тут вряд ли может вмешиваться, но должен быть рядом.              — Ты же мент, — Арсений понижает голос до вкрадчивого полушепота, — головой своей подумай, а не членом.              Игорь молчит, но Сергей чувствует, как его раздражение растет в геометрической прогрессии и обретает свой объект. Атмосфера резко меняется, причём не в метафорическом смысле, а в самом буквальном: давление падает, на языке оседает привкус озона, как будто прямо сейчас с неба ливанет.              А вода за бортом гудит всё более угрожающе.              — Нас кто-то преследует, идет по пятам и мешает делать своё дело. Не думал, что проблема не снаружи, а внутри?              «Не отвечай ему!» — мысленно вопит Сергей. Почему никто не растащит их по углам?! Еще не хватало попасть в шторм с неисправной яхтой!              Игорь странно дергается и — удивительно — держит язык за зубами.              — Или ты думал только о том, как ему в штаны залезть? — Арсения откровенно несет, Сергей понять не может, откуда столько злости, но явно все проблемы от потерянной памяти. — Ну да, конечно, вы же, пидорасы, ни о чём больше…              — Арсений, хватит! — рявкает Антон, да с такой силой, что стоящий рядом с ним Петя испуганно подпрыгивает и отшатывается.              Все, кто до сих пор оставался на палубе, разом затихают. Физически ощущается, как начавшийся было шторм сменяется мертвой тишиной. Температура заметно падает, но главное, что Арсений тоже дергается и наконец-то затыкается.              Игорь, так ничего и не ответив, быстрым шагом проходит мимо него и скрывается где-то в глубине палубы, Петя порывается идти за ним, но Юля хватает его под руку и решительно уводит в другую сторону.              Сергей, подумав, уходит тоже и всё равно слышит краем уха голос Антона, да такой непривычно серьезный, что сразу не узнать:              — Ты можешь что угодно говорить мне, раз уж я теперь тебе всё равно, что чужой, но не смей обижать наших друзей… своих друзей!              — А мы с ними уже друзья?!              — Как минимум, мы все в одной лодке… буквально и фигурально.              Арсений, кажется, нервно прыскает, но черт с ними, пусть сами разбираются.              На палубах то тут, то там слышны голоса и обсуждения. Эд продолжает материть всех и вся, ему поддакивает Сережа, в целом какой-то подозрительно спокойный. Оксана громко возмущается, сбиваясь на истерические вскрики, и судя по непрошибаемо ровному тону Поза, он собирается в ближайшие пять минут налить ей валерьянку.              Сергей почти машинально идет в сторону узких ступенек, по которым еще ни разу не поднимался. Там просто тише, говорит он себе. Наверняка в кои-то веки тихо и спокойно, ведь как еще может быть в капитанской рубке?..              На пороге он подвисает, не уверенный, стоит ли стучать (и стоит ли вообще туда идти), но потом встряхивается — какого хрена он вообще об этом переживает?! И спокойно стучит. А что получилось еле слышно, так это просто чтобы не напугать, сюда же вряд ли часто ходят.              Не дождавшись ответа, он аккуратно приоткрывает дверь и заглядывает внутрь.              — Можно?              Марго мельком бросает на него взгляд через плечо и тут же отворачивается, не отрываясь от сенсорной панели, по которой щелкает кончиками ногтей со скоростью профессионального комьютерщика… а, ну да.              — Твой друг был прав, — говорит она чуть сдавленным голосом, и даже так слышно, что старательно изображает доброжелательность. — У нас минус один винт. Яхта на ходу, сейчас запущу последнюю диагностику и сразу двигаемся дальше. Правда, со скоростью улитки. Но лучше…              — Да я, это… просто посидеть в тишине хотел. — перебивает Сергей, потому что слушать, как она зачем-то напрягается, прямо-таки больно. — Можно? — повторяет еще раз.              Помимо огромного капитанского кресла — или как уж оно тут называется? но похоже на обыкновенное, компьютерное — по обеим сторонам от входа размещены диванчики. На правом лежит подушка и скомканный тонкий плед; подозрения подтверждаются, Марго и спит тоже здесь.              Она замолкает и после секундного размышления ведет рукой, мол, располагайся, и снова включается в работу. Сергей приземляется на левый диван, пристраивает трость рядышком, откидывается спиной и наконец, впервые с неожиданного пробуждения от дремоты, вдыхает полной грудью — воздух пахнет чем-то еле уловимо сладким — и протяжно выдыхает.              Как же спокойно. Несмотря ни на что.              Здесь и правда не слышно ничего лишнего, как будто дверь ограждает пульт управления от всего остального мира, чтобы ничего не отвлекало, и даже если на палубе начнется дискотека, капитан будет сконцентрирован на приборах.              Приборы тихонько пиликают, но никаких сигналов, похожих на предупреждающие, Сергей не слышит. Или это очень доброжелательная яхта, которая даже про затопление палубы сообщит мягким перезвоном уведомления… Нет, всё в порядке, Марго же сказала.              Спустя всего минут пять или семь звучит продолжительный звуковой сигнал, как на самых обычных лодках и гидроциклах, а потом тишина сменяется ровным гудением мотора. Марго ловко щелкает по следующим кнопкам, и тут Сергей не удерживается — поворачивает голову и с любопытством наблюдает.              В рубке темно — так, видимо, комфортнее новоиспеченной хозяйке помещения, — но все кнопки подсвечены; после нескольких новых щелчков перед Марго появляется экран с координатами и голубой стрелочкой. Следующая кнопка — и вот мотор начинает работать чуть громче. Сергей бросает взгляд за стекло и видит, что они наконец сдвинулись с места, и по бокам бортов стали появляться белые барашки пены.              Марго немного выравнивает курс штурвалом — изящная рука с острыми белыми ногтями смотрится на нём непривычно и сильно привлекает внимание, — а потом вбивает в программу еще несколько комбинаций и с выдохом откидывается в кресле, как Сергей до этого.              — Который час? — спрашивает она тихо.              Сергей вспоминает, что не включал телефон со вчерашнего утра.              — Не знаю…              Марго тапает один раз по экрану, и в уголке навигатора подсвечиваются цифры 03:10, а с другой стороны — 16:35. Изумленное «это что, время прибытия?!» едва не срывается с языка, но Сергей вовремя затыкается. Ежу было понятно, что они потащатся еле-еле, да и Марго это подтвердила, а расстояние от Халкиды до Лептокарии по морю — километров пятьсот. Они прошли меньше половины, так что всё логично и ожидаемо.              Плохо только то, что такими темпами они не впишутся в график. Но думать об этом сейчас совершенно не хочется, и Сергей решает выкинуть все лишние мысли и тревоги за дверь. Пусть остаются там, а он пока посидит тут, глядя на небо и воду, слушая мерный гул мотора. Это всегда его успокаивало, не зря так любит ездить в туры за рулем по ночным трассам.              Посмотреть тоже есть на что, хотя казалось бы. Южное небо сравнится разве что с августовским, и всё равно в Москве столько звёзд не увидишь. Здесь же ими усыпан весь небосвод, и он не черный, даже не синий, а скорее тёмно-голубой, подсвеченный с одной стороны рассветом, до которого остаются считанные часы.              Вокруг — сплошная вода и небо, и если не знать, что они идут вдоль берега, можно подумать, что их закинуло куда-нибудь в центр океана. Этого, пожалуй, хотелось бы.              Сергей поглядывает на Марго… и в какой-то неуловимый момент ловит себя на том, что взгляда уже не отводит.              Она же совсем еще девчонка, такая маленькая и хрупкая, пусть и бойкая, пусть поразительно умная и талантливая. Просто девочка, которую они зачем-то потащили с собой. Сильная маленькая девочка…              Чертовски сильная, чтоб вас.              Но сегодня даже у нее дрожат руки — теперь, когда яхта запущена и можно расслабиться. Сергей не сразу это замечает, но заметив, не может не обращать внимания. Как и на дергающиеся тонкие плечи и еле слышные судорожные вздохи.              Он тянется к карману шорт. Должна же быть, да? Всегда таскает с собой… И — да, вот вам и шуточки! А пригодилась!              Сергей тянется вперед и осторожно кладет на свободное место рядом с Марго небольшую шоколадку.              Марго, кажется, настолько не ожидала, что перестаёт всхлипывать просто от удивления. А потом наконец поворачивается к нему и смотрит уже не мельком; глаза у нее огромные и голубые, вроде и видел уже такие, а всё равно что-то внутри ёкает, как у пятиклассника. А главное, что глаза покрасневшие, ресницы совсем мокрые, — надо же, как тихо плакала, он и не услышал…              А теперь Марго благодарно улыбается ему. Ничего не говорит, но это и не нужно.              Сергей только сейчас вдруг замечает, что волосы у нее отросли, и корни неожиданно оказываются темными. По какой-то причине он был уверен, что она блондинка от природы, только тонирует этим снежно-белым, так ей идет этот цвет. Но эта простая деталь, которая вмиг делает из Марго не эфемерное существо, а живого человека, простреливает хлеще, чем всё то, что до этого по-разному восхищало.              Марго забирается в кресло с ногами и уже не смотрит на Сергея, а задумчиво поглядывает то в навигатор, то на ночное небо и море. Сергей же смотрит на нее и думает о том, в какой же чертов момент он умудрился так незаметно для себя и так сильно вляпаться.              А главное — почему он совсем не испытывает по этому поводу никаких противоречивых эмоций и ни капли страха.              

XXXVI. ЭД

             — Нет, Егор, ты понимаешь вообще?! Это просто невозможно, я в ахуе с этих людей!              Эд упирается лбом в сложенные ладони и на секунду прикрывает глаза, но тут же снова открывает их и исподлобья смотрит на блеклое изображение в фонтане. У него ушло минут двадцать, чтобы настроить свет из фонарика и получить радугу, но снова рисковать и звонить даже с одноразового телефона совершенно не хотелось. Зато хотелось — и хочется — посмотреть на Егора хотя бы так, через послание, представить, что он рядом и что к нему можно прикоснуться.              — Так сколько вы в итоге добирались? — сочувственно переспрашивает Егор, и Эд едва не стонет.              — Гребаных шестнадцать часов! Два раза пришлось остановиться для дозаправки, прикинь? Потому что на такой черепашьей скорости расход топлива выше, ебал я эту яхту, надо было сразу на машине ехать! Мы б тогда уже, наверное, с Олимпа возвращались…              — «Дракон» не при чём, — ласково смеется Егор. Господи, родной, смейся почаще, смейся и ни о чём не переживай… — И знаешь, вы правильно сделали, что остановились переночевать. Говорят же, утра вечера мудренее.              — Думаешь? — с сомнением тянет Эд и качает головой, снова отчаянно желая уебаться головой обо что-то твердое, хоть бы даже об этот фонтан. — Завтра пятнадцатое число. И единственное, шо может спасти, это если нам и не нужно никуда тащить все эти три штуки, а там на Олимпе всё и закончится.              Собственно, это был главный аргумент у Грома, Арсения, Разума и еще нескольких человек, которые уперлись, как бараны, в текст пророчества. Мол, ничего про дату в нём не сказано, а что боги говорили, то смысла не имеет, потому что «мало ли, какие козни они строят друг против друга». Если уж совсем честно, Эд понимал эту точку зрения, но разделить никак не мог.              Всё началось с того, что они, наконец-то добравшись до Лептокарии, первым делом узнали, что поехать сразу к Олимпу вот так просто не представляется возможным — весь туристический транспорт ходит в ту сторону только до четырех вечера. Проката машин не было; местные, как будто обладающие устойчивостью к Туману, наотрез отказывались давать свой транспорт просто так; частники не хотели тащиться по сумеркам ни за какие деньги, и вроде нашелся согласный, но один и на легковушке.              Кто-то заикнулся, что можно снова разделиться, но хотя бы в этом вопросе решение оказалось относительно единогласным: только все вместе, куда и как бы ни пришлось ехать. И тогда они устроили голосование. И большинство оказалось за то, чтобы не рыскать по ночи в горах, а торчать в гостинице до самого утра. Не рассвета — именно утра, потому что никто их никуда не повезет раньше хотя бы восьми.              Одно хорошо — нашлась нормальная гостиница с достаточным количеством номеров, а яхту удалось сразу же сдать в ремонт. Отвалить за новый винт кучу бабла, но, спасибо Волковским запасам, хотя бы не с кредитки.              — Они правда ничего не понимают, Булк, — снова жалуется Эд. — Арсюхе я вообще скоро пропишу в лицо мощный чапалах, отвечаю! Он же даже не постарался помочь, хотя мог бы, а ходит с этим своим кислым ебалом и столько нудит, шо скоро всех доканает!              Егор вздыхает.              — Его можно понять, Утенок, он же никогда ни с чем таким не сталкивался. А тут еще и память… Так и не возвращается?              — Неа. Он уперся, как баран, даже не старается, я ж говорю!              Эду совсем не жаль, что он вываливает всё вот так, и уж точно ему не стыдно за свои эмоции. Как и все остальные, он устал, напуган, измотан неизвестностью и ответственностью, при этом не может даже обнять своего человека и хоть немножко отдохнуть, дыша его запахом и ни о чём не думая. И даже с учетом этого ему хватает мозгов не вываливать своё говно на сокомандников! Почему он додумался тактично уйти за угол и там поорать, а все остальные срутся друг с другом, не отходя от кассы?!              — Я устал, пиздец, — признаётся он.              — Хочешь, я приеду? — вдруг предлагает Егор тем же ровным тоном, как ни в чём ни бывало. — Правда, Эд. Мне взять билеты — дело одной минуты, потом часов пять дороги максимум, и я рядом с тобой. И мы крысим про всех остальных не за углом по радуге, а лежа рядом в кровати.              Эд хныкает и едва не плачет от того, насколько прекрасна и соблазнительна такая перспектива! Но всё не так уж плохо, а он не сопливая девчонка, чтобы не справиться без поддержки. Главное, что Егор вообще готов из раза в раз бежать за ним на край света, когда любой другой уже послал бы нахер… Эд наверняка смотрит сейчас на него такими влюбленными глазами, что на зубах можно почувствовать сахар, но что ж, блять, поделать, если он так сильно любит.              — Не надо, — нехотя качает головой Эд. — У тебя там дел хватает… А, кстати, во я дурья башка-то! Как у тебя дела? Что с домом?              Он уже спрашивал в предыдущие разговоры, но тогда новой информации не было — Егор продолжал решать вопросы с местными властями и полицией.              — А, да всё в порядке, от нас отстали, — говорит Егор, так и не меняя тона, и равнодушно пожимает плечами. — Даже компенсацию выплатят. Пришли к выводу, что во всём виноваты перепады напряжения по сети, замыкание, искра, вот газ и рванул… Повезло, что про взрывчатку в итоге ничего не поняли, тот твой фокус с Туманом помог.              Если бы Эд уже не сидел на скамейке, он так и сел бы сейчас. Хорошо, если не прямо в фонтан.              — Ты… они… Да ты!.. Ебать, и ты не сказал?!              — Когда бы? — фыркает Егор, и на его лице всё-таки проступает тщательно скрываемое самодовольство.              — Бля, Булк, я уже говорил сегодня, что люблю тебя?              — Два раза.              Они синхронно смеются. Вот так новости перед сном! Неужто не придется ложиться спать в плохом настроении? Эд даже злиться на всех перестаёт, ведь ничто так не придает сил и уверенности в себе, как понимание, что скоро получится вернуться домой. И не придется после задания подаваться в бега, на этот раз — от закона.              — И я тебя люблю, — отзывается Егор, пялясь с теплой улыбкой. — Вам до Олимпа недалеко же?              — Не, меньше часа на машине.              — Так если там всё удастся, вы, получается, уже завтра домой? Может даже до обеда?              Эд снова грустно вздыхает.              — До обеда точно нет, нам от точки, где могут высадить, еще до вершины несколько часов топать. Это если я правильно понимаю, что надо идти на вершину, но судя по тому, шо местные полубоги базарили… Короче, поглядим. Не хочу загадывать.              — Ладно. — Они с минуту молчат, просто глядя друг на друга. Егор первым с сожалением замечает: — У нас время почти законилось. Можно еще раз связаться, но тебе бы идти поспать, а?              — Да я сегодня весь день отдыхал, — ворчит Эд. — Наотдыхался, сил моих нет!              Егор многозначительно щурится.              — Ага, как же. Вижу по твоим синякам под глазами, как ты отдыхал. Правда, Утенок, наберись сил перед завтрашним днем, хорошо?              Приходится это пообещать, а потом, после грустного «не прощаемся», Егор первым пропадает из виду. Эд еще пару секунд смотрит в веселые брызги фонтана, в очередной раз вздыхает и, забрав фонарик, плетется в гостиницу, пока его не потеряли.              Уже на пороге его неожиданно осеняет идея, и он невольно ускоряет шаг, мысленно ругая себя за то, что не додумался провернуть такое раньше просто на всякий случай. Мельком смотрит на часы в холле — 22:34, вряд ли кто-то уже лег спать. Притормаживает он только у двери в номер — из соображений безопасности снова брали на четверых, и теперь Эд позволяет себе немного подслушать разговор соседей. Он, между прочим, случайно.              — …говорил тебе. Проблемы потом могут быть!       — Поз, ну какие проблемы? И за что бы? Я ничего делать не собираюсь.       — Что, вообще ничего?       — Ей лет двадцать пять, ну. Куда ей… Да неважно, даже если бы старше была. Это всё так… Есть и есть, чего теперь обсуждать?              — Да нет, Серег, у тебя «так» обычно совсем по-другому бывает…              Справедливо решив, что такой разговор всё-таки не предназначен для чужих ушей, Эд демонстративно откашливается, одновременно открывая дверь, и влетает в номер, специально ни на кого не глядя. Матвиенко и Позов дружно замолкают, поворачиваясь к нему. Шастун где-то ходит — остаётся надеяться, что они с Арсением друг друга не поубивают, но главное, чтобы никто из них не додумался потащиться на другой конец города без связи и оружия.              Так вот, о связи.              — Мужики, идейка возникла. У вас драхмы остались? С собой?              Позов качает головой, задумчиво хмуря лоб.              — Нет, я чего-то не подумал взять, все вместе же идем…              — Не парься, всем раздам сейчас. — Эд лезет в рюкзак за увесистым мешочком с монетами. — С радугой, конечно, сложнее, но проще найти какой-нибудь шланг, чем опять рисковать. А, и телефоны обязательно выкиньте в мусорку, даже если одноразовые. Что-то я не доверяю технике в свете последних событий…              Димка неожиданно поднимается на ноги.              — Давай я к пацанам зайду, отдам им сам, хотел заодно у Шаста кое-что спросить. А ты девчонкам отнеси.              Эд моргает. Чтобы быть полностью спокойным, он хотел сделать это лично, но, с другой стороны, кому доверять, если не Димке Позову? Так что он пожимает плечами, отсыпает половину монет тому на руку и повторяет:              — Про телефоны скажи, главное.              — Понял, понял, — кивает Дима и уходит с нарочито равнодушным выражением лица. Ладно, пусть хранит свои секреты, Эд потом уточнит у него, что это был за фокус.              Он кладет пару монет на кровать перед Сергеем, который задумчиво пялится прямо перед собой. Эд уверен, что он погрузился в свои размышления, поэтому дергается, когда Матвиенко вдруг спрашивает:              — Вот как ты думаешь, если на два дня напрочь забыл включать телефон… Че это говорит об отношениях?              Вопрос отношений — последний, который Эд ожидал бы услышать в свой адрес. Он даже хочет сбросить с себя непрошеную ответственность и отправить Серегу к… другому Сереже, но потом вспоминает услышанные обрывки разговора. Как бы он иногда ни тормозил с догадками, уж сделать выводы из заданной информации Эд умеет. Значит, Разумовский не помощник.              Посоветовать позвонить Егору? Или хотя бы к Антону подойти? Они тут все геюги, что они понимают в отношениях с девушками? Оксана… Эд не знает наверняка, но вроде у нее не заходило дальше экспериментов. Разве что поможет с другой стороны…              Поняв, что завис, Эд мотает головой. Черт с ним, ответит, как сам считает правильным, раз уж из всего многообразия вариантов Матвиенко выбрал именно его.              — Я думаю, шо такие отношения надо заканчивать, и чем быстрее, тем лучше. Сорян.              — Да не за что, — задумчиво отвечает Серега, и Эд оставляет его наедине с размышлениями.              К «девчонкам» с легкой руки Позова притесался и Петя; Эд, деликатно дождавшись разрешения войти, первым же делом едва не ржет в голос. Кажется, еще немного, и кто-нибудь не выдержит и начнет красить Хазину ногти. Или чем девушки обычно занимаются на своих ночевках?..              Впрочем, особо уютной атмосфера не кажется — наоборот, от мельтешащих туда-сюда Марго и Юльки так и веет напряжением, а сидящие на одной из кроватей Оксана и Петя перебирают оружие с такими серьезными лицами, что хочется на всякий случай вытянуться по струнке и не отсвечивать.              — Чего хотел? — бросает Пчелкина, замирая у двери. С волосами, собранными на затылке в небрежную гульку, ее так просто и не узнать.              — Да я, это… — разом теряется Эд, но быстро встряхивает головой и собирает мысли в кучу. — Драхмы вам принес, раздашь всем, шоб на связи были?              — А радугу где будем искать?              Петя громко фыркает. Эд подвисает, и Юля, закатив глаза, забирает у него из руки монеты. А потом еще добавляет строгим тоном:              — Проследи, чтобы все выкинули телефоны, и сам не забудь. Подозрительно много монстров нас преследуют, лучше перестраховаться. Всё, шуруй давай!              И прежде, чем Эд успевает возмутиться, его выпихивают из комнаты и захлопывают дверь прямо перед его носом.              — Женщины! — шепотом орет Эд и быстро ретируется в свой номер на случай, если его каким-то чудом услышали. Нет, всё-таки есть вещи, которые ему понять не суждено.              

08:14

             Ночка выходит беспокойной. Все на нервах и то ли подсознательно, то ли на полном серьезе ждут опасности, так что громко ворочаются в своих кроватях; за тонкой стенкой то и дело слышатся разговоры; все по очереди шароебятся до туалета. В конечном итоге, разумеется, утром кто-то ходит в прикиде зомби, кто-то наоборот неестественно бодрый, на кофеине-то и энергосах, а кто-то вообще проспал и теперь не может продрать глаза.              Эд одним из первых идет на улицу и сразу принимается звонить водителю, с которым вчера удалось договориться. Тот, сука такая, отвечает, только когда на часах переваливает за восемь утра, а у двери в отель собирается почти вся команда.              — Зачем мы вообще поднимались так рано, если ехать не на чем, — бездумно бормочет Разумовский и пытается подпереть голову кулаком на весу; впрочем, уже через секунду он резко распахивает глаза и требовательно тянет к Эду руку. — Дай сюда, я сам поговорю!              Эд на всякий случай делает пару шагов в сторону и демонстративно утыкается в телефон.              — Вот сволочь, — вздыхает Позов. — Всем, главное, десять раз напомнил их выкинуть, а как сам…              — Не боись, дальше ближайшей мусорки не унесу.              И действительно, когда за ними наконец-то подъезжают три машины, Эд, как и обещал, забирает из телефона симку и выкидывает его в урну рядом с отелем.              

09:50

             — Сколько, блять?! — От ахуя Эд даже сбивается на русский, потом повторяет вопрос на греческом, но ответ не меняется.              — Чего? — настораживается Арсений и все стоящие рядом.              — Пять часов, если обычным шагом.              Пять гребанных часов тащиться в гору под горячим солнцем! Да хрен бы с ним, но у них нет столько времени, чтобы полсуток потратить только на дорогу туда и обратно!              — А поближе никак на машине не подъехать?              Эд минут десять мучает несчастного гида и помятую карту, но результат от этого не меняется — поближе к вершине, конечно, есть другие туристические центры, но они больше времени потратят, добираясь туда, потому что все дороги идут в обход. И, наверное, об этом просто нужно было позаботиться заранее, выбирая маршрут из города, но что уж теперь!.. Блять.              — Ладно, — примирительно вздыхает Юля, устало потирая лоб, — у нас всё еще есть надежда, что там всё и закончится. А даже если нет…              — Будем решать по ходу, — отрезает Олег и придирчив оглядывает команду. — У всех есть с собой вода и что-то на голову?              Конечно же, они тащатся в ларёк. Гид пытается доебаться, но Эд отмахивается от него, как от назойливой мухи. Почему нигде поблизости нет ничего для полубогов?.. Весело будет, конечно, если они снова приехали не туда, куда нужно.              

13:26

             Эд бросает взгляд на часы и поджимает губы. Еще куча времени, но от самого факта, что приближается дедлайн, его начинает слегка колбасить. Или это из-за высоты.              Делать привал оказалось большой ошибкой, и странно даже, как Олег, который вечно кичится своим опытом полевых условий, не предупредил об этом. Подниматься в гору под палящим солнцем и без того было сложно, а уж после пятнадцати минут блаженного отдыха в теньке с вытянутыми ногами и прохладной водой стало вовсе с трудом возможно.              — По-моему, — пыхтит плетущийся рядом Игорь, — мы за пять часов… не доползем.              Если даже майору Грому, который славится своей беготней по Петербургу, так тяжело, то страшно подумать, как там девчонки и неприспособленные к таким нагрузкам импровизаторы.              Эд оборачивается через плечо и придирчиво оглядывает команду, которая растянулась на добрые метров двести. Подумав, он чуть сбавляет шаг; люди тут всё-таки немолодые, а перепады давления никому не полезны. Не хватало еще, чтобы кто-то откинулся по такой дурацкой причине. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно.              — Знать бы еще, — бормочет он, — точно ли нужна именно эта вершина.              — А ты не уверен? — уточняет майор после недолгой паузы.              Эд нарочито равнодушно пожимает плечами.              — Читал, что эта. — Подумав, он всё же объясняет: — У меня в очень старых записях есть инфа, короче, что надо идти по этой тропе и на десятом километре будет развилка. — Вдох-выдох. — Там смертные видят типа обрыв или шо-то такое, а для нас будет табличка и значок Зевса.              В целом, согласно указателям, остаётся относительно немного, но определенно придется останавливаться еще хотя бы раз. И на всякий случай сказать всем, чтобы не садились, а наоборот — постояли и размяли ноги. Эд снова шумно выдыхает. Еще ведь спускаться, и в горах это посложнее подъема, даже если дорога похожа на обыкновенную туристическую тропу.              Но о спуске думать точно рано: главное сейчас — добраться до нужного места и сделать то, что от них требуется. Что бы это, блять, ни было.              

15:07

             — Эта, — проговаривает Игорь, и Эд выдавливает невнятное «ага», потому что на большее не находит ни слов, ни сил.              Они стоят далеко не на самой высокой точке, всё, как и предполагалось, и вокруг высится горная гряда, а прямо перед ними…              — Честно говоря, Парфенон был круче, — озвучивает всеобщее мнение Петя. Вот дурень, и не боится же, что прилетит молнией в башку за такие высказывания про святая святых!              Но он, конечно, абсолютно прав — отреставрированное, чистое, ухоженное здание храма, которое построено всего-то в пятом веке до нашей эры и последние сорок лет реставрируется, выглядело намного лучше… ну, развалин.              Ладно, справедливости ради, всё не так уж плохо. Учитывая, что этот дворец намного старше — даже представить жутко, насколько! — построенных людьми храмов и что в нём пятьсот лет никто не живет, древний Олимп мог выглядеть куда плачевнее.              — Это Олимп? — скептически интересуется Позов. — Нет, в смысле, я понимаю, что не Джомолунгма, но это… Это вот тут жили боги?              — И почему «жили»? — встревает Оксана. — Я так и не поняла, куда они там перемещались и зачем.              Эд невольно делает шаг ближе к широким ступеням, разбитым настолько, что по ним невозможно подняться по одной линии, нужно шагать по разломленным кускам плит, отклоняясь то влево, то вправо. Надо бы ответить, объяснить, если вдруг кто-то еще не понял, но от этого вида на него почему-то накатывает неконтролируемая тоска и горечь.              Всё меняется, всему приходит конец. Рано или поздно любая, даже самая сильная цивилизация обречена пасть и разбиться на куски, чтобы из нее выросла новая. Может, еще более сильная, а может, навсегда вот такая же поломанная и грязная. Это всего лишь ход истории.              Вот только историю лучше изучать по трижды исковерканным книжкам и снимать про нее плохие фильмы, а не наблюдать своими глазами.              Рассказывать, слава богам, начинает Юля, избавляя его от необходимости собираться с мыслями.              — Олимп и боги перемещаются вместе с Западной цивилизацией. — Она говорит негромко, будто ей неловко рассказывать об этом, стоя у такого места. — После того, как Рим завоевал Грецию, они переместились туда. Их называли по-другому, но сами боги остались прежними. Потом — по разным странам Европы, а потом — в Америку.              — Сейчас Олимп находится над Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке, — неожиданно встревает Арсений, откашливается и разводит руками. — Чего вы на меня так смотрите? Да, туда прям из здания можно попасть, он на… то ли пятисотом, то ли шестисотом этаже. Ну, мне так говорили.              Юля ободряюще улыбается ему.              — Да, всё так. Олимп скрыт Туманом, поэтому смертные его не видят. А это… — Она снова переводит взгляд на развалины. — Видимо, старый дворец.              Какое-то время все молчат. Потом Олег задумчиво проговаривает:              — Я не знал, что он существует.              Что ж, стоять здесь можно долго, а время всё-таки поджимает. Эд, встряхнувшись, перебивает негромкие разговоры и коротко зовет остальных за собой.              Наверх по ступеням поднимаются молча. То ли потому, что из-за общей гнетущей атмосферы не хочется ничего обсуждать, то ли потому, что слишком устали.              На всякий случай Эд держит ладонь на рукояти меча, поглядывает на обоих Сергеев, Марго с Оксаной и Позова, чтобы всегда понимать, где находятся самые слабые члены команды. Больше, наверное, убеждает себя в том, что это как-то поможет. Пора было уже понять, что никакие их планы не работают, как положено, а всей подготовки не хватает, чтобы все остались целыми.              Их здесь должно было быть тринадцать. Уже поэтому можно сказать, что они не справились.              А самое страшное, что Эд то и дело малодушно размышляет — ну в пророчестве же прямым текстом сказано про двенадцать, да и число это священное, значит всё в итоге сложилось так, как должно.              Игорь сломал бы ему нос за такие мысли и был бы прав.              Дворец выглядит, как воплощение самой что ни на есть классической греческой культуры, и мозг ломается от понимания, что он создан за пару тысячелетий до формирования этого стиля. Богам, должно быть, очень занятно было наблюдать за смертными, которые веками по шажочку приближались к идеалу, и наверняка всё равно здесь всё выглядело в разы более царственно.              Засмотревшись на растресканные колонны Эд не придаёт особого значения приятному ветерку, который пробегает по всему телу, и осознаёт, что что-то не так, только когда позади него разрастается нестройный гул голосов — испуганных, восхищенных и откровенно веселящихся.              — Какого хрена?!       — Это что, это зачем?..       — Ой, Сережа, ну ты прям дива!              Он оглядывается, уже примерно понимая, что произошло, и краем глаза скептически оглядывает свой внешний вид. Ну да, разумеется, вместо удобных шорт и футболки — гребаные древнегреческие доспехи: кираса с дурацким рельефным прессом, под ней хитон едва ли по середину бедра, зато до самых колен — поножи из непонятного материала. И сандалии, куда ж без них!              Эд оглядывает всех остальных и замечает, что одежду воинов получили только он, Игорь, Олег и, как ни странно, Антон. И все трое, кажется, даже не обращают внимание, во что они одеты, потому что каждому есть, на кого посмотреть и залипнуть. На этой мысли Эд едва не закатывает глаза, но, надо отдать должное, не может не понять.              У Арсения в волосах золотится лавровый венок, а с одного плеча стекает пурпурный плащ. Под плащом — классический хитон, в какие одеты, к слову, и Дима с Серегой, но у тех плащей нет, зато есть расшитые пояса, черный и коричневый; у Поза еще и золотистые обручи на запястьях.              Марго и Оксана — тоже в хитонах, но женских, длинных и изящных, с уложенными в сложные прически волосами. Что примечательно, в точно такой же, только с полностью открытой спиной, одет и Разумовский, и волосы, которые до этого были в небрежной косичке, лежат волнами на одном плече. Здоровья Волкову с такими-то причудами перед глазами.              На секунду Эд представляет Егора в чем-то подобном, но быстро определяется, что, при всём восхищении женской красотой, он всё-таки предпочитает мужскую. Булка, при всей его мнимой, созданной на камеру слащавости, на деле — тот еще мужлан. И лучше, пожалуй, не представлять его в таких вот доспехах да с едва прикрытыми бедрами…              Эд встряхивается и переводит взгляд к самым интересным образам из всех. Два присутствующих охотника одеты под стать своей покровительнице — оба в простых туниках, перевязанных такими же тканевыми поясами, как обычно носит в торжественных случаях Артемида. Коротких. При этом женских. И если с Юлькой всё понятно, то на Хазине такой смотрится… странновато. Даже, пожалуй, иррационально неприлично, особенно вкупе с порозовевшими щеками.              Эд с любопытством, но без особой радости косится на Грома и понимает, что опасения были не напрасны: если раньше их томные взгляды друг на друга можно было списать на дружеское расположение, то теперь… Надо бы как-то аккуратно намекнуть Игорю, что ничем хорошим такая влюбленность не закончится, Артемида ох как не жалует нарушения клятвы, а тех мужчин, которые смеют заглядываться на ее охотниц (и охотников), наказывает безжалостно и жестоко.              — Ладно, идем дальше, — прикрикивает Эд и удаляется вперед.       Долго идти не приходится. Уже через пять минут они снова останавливаются, разговоры стихают.              Все их новые одеяния, какими бы изысканными ни казались, смотрятся на них глупо и убого, как если бы на грязного бомжа надели ярко-розовый брендовый пиджак. А на этой… богине — ее нельзя называть просто женщиной — похожая светлая ткань и золотистые аксессуары выглядят, как самое дорогое в мире платье из самой редкой материи.              Царицу Геру сложно не узнать.              Эд почти инстинктивно склоняется в кривом поклоне, быстро жестикулирует остальным, и всё равно до всех доходит секунд за десять, не меньше. Гера всё это время молча смотрит на них, поджав губы, а потом закатывает глаза.              — Ни к чему эти мнимые знаки уважения. Раз так медленно соображаете, лучше уж стойте спокойно.              Она говорит это ровным тоном, без единой капли надменности, как строгая мама в уважаемой английской семье. «Выпрями спину, сынок, и изволь объясниться, как же так вышло, что учитель чистописания оказался испачкан чернилами?»… И всё равно умудряется заставить почувствовать себя говном. Или, по меньшей мере, глупым невоспитанным ребенком.              Ребята переглядываются, и Юля подает голос первой:              — Для нас великая честь стоять перед вами, Ваше Величество… Мы, признаться, не ожидали кого-то здесь встретить.              Гера искривляет губы в подобии улыбки, но Эд смутно подозревает, что к охотницам она не благосклонна.              — Что ж, а я вас ждала. — Она поспешно переводит взгляд на остальных, неловко замерших поодаль. — Это место закрыто для смертных. Гордитесь, что именно вам довелось увидеть священные стены первого дома богов!              Эд чувствует на себе паникующие взгляды. Гордятся, как же…              Разумовский решается:              — Ваше Величество, мы… вы знаете, должно быть, что мы исполняем волю пророчества, и…              — А иначе стала бы я здесь дожидаться?! — возмущенно перебивает Гера, и Сережа тупит взгляд. Слава богам, что ему хватает на это мозгов. — Вы ведь даже не понимаете, зачем пришли?              И одновременно с тем, как она договаривает фразу, у Эда в голове громко щелкает. Он выпаливает быстрее, чем кто-то другой успевает ляпнуть что-нибудь бездумное:              — Найти вашу вещь! В смысле, — мгновенно тушуется под тяжелым взглядом. — «Сердце Олимпа», «рождение», всё такое… Это же вы?              А еще речь шла про кровь, и вот даже знать не хочется, что имелось в виду. Наверняка очередная метафора, как всегда. Гера молча изучает его, и от этого по спине бегут мурашки, но Эд держится и не поддается желанию спрятаться за ближайшую колонну.              — Всё верно, — проговаривает наконец Гера, едва заметно теплея. — Потому я и здесь — посмотреть на вас еще раз и убедиться, что мы сделали правильный выбор.              И тут она щелкает пальцами, и откуда-то сверху с грохотом опускаются четыре каменных стены, едва не проламывая пол. Клубы пыли поднимаются к самому потолку, все кашляют и отмахиваются, озираются и постепенно осознают, что оказались в ловушке.              — Ни у кого нет клаустрофобии? — с нервным смешком уточняет Марго и обхватывает себя руками.              — Такими темпами заведется, — ворчит Позов и, уперев кулаки в бока, возмущается в воздух: — А делать-то что?!              Ему отвечает голос, который раздается одновременно со всех сторон:              — Я — богиня любви. Не пылкой и туманящей разум, но крепкой и настоящей, которая скрепляет брак. — Кто-то фыркает. — Чтобы идти дальше и получить мой артефакт, докажите, что способны на истинную любовь.              Тишина звучит достаточно красноречиво.              — Хорошую вещь браком не… — начинает было Арсений, но на него шикает сразу половина команды, и он примирительно вскидывает ладони вверх.              Другая половина с тоской смотрит на него, и Эд может их понять — проверенная нитью Ариадны любовь наверняка могла бы подойти, но без воспоминаний Арсения в этом нет никакого смысла. Антон — Эд видит краем глаза, но прикидывается слепым дурачком — отворачивается и отходит максимально далеко.              — Слушайте, ну вариантов не так много, — задумчиво начинает Позов. — Один сразу отметаем…              — Но в крайнем случае его можно попробовать, — встревает Петя, и Эд с ним согласен. Лучше рискнуть и попробовать, чем наверняка остаться ни с чем.              — Надеюсь, вы не про меня? — едко уточняет Арсений, и Позов отмахивается:              — Надейся. Так вот, а насчет других… — Он выразительно смотрит на Разумовского, который мигом краснеет, как кисейная барышня, и испуганно мотает головой.              — Нет, это бред! Есть влюбленность, а есть любовь, тем более истинная, Гера же так и сказала! О чём тут… Пока не… в смысле…              Это первый раз на памяти Эда, когда он не может подобрать слов.              Между тем Матвиенко деловито осматривает стены, притворяясь очень этим занятым, а Гром плюхается на пол, хмурясь раз в пять сильнее обычного, а ведь такое казалось невозможным. К нему неожиданно подходит Юля и тоже садится рядом. Оба еле одеты, а всё туда же — на холодный пол. Ладно Юлька, ей болезни не страшны, а этот-то куда!              — Гром, поберег бы самое ценное, — советует Эд и пристраивается рядом с ними стоя, подпирая стену. В ответ раздается уже привычный невнятный бубнеж. А Эд продолжает без всякой задней мысли: — Знал бы, взял бы Егора с собой, как собирались. Или вчера бы согласился, шоб он приехал.              Сережа, до этого о чём-то полушепотом яростно спорящий с Димой, вдруг замолкает и поворачивается к Эду так резко, что хлещет проходящего мимо Петю по скуле. «Ауч», — тихо отзывается тот, но Сережа и внимания не обращает. Он выпаливает:              — Погоди-ка, а ведь можно попробовать!              Все прислушиваются — очень уж воодушевленно он звучит, — но Эд только вскидывает бровь и разводит руками.              — Что? Позвать сюда Булку? Даже если бы он мог оказаться тут за полчаса, в этом нет смысла — мы в магической ловушке, он не…              — Да нет, это необязательно! — отмахивается Сережа с таким уверенным видом, как будто ни секунды не сомневается в успехе своей идеи. — Любовь — это про двух человек, да, но тут всё же речь про… ну, скажем, магию любви — про истинность. Поэтому любви одного человека к другому может оказаться достаточно.              Арсений тут же встревает:              — Если ты про меня, то я против! Это не сработает.              — Знаю, что не сработает, — огрызается Сережа и смеривает его своим взглядом-рентгеном. — Причем знаю получше тебя, потому что вообще больше не вижу в тебе… — Он прикусывает язык, но поздно — Антон уже дернулся и сжался еще сильнее. Но Сережа, мотнув головой, снова пялится на Эда. — А вот с тобой можно попробовать.              Позов мерзко хмыкает, кто-то присвистывает, а сам Эд чувствует, как у него резко начинают краснеть уши, а это, на минуточку, происходит с ним очень и очень редко.              — Да ты че, ваще ебу дал? — жалобно тянет он и по решительному виду Разумовского понимает, что воплощения его плана в реальность не избежать.              — Закрой глаза, — требует тот, и Эд, напрягаясь, как пружина, закрывает, на всякий случай подглядывая между ресниц.              Кажется, что не происходит ровным счетом ничего. Остальные, хоть и замолкают заинтересованно, тоже не помогают понять, что именно творит Сережа. Только перешептываются в догадках. А потом Сережа проговаривает:              — Открывай, — и у Эда внутри всё ёкает, потому что этот голос он узнает всегда и везде.              Перед ним стоит… нет, конечно не Егор, но Серый был прав — одной только мысли о том, что тот мог бы оказаться сейчас рядом, может быть достаточно. И поэтому Эд не позволяет себе думать, не смотрит по сторонам; он знает, что за чары применил Сережа, поэтому знает, что для всех остальных ничего не изменилось, так что они сейчас получат весьма необычное шоу.              Эд смотрит в глаза Егору и не может сдержать улыбку. Как же чертовски он соскучился! И поэтому совсем не трудно представить на секунду, что он здесь. Приехал, как и обещал.              Слов не находится, и Эд только делает маленький шажок навстречу. Егор так же неуверенно шагает к нему, а потом вдруг широко улыбается и раскрывает объятия.              — Иди сюда? — неуверенно зовет он, и Эд, плюнув на то, что все на них пялятся, в полсекунды подлетает к нему, обхватывает ладонями его лицо и, зажмурившись, целует.              Егор ему отвечает, и всё вокруг окончательно перестает иметь значение. Эд вообще старается не думать ни о чём, кроме своих чувств, потому что будет максимально глупо, если всё это не сработает. Поэтому он мысленно твердит имя Егора, беспорядочно вспоминает их самые счастливые моменты, вкладывает в поцелуй всё, что так отчаянно и бесповоротно к нему чувствует.              И старается ни на миг не подпускать к себе четкое осознание, что это не то.              Слишком мягкие губы, слишком сладкий запах. Слишком сильно приходится наклоняться и слишком робко чужие ладони — слишком узкие — сжимают его плечи. Всё совершенно не так и не то, это не Егор, и Эд ни на секунду в это, на самом-то деле, не смог поверить, только притворился перед самим собой.              Понимая, что окончательно сбился с нужного настроя, Эд вежливо отстраняется и сразу же делает шаг назад. Перед ним, конечно, стоит уже никакой не Егор — наваждения надолго не хватило; Сережа без всякой брезгливости деловито вытирает губы и задумчиво отворачивается.              — Что? — как ни в чём ни бывало спрашивает он у вылупившихся на него ребят.              В голову вдруг приходит запоздалая мысль, что эти идиоты могли что-то не так понять, и ладно, если настучат Егору — уж со своим мужиком Эд поговорит и всё ему объяснит, а потом с радостью извинится за доставленные волнения, — а вот отхватить по яйцам от Волкова ему совершенно не улыбается!              Он уже собирается пуститься в объяснения, но тут снова раздаётся грохот, и одна из стен — та, что ведет в холл дворца, — обрушивается. А стоит пыли улечься, как из сумрака появляется Гера. Ее вид не предвещает ничего хорошего, и Эд настраивается на то, что сейчас получит кару за измену. Он втягивает воздух и замирает так. Но:              — Весьма нетривиальное решение задачи, — комментирует Гера и с явным неодобрением смотрит на побледневшего Сережу. — Так нагло использовать чары Афродиты для обмана, когда требовалось самое искреннее чувство…              — Никакого обмана же не было, — буркает Игорь, и у Эда сжимается очко. Кто тянул его за язык?.. Неужели трудно догадаться, что Гера, которая в принципе терпеть не может полубогов, детей Зевса и вовсе ненавидит?!              Однако Гера мастерски делает вид, что Игоря в этом зале не существует.              — И всё-таки есть вещи, которые сильнее любых чар, — тут она переводит взгляд на Эда. Выражение ее лица не меняется. — Хоть я и не признаю брак, который не призван продолжить род, я всё же не отрицаю, что в редких случаях и такая любовь может быть истинной. На всё воля судьбы.              После этого Гера неожиданно подходит к Сереже и протягивает какую-то вещь, пристально глядя ему в глаза.              — Мы с твоей матерью много лет назад договорились кое о чём… Она просила в нужный момент передать тебе эту вещь, и момент настал. Возьми. И открой, когда останешься один.              Сережа ошарашенно кивает и забирает небольшую деревянную шкатулку. Эд хмурится. Это не его дело, но если это то, что передала Афродита…              — Ступайте, — обращается Гера ко всем сразу и ни на кого не глядя. — Советую вам разделиться и поискать то, за чем вы пришли, а оставшиеся два испытания найдут вас сами.              Сказав так, она исчезает, оставляя их наедине с сотней пустых залов и комнат, в которых никогда уже не будет достаточно светло.              

XXXVII. ЮЛЯ

             

17:25

             Никогда еще Юля не чувствовала себя настолько же беспомощной и ненужной, как сейчас. Что она, поклявшаяся никогда не вступать в отношения с мужчинами, не говоря уже про брак и детей, может знать о любви?!              Что-то, конечно, знает. Что-то — помнит по смертной жизни, далекой и смутной.              Могущественная вещь — память. Спустя годы из нее постепенно стирается столько событий, лиц и чувств, что даже страшно; однажды просыпаешься утром и понимаешь, что ты уже совсем другой человек. А самое удивительное, что стирается боль, стирается всё плохое, и вроде бы помнишь, что было плохо, но не до конца уже понимаешь, почему настолько…              Юля никогда не жалела о своём решении присоединиться к охоте, но теперь, спустя чуть больше ста лет, совсем не помнит момент, как на это решилась. Неужели совсем не видела других вариантов? Неужели разломанный на части мир так сильно ее напугал? Но ведь столько людей остались жить в нём, а потом смогли стать счастливыми…              От размышлений ее отрывает замеченный краем глаза силуэт. Юля поворачивает голову, прищуривается и с удивлением узнает в фигуре, прислонившейся к колонне, Антона. Он выглядит несколько лучше, чем обычно, и всё-таки до странности непохожим на себя.              Юля решает, что, раз уж всё равно столкнулись, игнорировать его не стоит, и не спеша подходит к нему. Дает возможность заметить себя и, если нет настроя разговаривать, притвориться, что куда-то спешит. Но нет, Антон приподнимает подбородок, смотрит на нее и еле заметно улыбается.              — Привет, — бормочет он и, шумно вздохнув, потирает глаза. — Устал, как собака…              — Да уж, сложноватый квест, — кивает Юля.              Она прислоняется к колонне из ряда напротив, но не подходит слишком близко, бездумно поднимает взгляд куда-то вверх, и так они стоят добрые минут пять.              — Я прошел второе испытание, — проговаривает Антон тем же равнодушным тоном, не двигаясь с места. — Но мне никаких подарков за это не дали. Хах. Есть всё-таки в Сером что-то такое… что аж Гера, вон, растаяла… Надеюсь, она не слышит. Иначе будет неловко.              Он как будто не может остановиться, говорит и говорит, только чтобы не дать себе думать, и Юля молчит, поглядывая на него краем глаза. Антон затыкается после третьей несмешной шутки и снова трет глаза; теперь становится понятно, что не от усталости.              — Она предложила стереть и мне воспоминания, — сознается Антон тихо, дрогнувшим голосом. — Типа, чтобы не было так… Она же богиня разума, может и не такое провернуть.              Уточнять, согласился ли Антон, нет никакой необходимости.              — Это было испытание на преданность, — добавляет он еще через пару минут молчания. — Оказывается… Ну, оказывается, вот так выглядит преданность, прикинь?              Юля прекрасно понимает, что он имеет в виду. «Оказывается, любить бывает чертовски больно, представляешь?» Хочется что-то сказать ему, утешить, напомнить, что его любимый человек жив и здоров, и именно это главное, а всё остальное можно исправить… Но все такие слова заранее кажутся издевательством.              Поэтому она говорит единственное, что вообще может сказать, раз уж именно ей выдалось слушать его надрывные откровения:              — Это пройдет. Всё проходит, Антон. Либо разрешится как-то, либо просто… однажды перестанет так болеть.              — Для этого нужно стать бессмертным? — резковато уточняет он.              А Юля хмыкает:              — Возможно.              Антон невесело смеется и больше ничего не отвечает. Становится вдруг совестно; может, надо было всё-таки сказать что-то утешающее? Просто пожалеть? Она не умеет, но, может, стоило постараться.              Чтобы не затягивать неловкую паузу, Юля отлепляется от колонны, нервным движением поправляет хитон и натягивает на лицо улыбку.              — Ладно, пойду дальше. Может, получится что-то найти.              Она не ждет никакого ответа, но неожиданно Антон ее окликает и задумчиво говорит:              — По-моему, что здесь что-то странное происходит со временем. Как будто… как будто здесь оно замедлено, а там, снаружи, идет быстрее. Может, мне кажется…              Юля, нахмурившись, медленно кивает и уходит. Часы у нее, разумеется, остались среди вещей, а все их вещи исчезли вместе с прошлой одеждой. Интересно, была ли в этом задумка испытаний? И в чём вообще их смысл, если шлем Афины и меч Аполлона они получили, по сути, ни за что?..              

21:31

             По ощущениям, проходит всего полчаса, не больше, но когда Юля выходит в открытый садик, полностью покрытый зеленью, на улице царит ночь. И это не может не тревожить, потому что времени и без того оставалось мало.              Она уже почти решает вернуться во дворец и ускориться, игнорируя дикую усталость и боль в ногах, но успевает заметить, что нашла это место не одна. На скамейке в беседке — так же целиком заросшей плющом и какими-то незнакомыми кустарниками, — сидит Оксана. Юля тихонько хмыкает себе под нос, поражаясь тому, что роль всеобщей жилетки на сегодня досталась ей. Но, может, Оксана просто присела отдохнуть?              Юля, впрочем, решает не отказывать себе в возможности лишний раз посидеть рядом с ней и полюбоваться хотя бы краем глаза — очень уж Оксане идет образ древнегреческой царицы.              — Тук-тук, — дурашливо окликает Юля, сообщая о своём присутствии. Оксана вздрагивает, но сразу расплывается в улыбке. В неярком свете факелов она и правда кажется видением из далекого прошлого.              — А я вот, — неловко начинает Оксана, — нашла это место, не сдержалась, решила отдохнуть немножко… Надо же, как быстро стемнело! Вроде же недавно пришла…              — Тут время идет сильно быстрее, — тут же говорит ей Юля. Не то чтобы в утешение, этот факт далеко не самый радостный. Зато у Оксаны мигом пропадает задумчиво-блаженное выражение на лице, и она переводит на Юлю ошарашенный взгляд.              — Да ладно! Да? Вот блин…              — Это ничего, — неловко заверяет Юля. — Испытания… понемногу проходят. Антон вот свое прошел.              Оксана вздыхает с явным недовольством.              — Жалко его. Я и не думала, что Арс может быть таким говнюком! Ладно бы потеря памяти, но он такие вещи говорит, я в шоке… — После небольшой паузы она взмахивает рукой. — Фиг с ними. Даже думать не хочется. Как тебе перформанс от Разумовского? Я прям… обалдела, если честно!              Юля смеется, и впервые за всё время знакомства с Оксаной этот смех вынужденный и почему-то отдающий на языке горечью. Свои эмоции не получается разобрать, они запутались в сложный, темный клубок, и Юле попросту страшно к нему даже прикасаться.              Но, наверное, это нужно сделать сейчас. Когда еще будет возможность вот так остаться наедине, в полумраке, удачно скрывающем лицо?              Будь Юля посмелее, она бы просто наплевала на всё, притянула Оксану к себе за плечи, прикрытые мягким тонким плащом, и поцеловала, вдыхая терпкий ягодный запах, а потом уже разбиралась с последствиями. Ей давно не пятнадцать лет и даже не тридцать, чтобы переживать о таких мелочах. Да что уж там! Пару дней назад она бы именно так и сделала.              Но теперь Юля только спрашивает вмиг охрипшим голосом:              — Почему твой муж отпустил тебя одну?              Она смотрит на тонкое золотое кольцо у Оксаны на пальце. Раньше его не было. Или она просто умудрилась не заметить?.. Почему-то Юля была твердо уверена, что у Оксаны никого нет, потому что как бы иначе та поехала одна в такое путешествие?              Есть, конечно, надежда, что отношения у Оксаны с безымянным мужем не такие уж крепкие или вовсе закончены, и брак остается лишь формальностью. Но, во-первых, желать такого, не зная всех тонкостей, попросту малодушно. А во-вторых, на что это повлияет? Охотницей Оксана уже не станет, значит шансов у них нет в любом случае.              — А?.. — Та от удивления даже не сразу находится с ответом. — А, так… зачем бы он со мной ехал? Я же вроде как по работе с ребятами, как обычно, а у Леши своя работа. Он дома ждет, звонил вот позавчера… — Оксана встряхивает головой и поворачивается к Юле, вглядывается в нее, будто темнота вовсе не мешает. — Юль? Ты это к чему спрашиваешь?..              Проницательная девочка. Юля втягивает воздух и на пару секунд замирает так. Потом на выдохе признается:              — Да я как-то надумала себе всякого… Вроде и ерунда, а вроде всё покоя не давала. Понимаешь?              Оксана определенно понимает, судя по тому, как надолго замолкает, перебирая пальцами ткань юбки и подбирая слова. Юля ничего больше не говорит, потому что уточнения не нужны. Молча ждет вердикта, задумчиво глядя на факелы дворца.              — Надо же, — наконец проговаривает Оксана с отчетливо слышимой улыбкой. — Я не думала, что замужество так сильно отбивает способность распознавать флирт.              Юля облегченно смеется — не обозвали, и на том спасибо. И как только мужчины решаются признаваться в чувствах своему полу, на полном серьезе рискуя получить в лицо?..              — Да флирта и не было, так что ты ничего не пропустила, — фыркает Юля, чувствуя неожиданное спокойствие.              Как же всё-таки хорошо обсуждать свои чувства, а не затаивать их и потом мучиться. Особенно когда их объект достаточно адекватен, и ты точно знаешь, что после таких откровений вы останетесь добрыми друзьями. Интересно, это бонус долгой жизни или смертные тоже умеют вовремя додуматься до таких вот простых истин?              Оксана, подумав еще немного, легонько толкает Юлю в плечо и с хитринкой спрашивает вполголоса:              — Так охотницы всё-таки мутят друг с другом, да?              Юля отмахивается от кольнувшей в грудь скорби.              — Конечно да.              — Я знала! — восторженно восклицает Оксана, и они смеются в голос. — Ох, мы обязательно должны будем это обсудить… Ой, слушай, а с Петей как?..              — Вообще-то личную жизнь друга обсуждать некрасиво, — замечает Юля, но тут же продолжает: — Но я тебе могу точно сказать, что девушки его не интересуют.              Оксана думает минуту, а потом неожиданно говорит совсем расстроенным тоном:              — Так он, получается, всю жизнь один?              Юля пожимает плечами. По этой территории нужно ходить очень аккуратно, так что она только говорит нейтральное:              — Большинству охотниц в принципе не нужны отношения, потому они и присоединяются к Ее Светлости. Не думаю, что Петя несчастлив быть тем, кто он есть.              Про его томные переглядки с Громом Юля, конечно, умалчивает. Да и Оксана, если достаточно наблюдательна, может сама делать выводы, а Юля и правда не собирается сдавать друга.              Вдруг Оксана легонько сжимает ее ладонь.              — Всё в порядке, Юль? Ты же не… не сильно успела…              — Влюбиться? Нет, определенно нет! — со смехом качает головой Юля и, прислушавшись к себе, неожиданно понимает, что совершенно не соврала. Как будто сами сомнения были болезненными, и теперь, когда они развеялись достаточно однозначным ответом, Юля наконец вздыхает с облегчением.              — Ну и хорошо, а то я загналась уже. — Оксана замолкает, о чём-то думая, а руку всё не убирает. Потом заговорщически понижает голос и наклоняется к Юле ближе. — Хочешь откровенность за откровенность? А то, блин, мне и обсудить не с кем!              Юля заинтригованно ведет бровью.              — Давай.              Оксана расплывается в такой светлой улыбке, что это видно даже в таком тусклом свете.              — У нас с Лешей будет ребенок.              И это определенно хорошая новость, но Юля буквально чувствует, как меняется в лице и не может ничего с собой поделать.              — Оксана, — ошарашенно выдыхает она, машинально бросая взгляд на незаметный, конечно, живот. Очень страшно ее обидеть, но и промолчать, раз уж эту тайну доверили ей, Юля не может. — Оксан, я поздравляю, конечно, но ты… Ты поехала в поиск и…              — А я не знала, — пожимает плечами Оксана. — Я поэтому стараюсь не сильно напрягаться, да и состояние периодически оставляет желать лучшего. Но, знаешь, тьфу-тьфу-тьфу, но пока всё проходит очень легко. Надеюсь, так и будет, а там уже и домой скоро, да?              Юля еще пару секунд осознаёт услышанное, а потом даёт себе воображаемый подзатыльник — ей так доверяют, а она лезет со своими непрошенными советами! Она подается вперед и обнимает Оксану за плечи.              — Конечно да. Поздравляю, правда! Это прекрасная новость.              И мысленно Юля клянется себе именем Артемиды, что с Оксаной и ее малышом — совсем еще крохотным — всё будет хорошо.              — Спасибо, — шепчет Оксана. И вдруг напрягается.              — Что такое? — Юля отстраняется, резко оборачивается и уже тянется за отсутствующим луком, но быстро понимает, что опасности нет.              По саду к ним идет Гера, держа в руках что-то блестящее. Юля и Оксана синхронно поднимаются на ноги и кланяются ей; Юля, уже предчувствуя исход разговора, делает пару шажков в сторону.              И действительно, Гера подходит к Оксане и смотрит прямо на нее. Свет бьет ей в спину, так что понять выражение ее лица даже сложнее обычного, но Юля не сомневается, что на нём написано одобрение.              — Верность супругу — главная ценность для брака, — проговаривает она. — А материнство — величайшая ценность в мире. Надеюсь только, что тебе, юная смертная, достанет благоразумия сохранить их до конца ваших дней.              Растерянная Оксана неловко кивает.              — С-спасибо. Ваше Высоч… ой, Величество.              Гера хмыкает, но никак не комментирует эту досадную оговорку. Юля отстраненно думает, что кто угодно из полубогов за такое отхватил бы по меньшей мере ядовитый комментарий, а Грому, например, с трудом удалось бы избежать какой-нибудь неприятной кары. Стал бы забывать надевать штаны перед выходом из дома, например.              За дурацкими размышлениями Юля чуть не пропускает момент, когда Гера перекладывает в руки Оксаны то, что оказывается золотистой короной. У Юли сами собой расширяются глаза. Вот такой артефакт им доверяют?..              — Храни ее, Оксана, — только и говорит Гера как будто немного грустно. Потом добавляет: — И я советую вам поспешить. Ваши друзья уже собираются в главном зале.              Сказав так, она снова испаряется в воздухе.              

22:55

             Собираются все далеко не сразу. Когда Юля с Оксаной приходят в зал — найти к нему путь получается не с первого раза, — там сидят трое из импровизаторов, причем каждый в своём углу. Самое главное, впрочем, что в зале лежат все вещи, и Юля сразу кидается за своим луком и стрелами — с оружием всяк надежнее и спокойнее.              Следующими приходят Игорь с Эдом, негромко переговариваясь на тему артефактов, и сразу спрашивают, что передала Гера.              — Ого, — отзываются в один голос, когда Оксана демонстрирует диадему, и Эд поясняет: — Это же главный символ ее царской власти. Нет, ну у нее, наверное, целая тумбочка таких, но всё равно охуеть!              Юля закатывает глаза. Манера общения у сына Афины, что ни говори, специфическая.              Следующими приходят Марго и Петя, тоже что-то обсуждая, и наконец, спустя еще минут десять — но это только по ощущениям — появляются последние члены команды. Выглядят они весьма комично: Димка Позов со скорбным лицом и Сережа с Олегом, держащиеся за руки и несколько встрепанные, которые плетутся за ним, как пойманные на горячем старшеклассники.              — Ребят, — зовет Арсений, когда все заканчивают с обменом скудной информацией. — А кто-то вообще знает, который час?              — Час — пиздец, — фыркает Эд. — Реально, лучше не знать. Но знаете че, мы же, получается, всё собрали. Так?              Он уже достал из рюкзака шлем и подсел с ним к Оксане. Юля задумчиво хмурится, остальные переглядываются.              — Юль, может принесешь меч, а? — предлагает Петя. — Вдруг они, я не знаю, светиться начнут!              — Это тебе не камни бесконечности, — язвит Позов, но не спорит и других вариантов не предлагает.              Пойти за мечом Юля не успевает, в зале раздается голос, который сегодня вряд ли кто-то рассчитывал снова услышать.              — А вы ведь так ничего и не поняли, верно?              Гера появляется из-за одной из колонн и почти с насмешкой бегает взглядом по их лицам. Взглядом понимающим и определенно знающим всё, что нужно.              — Нам бы хоть одну подсказку, — неуверенно бормочет Оксана, потому что больше никто не решается ответить.              — Так ведь была уже не одна. — Гера хмыкает. — Обычно герои соображают чуточку быстрее.              Юля смотрит на Эда, но тот выглядит не менее растерянным. Шлем лежит у него на коленях, и ничто из того, что они успели узнать, не намекает на инструкцию по применению.              Гера, видя всеобщий ступор, закатывает глаза.              — Надо было отправлять вас в какое-нибудь другое место, раз вы от усталости совсем перестали думать. Вы бы хоть обратили внимание, сколько вас здесь и где вы, смертные дети, находитесь!              И, наверное, они непременно смогли бы додуматься до ответа, если бы не произошло то, что произошло после этого.              Дворец содрогнулся от оглушительного раската грома, откуда-то посыпался песок и отвалилась часть камня. От испуга все повскакивали с мест. Дунул сильный порыв ветра, погасив часть факелов, и в зале стало темнее.              — Это что, Зевс? — кричит кто-то, и Юля с надеждой смотрит на Геру, но тут же чувствует ползущие по спине мурашки смертельного ужаса. Потому что Гера напугана и озирается по сторонам в поисках источника этой бури.              Юля замечает его не первой. Она прослеживает чужие взгляды, когда на него смотрит уже половина команды, и, как и все они, включая Геру, замирает одновременно от шока и непонимания.              Прямо у парадного входа в зал, небрежно прислонившись к колонне и совершенно не скрываясь, стоит тот, кто называл себя капитаном пиратов. И несмотря на то, что он продолжает выглядеть, как молодой мужчина, Юля теперь отчетливо чувствует — кто бы ни был, он точно не человек вовсе.              — Зевс? — глухим голосом переспрашивает он и еле заметно растягивает губы в ухмылке. — Звучит, как оскорбление.              — Как ты посмел ворваться сюда?! — шипит Гера, выходя вперед, но не приближается к нему — замирает на середине зала.              Капитан картинно разводит руками.              — Двери были открыты.              Ребята переглядываются — никто понятия не имеет, что делать. Если это какое-то могущественное существо, оно может разом их всех испепелить! Но если обычный монстр, побороть его таким количеством не составит труда. Вот только Гера вряд ли так испугалась бы обычного монстра…              Кто же это, черт возьми, такой?! Юля теперь отчаянно жалеет, что не допыталась тогда до внятных ответов.              — Тебе нечего здесь делать, уходи, — цедит Гера, на что капитан отвечает с притворным спокойствием:              — Всё, что здесь происходит, касается меня. И ты это знаешь. — Он отводит взгляд от Геры, будто теряя к ней всякий интерес, и с любопытством оглядывает каждого из ребят. У Юли от его взгляда по коже бежит холодок. — Вы же взрослые люди, — обращается капитан к ним. — Примите верное решение, оставьте здесь то, что нашли, и уходите отсюда.              Сережа собирается сделать шаг вперед, но Олег твердой рукой удерживает его под локоть, а потом на всякий случай отодвигает себе за спину. Это не укрывается от взгляда капитана, который насмешливо хмыкает.              — Что, думаешь, защитишь свою принцессу?              Олег сжимает зубы крепче. Молчит — и правильно делает. А капитан, не шевелясь, переводит взгляд дальше, на этот раз — на Игоря. Щурится.              — Последнее предупреждение. Уходите домой.              Все молчат. Юля смотрит то на капитана, то на Игоря. И совсем не удивляется, когда Гром начинает криво ухмыляться в ответ и, решительно сжав кулаки, качает головой.              — Знаете что, а хрена вам лысого.              Капитан удивленным тоже не выглядит — наверняка чего-то подобного и ждал. Он почему-то переводит взгляд на Геру и, не меняясь в лице и не отворачиваясь от нее, резко взмахивает рукой.              В центр зала летит голубая вспышка, которую Игорь почти машинально принимает на предплечье. С оглушительным треском искр молния разлетается, не причиняя никому вреда, и Игорь, сам ошарашенный, моргает круглыми глазами. Капитан смотрит на него не менее изумленно, и пару секунд ничего не происходит.              А потом тишина сменяется грохотом, ревом и криками ребят. Из-за спины капитана возникает чудовище, и в темноте сначала кажется, что это клубок больших змей. А потом оно удивительно резво для своих размеров двигается вперед, и Юля, кидаясь к Оксане и оттесняя ее в укрытие, осознаёт: это одно огромное существо.              Ребята бросаются врассыпную; Петя ловко раскладывает лук и пробует выстрелить, но почему-то промахивается, Игорь под локоть тянет его прочь. Антон сперва подвисает, пялясь на чудовище во все глаза, но тоже отходит. И очень вовремя.              Лернейская гидра изрыгает столп пламени.              

XXXVIII. ОЛЕГ

             

00:10

             Сережа, конечно, долго ворочается, а потом, стоит только Арсению и Игорю затихнуть, сразу поднимается с кровати и — в темноте не видно, но чувствуется очень хорошо — смотрит на Олега. Недовольно что-то выдыхает, шаркает ногами по полу в поисках тапочек, а потом на цыпочках выходит из номера. При всех его стараниях быть тихим, звуков выходит побольше, чем если бы он двигался обычным шагом.              Сперва Олег думает выждать пару минут, а потом спохватывается — от кого им скрываться? Так что спокойно поднимается тоже и спокойно выходит следом за Сережей. Успевает на секунду задуматься, куда тот пошел, но искать нет необходимости — его сразу с порога перехватывает за запястье прохладная рука и тянет за собой.              Оказывается, на их этаже, в закутке в конце коридора, есть открытый маленький балкон, и Сережа заводит их обоих туда.              — Нашел сегодня это место, понадеялся, что ночью будет тихо, — нервно хмыкает он.              Стульев нет, приходится опереться о парапет. Вида на море, конечно, не стоило и ожидать, но всё равно атмосфера приятная — настоящая южная ночь, теплая, со свежим ветром и ясным небом. Олег теперь старается улавливать такие моменты почаще.              Сережа, должно быть, ждет, что он начнет разговор первым. Но Олег упрямо молчит. Он не до конца понимает, что будет отвечать на прямые вопросы, а они непременно последуют, но точно не собирается упрощать Сереже задачу и начинать самостоятельно. Тот долго мнется, мнет пальцы, поглядывает на Олега и наконец неловко проговаривает:              — Нам надо поговорить, ты не думаешь?              Олег прикрывает глаза и выдыхает. Нет, черт возьми, он не сможет сейчас соврать или, тем более, оттолкнуть его! Он так сильно, просто невозможно сильно любит Сережу, настолько, что даже удивительно, как сумел до последнего это скрывать. Как сдержался и не поцеловал давным-давно, еще в ту первую — для Сережи — встречу в башне.              Так хочется сказать хоть что-нибудь, намекнуть, объяснить… Но это слишком рискованно.              — Сереж, давай так. — Олегу стоит колоссальных усилий собраться с мыслями; на Сережу он при этом не смотрит. — Мы поговорим, обещаю, мы обо всём поговорим, когда вернемся домой. И я тебе расскажу…              — Ты снова закрылся, — перебивает Сережа обиженным тоном. — Я снова тебя не чувствую. Зачем ты это делаешь?              Олег не выдерживает и смотрит на него. Вцепиться бы сейчас в его плечи, прижать его к себе крепко-крепко и никогда не отпускать. Но судьба распоряжается иначе, и противиться ей Олег не имеет права.              — Потому что есть вещи, о которых я пока не могу сказать, — отвечает он честно.              — Ты же не собираешься там героически умереть?! — резко бросает Сережа, бегая глазами по его лицу, и у Олега внутри что-то надламывается.              Он забывает, как дышать, и на несколько секунд совершенно выпадает из реальности. Туда, где Сережа перед ним — совсем юный, в очках, с растрепанными волосами и яркими веснушками, злой и напуганный.              «Что я буду делать, если ты там умрешь?!»              Олег гулко сглатывает и проговаривает с дурацкой нервной полуулыбкой:              — Ну так мы все когда-нибудь умрем.              Он моргает, и наваждение развеивается. Сереже двадцать пять, всё ещё птенчик, но уже такой сильный и самостоятельный. Он щурится, как будто пытается что-то рассмотреть в лице Олега, сердито складывает руки на груди.              — Но а если…              — Никаких «но», — перебивает Олег. А потом позволяет себе маленькую вольность — делает шаг ближе к Сереже, аккуратно кладет руки на его плечи, едва касается и почти не чувствует кожу через тонкую ткань футболки, и шепчет: — Всё будет хорошо.              Так или иначе, птенчик.              Сережа первым отстраняется и молча уходит, явно обиженный, что ему ничего не рассказали. Но это определенно к лучшему. Потому что неизвестно, какие процессы в его голове мог бы спровоцировать откровенный разговор.              Потеря памяти — это страшно. Антон — тому доказательство. И всё же иногда это хорошо…              Сережа ведь так сильно привязывается к тем, кого любит. Он бы просто не смог справиться с потерей. Ни тогда, пусть похоронка и оказалась бы в итоге ошибочной, ни теперь.              Олег не знает, кого нужно благодарить за то, что произошло. Самого Сережу и его поразительно находчивую психику, которая так умело защитила его от боли? Или его мать, или другого покровителя?.. Но это не так важно.              Важно то, что Олег не даст Сереже погибнуть. Не из-за пророчества даже — попытался бы обойти его, если бы мог, но никогда и не думал о таком варианте, потому что на кону слишком большая ценность.              Странно только то, что он не понял сразу, не увидел, не почувствовал! Тогда, шесть лет назад, впервые увидев еще совсем юного Сережу, Олег совсем ничего не подозревал, даже подумать не мог. Да что уж там — он не мог подумать и о том, что всего за несколько невинных свиданий влюбится, как будто сам стал вчерашним подростком. Впрочем, ему было двадцать шесть — ненамного старше, чем Сережа теперь.              Год. Целый год они провели вместе, и более счастливого времени Олег не наскребет за всю остальную жизнь. Он даже отказывался от предложений Вадика — впервые в жизни выбирал тишину и спокойствие на гражданке, а не адреналин в горячих точках, без которого себя и представить не мог. И даже с Петей почти не общался всё это время, а тот и не звал с собой — не находилось достаточно интересных заданий.              А потом Сережа просто-напросто поменял прическу, и до Олега наконец дошло то, что должно было быть очевидным с самого начала.              Он не знает, когда это произойдет. Может, он зря пообещал Сереже разговор; может, пророчество завтра не исполнится, и тогда им предстоит всё обсудить… Но отчего-то Олег уверен, что именно завтра — точнее, уже сегодня — тот самый день, который должен стать для него последним.              

20:54

             Злиться на Эда, конечно, неправильно, но кто ему запретит? О, да, Олег безумно зол, и будь его воля, он бы хорошенько пересчитал этой татуированной швабре зубы! Но, что ни говори, даже Гера подтвердила, что Эд и мысли не допускал об измене своему драгоценному партнеру, да и не его это была идея, так что винить вроде как не в чем.              Но если быть совсем откровенным с собой, Олег попросту возмущен и обижен, что Сережа даже не подумал поцеловать его. Он, конечно, уверен, что между ними нет ничего серьезнее влюбленности, но мог бы попытаться — и, Олег даже не сомневается, результат бы его удивил!              Приходится напоминать себе, что чем дольше Сережа пребывает в неведении, тем ему же лучше.              Ничего искать Олег особо не пытается, а просто ходит следом за Сережей и Марго, приглядывая за обоими. Всё равно, как он подозревает, нет смысла целенаправленно куда-то идти — они не знают этот дворец и никто не позволит им узнать. Гера лишь хотела их разделить, чтобы испытания сами нашли тех, кому предназначены.              А потом Марго вдруг коротко что-то говорит Сереже и уносится прочь, оставляя их наедине в одном из темных залов. Сережа вздыхает:              — Я так и не понял, когда она успела подружиться с московскими ребятами. Ладно Оксана — они девчонки и работают на похожих должностях, им с самой встречи было, что обсудить. А Сергей при чем? А Петя? Странно, я просто… О-олег, ты чего?              Олег не очень понимает, чего он. У него в принципе закоротило что-то в мозгах, и если раньше он — взрослый мужик, в конце концов — всегда отдавал себе отчет в своих действиях и контролировал все свои порывы, то теперь всё это пошло прахом.              Хватило одного взгляда на то, как Сережу целует кто-то другой. Пусть вынужденно, пусть видя на его месте своего парня, это не важно. Олегу вполне хватило осознания, что Сережа, черт возьми, всё равно однажды будет с кем-то другим — но сейчас-то рядом есть он, Олег, и кто он такой, чтобы не пользоваться возможностью!              А еще — да, ладно, он признает и не собирается отрицать, что дело не в последнюю очередь в этом платье. Оно по-другому называется, конечно, но суть одна, и это контрольный в голову.              — Олег, ты что? — повторяет Сережа и, боги, неужели Олегу не мерещится игривость в его голосе! — Кто бы мне сказал, что для того, чтобы у тебя сорвало тормоза, нужно всего лишь оказаться с тобой наедине в темной комнате и надеть платье…              Олег осознаёт, что всё это время уверенным шагом теснил его к стене, когда Сережа замирает, упираясь в нее спиной. Олег прижимает ладони к холодному камню, ухватываясь за остатки мыслей в своей голове. Отчаянно пытается понять, в чём дело и почему его подсознание так уверенно дает зеленый свет.              — Целуй уже, дурень, — выдыхает Сережа, зачем-то сгибая ногу.              А, ясно зачем: коленом он проходится по внутренней стороне его голого бедра, и Олег забывает, о чём пытался думать. Какой смысл в лишних рассуждениях, разговорах и сомнениях? Есть то, что происходит здесь и сейчас, и это самое важное.              Поцелуй на яхте был едва ли не самым горячим в жизни Олега. Уж точно — самым долгожданным и желанным. Теперь он целует не менее пылко, и всё-таки более сдержанно, обхватывает ладонью тонкую шею, второй сжимает обнаженную горячую талию, и Сережа, простонав что-то, выгибается ему навстречу. Так знакомо.              Олег скользит языком по его, прикусывает тонкую губу, зарывается пальцами в мягкие волосы… И тут его аж током простреливает осознание. Он отрывается от Сережи и в неверии распахивает глаза, как будто ему еще надо в этом убеждаться.              Волосы. Безумно красивые, волнистые, сейчас уложенные в замысловатую прическу и немного растрепанные. Длинные.              А в его сне Сережа был с каре.              От облегчения Олег смеется, вжимается лбом в лоб Сережи, игнорируя его недоумевающий взгляд. Обхватывает его обеими руками, целует всё, что оказывается под губами: макушку, скулу, нос… У них еще есть время. Неважно, сколько. Даже если это один день. У них есть «сейчас» и есть самое ближайшее «потом», а это уже куда больше, чем Олег рассчитывал.              «Люблю тебя», — едва не говорит он, но ловит эти слова в последний момент. Немного грустно, но это неважно.              — Олег, ты странный, — замечает Сережа с веселой улыбкой. — Знаешь об этом?              — Ага, — кивает Олег, решает заканчивать с разговорами и продолжает его целовать. На этот раз увереннее и настойчивее, опускает одну ладонь на бедро, кончиками пальцев касается кожи в разрезе хитона. Сережа вздрагивает, но отстраняться даже не думает.              Желание нарастает стремительно и неумолимо, и, наверное, всё бы случилось прямо так — у стены, в древнегреческой одежде, по одной слюне и на чистом энтузиазме. Сереже и вовсе почти хватает того, что Олег легко поднял его на руках и вжался пахом между его бедер. Но тут со стороны коридора раздается возмущенный голос, в котором затуманенный возбуждением мозг далеко не сразу распознает Позова:              — Да вы издеваетесь! Как будто мне мало было вечно натыкаться на такие сцены по гримеркам, прости господи… Ребят, закругляйтесь там и идем, у нас есть артефакт! Я тут… Да хер вам, а не поебаться, я тут жду, понятно?! А то час же будете собираться, знаю я вас, геюг, блять.              — Я обязательно спрошу у Антона, давно ли его друг заделался в вуайеристы, — обиженно бормочет Сережа и утыкается лбом в плечо Олега. Продолжает уже шепотом только для него: — Я в восторге от твоей биполярки, Волче, но знаешь… С тобой я бы хотел сперва сходить на свидание.              Олег благоразумно молчит, чмокает напоследок во взмокший висок и с сожалением опускает Сережу на пол. Помогает привести себя в порядок, а потом, повинуясь порыву, перехватывает его за руку, подносит к губам тыльную сторону ладони и на несколько секунд прижимается к ней поцелуем. Сережа затаивает дыхание.              — Пойдем, — говорит Олег, с сожалением отнимая его пальцы от лица, но не выпускает их из руки.              — Погоди, — притормаживает его Сережа и, встревоженно хмуря лоб, кладет вторую ладонь на его щеку, внимательно вглядывается ему в глаза. — Олег. Всё точно в порядке?              Олег пожимает плечами и выдавливает улыбку.              — Да. Конечно да, Сереж.              

23:38

             «Это нихера не гидра», — отстраненно думает Олег, когда бронзовый меч проходит в одну из голов чудовища насквозь, не причиняя никакого вреда.              Вообще-то это было очевидно с самого начала. Гидр Олег встречал не раз и не два, он хорошо знает, как они выглядят, и это что-то совершенно другое. Потом стало ясно, что огонь вылетает не из одной головы, а из всех, мать их, девяти, и вот это уже совсем не смешно, а главное — нихуя не понятно.              — Знаешь, что это?..       — Нет.              Так они коротко перебросились словами с Эдом, прежде чем разбежаться от громко клацающих зубами челюстей.              Через несколько напряженных минут, которые показались часами и были больше похожи на детские догонялки, чем на бой, Олег почувствовал на себе взгляд и заметил Петю. Тот жестами коротко обрисовал ему план, и Олег воодушевленно кивнул — может ведь сработать!              Это стало одним из их фирменных парных приемов, потому что мало у кого получалось в принципе составить двойку из колоссально меткого и достаточно сильного, чтобы при этом оба соображали быстро. Олег отвлекает внимание на себя, Петя стреляет точно в глаз, что в девяноста процентах случаев лишает противника зрения, а Олег в этот момент подбирается сбоку и добивает мечом. Уж сколько чудовищ они перебили таким способом в разных его вариациях!              Но теперь Олег смотрит на меч, который не причинил монстру никакого вреда, и понимает, что задача сильно усложнилась.              — Олег, назад! — орет Сережа, и Олег падает на спину, кувырком откатывается в сторону, едва не свернув шею, и тут же испуганно проверяет, не кинулась ли одна из голов на звук.              Он замечает, что стрела Пети почему-то смогла выполнить свою задачу и всё же повредила зверю глаз. Пара секунд на соображения, и до него доходит, что дело в древке — бронзовый наконечник наверняка не доставил никаких неудобств, но Петя стрелял с маленького расстояния, так что от силы удара стрела вошла глубоко. А это значит, что дело конкретно в небесной бронзе.              Олег видит рядом сидящего на полу Антона и подползает к нему.              — Есть идеи? — спрашивает без особой надежды, но Антон вертит в руках своё кольцо — мало ли что-то придумал.              — Он не отсюда, — бормочет тот, жмурится и мелко мотает головой. — Надо валить, мы ничего не сможем сделать. Я, блять, не хочу сдохнуть, я не хочу!..              — Эй, а ну без истерик! — рявкает Олег и с силой толкает его в плечо. Но Антон, слава богам, не впал в ступор, ему просто по-человечески страшно. И винить его за это тяжело.              Олег беспомощно оглядывается и понимает, что сидеть в стороне нельзя. Только не ему — почти единственному, кто может хотя бы защищаться. Он видит, как взвизгивает и прикрывает голову руками Марго, как рядом с ней стоит Матвиенко, держа наготове свою трость — и выглядит при этом так воинственно, как будто действительно думает, что сможет отбиться ею от огромной огнедышащей змеиной головы!.. Впрочем, учитывая успех Пети с древком стрелы, у Сергея больше всех шансов.              Арсений пытается затушить огонь водой, и у него даже получается, но совсем ненадолго. Игорь крутится рядом с Петей и о чём-то с ним переговаривается, Юля с яростным видом закрывает спиной Оксану, а Сережа… Сережа, господи, он же должен быть в безопасности!              Олег кидается к нему, пытающемуся подобраться к змею с ножом.              — Серый, уйди в укрытие! — рявкает он, даже не осознавая, что вышел фактически с голыми руками.              — Да нет здесь укрытий! — еще более яростно рычит Сережа в ответ. — У меня кинжал из золота, вдруг получится?!              Олег осекается на полуслове и тупо смотрит на сверкающее лезвие у него в руке. А вдруг и правда получится?.. Он одним движением выхватывает кинжал и повторяет:              — Спрячься, умоляю, ради меня.              Сережа открывает рот, чтобы поспорить, но, видимо, замечает что-то в его глазах или в ауре, потому что тут же его захлопывает, кивает несколько раз и по стеночке убегает вглубь зала.              Олег ищет глазами Петю, чтобы повторить их прием, и едва не запинается, когда видит его на руках злого и бледного Игоря. Отсюда не понять, что с ним и жив ли он вообще, и приходится задавить в себе панику и боль. Нужно сохранять холодный рассудок, если он хочет попытаться что-то сделать.              Окинув зал взглядом еще раз — у Арсения в руках нет лука, Эд в другой стороне, — Олег находит единственное решение и громко кричит:              — Юля!              Та оборачивается, вместе с ней оборачиваются две из девяти голов и явно не знают, к кому им больше хочется приблизиться. На всякий случай Олег отбегает в сторону, одновременно показывая Юле максимально простым жестом, что нужно сделать. Та кивает, быстро накладывает стрелу на тетиву и одним выстрелом повторяет то же, что делал Петя.              Олег бросается вперед, постоянно следя боковым зрением за головами.              Но всё оказывается зря, и это уже даже не смешно! Потому что римское оружие — имперское золото — тоже не подходит. Результат ровно такой же, как от его меча. Олег делает несколько шагов назад, совершенно растерянный, а мозгом начинает судорожно соображать, как вывести всех прочь из этого проклятого дворца, чтобы чудовище не рванулось за ними.              Как они будут спускаться с горы ночью, да еще и бегом, вопрос со звездочкой, но на него сейчас плевать. Главное — хотя бы, блять, выйти из этого зала живыми.              — Олег! Меч! — доносится сквозь гам и грохот голос Юли, и Олег переводит на нее непонимающий взгляд. Какой меч? Понятно же, что небесная бронза не сработала...              Но Юля, подождав секунду, бежит к вещам, и до Олега доходит — меч Аполлона. Он явно сделан из другого металла, и уж оружие бога точно должно подойти!              «Умница», — одобрительно думает Олег и присоединяется к Эду и Позову, которые последние пять минут отвлекали монстра на себя и выиграли ценное время.              — Отходите, Игоря сюда, — коротко командует он. Надо, чтобы ребята отдохнули, и в первую очередь — чтобы отдохнул Дима, непривычный к таким нагрузкам.              Эд упрямо остаётся рядом и, когда одна из голов дергается в сторону Поза, с размаху кидает в нее пустым рюкзаком.              — Лови, сука!              Голова ожидаемо оскаливается огнем, но в этот момент Юля с разбегу подлетает к ней и с боевым кличем ударяет золотым мечом прямо поперек шеи.              И меч. Разлетается. На осколки.              Кажется, что в эту секунду снова повисает тишина, а может, это шумит у Олега в ушах. Он, как в замедленной съемке, видит опадающие на пол сверкающие мелкие кусочки, как будто меч был сделан из стекла, а не из металла. И как дрожат руки Юли, в которых не осталось даже рукояти.              Он видит и то, как сразу несколько змеиных голов поворачиваются к ней и открывают пасти, из которых летят огненные искры. Видит, как Юля испуганно поднимает предплечья перед собой, инстинктивно защищая лицо. Вот только это ее не спасёт.              Олег бросается вперед быстрее, чем успевает подумать. Ноги сами срываются с места, и только с силой отталкивая Юлю в сторону, Олег понимает.              И стоило бы подумать о том, каким идиотом он был всё это время и почему вообще был так уверен, что в его пророчестве именно Сережа. Только из-за волос? Или всё-таки Олег верил в то, во что хотел?.. Подумать бы о том, на что ни разу не обратил внимание: у Сережи волосы отросли до середины спины, а у Юли так и остались длиной по плечи, а еще выцвели из ярко-красного в рыжий, потому что она не взяла с собой краску.              Стоило бы много чего сделать, но времени у Олега больше не осталось. Ни взгляда, ни слова, ничего напоследок. Только чернота с привкусом гари на языке.              

***

             — Так больше продолжаться не может! Они же все погибнут! Ты не имеешь права их убивать!              Гера хотела бы метнуть в него настоящие молнии, но, к своему великому сожалению, может делать это лишь взглядом. А он равнодушно пожимает плечами.              — Значит вы ошиблись и выбрали не тех героев. Впрочем… разве это герои?              Он смотрит ей через плечо, на людей, которые отчаянно пытаются сохранить свои жизни и не поддаться горю прямо на поле битвы, и их трепыхания похожи на возню детей на мелководье. Как мило. Где-то он уже видел подобное.              — Мы все подчиняемся мойрам, — цедит Гера. — Будет так, как они решили.              — Но что они решили, известно только им самим, — мрачно отвечает он. И всё же не спорит, когда Гера, прежде чем раствориться в ледяном тумане, одним взмахом руки приказывает одиннадцати оставшимся в живых героям исчезнуть и оказаться подальше отсюда.              В безопасности, на морском берегу, где дожидается их обновленное судно, готовое отвезти неразумных детей домой.              Ему не нужно находиться там, чтобы знать: сейчас они постоят в тишине, набираясь воздуха, осознавая, что опасности больше нет, а потом — что наступила ночь, и кто-то из них непременно посмотрит на часы, увидит              

00:11

и скорбно подумает, что они не успели. Пятнадцатое июля завершилось. Время истекло.              Он прикрывает глаза и медленно выдыхает. Всё так, как должно быть.