Греческие полубоги и где они обитают

      XXXII. ОЛЕГ

             — А как ты понял, что мы в Фивах?              Олег замечает краем глаза, что Петя самодовольно ухмыляется, и подавляет дурацкий порыв ткнуть его в бок, чтобы не выпендривался. Олег в целом всю дорогу прикидывается обивкой салона — ему, полностью одетому в точно такое же черное, это несложно.              Петя между тем рассказывает подробности своего путешествия, то и дело сбиваясь на подколки, а потом запинаясь на ровном месте, как будто вспоминает, что вся ситуация далеко не веселая и не комичная.              — …Во-от, а там уже понял по разнесенной половине города, что вы там были. А, и кстати!              Он кое-как извивается, чтобы стянуть со спины рюкзак — такой же черно-серебристый, как его охотничье облачение, — с матами роется там и наконец достает на свет…              — Ты его нашел! — вскрикивает Сережа и тут же тянется за своим позолоченным кинжалом. — Боги, Петь!.. Я думал, что всё, потерял его…              Олег бросает взгляд на таксиста, но тот даже не смотрит назад, а самозабвенно вещает что-то Эду, который тихо сидит на переднем сидении, кивает, уже не пытаясь вставлять комментарии, и явно жалеет, что заговорил с ним на беглом греческом.              Петя самодовольно ухмыляется и, подняв указательный палец, назидательно ворчит:              — Воин никогда не роняет своё оружие.              Сдержать фырканье не получается. Память услужливо подкидывает все десятки моментов, когда Петя в буквальном смысле бросался во врагов винтовками или забывал на прикрытии выданные ему пистолеты. Справедливости ради, свой лук он уж точно никогда нигде не оставлял, — но тот раскладывается из браслета, так что потерять его чисто физически проблематично.              — А ты-то чё фырчишь, дядь? — разумеется, не остаётся в долгу Петя, разворачивается всем корпусом к Олегу и скалится: — Напомнить, как из-за тебя подорвался целый склад боеприпасов?              Тут уже Олег не молчит — возмущенно вскидывает брови:              — Здрасьте. А кого я с этого склада вытаскивал?              — Ага, игнорируя сообщение, что у меня всё под контролем!              О да, Олег никогда не забудет, каким дрожащим от страха голосом Петя говорил это в рацию, пока они с Вадиком сидели в засаде и наблюдали, как на складе, захваченном талибами, стремительно начинается суматоха, крики и стрельба. Что ни говори, а ссыкотно было смотреть туда и осознавать, что где-то среди этого кошмара бегает маленький мальчишка, будь он хоть трижды опытным охотником Артемиды.              Он собирается как-нибудь поделикатнее сказать, что они трое тогда едва остались целы, но тут Сережа осторожно спрашивает:              — Вы вместе служили? Давно?              Смотрит он при этом только на Петю. Тот спокойно кивает, но всё-таки слегка напрягается — не любит расспросы о прошлом. Никто из его немногочисленных друзей не знает даже, сколько ему на самом деле лет. Кроме, может быть, Юли, но их связывает совсем уж давняя история.              — Как раз перед этой поездкой вернулись с задания. И до того… пару лет или типа того.              Олег тоже кивает, не добавляя, что он отлично помнит цифру, и та значительно больше двух. Раз в пять.              Сережа, кажется, хочет спросить что-то еще, но тут телефон, который он сжимал в руке, оживает входящим звонком. Все, включая Эда, оборачиваются к нему и с замиранием сердца наблюдают, как Сережа, облизнув дрожащие губы, принимает вызов.              — Марго?.. — зовет он не своим голосом. Ответ не слышно, но Сережа прикрывает глаза, шумно выдыхает и от облегчения растекается по креслу; на его ресницах мгновенно появляется влага. — Марго, ты в порядке… Боги, спасибо… Мы?.. Да, мы едем к вам, где вы?..              Петя еле заметно улыбается, тоже расслабленно откидывая голову и бездумно глядя прямо перед собой. Эд, уловив нужную информацию, быстро корректирует курс водителю, не обращая внимания, что перебил его на середине какой-то безусловно информативной фразы, а потом набирает Игоря — тот вместе с Арсением едет во второй машине следом за ними.              — Целы? — только и спрашивает Петя, когда Сережа кладет трубку и прижимает руку с телефоном к губам. В ответ он мелко-мелко кивает и начинает вполголоса пересказывать то, что услышал. Олег прикрывает глаза и почти задремывает, убаюканный четырьмя негромкими голосами.              …Когда они сворачивают в сторону набережной, ленивые разговоры смолкают. Все подбираются и начинают смотреть за окно: кто-то украдкой — Олег и Петя, — кто-то с деланным равнодушием — Эд, — а кто-то с воодушевлением и нетерпеливо прикушенной губой — Сережа. Последний нервно вертит в руках телефон и не моргая вглядывается в бирюзовую воду, где среди белоснежных лодок всех размеров выделяется огромная матово-черная яхта.              Олег никогда не привязывался к транспорту, считая его не более, чем средством передвижения, которое можно в любой момент сменить на другое, лучше отвечающее запросу операции, и которое всегда можно бросить на дороге, в море или даже в воздухе, не беспокоясь о его сохранности. Но сейчас, при виде «Дракона», Олег иррационально испытывает чувство, похожее на то, когда возвращаешься… не домой — дома у него нет, и Олег не представляет, как это должно ощущаться…              С этим сжимающим нутро и почти болючим теплом Олег возвращался к живым.              А живые обнаруживаются рядом с яхтой: нервно крутятся рядом, заламывают локти и вглядываются в каждую машину, хотя точно знают цвета, марки и номера обоих такси. Олег видит их издалека, замечает, скорее всего, не первым, но еще отчетливее чувствует, что, кажется, соскучился?..              Просто поразительно.              Ребята узнают их машину почти одновременно, но первой делает шаг вперед Марго. И еще один, и еще. Следом за ней вперед подается Антон, жадно пытаясь вглядеться в салон и разобраться, кто там сидит; Олег машинально бросает взгляд назад и отмечает, что вторая машина отстала совсем немного.              Такси останавливается прямо на дороге, врубая аварийку, и Сережа вылетает из машины сразу же, не дожидаясь полной остановки. Марго срывается с места и бежит ему навстречу, следом за ней плетется ревущая Оксана, остальные тоже понемногу подтягиваются вперед, улыбаясь устало, но с явным облегчением.              — Да неужели, блять, ну вот просто — неужели! — притворно ворчит Позов, шагая к такому же насупленному Эду. Рядом обнимаются Юля и Петя, без слёз и лишних эмоций, но очень крепко. Привычные к расставаниям, но вряд ли — к добрым, теплым встречам. Эд крепко пожимает руку Антона, который смотрит куда-то мимо всех — ясное дело, ждет супруга.              Матвиенко, проходя мимо Эда, хлопает его по плечу, но сам не отводит взгляда от выходящего из второй машины Игоря и идет к нему. Они здороваются за руки молча, но, кажется, лишние слова им просто не нужны. Олег, продолжая тихо стоять позади всеобщего столпотворения, задумчиво хмыкает: он редко встречал сатиров и полукровок, связанных эмпатически, а поэтому понятия не имеет, как это ощущается. Он бы не хотел иметь такую связь — несмотря на все плюсы, настолько открываться кому-то он точно не готов.              Антон проносится мимо всех и налетает на Арсения, который от неожиданности едва не роняет телефон.              — Что ты не позвонил-то ни разу?! Ты не представляешь, как я волновался!..              Олег тоже вздрагивает, когда его неожиданно обнимают. Оксана, размазывая по щекам слёзы, даже, кажется, не видит толком, к кому подошла, и, продолжая всхлипывать, перемещается дальше — к Эду, который до жути неловко обнимает ее в ответ.              — Ладно те, малая, чего сопли распускать…              — Как вы вообще? — скулит Марго, наконец-то отлепляясь от Сережи и обеспокоенно поглядывая на остальную команду. — Как добрались? Как… божечки, вы все потрепанные такие, надо срочно искать аптечку и…              — Арс, это не смешно, — слышится растерянный голос Антона, и Олег по инерции поворачивает голову к ним. Предчувствие подсказывает, что там что-то сильно не так.              — А кто смеется? — отзывается Арсений с натянутой улыбкой, но таким холодным тоном, что все, кто его услышал, ошарашенно замирают и тоже оглядываются. — Я не шутил, это вы какой-то розыгрыш придумали. Вы кто вообще?              Негромкие разговоры постепенно стихают. Кто-то так и замирает в объятиях, кто-то расцепляет руки и напряженно хмурит лоб, пытаясь разобраться, верно ли всё услышал. Олег видит, как ребята растерянно переглядываются, но все взгляды то и дело возвращаются обратно к Арсению.              Тот, заметив внимание к своей персоне, делает шаг в сторону от Антона, который не сводит с него немигающего взгляда, и непонимающе разводит руками.              — Чего вы, ребят? У меня вроде не день рождения… Что за приколы такие странные?              — Какие приколы? — с обреченным выдохом переспрашивает Эд, потирая лоб. Он, видно, уже примерно понимает, что произошло, и не удивляется очередной свалившейся на их головы проблеме.              У Олега тоже возникают некоторые догадки, и он — больше по привычке, чем из необходимости — переводит взгляд на Сережу и внимательно вглядывается в его лицо. И правильно делает, потому что сразу видит, как Сережа, моргая, переводит напуганный взгляд с Антона на Арсения, будто пытается что-то рассмотреть, но не может.              — Арс, — снова зовет Антон, подходит ближе к нему и хватает за плечи.              — Не трогай меня! — рявкает тот, пытаясь скинуть с себя чужие руки, но Антон не отпускает, смотрит во все глаза и, кажется, просто не может поверить.              — Ты что, меня не узнаëшь? — Это звучит даже не как вопрос, а как восклицание, как будто даже произносить эти слова Антону дико и странно.              А Олег чувствует, как где-то под грудиной замирает и съеживается что-то не менее дикое и страшное. Его как будто ударяет по голове пыльным мешком — или связкой кирпичей, — и, оглушенный, он не слышит ответа Арсения. Зато слышит, как Антон повторяет бесцветным голосом:              — Арс, ты правда меня не помнишь?              «Они такого не заслужили», — проносится в голове.              Олегу становится физически плохо за этим наблюдать. Он хочет податься вперед и перебить их, чтобы Попов ненароком не наговорил ничего слишком обидного, но, во-первых, это его не касается, а во-вторых, он всё равно не успевает. Арсений грубовато отзывается:              — Я и не должен, — и Антон, шумно выдохнув, отдергивает дрожащие ладони от его футболки, отшатывается, как будто его ударили, а потом, ни на кого больше ни глядя, почти бегом уносится обратно на яхту.              Напряжение, повисшее в воздухе после его ухода, нависает над всеми тяжеленным облаком. Арсений складывает руки на груди, хмуро поглядывая на друзей, но прежде, чем он успевает сказать еще что-то, Позов подходит к нему и шипит:              — Ты речь фильтруй, еблан. Это твой муж, вообще-то.              — Чего? — возмущается Арсений и нервно фыркает. — Дебильная шутка, я же говорю.              — А никто не шутит, Арс, — добавляет Матвиенко серьезно.              Когда Арсений, беспомощно поглядывая на всех остальных, наконец осознаёт, что никто не пытается над ним пошутить, натянутая улыбка окончательно пропадает с его лица. Он заметно бледнеет и опускает взгляд на свою правую руку. Непонимающе демонстрирует ее — кольца, конечно, нет.              — Нить, — выдает Эд прежде, чем Арсений успевает озвучить очевидную несостыковку. — Эта чертова нить!..              — Какая? — оборачивается к нему Позов и пытливо щурится.              — Нить Ариадны, мы с ее помощью вышли из лабиринта, — объясняет Эд, косо поглядывая на Игоря, но тот лишь крепче сжимает зубы и никак не реагирует. — И мы вышли… Ну да, конечно, мы вышли в храме Мнемозины — богини памяти. Вот она и забрала плату за наше освобождение, вот же с-су…              — Не поминай всуе, — ворчит Юля и, вплетая пальцы в выцветающие волосы, морщится. — Сколько еще всего произойдет…              Вслед за Антоном на яхту непривычно молча удаляется Сережа. Марго смотрит ему вслед, а потом вдруг оборачивается и сталкивается взглядом с Олегом — и по спине пробегает холодок.              Одновременно с этим он вспоминает отчетливо, как будто слышал час назад: «Маргарита Волкова». Это… всё ещё может быть чистой воды совпадением, это с большой вероятностью и окажется совпадением, потому что не бывают такие встречи случайными…              Но что если судьба не зря вот так их троих связала?              В любом случае, сейчас не время об этом говорить. Его пророчество — его проклятие — может исполниться в любой момент. Олег всё ещё не отошел от вчерашнего пожара — уверен был, что тогда всё и случится.              Марго смотрит на него пристально и так внимательно, как будто всё о нём знает. Может, даже побольше, чем он сам. Олег только сейчас вспоминает, что она Оракул, а значит вполне может и правда что-то знать… Она коротко поджимает губы и отворачивается, убегая следом за Сережей, и Олегу остаётся только медленно выдохнуть. Это всего лишь маленькая девчонка, а его не покидает ощущение, что его только что пощадили.              — …какая связь? — доносится до него, и он возвращается в реальность, где все оставшиеся члены команды сгруппировались вокруг Арсения и пытаются объяснить ему, что его семейное положение — вовсе не шутка.              — Кольцо было символом вашей любви, — втолковывает Позов, на что Арсений ожидаемо закатывает глаза.              — Какой любви, Поз, ну че ты мне втираешь?..              — Завали лицо, блять!              — Поз, — рявкает Эд и оттесняет его в сторону, заставляет Арсения посмотреть себе в лицо и говорит сухо и четко: — У тебя забрали память о нём, понятное дело, что это всё кажется диким. Но да, Арс, у тебя есть муж. И реально… фильтруй речь при нём, лады? Ему и так сейчас хреново… не представляю как.              Эда, кажется, передергивает, и он машинально касается телефона в кармане джинсов. Арсений открывает и тут же закрывает рот, моргает, соображая, и снова касается левой рукой безымянного пальца правой. Там ведь наверняка остался светлый след.              Олег понимает, что здесь ему делать больше нечего, и тоже идет на яхту. Не самая долгая его вылазка и уж точно не самая тяжелая, и всё-таки принять душ и полежать на нормальной кровати просто необходимо, если есть такая возможность. Он идет в душевую для персонала, которую общим решением оставили для тех, кто, собственно, спит на служебных койках. Горячая вода, вопреки обыкновению, не расслабляет, а напротив — заставляет тело, так и не успевшее привыкнуть к комфорту, напрячься из-за неожиданных условий.              В итоге Олег выходит из душа очень быстро, чистый, но в еще большем раздрае, чем до этого. Вытирая волосы полотенцем, он практически сталкивается в проходе с летящим куда-то Антоном. Глаза у того на мокром месте, он настолько бледный, что сейчас как никогда похож на сына Аида.              Чтобы не столкнуться плечами, они по инерции поворачиваются и в итоге замирают друг напротив друга. Слова на ум не приходят — а что тут можно сказать? Так что Олег только смотрит на него и сочувственно вздыхает.              А Антон неожиданно выпаливает быстрым шепотом, лихорадочно блестя глазами:              — Поговори с Сережей, он заслужил этого. И ты тоже, понял? Даже если завтра умрешь… оно будет того стоить, всегда будет.              И, не давая ответить, он уносится прочь, сгорбившись и засунув руки в карманы. Катана так и остаётся болтаться за его спиной — надо же, механически подмечает Олег, уже успел привыкнуть к оружию.              Смысл услышанных слов доходит до него далеко не сразу. А потом Олег содрогается от осознания, что именно ему только что предложили сделать. Пойти и прямо во всём признаться? Сейчас, когда он в самом буквальном смысле может умереть в любую минуту и оставить Сережу страдать?! Ну уж нет, ни за что!              Олег мотает головой и плетется на кухню — проверить, осталось ли хоть что-то из продуктов.              Как-то незаметно вся команда вновь расходится, кто куда. Почти все идут в кафе завтракать, другие остаются на яхте и ныкаются по каютам. Время, которого и без того оставалось совсем мало, начинает бежать с несусветной скоростью, и когда большая часть народа наконец возвращается, часы показывают пять вечера.              Олег вылавливает Эда и тихонько спрашивает:              — Куда мы сейчас?              — До Лептокарии морем, потом до Олимпа, — отзывается тот смертельно уставшим голосом и потирает лоб. — Нихера мы не успеваем, волч, я не знаю…              — Не надо думать про время, — перебивает Олег задумчиво. — Нам про это пятнадцатое число сказал только Гермес, и при всём уважении, но я бы не стал так сильно полагаться на…              — Не только, — перебивает Эд, складывая руки на груди. — Наши видели Аполлона, он ясно дал понять, шо всё так, надо бежать бегом.              Олег замирает. Он уже успел немного успокоиться, но Аполлон… Уж если сам бог пророчеств подтвердил, что времени не остаётся, значит ситуация действительно критическая.              — Кто еще не пришел? — спрашивает он, подавляя новую волну паники. Нельзя показывать страх, Олег один из немногих в команде, на кого равняются остальные, так что они должны видеть его спокойствие и уверенность. И только это.              — Наши все здесь, а остальные… — Эд оглядывается, взбегает по ступенькам в коридор на средней палубе и зовет: — Юль! Юльк, подойди, а? Да не ругайся, ну давай я сам подойду…              Олег тоже поднимается, чтобы слышать их разговор.              — …твои все?              — Придут до шести, — как ни в чём ни бывало говорит Юля.              — Каких шести? Подруга, ты совсем еба… простите, совсем рехнулась, а?              — Эд, людям надо прийти в себя, ты не понимаешь? Иначе не будет никакого толку что-то требовать и подгонять.              — Да нет у нас нихера такой возможности, Пчёлкина!              — Не кричи на меня. И напомни, сколько раз ты был командиром? И сколько ты…              Олег возвращается на кухню, молясь, чтобы Юле хватило мозгов не напоминать Эду про Диму Дубина. Человек только-только оклемался от потери члена команды — нельзя сейчас на него этим давить.              Как бы то ни было, Юля поступила верно, дав своим ребятам возможность отвлечься от происходящего и собраться по кускам. По крайней мере, когда, уже с наступлением темноты, яхта наконец отплывает в дальнейший путь, почти все члены команды выглядят вполне готовыми думать и действовать.              Лично Олег, правда, совсем не чувствует боевого настроя, и это сильно выбивает из колеи. Он пытается абстрагироваться, собраться, постоянно напоминает себе, ради чего всё это делает, но… Видимо, не стоило ему весь день торчать на яхте, надо было тоже куда-нибудь сходить, развеяться.              Желательно туда, где каждый уголок не будет напоминать ему о Сереже.              Впрочем, если не врать себе, это бы не помогло. Потому что все эти мысли и чувства он носит с собой, куда бы ни пошел.              Олег бродит по нижней палубе туда-сюда, чувствуя себя запертым в клетке животным, и когда рядом неожиданно оказывается Позов, он выпаливает, не слушая даже, зачем тот пришел:              — Как Арсений?              Позов удивленно моргает, а потом со вздохом отмахивается.              — Да никак. Решили пока ничего не делать — надо сперва разбираться с пророчеством. — Олег по инерции кивает и старается не показывать, что дышать стало слишком тяжело. — Я чего хотел-то. У меня тут аптечка, я уже всех обработал, а с тобой мы, видимо, разминулись. Не надо ничего перевязать? Лекарство какое-нибудь дать?              — Не надо, всё равно скоро… — Олег прикусывает язык, но поздно. Дима перестаёт улыбаться и внимательно вглядывается в его лицо.              — Чего — скоро? — спокойно переспрашивает он.              — Ничего. Забудь, я просто устал.              Дима еще с минуту стоит на пороге, а потом хмыкает:              — Ладно. Но учти, я спрошу у Антона. Спокойной ночи.              Он уходит быстрее, чем Олег успевает возразить, ответить или сделать хоть что-то. Потому что сознание путается. Барьеры, которые он всё это время возводил в том числе и от самого себя, надломанные сотню раз, стали рушится, уничтожая всё на своём пути.              Олег, тяжело дыша, опирается ладонями о верхний ярус кровати и прикрывает глаза. Перед глазами сам собой встает образ Сережи, когда он вчера… нет, не вчера, а целых два дня назад, но для них прошло так мало… пришел к нему и робко постучал в дверь. Сережа тогда открыл и впился в него глазами — красными и мокрыми, и всё равно смотрел прямо ему в лицо, приподняв подбородок и упрямо сжав губы.              — Ты как? — спросил Олег самое идиотское, что можно было спросить в такой ситуации.              Сережа, кажется, хотел привычно натянуть улыбку и отмахнуться, но вместо этого его глаза заблестели, губы задрожали, а костяшки пальцев, сжимающих дверь, побелели. Он громко сглотнул и процедил:              — Олег, я чувствовал его смерть, как свою. Ты не представляешь, что это такое — умирать… — Представляет, но Сережа, конечно, не знал об этом. — Уйди, пожалуйста.              Потом он захлопнул за собой дверь, и больше они не разговаривали. Олег всё не мог понять, почему Сережа так сильно на него обижен, но теперь… Теперь он вспоминает тот короткий разговор в лабиринте и начинает догадываться.       — Сережа, чего ты хочешь?       — Понять! Я не привык, что кто-то меня защищает…              Всё это время каждое его действие было направлено только на то, чтобы защитить дорогого человека — и от опасности, и от боли. Но как воспринимал это сам Сережа? Он ведь совсем ничего не знает… просто не помнит. Как не помнит сейчас Арсений, и тем самым неосознанно причиняет мужу боль, но каково будет ему самому потом, когда всё вернется на круги своя?..              Олег вдруг отчетливо представляет себе момент, когда Сережа узнает всю правду, вот только сделать или сказать ничего уже не сможет. И от фантомной боли вдруг хочется сгореть на месте — но это желание мгновенно сменяется острой необходимостью, отчаянной нуждой пойти и наконец-то поговорить. Откровенно, без запретов и барьеров, даже если будет сложно.              Антон был прав, абсолютно прав, потому что истина, как водится, оказалась проще накрученных в голове мыслей: Сережа имеет право всё знать, а Олег заслужил надежду на счастье, даже если оно будет совсем коротким.              Поэтому он выпрямляется и, не оглядываясь, идет туда, где так сильно заждалась его судьба.              

XXXIII. АРСЕНИЙ

             Дима как-то сказал, что если Арсений когда-нибудь сойдет с ума, никто поначалу этого не заметит и еще несколько дней будет думать, что это просто Арсений. Но кто бы мог подумать, что однажды этот момент действительно настанет.              Сам Арсений в трезвости своего ума не сомневался и даже не думал подозревать у себя какие-то проблемы — ровно до сегодняшнего утра. Даже после нескольких серьезных разговоров он продолжал ждать, что хоть кто-то из команды проколется, ведь всё это не могло быть ничем иным, кроме шутки!.. Вот только все одиннадцать человек смотрели на него без единой искры смеха, и в голову Арсения начинали закрадываться подозрения. В компанию к тараканам и, видимо, каким-то поломкам.              Он меланхолично рассуждает о том, стоит ли что-то со всем этим делать или подождать еще немного на случай, если дурак всё-таки не он, а все вокруг, пока руки сами по себе орудуют приборами и нарезают овощной салат на максимально мелкие кусочки. Рядом остывают скрэмбл и свежесваренный кофе, но на них Арсений даже не смотрит, как не смотрит и на парня, сидящего напротив.              Антон. О да, он хорошо запомнил, слышал сегодня это имя раз в пять чаще, чем собственное. Антон Шастун. Имя, которое он услышал впервые в жизни, и это такая же простая и логичная истина, как то, что его самого зовут Арсений Попов.              Антон смотрит на него, не отводя взгляда, как будто надеется так заставить его вспомнить то, чего никогда не было. Ну или было, если дурак всё-таки Арсений.              Если говорить совсем уж откровенно, Антон ему понравился сразу. Еще бы не испортил сам всё первое впечатление, когда с разбегу накинулся на Арсения и, прости господи, чуть не засосал при всех! Широкая улыбка и сверкающие зеленые глаза не могли не примагнитить, Арсений невольно улыбнулся в ответ, но тут же слегка отшатнулся и настороженно спросил:              — А ты кто?              Антон, кажется, даже не сразу понял, что именно услышал, пролепетал что-то про идиотский юмор и опять потянулся к его лицу. А это, на минуточку, было жутко — он всё-таки выше ростом, что уже большая редкость, весь в черном, несмотря на жару, и с мечом за спиной.              — Арс, это не смешно, — пробормотал Антон, когда Арсений решительно придержал его предплечьем поперек груди и предупреждающе сжал его плечо. Парень постепенно бледнел, и Арсению было его немного жаль, но куда сильнее он волновался за себя. Хватало ему в жизни неадекватных фанатов.              Эта мысль тогда отозвалась странным зудом в голове, но не задержалась надолго, потому что ребята стали замолкать и оглядываться на них. Арсению было дико неловко, так что он на всякий случай шагнул в сторону, стараясь игнорировать перепуганные зеленые глаза и дрожащие губы.              А потом Димка сказал, что нервный молодой мужчина, который так на него накинулся, а потом так же быстро убежал прочь, является его, Арсения, мужем. Не парнем, не любовником, а, блять, мужем!              Арсений, честно признаться, продолжал думать, что всё это — какая-то затянувшаяся идиотская шутка. Ну в самом деле, что за бред? Как бы он забыл своего партнера? И как этим партнером мог быть мужчина? Нет, он, конечно, никогда не отрицал, что его привлекают оба пола, но чтобы прям серьезные отношения с мужиком? В их-то стране? Бред какой-то.              Он продолжал думать так и нервно посмеиваться от абсурдности ситуации, когда возвращался в свою каюту, мечтая поскорее принять горячий душ и упасть на кровать… и едва не запнулся за порог, потому что мгновенно наткнулся взглядом на сидящего на кровати Антона. На двухспальной кровати, которая — Арсений уверен, — как и каюта, принадлежала ему одному.              Даже с порога Арсений видел, как сильно дрожат руки Антона, которыми он сжимал телефон и что-то там искал.              — Эй, — позвал Арсений, напрягаясь. — Ты чего здесь?              Строгий взгляд и серьезный голос Димы всё ещё стояли перед глазами, но молчать, когда чужой человек торчит какого-то черта в его личном пространстве, среди его вещей, было просто невозможно!              Антон уставился на него, постукивая подошвой ботинка по полу.              — Да я не верю, — проговорил он в ответ на свои мысли, мотнул головой и резко поднялся. Его высокий рост нервировал не меньше всех прочих недостатков. — На, смотри!              Он сунул свой телефон Арсению практически в лицо, и только колоссальным усилием воли тот сдержался, чтобы не рявкнуть за такое обращение. Потом перехватил из его рук устройство и уставился в экран.              — Ну и что? — спросил Арсений спустя полминуты тишины.              Антон так резко взмахнул руками, что чуть не зарядил ему по носу.              — Что — что?! Это доказательство, что я не выдумываю!              С губ сам собой сорвался смешок. Да уж, целый альбом сфотошопленных фотографий — хорошенькое доказательство. Единственное, в чём Арсений убедился, это то, что Антон совсем помешался на нём, и это всё начинало напрягать сильнее, чем могло бы.              — Это просто картинки, — осторожно заметил Арсений, возвращая ему телефон.              Антон моргнул и уставился на него так жалобно, как будто Арсений не озвучил очевидную правду, а ударил его в самое больное место. Но что еще он хотел услышать?..              — И ты не мог бы, ну, уйти? Где твои вещи, где ты вообще остановился?              — Все мои вещи здесь, — ответил Антон странно болезненным шепотом, затем снова помотал головой и облизнул губы. — Нет, этого не может быть, это просто какая-то ерунда.              «Надо же, наши мысли удивительно сходятся», — заторможенно подумал Арсений, наблюдая, как Антон опять ковыряется в телефоне, и пальцы его трясутся еще сильнее, чем раньше. Еще не хватало связаться с наркоманом!              — А так веришь? — отчаянно проныл Антон, поворачивая к нему экран — на этот раз с открытым браузером и поиском картинок.              Это уже заинтересовало больше, а если точнее — смутило. В поисковой строке значилось лаконичное «артон», а в результатах — сотни фотографий. Вернее, конечно, фотошопа, в основном с кадрами из выпусков и снимками с концертов, где вместо Димы или Сережи рядом с Арсением был Антон.              — Тут как раз есть и фотошоп, — сбивчиво добавил тот, листая ленту результатов. — Но в остальном… Да сам подумай, как бы я такое подстроил?! А хочешь, видео включу, любое, да давай открою выпуск! Помнишь пилот, самую первую игру? Это же была «Меняй!», наша с тобой… Арс, ну я не верю, что совсем ничего не осталось, это же бред!              Он говорил это всё, стремительно повышая голос, а сам подходил всё ближе и ближе, и когда он практически уперся грудью в грудь Арсения, предупредительно раскрытая ладонь сама вскинулась вверх.              — Стоять. Назад отойди.              Антон шумно выдохнул, но без лишних вопросов отступил назад, и на мгновение мелькнуло ощущение дежавю. А потом у Антона подогнулись ноги, и он сел обратно на кровать, глядя прямо перед собой.              Тишина давила на уши, как глубоко под водой. Арсений, впрочем, со своей любовью к нырянию большого дискомфорта не испытывал. Он медленно обошел кровать и тоже сел — так, чтобы не видеть Антона и чтобы тот его не видел. Добрых минут пять они так и сидели, а потом раздался сдавленный всхлип. И, что бы там ни было, у Арсения невольно сжалось сердце, когда он понял, что Антон был таким тихим потому, что сдерживал слёзы.              — Ты вспомнишь, — проговорил тот неожиданно ровно и уверенно, без дрожи в голосе. — Я знаю, вспомнишь, не может всё вот так тупо закончиться.              Что — всё?..              Арсений выдохнул, подавляя приступ раздражения. Опять вспомнил слова Димы Позова — «это твой муж, будь помягче!» — и в буквальном смысле прикусил язык, запрещая себе подавать голос.              Но, черт, конечно же он не смог сдержаться. Пусть Антон скажет спасибо хотя бы за то, что он ответил спокойно.              — А может, я ничего не забывал. Что если магия как раз создала твои воспоминания, а? У каждого своя реальность.              Антону хоть бы хны — он ответил тем же ровным тоном, как с психбольным:              — Ты не будешь так говорить. Ты вспомнишь.              Ничего вспоминать и ни о чём думать не хотелось. Хотелось только в душ и чтобы от него отъебались. Поэтому Арсений не винил себя за то, что всё-таки рявкнул, не оборачиваясь:              — А может, ты просто не так уж важен, чтобы помнить?              Об этих словах он пожалел в ту же секунду, как произнес их, но извиняться не собирался — еще не хватало, чтобы это как-то неверно истолковали. Антона было просто по-человечески жалко, и подобных слов от того, кого считает самым близким, он просто не заслужил. Арсений хотел было что-то добавить и смягчить свой резкий выпад, но Антон уже поднялся и со скоростью пули вылетел из каюты.              И вот теперь Антон смотрит на него исподлобья так, как будто не может решить, то ли найти пистолет и стрельнуть в него (раз пять, как в той песне, чтоб наверняка), то ли ограничиться одной пулей — себе в висок. Учитывая его родственные связи, вряд ли смерть будет такой уж проблемой… И всё бы ничего, но под таким пристальным взглядом в горло не лезет даже кофе.              — Хватит так пялиться, — ворчит Арсений и решительно поднимает подбородок, решаясь ответить на прямой взгляд той же монетой. Идея заканчивается провалом, потому что Антон даже не дергается, и это у самого Арсения по спине бегут мурашки.              — Хочу и пялюсь. — Голос Антона почти звенит от напряжения, а вилку он сжимает в ладони до побеления костяшек. Зачем вообще ее держит, если даже не притронулся к завтраку. — Ты так ничего и не вспомнил?              Арсений раздраженно берется за свои приборы и принимается крошить еду уже не на мелкие кусочки, а в абсолютную кашу.              — За сорок минут? Нет.              — Еще бы. Ты же даже не стараешься.              — А ты не охерел мне что-то предъявлять?!              Антон уже не бледнеет, а сереет. Задыхается возмущением, а потом собирается что-то ответить, но не успевает, потому что рядом с ним на стул плюхается Димка Позов. Эд, с которым они до этого сидели через пару столов и взахлеб обменивались информацией, бегло тараторит официантке что-то на греческом и занимает стул рядом с Арсением.              — Шо орете на весь зал? — недовольно цыкает он и, сложив локти на стол, спрашивает без обиняков: — Сдвигов, я так понимаю, никаких?              Антон демонстративно отворачивается, выхватывая из кармана сигареты. Потом, видимо, вспоминает, что находится в общественном месте, и, чертыхнувшись, сминает пачку в ладони. Арсений морщит нос — еще и куряга, что, впрочем, было заметно по запаху на его одежде. Неужели он должен всерьез поверить, что это его… боги, простите… его муж? Да хрен с ним, с официозом, но неужели он мог когда-то залюбоваться вот этим человеком, а потом лечь с ним в постель?              Думать об этом решительно не хочется, так что он встряхивается и отвечает как можно спокойнее:              — Никаких. Это неважно, лучше скажи, что у нас по планам?              — Нихуя себе — неважно! — сквозь зубы передразнивает Антон, откидывается на спинку стула и складывает руки на груди.              Дима наклоняется к нему и тихо говорит что-то на ухо, а Эд, тем временем, поворачивается корпусом к Арсению и уточняет:              — Но ты же смотрел фотки? Выпуски ваши?              Арсений пожимает плечами.              — Ну смотрел.              — Ну?              — Да что?! Странно всё это, но мало ли… В «Импровизации» нас трое всегда было. Вот как я должен сейчас поверить, что всё это время на самом деле был еще один человек?              Голос подает Дима, глядящий на него с интересом юного натуралиста:              — А в Громком вопросе? Нет, — перебивает он себя, — а Контакты, ну? Где у тебя «сразу плюс один просмотр»?              Эд, собиравшийся было что-то сказать, закрывает рот и вопросительно ведет бровью, Антон тоже поднимает голову. Он смотрит так отчаянно и с такой надеждой, что волей-неволей становится стыдно.              Но как Арсений должен вспомнить то, чего никогда не знал? Это невозможно даже при очень большом желании. Так что он упрямо мотает головой и, переплетя пальцы, решительно заявляет:              — Я не хочу об этом думать. Давайте лучше…              — Арсюх, погоди, — перебивает Эд, у которого тяга к знаниям снова перевешивает здравый смысл. — Прямой вопрос — прямой ответ. Просто скажи, помнишь Контакты?              — Или Команды, а? — поддакивает Димка. — Кто их ведет?              От вопросов в голове, конечно, не появляется никаких воспоминаний (конечно, их же там и не должно быть!), но появляется неприятное напряжение, как когда долго читаешь сложную книгу или текст на иностранном языке. Голова еще не болит, но уже начинает гудеть от количества информации и необходимости думать. Арсений потирает лоб, вдруг испытывая дикое желание попить холодной воды. А лучше — приложить ко лбу стакан, покрытый капельками конденсата.              Или еще лучше — нырнуть в море и так замереть, позволяя плотному водному одеялу оградить себя от всех земных звуков, начиная с глупых вопросов и заканчивая нервным стуком чужих пальцев по сигаретной пачке.              — Не знаю, о чём вы говорите. Про Контакты впервые слышу, а Команды ведет… — Арсений как будто запинается за слова и замолкает. Хмурится еще сильнее, и вместе с тем усиливается и боль где-то в голове.              Он же так хорошо помнит пилот Команд, помнит, как переживали молодые ребята и как здорово в итоге справились. Помнит чье-то веселое и звонкое «Пшел вон!», помнит улыбку, обращенную, кажется, только к нему одному… Но, хоть убей, не помнит ни лица, ни имени, хотя они определенно должны быть очевидны. Как когда вспоминаешь случайный момент из известного фильма, но никак не можешь сообразить, из какого и кто исполнял главные роли.              — Он не вспомнит так, — делает вывод Эд, вздыхает и тут же продолжает: — Так вот, план. Нам…              — Эй, погоди! — вскидывается Антон. — Что-то же происходит, да? Надо просто спрашивать дальше и всё, он вспомнит!              — Шаст, это не так работает, — говорит Дима, а Арсений краем сознания отмечает, что такой вариант обращения к Антону нравится ему намного больше.              — А как тогда?!              — Тох, не сейчас, — сочувственно повторяет Эд. — Мне жаль, серьезно, я такой хуйни никому бы не пожелал. Реально, братан, сочувствую. Только нам надо двигаться дальше, чтобы всё вот это не оказалось зря, всекаешь?              Антон мелко-мелко мотает головой, а потом смачно ругается, вскакивает и уходит прочь, сутулясь и всё-таки доставая из пачки сигарету.              Они молчат, глядя ему вслед. Потом Дима шумно вздыхает и негромко говорит:              — Я зайду в аптеку, надо взять лекарства. Вы все побитые, как собаки, надо хоть ссадины и ожоги обработать.              Не получив возражений, он тоже уходит. Впрочем, на его место тут же плюхается откуда ни возьмись возникшая Юля и с деланным воодушевлением принимается расспрашивать, что они успели обсудить и всю ли собрали информацию. Эд, в свою очередь, начинает рассказывать про теорию с двенадцатью богами, и Арсений понимает, что оставаться за столом ему незачем. Он тихо покидает кафе, намереваясь погулять по городу и в кои-то веки расслабиться, просто делая фотографии, которые вряд ли когда-нибудь сможет опубликовать.              В галерею он принципиально не заходит. Как и в мессенджеры, и в контакты. Потому что прекрасно понимает, на самом деле, что во всей этой истории с Антоном что-то сильно не так, но думать об этом… он просто не готов.              Арсений осознаёт себя сидящим на набережной с опущенной в воду рукой. Да, так определенно спокойнее, и голова, которая от всех беспорядочных мыслей начала нестерпимо болеть, наконец погружается в блаженную тишину.              По завету Скарлетт О’Хары, он подумает об этом завтра.              

XXXIV. СЕРЕЖА

             Серебряный кулон переливается на солнце, пока Сережа задумчиво вертит его в руках. Марго сидит рядом, подтянув колено к груди и положив на него подбородок; она свой рассказ закончила давно — не украшала лишними подробностями и, кажется, опустила много совсем не лишних деталей. Например, как всё-таки вышло, что какой-то пират оставил ей такой подарок?..              — Ты бы лучше его не хранила, — замечает Сережа и вздыхает. Конечно, говорить это было бессмысленно: если бы Марго считала кулон опасным, она бы давно его выбросила.              И действительно, она поджимает губы и тянется к руке Сережи, накрывает его ладонь своей, пряча кулон между ними. Несильно сжимает пальцы и говорит, глядя куда-то ему в плечо — должно быть, на синяк, до сих пор не сошедший после падения в лабиринт:              — Сереж, я не знаю почему, но я уверена, что это слишком важно. Понимаешь? Просто чувствую. Нельзя его выкидывать — по крайней мере, пока.              — Пока — что? — уточняет Сережа, искоса глядя на нее.              Марго, хоть и не ранена, выглядит ненамного лучше него самого: под ее глазами тоже залегли тени, скулы заострились, губы стали болезненно искусаны. Разве что грязи на лице нет и волосы не провоняли едким дымом — но Сережа от этих последствий пожара тоже успел избавиться, проторчав в душе не меньше часа.              Он содрогается, едва вспомнив Фивы и то, как они там едва не сгорели заживо. Насколько же сильно кто-то не хочет, чтобы пророчество исполнилось.              — Пока пророчество не исполнится, — отвечает Марго на вопрос и будто на его мысли. Сережа крепко-крепко сжимает ее руку в ответ, а потом освобождает ладонь, оставляя кулон в ее.              Безумно странный подарок — впрочем, не менее странный, чем сама эта история с пиратами. Он снова переводит взгляд на горизонт, на полоску открытого моря, которая виднеется за многочисленными судами. Откуда всё-таки взялись эти пираты и что им было нужно на самом деле? Надо бы спросить подробности у Дмитрия…              Марго поворачивает голову к двери точно в момент, когда раздается стук.              — Можно?              Сережа не без удивления узнаëт голос Позова. Вспомни солнце.              — Да, — отзывается он и бездумно следит, как Дмитрий несмело входит в каюту, а Марго вдруг поднимается и уходит, бросив что-то про рубку.              Дмитрий Позов, как и все остальные из команды Юли Пчелкиной, выглядит уставшим, но, по крайней мере, целым и невредимым. Он неловко смотрит на Сережу, а в руках держит обыкновенную автомобильную аптечку.              — Я тут, это, — мнется он, — первую помощь оказываю. Вернее, не совсем первую, получается, но, короче… Надо что-то обработать?              Сережа отзывается почти машинально:              — Я выпил амброзию.              — А, — кивает Позов и сконфуженно отводит взгляд. Медлит еще пару секунд. — Ну, если что, найдешь меня и…              — А хотя нет, подожди, — наконец спохватывается Сережа и мысленно ругает самого себя за невежество. Улыбку даже не приходится изображать — сама лезет на губы при виде того, как Дмитрий пытается непринужденно предлагать помощь, полыхая оранжевыми волнами стыда. — У меня не всё прошло. Посмотришь?              Густая аура тут же окрашивается пятнами серебристого спокойствия и уверенности. Он садится рядом с Сережей на край кровати, не забыв коротко спросить разрешения, а потом деловито раскладывает рядом с собой бутылочки, бинты и вату. По тому, как уверенно он орудует лекарствами, да еще тому, что в стандартной аптечке явно бывает меньше средств, Сережа делает закономерный вывод:              — У тебя есть какая-то медицинская подготовка?              Дмитрий весело хмыкает, помогая Сереже устроиться боком так, чтобы было удобнее обработать плечо.              — Я тебе больше скажу… Чуть на меня повернись, ага… Я врач по образованию.              — Серьезно?! — ошарашенно моргает Сережа и от удивления даже не сразу чувствует болезненное жжение на месте ссадины. Шипит, но не дергается.              — Прости, придется потерпеть… Да, серьезно. Стоматолог. Целый доктор медицинских наук. И почему все так удивляются?..              И вот уже он берется за бинт — Сережа даже сообразить и настроиться на боль не успел.              — Не знаю. Наверное, от комика в принципе сложно ждать какой-то сложной… ауч!.. сложной специальности.              И это даже не месть за предрассудки — Сережа сказал так, как искренне считал. Он не смотрит юмористические шоу, но, поскольку подобный контент популярен в том числе в его соцсети, видел некоторые отрывки. Высоким интеллектом авторы явно не отличались, так что и от своих коллег по поиску Сережа не ждал никаких особых знаний.              А тут — медицинское образование, причём полное и, судя по всему, полученное исключительно стараниями и стремлением.              — Зато я могу шутить настолько интеллектуально, что поймет только Арсений, — хмыкает Дмитрий и тут же мрачнеет. — Здоровья его бешеной голове.              — Он не начал вспоминать? — спохватывается Сережа, а сам поворачивается и убирает в сторону влажные волосы. Они каким-то чудом успели отрасти почти до лопаток и теперь мешали заметить особо болезненный синяк на позвонках у основания шеи.              Дмитрий сочувственно вздыхает и открывает другое средство — мазь, как становится понятно через пару секунд. Теплые прикосновения причиняют минимум дискомфорта, и Сережа мельком думает, что теперь никогда в жизни не пойдет ни к какому другому врачу.              — У него в башке всё коротит, — фыркает Дмитрий, но слышно, что его голос чуть дрогнул от волнения. — Уж не знаю, что там за магия случилась, но Эдик прав — это тупо побочный эффект, а не намеренное заклятье или какая-то такая херня. Мы ему показываем фотки, видео — Антон впервые в жизни порадовался, что фанаты следили за ними чуть ли не в микроскоп, пока они еще сами вокруг да около бегали.              — Да? — невпопад спрашивает Сережа.              — Ага. Да ты сам загугли «артон», и всё поймешь. — Они фыркают уже в один голос. — Но Тохе сочувствую, конечно. Это пиздец.              Не к месту вспоминается Олег, будь он неладен, Волков. Со всей его чертовой заботой и его же недоверием. Как может один человек вызывать столько противоречивых эмоций?! Сережа ни с кем и никогда не чувствовал себя настолько же в безопасности, как рядом с Олегом, но и никто другой не был таким пугающим. Худшее во всём этом — неизвестность. Что Олегу от него нужно? Чего он добивается? Явно не переспать с ним хочет, иначе решил бы этот вопрос еще на Крите…              Почему он закрывается? Что скрывает?              Крепко задумавшись над этими вопросами, Сережа не сразу замечает, что его снова развернули к себе лицом и что Дмитрий методично промакивает ватой с перекисью его сбитые о камень ладони и пальцы. Сережа дергается, но понимает, что уже поздно, и с досадой выдыхает, пряча глаза. Увидел же. Как будто мало ему было поводов для насмешек.              Но Дмитрий, по одному несдержанному выдоху всё поняв, неожиданно тепло улыбается и проговаривает:              — У моего сына такое же.              И Сережа так и замирает, глупо пялясь на его умиротворенное лицо, окутанное желтой аурой любви. Не к кому-то конкретному — любви в целом, как самого сильного на свете чувства.              Дмитрий продолжает спокойно обрабатывать Сережину руку, не обращая никакого внимания на белые пятна витилиго, и Сережа чувствует, как внутри расслабляется пружина. Она не мешала жить и определенно не была его главной проблемой, и всё-таки теперь, заново обретая доверие к этому человеку, Сережа начинает дышать свободнее.              …День пролетает незаметно. Во многом потому, что после всех процедур Сережа падает на кровать и проваливается в сон — долгий, глубокий и спокойный. Просыпается он уже в полной темноте и тишине, только слышно, как гудит мотор яхты, а снаружи волны плещутся о борт.              Он быстро умывается, приводит в порядок волосы и плетется в капитанскую рубку, по пути оглядываясь в поисках остальных ребят. Натыкается только на Игоря — тот сидит под лампой и с карандашом листает какую-то книгу.              — Игорь, — тихо зовет Сережа, и тот поднимает голову, сонно пытаясь проморгаться. — Прости, что отвлек… Мы давно отплыли? Я просто уснул…              — А, да, Марго сказала, что не захотела тебя будить, — хрипло поясняет тот и, глянув на часы, отвечает: — Часа полтора назад вышли из порта.              — Хорошо… Спасибо.              Игорь, неловко кивнув, возвращается к чтению, а Сережа поднимается на самый верх, но в последний момент передумывает идти к Марго и замирает у лежаков. Здесь он сидел и рисовал, когда Эд выбросил его старый телефон, и они поругались с Позовым… Даже не верится, что с того дня прошла всего неделя.              Сережа чувствует быстрее, чем видит. Но не магией, а самым обычным человеческим чутьем, благодаря которому всегда знаешь, если важный человек где-то рядом. Как будто вас соединяет невидимая нить, и в этот момент она натягивается и дергает всё твое существо вперед. Навстречу.              Ночь такая светлая и по-южному теплая, и могло бы показаться, что это дуновение морского бриза легко повернуло голову Сережи в сторону — и вниз, на среднюю палубу, куда в этот же момент вылетел Олег, взъерошенный и бешено крутящий головой по сторонам. У Сережи сбивается дыхание, он закусывает губу и наблюдает, как Олег медленно оборачивается и поднимает взгляд наверх — чтобы тут же столкнуться с ним глазами, отчаянно и неизбежно.              С этого расстояния и в сумраке ночи плохо видно, что отражено на его лице, но Сережа позднее честно признается в себе, что, как бы то ни было, остановиться он бы не смог. Он, не отрывая взгляда, делает шаг, второй, третий — и вот уже сбегает на ватных ногах вниз по ступенькам… чтобы практически упасть в крепкие объятия прямо посреди узкого темного коридора.              Падает в поцелуй.              Такой жадный и горячий, что Сережа задыхается на первом же прикосновении губ — но еще сильнее его кроет осознанием, что и Олег теряет последние крупицы самообладания, выдыхает шумно и чуть ли не скулит, сжимая в больших ладонях его талию. Сердце колотится так, что в ушах стоит звон, и ничего в мире не остается, кроме уверенно скользящего по его нёбу языка.              Сережа, хоть и нечасто проводил с кем-то время, — далеко не воплощение невинности. С такой кровью было невозможно иначе!.. Но он уверен: никто и никогда не целовал его так. И, что важнее, никогда не поцелует.              Лопатки больно врезаются в пластиковую стену, ноги сами прижимаются к чужим бедрам, и Сережа не улавливает момент, когда оказывается всем весом на руках Олега. А тот продолжает вторгаться в его рот с настойчивостью маньяка и властностью чертового римского воина, который получил в награду наложницу…              Сережа тихо стонет и выгибается навстречу, мельком отмечая, что такие желанные сейчас руки даже не пытаются проникнуть под одежду — так и продолжают прижимать к себе крепко, но без намёка на большее. Если такой поцелуй вообще можно назвать хоть каплю целомудренным.              Сильные плечи под пальцами постепенно расслабляются, а вполне однозначное давление между ног уступает место ласковым поглаживаниям большими пальцами по спине и бедру. И неясно еще, от чего кроет сильнее. Сережа едва-едва размыкает влажные от переизбытка желания ресницы и с пронзительной нежностью видит, как Олег заламывает брови и морщит лоб, как будто вот-вот зажмурится, чтобы не заплакать.              «Почему, — отстраненно думает Сережа, пока поцелуи, ставшие совсем легкими, как прикосновения бабочек, переходят с его губ на скулы, глаза и лоб. — Почему… так?»              Он теряется в этом мерцающем под веками океане ласки и трепета, не замечает даже, когда проходит почти болезненное возбуждение, и они замирают близко-близко друг к другу, обмениваясь тяжелым дыханием и едва соприкасаясь носами. Олег держит его лицо в обеих ладонях, Сережа еле ощутимо касается ладонями его запястий, и когда морок слегка спадает, он всё-таки не сдерживается и шепчет:              — Почему? — вкладывая в этот единственный вопрос столько невысказанного и терзающего.              Расчет оказывается верным — это определенно не тот момент, когда у Олега хватило бы смелости ему соврать или хотя бы привычно промолчать. А может, он просто сам устал скрывать то, что скрывает.              Да, Сережа прекрасно понимал, что не зря Олег так отчаянно и так умело прятался за плотной завесой, наверняка натренированной не одним годом. Но понятия не имел, что там, за ней.              Олег открывает глаза, и, боже, Сережа не помнит, чтобы они были такими чистыми и прозрачными — иначе и не назовешь, хотя цвет их сейчас кажется иссиня-чёрным.              — Я покажу, — шепчет Олег, и кажется, что ни на что другое ему просто не хватает сил.              А потом он на секунду задерживает дыхание и… продолжая смотреть Сереже в глаза… открывает свою душу.              Иначе и не назовешь.              И если бы он не продолжал прижимать его к себе, Сережа непременно отшатнулся бы и упал, сбитый с ног не волной — цунами. Локальным стихийным бедствием, от силы которого на пару секунд белеет всё перед глазами, а пульс, кажется, пропускает несколько ударов.              Сережа не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни двинуться, ни даже сказать хоть слово, оглушенный бурей чужих эмоций и чувств. Их так много и они настолько мощные, что описать их одним словом или хотя бы отделить одно от другого было бы невозможно. Да он и не пытается.              Он так и стоит, вглядываясь в бездонные глаза Олега — человека, в котором столько времени было… всё вот это. Человека с целой вселенной в сердце, которую он старательно оберегал и не хотел показывать даже ему. Тому, кому эту вселенную посвятил.              — Почему?.. — повторяет Сережа одними губами, но на этот раз — о другом. — Почему… так сильно?..              Олег шумно выдыхает, и бесконечный звёздно-золотой поток понемногу стихает, но теперь не пропадает полностью, а продолжает ярко сиять у Олега под кожей. Хочется провести пальцами, затем повторить тот же путь губами, но гораздо важнее сейчас услышать хоть что-то.              — Надо было раньше, — едва внятно проговаривает Олег, тяжело дыша. Мотает головой, перебивая сам себя, продолжает, отводя взгляд и нервно перебегая им по стенам и полу. — Или не надо… Вернее, надо, но я не хочу, я так не хотел тебе говорить, чтобы не… не было… Но ты должен… я должен…              Удар — и Сережа снова падает вперед. Олег подхватывает его и мгновенно меняется в лице, а золотой свет пропадает, как по щелчку. Яхту встряхивает, откуда-то доносятся вскрики.              — Какого…              — Беги вниз, — рявкает Олег, подталкивая в нужную сторону, а сам поворачивается с таким воинственным видом, что Сережа прикусывает язык и послушно отступает к ступенькам на нижнюю палубу.