Греческие полубоги и где они обитают

      

XXXI. МАКС

             Максим Шустов с детства верил в чудеса. Еще бы не поверить, когда у тебя растет такой необыкновенный братишка! И даже не будь он сыном греческого бога, Макс уверен: Игорь продолжал бы его удивлять.              Может, даже посильнее, чем когда встречал его на пороге, прилетая с объятиями откуда-то из-под люстры.              — Ма-акс, ты вернулся! — звонко хохотал Игорек ему на ухо и едва не сносил болтающимися в воздухе ногами всё, что лежало на тумбах. Подрос уже, и в прихожей становилось тесновато.              — Погоди ты, Горь, дай хоть умоюсь — в саже весь…              — И воняешь, — радостно подтвердил Игорь, не желая отлепляться. Пришлось ковылять в ванную прямо так, не разуваясь и придерживая братишку за бока, чтобы ничего не задел.              Уже в ванной Игорь всё-таки потихоньку отодвинулся и тут же испуганно охнул, округляя глаза и неловко покачиваясь в воздухе. Макс, не переставая улыбаться, подставил плечо под маленькую ручку и помог аккуратно спуститься на пол.              — Сам же говорил, что без меня боишься, — пожурил он, замирая и невольно грустнея.              Игорь рос очень быстро — и дело даже не в том, что в свои восемь он уже доставал макушкой до груди двухметрового Макса. Это, конечно, тоже заставляло умиленно вздыхать, но… время. Время летело быстро, и Максу иногда казалось, что он чего-то не успевает.              — Так я всегда вспоминаю, что ты мне говорил, — заверил Игорь. — И тогда не страшно. Да и мне уже не пять лет, ну Макс!              Макс посмеивался и скрывал за нарочитой легкостью то, как сильно его пугает, что еще немного, и Игорек действительно станет совсем взрослым. Больше всего на свете хотелось быть с ним почаще и не позволить ему остаться одному, не упустить его детство и ни в коем случае не допустить, чтобы Игорь чувствовал себя одиноким или несчастным.              Но после смерти мамы у них никого не осталось, кроме друг друга. Надеяться на божественного родителя Игоря не стоило — Макс не сомневался, что у царя небес хватает своих дел, — а значит именно он, как старший брат, должен был взять на себя ответственность. И это, к сожалению, намного сложнее, чем просто проводить время с Игорем.              Они часто играли в шахматы по вечерам, вместе читали книжки и рисовали истории, которые придумывали сами, пели песни под гитару, а в редкие Максовы выходные гуляли в парке аттракционов, ходили в кино, зимой — на каток или просто кататься с горки. Макс помогал Игорю с уроками, вынужденно вспоминая всё то, что еще не успел забыть, никогда не заставлял Игоря делать по дому то, что тот не хотел. Он искренне старался быть рядом всё время, которое только мог. И, пожалуй, за два с половиной года им удалось стать полноценной семьей.              Но каждое новое лето приносило то, что вынужденно разлучало их на целые недели. Пожары.              Макс с самого утра ходил напряженный и улыбался натянуто, не находя слов и оттягивая момент до последнего. Но, пожалуй, давно стоило привыкнуть, что его братишка очень, очень умный и не по годам наблюдательный.              — Ты снова уезжаешь? — прямо спросил он без обвинения, но с плохо скрываемой печалью.              Макс тяжело вздохнул и опустился рядом с ним на диван; журнальный столик был, как всегда, завален изрисованными листами и цветными фломастерами.              — Надо, Горь, ты же знаешь…              — Знаю, — кивнул Игорь, надувая губы и не глядя больше на него. — Это правда важная работа. Леса горят, надо их тушить.              У Макса сжималось сердце.              — Игорь…              — А толку?! — вдруг вскинулся тот, но тут же снова сжался в комок, подтягивая к себе колени. — Всё равно каждый год опять горят.              Они обсуждали это не раз, и Макс точно знал, что Игорь всё понимает. Как знал и то, что в такие моменты доводы разума не действуют, и глухую обиду на мир невозможно вырвать из себя. Поэтому он усилием воли улыбнулся и качнул головой.              — Эй. — Макс подсел еще ближе, наклонился и боднул Игоря в бок. — Э-эй, не хмурься, тучка.              И, когда братишка начал неуверенно улыбаться в ответ, Макс посмотрел на него и серьезно сказал:              — Сегодня второе число. Я вернусь до десятого. Хорошо? Отметь на календаре и зачеркивай дни, ладно? — У Игоря задрожали губы, но он, как настоящий взрослый, прикусил губу и не менее серьезно кивнул в ответ. Лучше бы нормально разревелся, горюшко. — Эй? Помнишь, что делать, когда страшно?              Игорь закивал еще чаще.              — Если веришь в ч-чудеса… Закрывай глаза и взлетай.              Макс широко улыбнулся и притянул его к себе. Нос защекотали отрастающие кудри — таким же одуванчиком будет, не иначе. Игорь не всхлипывал, но футболка Макса потихоньку становилась влажной.              — До десятого числа, запомнил?              И хотел бы он сказать, что было нехорошее предчувствие, да только ничего подобного — это был самый обыкновенный вылет. И даже когда всё шло не по плану, Макс ни на секунду не думал о плохом.              Даже когда сгорел их лагерь. Даже когда потерялся спутниковый телефон. И даже потом, глядя в два десятка зареванных детских глаз, сидя на полу опустевшего вертолета, из которого уже ничего нельзя было выбросить, чтобы облегчить груз, в окружении бушующего пламени и с лужами разлитого топлива внизу… Даже тогда Макс почему-то до последнего думал, что всё будет хорошо.              Потом он просто не думал. Знал, что если вспомнит Игорька и представит, как тот зачеркивает цветными фломастерами циферки на календаре, если подумает, что десятая так и останется навсегда незачеркнутой — а может, будет неаккуратно закрашена в черный… Он знал, что если об этом подумает…              Да, черт, даже тогда он бы решился. Разве мог иначе?              Макс старательно тянул улыбку, предлагая ребятам простую игру.              Эти слова он впервые сказал Игорю, когда тому было четыре. Летать братишка начал и того раньше, как только стал уверенно ходить, но то был даже не полет, а так, плавные прыжки над полом, как будто кто-то невидимый подхватывал его за руки и ненадолго поднимал вверх.              Тогда еще была жива мама, тогда она еще даже не знала о своей болезни. Тогда Макс, гордый студент училища, был с Игорем в квартире вдвоем и застал его, зареванного, стоящим на комоде.              — Как же ты сюда забрался! — не без восхищения воскликнул Макс, ведь раньше Игорь не взлетал на высоту своего роста.              — Не знаю, — еле внятно провыл тот.              — Ну тише, тише, раз смог подняться, — медленно, с уверенной улыбкой проговорил Макс, ловя его взгляд, — значит сможешь спуститься. И наоборот тоже, да?              Игорь неожиданно заплакал снова.              — Так больше никто не умеет, только я! Все перестают летать, когда вырастают, да?              Макс отчаянно старался не показывать своих эмоций, а продолжать спокойно улыбаться. Он не знал, понятия не имел, что говорить, но чувствовал, что это был очень и очень важный момент. Поэтому сказал так, как сам думал:              — Не перестают, если верят в чудеса. Если веришь, — он аккуратно протянул Игорю ладонь, чтобы помочь опереться, — закрывай глаза и на счет три взлетай. Готов?              Игорь закивал, свободной рукой вытер слёзы — больше просто размазал по лицу — и, коротко вдохнув, прошептал, вторя Максу:              — Раз… два… три-и-и!.. — и легко сделал шаг вперед.              Макс уже был готов его словить, но — не пришлось. Игорь даже не спустился вниз, а так и остался парить в метре над полом, постепенно осознавая это и начиная звонко хохотать на всю квартиру.              Теперь же Макс точно так же делал шаг в пустоту. Но, в отличие от братишки, он был обычным человеком, и земля тянула его к себе.              Стоя в центре лесной поляны, окруженный пламенем, и продолжая улыбаться спасенным детям, которых теперь вертолет наконец мог унести прочь, Макс мысленно взывал к тем, к кому до этого было совсем боязно обращаться.              «Зевс… или Аид… или, может, Гефест, владыка огня?.. Кто-нибудь же наверняка меня слышит! Я верю в чудеса, я видел их своими глазами. Так, может, дадите мне одно маленькое чудо? Чтобы я мог вернуться к брату, чтобы только он не перестал верить!.. Зевс, пожалуйста, твой сын слишком мал, чтобы остаться одному».              Жар огня был такой силы, что Макс даже не чувствовал боли и едва понимал, что не может дышать. Всё происходило быстро. Он ни о чем не жалел, но до последней секунды продолжал просить о том, чтобы ему не пришлось взлетать выше, чем горящие сосны.              «Зевс… Или кто угодно еще, если греческие боги здесь меня не слышат… Я точно знаю, что кто-нибудь да слышит!.. Зевс, пожалуйста, дай мне еще хоть несколько лет, пока твой сын не подрастет»…              Раз. Два. Три.              …Свет — первое, что он вспоминал. Было очень светло и очень жарко. А еще было до дрожи страшно.              Потом он увидел звезды. И понял, что свет теперь исходит только от них, и никакого огня больше нет.              Макс лежал в центре выгоревшей поляны, смотрел в небо, а в голове его звучали слабые отголоски слов, которые он то ли услышал, то ли почувствовал где-то внутри.              Потом он медленно поднялся, опираясь руками о рыхлую землю, — но не чувствуя, остыла она или еще нет. Не чувствуя ветра, хотя тот шумел среди обугленных веток. На коже не было и следа сажи, а одежда, которая — Макс точно помнил — раньше была пропитана потом и копотью, стала чистой, но совсем не ощущалась на теле.              Как не ощущалось и само тело.              Наверное, будь всё иначе, Макс бы растерялся. Или испугался, или жутко расстроился. Но где-то в сознании продолжали звучать слова владыки небес, поэтому он точно знал, кто он теперь и что должен делать.              — Спасибо, — послышался вдруг тонкий голосок. Макс медленно повернул голову и увидел прячущуюся за деревом девчушку с покрытой сажей волосами и очень светлой, почти прозрачной кожей. — Тебе и твоим друзьям. Спасибо, что спасли жителей нашего леса.              — А ты… — Макс надеялся, что не обидит ее вопросом. — Ты дриада?              Девчушка нахмурила нос и кивнула, а потом исчезла так же быстро, как появилась.              Макс медленно поднялся на ноги — обуви не было, но она была ему теперь ни к чему — и двинулся вперед, минуя деревья и постепенно ускоряясь, пока не оказался на другом краю леса. Там дожидались рассвета жители спасенной деревни, и Макс радостно выдохнул, обнаружив, что все остальные парни из отряда живы и целы.              Потом, уже на следующий день, когда светило солнце, он проверил ребятишек на базе у Георгича; те пили чай с медом и боязливо поглядывали то друг на друга, то за окно. Они понемногу отходили от шока и снова начинали улыбаться. И только старенький пчеловод сидел в стороне и печально смотрел прямо перед собой.              Макса, конечно, никто из простых смертных больше не видел. Но это и не было нужно — хотя он был бы рад похлопать старика по плечу и заверить, что всё случилось, как надо.              Перемещаться в пространстве было теперь легко. До дома Макс добрался за считанные часы, и то потому, что его отвлекала настойчивая тяга в другой лес — к другому пожару, чтобы там присмотреть за другими коллегами и помочь. Придержать огонь, задержать пожар, ненадолго замедлить неумолимую силу пала — теперь-то он это умел!.. Но Макс сопротивлялся. Он обещал, а значит должен был вернуться до десятого числа.              Он извинится перед Игорем за то, что вот так оставил его, сам всё ему объяснит и непременно будет рядом! Столько, сколько сможет.              Добравшись до родной квартирки, Макс сразу понял, что опоздал.              Дверь в комнату Игоря была плотно закрыта, за ней слышался сдавленный плач в подушку. За столом на кухне сидела соседка, которая всегда приглядывала за Игорем во время Максовых командировок, и тоже тихо плакала; перед ней был открытый бутылек с успокоительным и неначатая чашка чая.              — Нет, нет, нет, — пробормотал Макс и в пару шагов оказался рядом с Игорем в комнате. Он позвал как можно мягче, чтобы не напугать: — Эй, Игоряш… Ну не плачь так горько, зачем?..              Ответа не последовало. Не было вообще никакой реакции. Макс позвал еще раз, надеясь, что братишка просто не осознаёт, что голос реален. А потом протянул ладонь, собираясь несильно сжать дрожащее от слёз плечо… но рука прошла насквозь, Макс сам перепугался и отшатнулся.              Игорь его не слышал.              Макс просидел в его комнате до самой ночи, не понимая — как? Как такое могло произойти? Он ведь полубог, он должен видеть духов и прочих существ, как видел бы и ту дриаду. И как дриада легко видела Макса.              Когда Игорь успокоился, он вдруг сел на кровати и проговорил, немигающе и до жути пусто глядя прямо перед собой:              — Если ты слышишь, знай… я тебе никогда этого не прощу.              И если бы у Макса было живое тело, оно бы сейчас похолодело от того, как глухо звучал голос брата. Призрачные руки сами собой сжались в кулаки, Макс бы точно заплакал, если бы только мог. Игорь не должен был повзрослеть так рано. Не должен был потерять веру… вот так.              У Игоря не осталось родственников, и он оказался в детском доме. Макс постоянно крутился рядом, не позволял себе улетать далеко, хотя и чувствовал, что долг зовет. Страшно ему не было: даже если Зевс решит отобрать то, что подарил, Игорю от этого ни горячо, ни холодно.              Впрочем, долго он там не пробыл. Неясно, было ли это очередным благословением богов или Игорю просто повезло.              Макс был рядом, когда они впервые встретились. Высокий мужчина в милицейской форме, с суровым лицом и шрамом на щеке приходил в детский дом «Радуга» из-за какого-то дела и как-то случайно наткнулся на Игоря, сидящего от всех в стороне.              — Скучно здесь, да? — проговорил он, опускаясь рядом с ним на скамейку с выцветшей краской. Макс уже было напрягся, но продолжил наблюдать.              Один из плюсов быть волшебным призраком — повышенная интуиция. И нутром Макс чувствовал: этот человек не причинит Игорю зла, а наоборот, станет как минимум хорошим старшим другом и наставником.              — Тебя как зовут?       — Игорь…       — А меня дядя Костя.              Константин Гром усыновил Игоря всего через два месяца после того, как тот попал в детдом, и Макс, еще какое-то время понаблюдав за ними, вздохнул спокойно. Еще и, надо же, фамилия какая подходящая! Жаль только, что о своей сущности Игорь рассказать не мог. Без доказательств суровый милиционер не поверил бы и повел приемного сына к психиатру, и вряд ли бы всё это закончилось хорошо.              А летать Игорь так больше и не пытался.              Время шло быстро. Макс часто навещал их, оставаясь незамеченным, и всё меньше грустил по этому поводу. Потому что меньше грустил и Игорь; когда он впервые за всё время улыбнулся, обыграв Константина в шахматы, Макс подумал — это победа. Его, Константина Грома, победа.              Спустя четыре года Игорь ничем не отличался от сверстников: так же смеялся, так же ходил в школу (выиграл целую олимпиаду по английскому, между прочим, что с его легкой дислексией — подвиг!), хулиганил, ругался с отцом, которого давно уже иначе, как папой, не называл. И всё больше уверялся в том, что пойдет по стопам Константина и всей семьи Громов, пусть и по документам всё ещё был Шустовым.              К тому времени Макс больше узнал о полубогах. С одним даже встретился и спокойно общался, тот даже не понял, что говорит не с живым человеком. А после встречал охотниц Артемиды и от них как-то между делом узнал, что, когда полубог взрослеет, всевозможные монстры начинают чуять его запах.              — В России мало полубогов, но от этого проблем больше, — с непонятным акцентом ворчала девушка по имени Зоя Ночная Тень. — Страна большая, полукровок мало. Но если один появляется, то все монстры тянутся к нему. Невозможно!              Потом она долго ругалась на смеси английского с древнегреческим, и остальные охотницы понимающе держались от нее в сторонке, чтобы не попасть под горячую руку. А Макс начинал всерьез переживать за брата, которому вот-вот должно было исполниться тринадцать.              Как оказалось, не зря.              Макс ничем не мог помочь, когда с Константином Громом случилось то, что случилось. Не мог помочь и после, когда Игорь сбежал в полной уверенности, что никому не нужен. Однако всегда крутился поблизости, потому что ему самому так было намного спокойнее.              Игорь не хотел больше никого подвергать опасности, поэтому держался в стороне от людей, и ему очень повезло наткнуться сначала на небольшую группку других полубогов, а позже — на команду охотниц. Тогда ему было уже пятнадцать.              Потом — еще два года путешествий и постоянного побега, прежде чем Игорь стал понимать, что сумел справиться: повзрослеть и остаться в живых. Его постепенно перестали преследовать, и одним ранним утром он решил возвращаться домой — туда, где Федор Прокопенко уже и не чаял встретить его живым.              В двухтысячном году, с началом нового тысячелетия, началась новая жизнь Игоря Грома, и с тех пор Максим Шустов стал ему не нужен. Или так только казалось.              …Проходит больше двадцати лет. Макс всё реже его навещает — привыкает уже, что каким бы сильным ни было желание помочь дорогому человеку, это не удастся, когда тот не может тебя даже увидеть. Лишь изредка Максу удаётся оказаться у Игоря во сне, но и тогда тот не слушает — просто не слышит.              А когда звучит пророчество, от которого Игорь всеми силами открещивается, Макс вдруг отчетливо понимает: сейчас, вот сейчас наступает переломный момент. И он обязан помочь брату, не имеет права больше оставаться в стороне! И даже чувствует интуитивно, что это его судьба, потому что из-за жары пылает вся планета — Макс иногда может прислушаться и услышать далекий вой каждого полыхающего дерева, — но надрывный крик о помощи словно затухает и перестаёт отчаянно тянуть Макса куда-то в горящее сердце природы.              Игорь отмахивается от двух полубогов, которые пришли за ним, и сам перед собой делает вид, что совсем не переживает. Ну да, как будто для него так уж нормально забегаться с делами до середины ночи, притащиться под утро обратно в управление и бахнуться спать прямо в изоляторе!              Макс потихоньку подходит к нему, аккуратно проводит ладонью по его голове, пусть Игорь этого и не чувствует, а потом на выдохе проваливается в его сон. И, собираясь с силами, перехватывает подсознание Игоря.              Поляна, которую тот никогда в жизни не видел, но представлял очень отчетливо, больше не полыхает. Небо голубеет, солнце переливается в ветвях деревьев, поют птицы и очень сильно пахнет одуванчиками. Макс сидит прямо в центре, плетет венок и задумчиво улыбается. Жутковато видеть это место таким… живым. Но это же сон, значит тут возможно всё.              — Макс? — тихо раздается за спиной.              — Ну а кто ж еще. — Макс оборачивается и кивком зовет остолбеневшего Игоря к себе. — Сюда иди, горюшко. Говорить будем.              Игорь, кажется, плохо осознаёт, что происходит. Но всё-таки послушно двигается вперед и садится прямо на траву. На Макса не смотрит, взгляд у него вообще какой-то поплывший и очень, очень грустный.              Макс понимает, что времени мало. Игоря в любой момент могут разбудить, или сам подскочит по своим важным делам. Поэтому приходится отложить начатый венок и сказать самое, наверное, важное. То единственное, что сможет сдвинуть Игоря с места и заставить передумать.              — Ты носишь фамилию героя, братишка. — Он видит, как Игорь крупно вздрагивает и перестаёт дышать. Слова попадают точно в цель. — Он всегда рисковал ради того, что правильно. И ты ведь сам такой!.. Да мы оба, в общем-то.              Макс тихо смеется и внимательно следит, как Игорь тоже начинает еле заметно улыбаться. А потом вдруг поднимает на него взгляд: глаза огромные, виноватые и жалобные, как будто ему снова восемь. Макс договаривает, уже не сомневаясь, что, проснувшись, Игорь сразу побежит искать своих сокомандников и непременно сделает всё правильно, потому что по-другому просто не сможет.              — Ты тоже герой, но не потому, что родился полубогом. Просто это то, кто ты есть. А самое худшее в жизни — это не быть собой… Ты знаешь, что должен делать, Игорь. Иди и делай.              

XXXII. ИГОРЬ

             Игорь просыпается резко, будто кто-то его толкает. Как, впрочем, всегда просыпается от кошмаров — а они в последнее время снятся едва ли не каждую ночь.              Секунда. Две. Он вспоминает сначала свой сон, где к лесному пожару и голосу Макса добавилась улыбка Димы. А потом и то, что случилось считанные часы назад.              Грудь сдавливает сильнее, как будто еще немного, и он совсем перестанет дышать. Лучше бы так и было — тогда он не приносил бы смерть каждому человеку, с которым сближается. Игорь поворачивает голову, находит взглядом настенные часы и убеждается, что не проспал и трех часов. Неудивительно.              Голова раскалывается, тревогой так и колотит изнутри, но он заставляет себя хотя бы сходить в душ и освежиться. Остальные наверняка спят, а до назначенной встречи в номере Эда еще уйма времени. Потом он стягивает с себя футболку и очень долго отстирывает прямо в душевой кабинке. До тех пор, пока от трения и жесткой проточной воды не начинает саднить кожа на руках.              Игорь делает медленный вдох. Выдох.              «Да че тут думать», — мысленно ворчит сам на себя и, накинув едва выжатую футболку, выходит из номера и плетется к соседним дверям. У Арса слишком тихо, к Сереже идти не хочется, потому что ему, как эмпату, и так хреновее всех и нужно побыть одному. Олег неизвестно, с ним или у себя, так что Игорь тихонько скребется к Эду.              Дверь распахивается через секунду, и Игорю в грудь упирается лезвие кинжала. Он охреневающе поднимает ладони вверх и сталкивается взглядом с не менее охуевшими глазами Эда.              — Тьфу ты блять! — матерится тот и поспешно убирает оружие. — Напугал. А чего такой сухой?              — Под дождь попал, — неубедительно шутит Игорь и неловко кивает Эду за спину. — Зайду, или ты спишь?              Эд открывает дверь пошире и, поджав губы, тихо бубнит:              — Да какое там.              Ожидаемо. Игорь молча проходит внутрь номера, точно такого же, как его собственный, только отраженный зеркально: кровать слева, столик и два кресла справа. Отель маленький, но довольно уютный, особенно учитывая, что заплатили они копейки, а разместились в пяти одноместных номерах на одном этаже.              В Фивы добирались сперва пешком, потом на автобусе — водитель тормознул рядом и согласился подбросить до города, сочувственно глядя на них. Эд мог бы, наверное, наплести какую-нибудь историю, но они дружно притворились, что не говорят на греческом и толком не понимают английский, так что ни о чем их расспрашивать не стали.              Кажется, от самого Лабиринта они не сказали друг другу и трех слов. Только у отеля и заговорили, когда Сережа замешкался и дрожащим и хриплым от молчания голосом спросил, никто ли не против расселиться по одному, или в целях безопасности лучше остаться всем вместе. И хотя так действительно было бы безопаснее, им всем нужно было прийти в себя. Никто не возражал разойтись хотя бы до вечера.              — Убери ты свои карты, — буркнул тогда Олег, снимая с себя рюкзак. — Следишь кредитками по всей стране.              Сережа, кажется, оскорбился, потому что первым схватил ключ и гордо удалился наверх. Остальные поспешили последовать его примеру, пряча друг от друга глаза и не веря, что наконец-то добрались и что можно хоть ненадолго уединиться.              И вот Игорь здесь, потому что оставаться и дальше со своими ядовитыми мыслями было физически невозможно.              — Хавать будешь? — спрашивает Эд спокойно и плюхается в кресло. На столике перед ним и правда размещена еда — в основном закуски, которые не надо готовить или даже резать, и в целом ощущение такое, будто Эд сбегал в ближайший супермаркет и набрал полную корзину первого, что попалось под руки.              Вместо ответа Игорь тянется за пачкой каких-то снеков, открывает и закидывает в рот сразу три штуки. Вкус ощущается плохо, но вроде сойдет. Эд, одобрительно кивнув, достает из упаковки пластиковой посуды второй стаканчик и наполняет чем-то из большой бутылки.              — Это что?              — Сидр. — Эд протягивает ему стаканчик и поясняет деланно спокойным тоном: — Хотелось расслабиться хоть чуть-чуть, но брать что-то крепкое я зассал. А эта херня еще и сладкая.              Игорь пробует — и правда сладко, алкоголь не чувствуется совсем. Наверное, надо выпить всю бутылку в одно лицо, чтобы хоть немного с этого опьянеть, но Эд прав — терять рассудок даже на вечер слишком страшно. В любом случае, вкус не очень впечатляет, так что Игорь отставляет стаканчик на пол.              — Я вот че думаю, — проговаривает он, пережевывая снек. — Если за нами хвост, значит тот, кто его послал, не хочет, чтобы пророчество исполнилось.              — Получается так, — кивает Эд, тоже набивая чем-то рот. — У меня вообще ни одной идеи, кто это может быть.              — Получается, — задумчиво продолжает Игорь, пропуская его реплику мимо ушей, — он знает, в чём наша цель. В чём суть всего поиска.              Эд перестает жевать, медленно моргает и, выпрямившись, переводит на Игоря нечитаемый взгляд.              — Ну да. Точно.              — Если тоже это поймем, то сможем разобраться, кто это.              — Фига ты голова, — с уважением тянет Эд, наконец-то проглатывая то, что ел. — Я даже не думал с этой стороны. А еще сын Афины, блять…              — Да ладно, это просто опыт, я ж следак, — отмахивается Игорь.              Эд хмыкает.              — Ну давай, следак, поделись соображениями. Потому что я сколько думал — нихрена так и не придумал. Если только никто из наших не зажал какую-то важную инфу типа сна или подсказки, как Ди… Позов тогда.              Лучше бы не исправлялся — было бы не так паршиво. Но Игорь проглатывает эту заминку и притворяется, что ничего не случилось. На Эда, правда, больше не смотрит — не готов видеть его жалость или, того хуже, вину.              — Мне всё не дает покоя…              В дверь негромко стучат, и Игорь тут же замолкает. Эд, коротко переглянувшись с ним, настороженно подходит к двери. Руку держит на поясе, но не спешит открывать и с разбегу тыкать кинжалом в гостя.              — Кто?              — Свои, — хрипят за дверью голосом Олега, и Эд, фыркнув, впускает его.              Олег быстро оценивает обстановку, но никак не комментирует, только спрашивает разрешение присоединиться. Эд взмахом руки обводит всю комнату, так что неясно, куда именно он приглашает сесть, а потом он подходит к столику и двигает его ближе к кровати, мол, приземляйтесь уже все, куда удобно.              — Есть мысли про наш хвост? — с ходу спрашивает Эд, наливая сидр Олегу.              Тот садится в кресло, пожимает плечами и проговаривает:              — Кто бы ни был, он может приказывать чудовищам. А еще непонятна вся эта история с пещерой, где мы нашли шлем. Странно, как-то слишком гладко там всё было.              Игорь едва сдерживает порыв вскочить и переспросить — «слишком гладко?!» Но потом вспоминает, что с… Димой… всё произошло позже и явно по чистой случайности. Такая вот… случайность.              — Согласен, я тоже нихера не понял, — кивает Эд. — Там точно должна была быть какая-то загадка, а в итоге мы просто забрали шлем и свалили. Тересий еще…              — А чудовищам могут приказывать только боги, — перебивает Игорь, не испытывая никакого желания обсуждать сейчас Лабиринт. — И другие чудовища, которые выше по рангу или вроде того.              — Это ничего не даст. Давай лучше свою теорию, жги.              Олег непонимающе ведет бровью.              — Теорию?              — Про суть пророчества. — Игорь потирает виски — голова опять разболелась от разговоров, но это лучше, чем ходить туда-сюда по номеру и накручивать себя. — Я всё думал о том, что там говорится про двенадцать человек. Именно двенадцать. Как богов.              Эд откидывается в кресле и вздыхает разочарованно.              — Про это я тоже думал, дядь, это ж первая ассоциация. А толку? Просто священное число.              — Вряд ли просто.              — А семь при чем, по этой логике? — раздраженно ворчит Эд, и Игорь невозмутимо пожимает плечами.              — Изначальных богов как раз семь — по крайней мере, по некоторым источникам. Хаос, Гея, Тартар, Эребус… Да ты сам знаешь, я думаю.              Он старается не выглядеть слишком уж довольным собой, но любоваться тем, как вытягивается лицо Эда, оказывается приятно. Правда, до момента, когда тот роняет голову на сложенные руки и, прикрыв глаза, молча затихает так. Олег ничего не говорит — делает вид, что находится где-то не здесь. Тогда Игорь сам неловко спрашивает:              — Чего ты?..              Эд мелко трясет головой, так и не поднимая лица от ладоней, и только через минуту тишины невнятно бормочет:              — Проебаться с планом… не перестраховаться и попасть в ебучий Лабиринт толком без подготовки и оружия… это еще ладно. Проебаться и не защитить самого слабого члена команды — пиздец. Но всё это я мог бы списать на опыт, которого нихуя нет. Но блять!.. Не суметь нормально подумать головой и не увидеть очевидных вещей — это просто, сука, финиш! Охуенный сын, мама будет гордиться!              Утешать людей Игорь не умеет от слова «совсем». Особенно когда самобичевания не так уж безосновательны. Когда потерпевшие или их родственники начинали плакать и не могли выдавить ни слова, Игорь всю жизнь отходил в сторону и позволял решить проблему кому-то, кто умеет успокаивать. Ксюше, например. Или… Или Диме.              Но Димы больше нет.              Сжав руки в кулаки с такой силой, что стало больно от впившихся в ладонь ногтей, Игорь медленно вдыхает, так же медленно выдыхает и тихим голосом без единой эмоции проговаривает:              — Слушай, это сейчас не поможет. Да и без разницы, что там наши небесные предки подумают — не пошли бы они с их дохера важным мнением. — Показалось, что вдалеке что-то прогремело, но Игорь не обращает на это внимания. — Как случилось, так случилось. Всё. Надо двигаться дальше и сделать то, что мы должны.              Эд ничего не говорит, даже не кивает. Опирается ладонями в стол, неестественно выпрямляет спину и некоторое время сидит так с очень сложным лицом. А потом, встряхнувшись, привычно сутулится и размышляет вслух:              — Семь полукровок — это уже больше половины. Зевс, Посейдон, Аид…              Игорь оглядывается, и Эд, поняв его мысль, тянется к полу, подхватывает рюкзак, очень долго с матами там ковыряется, пока наконец не достает потрепанный блокнот с простой черной обложкой. Со второго захода находит ручку и, довольно хмыкнув, говорит непонятно к чему:              — Главное, шо в меч не превратится, — и протягивает и блокнот, и ручку Игорю. — Записывай, дядь, я седня за сидр отвечаю.              Игорь записывает семерку богов, чьи дети есть в команде, и задумчиво проставляет рядом с ними цифры. Подумав еще, дописывает до двенадцати и добавляет тринадцатую со знаком вопроса рядом.              — Кстати, вы связывались с нашими? — Он вскидывает голову. — Я звонил, но телефоны выключены.              — Я только Булке дозвонился. — Голос Эда заметно теплеет, но он быстро серьезнеет снова. — А ребята не отвечают, он тоже пробовал. И с яхтой связи нет. Я думал отправить послание через Ириду, но для этого радуга нужна, а солнца нет, как назло.              В дверь снова стучат, а потом сразу же ее приоткрывают, и на пороге показывается сонный, злой Арсений.              — Вас за стенкой слышно, — ворчит он и, оценив обстановку, вопросительно качает головой. — Присоединюсь? Всё равно не спится.              — Зато можно спиться, да? — беззлобно отбривает Эд и указывает ему на единственный не занятый стул. — Падай.              Пока Арсений размещается, косо поглядывая на стол и недовольно морща нос — похоже, кто-то привык к здоровой пище, — Эд достаёт еще один пластиковый стаканчик и заполняет до середины, а после подливает себе и Олегу. Последний задумчиво добавляет, возвращаясь к разговору:              — Я попробовал пробить местонахождения телефонов, но ничего. Как будто их просто выбросили. Но у меня нет с собой техники, так что…              — А с каких пор ты хакером заделался? — перебивает Арсений и подозрительно смотрит на Олега.              Тот нечитаемо смотрит на него в ответ.              — В спецназе и не такому научат.              — А, ну да, ты ж у нас солдафон…              — Арсюх, хорош, — перебивает Эд, и тот, к удивлению, замолкает, складывая руки на груди и закидывая ногу на ногу.              Игорь между тем записывает под восьмым номером Артемиду. Подумав еще — Диониса под девятым, потому что сатиры поклоняются ему. «Думай, думай», — говорит он себе. Сейчас это кажется как никогда важным: просто думать, просто крутить в голове всё, что известно, и искать недостающие фрагменты.              — Кто Петя? — негромко спрашивает он у Эда. — Я записал сейчас Артемиду — это Юля — и Диониса — это Сергей. А Петя?..              Эд дважды кивает на названные имена, а на Петино — отрицательно качает головой.              — Сорри, братан, я бы в любом случае не сказал, пушт это не моя тайна, все дела. Но оно ничего тебе не даст, поверь на слово.              Игорь вздыхает. Остаются, кроме Пети, Марго и Оксана. И Дима, если его всё-таки нужно было считать тринадцатым. А может — вдруг осеняет — тринадцатым будет в конечном счете Егор. Гефест, как бог огня?.. Нет, всё не то.              «Думай, думай»…              Дверь распахивается без стука, и все четверо подпрыгивают, хватаясь за первое, что оказывается под руками, — но это всего лишь Сережа, укутанный в одеяло и босиком.              «Всего лишь» — слабо сказано, потому что он фурией вносится в комнату, едва не выламывая дверь, захлопывает ее за собой и, как хозяин номера, деловито щелкает замком. Потом, ни на кого не глядя, быстрым шагом топает к кровати и с размаху усаживается на нее по-турецки, нахохливаясь и плотнее кутаясь в одеяло.              Он не говорит ни слова и ни на кого не смотрит, и им остаётся только растерянно переглянуться и смириться. Не то чтобы кто-то был против его присутствия. Игорь мысленно хмыкает — вот и разошлись, называется, до вечера.              Но теперь, когда вся команда в сборе, на душе мгновенно становится спокойнее. Судя по тому, как расслабленно опускает плечи Олег и как начинает еле заметно улыбаться Эд, ощущение это одно на всех.              — Сидр будешь? — Эд достает стаканчик, случайно цепляет два, вместо одного, но забивает и наливает прямо так.              — Благодарю, — буркает Сережа, беря слепленные стаканчики в обе руки. — Что обсуждаете?              Эд быстро вводит его в курс дела — Арсений тоже слушает, потому что пропустил начало разговора, но, видимо, переспрашивать было ниже графского достоинства, — и Сережа, залпом допивая сидр, пихает Игоря в бок.              — Запиши Марго от Аполлона. Она Оракул.              Все взгляды снова обращаются на Сережу, и тот раздраженно прикрывает глаза и потирает лоб.              — Ну что еще? Да, не говорили, потому что не было необходимости. Всё, проехали, потом обсудим. И без того голова трещит.              Игорь, в целом, с ним согласен, поэтому дописывает еще два имени напротив цифры десять — божественное и человеческое. Не то чтобы он сильно удивился: мысль, что Марго может быть связана с их пророчеством, у него уже мелькала.              — Остается только Оксана? — спрашивает Арсений.              — Петя еще…              Но им предстоит поездка на Олимп и неизвестно, какие еще испытания, так что раскрыться может всё, что угодно. Игорь вписывает оставшиеся два имени, пропуская место от цифр, сбоку приписывает: Гефест, Деметра, Гера, — и только цифра тринадцать так и остаётся пустой, с одним только знаком вопроса рядом.              Лист со списком он аккуратно вырывает из блокнота, игнорируя возмущенное «эй!» от Эдика, складывает пополам и убирает в карман джинсов. Это не то, над чем нужно думать в первую очередь.              Продолжая размышлять, он случайно пропускает начало какого-то диалога и, присматриваясь к остальным, обращает внимание, что Олег смотрит на Сережу виновато, как нашкодивший пес. Кажется дико странным, что он вообще так умеет. А Сережа демонстративно игнорирует и этот взгляд, и всего Олега в целом. Успели еще о чем-то поругаться, или он до сих пор дуется за комментарий про кредитки? Справедливый, между прочим.              — В Афины по-любому возвращаться, мы ж машину там оставили, — страдальчески стонет Эд, потирая глаза. — Сука, спать хочется, как пиздец…              — Давайте всё-таки разойдемся и отдохнем, — предлагает Сережа, вроде бы подобревший, а вроде бы моргающий совсем сонно. — А потом еще раз подумаем. Сейчас сложно что-то решать.              — Но Халкида — тема, — добавляет Эд. — Оттуда проще всего добираться до Олимпа.              — Да, но как сказать про это нашим? — вздыхает Арсений, запрокинув голову и прикрывая глаза. — Если солнце не выйдет завтра?              — Выйдет, ты видел вообще местный климат? — Эд отмахивается от этой мысли. — Короче, разберемся, как связаться. Так и так в Афины сначала, а там, может, и по телефону получится. Сегодня уже десятое — времени мало, ускоряться надо.              Согласившись на этот хлипенький, но всё-таки план, они действительно потихоньку расходятся обратно по комнатам. Во всяком случае, Арсений первым уходит к себе, и Игорь — тоже, замечая краем глаза, что Сережа что-то негромко обсуждает с Эдом, а Олег, не двинувшись с места, так и продолжает смотреть на него.              Вспоминается, как Дима вот так же ждал каждого слова Игоря, и на душе опять становится тошно.              Он возвращается в номер в полной уверенности, что снова будет ходить туда-сюда и не сможет уснуть, однако его мгновенно отрубает, стоит только коснуться подушки.              …Во сне вновь огонь. Бесконечный, беспощадный огонь, охватывающий деревья. Объятая пожаром лесная поляна, которую он никогда в жизни не видел, но с восьми лет представлял очень отчетливо.              Ему же соседка тогда рассказала обо всём в подробностях, какие сама смогла узнать, обливалась слезами и всё причитала, какой Максимка был хороший и какой был молодец, как детишек спас, а сам навсегда остался там, в Карельских лесах.              Которые каждый год горят, сколько ни туши.              Непонятно, сколько проходит времени. Бывает ведь, что Игорь так никого и не видит и, просыпаясь, чувствует себя совсем разбитым. В каждый такой раз думает — может, забыл уже? Может, прошлый сон был последним? Но каждый раз встречает его снова.              Игорь видит Макса таким, каким запомнил: в желтой форме лесоохраны, кудрявого — у Игоря и самого волосы так вьются, если отрастить, — с доброй улыбкой и почему-то грустными глазами.              — Когда ж ты сможешь отпустить, горюшко ты моё? — говорит Макс, и у Игоря сердце сжимается.              Не умеет он отпускать. В этом году, выходит, уже тридцать лет, как это случилось, а он всё цепляется за навсегда потерянное. Не только потому ведь, что Макс погиб, — не первая и, к сожалению, не последняя потеря. Но именно она стала ключевой. Потому что так, как просил тогда, Игорь не просил больше никогда.              Он зачеркивал дни до десятого числа и каждый вечер, прикрыв глаза, шепотом обращался к отцу с просьбой защитить Макса и вернуть его домой. Пусть, если не очень целым; Игорю было стыдно так думать, и всё равно думал: может, если Макс сильно обожжется, его больше не отправят в лес? Не хотелось, чтобы Максу было больно, но очень хотелось, чтобы он был в безопасности. У Игоря был целый ритуал: сразу после того, как почистит зубы, закрываться в своей комнате, долго-долго говорить с отцом в полной уверенности, что тот его слышит, что прямо рядом с ним в комнате сидит, невидимый, чтобы никого не напугать. А потом медленно, старательно зачеркивать маркером цифру на календаре.              Десятое число, думает Игорь теперь, стало его проклятым днем.              Он думает обо всём этом, смотрит на своего брата, который был для него всей семьей, и поэтому далеко не сразу замечает еще одного человека. Фокусируется на нём, только когда тот оказывается совсем близко и хорошенько встряхивает его за локти.              Сергей Матвиенко, частично сатир.              Это был последний человек, которого Игорь ожидал бы увидеть в своем сне. Тем более — в этом кошмаре. И это настолько выбивает из колеи, что Игорь осознаёт слова Сергея только на фразе про Петю. В смысле «добрался до вас»? Он что… не с ними?..              — Чего? — заторможенно переспрашивает Игорь.              Ему не отвечают, и это чертовски сильно напрягает. Но потом мозг наконец-то запускается, и Игорь, моргнув несколько раз, делает шаг назад и оглядывается. Как будто проснулся, хотя казалось бы. Это всё ещё его сон, однако человек рядом с ним вполне реален. Не просто человек, напоминает себе Игорь, а частично сатир. И, хотя раньше Игорь не встречал его сородичей, мозг услужливо подкидывает обрывочные сведения о древнегреческом мире, и объяснение происходящего находится само собой.              — Мы, получается… — «эмпатически связаны».              Так бывает, вроде бы, если сатиру и полубогу суждено стать друзьями, если они живут недалеко друг от друга или если родились в один день.              — Гром, у нас мало времени.              Разговаривать приходится быстро. Нет времени обсуждать или объясняться — если повезет, уже завтра получится рассказать о своих приключениях во всех подробностях, а сейчас главное — договориться о месте встречи на случай, если что-то снова пойдет не по плану.              Прийти к общему решению они успевают, а вот узнать про Петю Игорю не удается, потому что Сергей по щелчку исчезает из его сна — просыпается. Проматерившись сквозь зубы, Игорь закрывает глаза, чтобы тоже вернуться в реальность.              Но это… не удаётся.              А огонь, который за время разговора с Матвиенко немного успокоился, снова начинает угрожающе гудеть вокруг.              Игорь старается не паниковать, напоминает себе, что это всего лишь сон, и здесь пожар ему не страшен, как бы ни было жутко. Даже если кажется, что пламя уже проходится горячими поцелуями по его рукам.              — Да ну давай, проснись, дурная твоя голова! — ругается Игорь сам на себя. Как обычно люди просыпаются, если осознают, что находятся во сне? Он с трудом помнит, бывало ли с ним такое, бывало ли настолько реальным. Ни болезненные щипки, ни мысленный счёт не помогают.              Тогда он вдруг вспоминает, что отличным способом проснуться всегда был испуг. Сердце подскакивает, пульс ускоряется, и это сразу выкидывает из любого кошмара.              Может… Игорь оборачивается к стене бушующего пламени. Та подступает всё ближе, окружает его. Под ногами почему-то мокро, как будто он стоит в болоте. Если побежать прямо в огонь, достаточно ли мозг испугается, чтобы укрыться от опасной ситуации и проснуться?              — Да че тут думать, — фыркает Игорь и делает первый шаг вперед.              — А ну стоять! — раздается прямо над ухом, и чья-то сильная рука хватает его поперек тела, не давая рвануться дальше.              Перед лицом Игоря снова появляется Макс, и по спине пробегает дрожь от того, как сильно они похожи. Как будто смотришься в искаженное зеркало — в лучшую версию самого себя.              — Эй, ну-ка приди в себя, Игорек. — Макс кладет руку на его плечо и крепко сжимает.              Игорь сглатывает вязкую слюну. Почему снова, почему так реалистично, зачем так, сука, больно…              — Не спи — сгоришь! — вскрикивает Макс с шальной улыбкой, а глаза почему-то не улыбаются, смотрят чуть ли не в панике, и он продолжает кричать практически Игорю в лицо: — Просыпайся, Игорь, слышишь? Ты должен проснуться прямо сейчас!              — Что? — хмурится Игорь.              — Проснись!              Макс неожиданно пихает его в грудь, и Игорь не удерживает равновесие — падает на спину, приземляется локтями в лужу, только теперь чувствуя, как едко она воняет бензином. А огонь подступает всё ближе.              — Просыпайся! — снова кричит Макс.              Это точно какой-то неправильный сон! Не должно всё быть так реально, не должно! А вдруг, если Игорь сгорит здесь, во сне, то…              Огонь касается разлитого по поляне топлива, и Игорь весь сжимается, притягивая к себе колени и закрывая руками голову. Р-раз — и он подскакивает на кровати с бешено колотящимся от ужаса сердцем.              Вот только жар огня никуда не исчезает, а едкая вонь сменяется запахом дыма и горящего пластика.              — Сука!              Нет ни секунды на раздумья, всё потом, потом, сейчас — спасаться. Игорь одним движением хватает с тумбочки телефон, радуется, что все документы у Эда в рюкзаке, скатывается с кровати и в два шага оказывается у двери. На ходу стягивает с себя совершенно сухую футболку, прижимает к лицу.              Надо спасаться — но сначала узнать, что с остальными, выбрались или нет. Игорь подлетает к номеру Арсения, упирается ладонями в дверь — закрыта.              Нехорошее предчувствие даже не щекочет, а обухом ударяет по затылку. Зачем закрывать за собой дверь, когда эвакуируешься из горящего здания?..              — Арс! — орет Игорь, за шумом огня пытается услышать ответ, но в номере тишина.              В надежде, что ребята были где-то в другой комнате, он проверяет дверь Эда, затем Сережи, но все заперты и никто не отзывается. Игорь, рыча, делает шаг назад и со всей силы бьет ногой в Сережину дверь — та вылетает целиком. Хлипенькая.              — Серега! — Игорь забегает в номер, уже понимая интуитивно, что ответа не будет. Сережа лежит в кровати и спит, не шевелится даже.              Игорь тормошит его за плечи — без толку. Но дозываться нет времени, на счету каждая секунда. Он сгребает Сережу в охапку прямо в одеяле, чтобы нигде по пути не обжечь, перекидывает через плечо и бегом несется по коридору, то и дело откашливаясь и стараясь вдыхать реже. Спасибо, что этаж всего лишь второй, а не четвертый, и выход из здания прямо напротив лестницы.              Сережу приходится опустить прямо на землю. Вокруг снуют пожарные и медики, так что кто-нибудь ему точно поможет, а у Игоря нет ни одного лишнего мгновения, чтобы проверять, как он. Нельзя позволить, чтобы погиб кто-то еще, нельзя потерять больше ни одного человека — и дело вовсе не в пророчестве с его двенадцатью героями.              О том, как будет тянуть вниз Олега или Эда, Игорь старается не думать.              Он взбегает обратно на второй этаж, который за эти жалкие полминуты успел разгореться еще ярче. Сука-сука-сука! Даже если Игорь каким-то чудом сможет унести на себе кого-то из парней, спасти всех троих он просто не успеет.              Решение приходится принимать быстро. Плакать над последствиями и терзаться сомнениями он будет позже. А сейчас Игорь в пару сильных ударов выламывает дверь в номер Эда — чтобы забрать заодно документы и шлем, спасти то, ради чего всё это было. Чтобы ничья смерть… не была напрасной.              Игорь проверяет содержимое рюкзака, когда замечает краем глаза высокий силуэт на пороге. Неужели кто-то из пожарных его заметил и подоспел на помощь? Надо сказать, чтобы вытаскивал еще двоих — какие, блять, у них номера и как это сказать на английском?..              Эти мысли мелькают за долю секунды, Игорь даже обернуться не успевает, как вдруг слышит до боли знакомый голос:              — Я смогу задержать огонь, выиграю тебе минут десять. Спасай ребят!              И, хотя на счету всё ещё каждая минута и замирать нельзя ни по какой причине, Игорь застывает на середине движения, физически не находя сил двинуться. Оборачивается медленно, боится даже вдохнуть — или это сдавило легкие угарным газом, непонятно уже. Наверное, и глюки тоже от него…              Потому что на пороге стоит Макс. Точно такой, как Игорь запомнил, каким видел его во сне пять минут назад. Всё в той же желтой форме с нашивкой «Шустов М.Н.», почему-то босиком и с растрепанными, выгоревшими на солнце кудрями.              Поймав его взгляд, Макс подмигивает, как ни в чём ни бывало, и повторяет:              — Давай, Игоряш, надо ускоряться. Потом поболтаем.              И уходит куда-то по коридору, оставляя Игоря… не одного. Больше нет. Потому что присутствие Макса ощущается так же явно, как жар от пламени, послушно отступающего по чужому велению. Пожар никуда не исчезает, но он, неумолимая стихия, притормаживает, как застывшая на фото волна цунами.              «Не думай, — говорит себе Игорь и, тяжело сглотнув, не с первого раза цепляет рюкзак на плечо. — Не думай, думать некогда».              Спящего Эда он подтягивает к себе за руку, закидывает его локоть себе на плечо и рывком вздергивает его с постели. Время теперь есть, но всё ещё мало — ребята успели надышаться угарным газом, надо скорее выводить их на воздух. Что вообще, мать его, случилось и почему они все спят беспробудным сном, аки спящие царевны?! И почему у Игоря получилось проснуться — только ли дело в Максе, который его разбудил?              Игорь тащится с Эдом наперевес по коридору и только чудом успевает заметить летящий в них столп огня и пригнуться к полу.              Дальше приходится действовать на чистых инстинктах, потому что мозг не успевает за происходящим. Игорь быстро и с максимально возможной при этом аккуратностью опускает Эда, быстро выхватывает у него из-за пояса нож и откатывается в сторону. Пламя едва не задевает спину, и мелькает вдруг шальная мысль — неужели Чумной Доктор всё-таки не был обычным маньяком?..              Когда он наконец-то оборачивается и сталкивается взглядом с новым врагом, по спине бегут мурашки, а щеку фантомно саднит болью от самой первой в его жизни пули.              Враг оказывается вовсе не новым. Тоже самым первым — тем, кто закончил его спокойную жизнь и начал многолетний побег и кошмар. Вернее, той.              Елена Хмурова — под этим именем ее знали в главном управлении полиции. Анубис — этого ее имени боялся тогда весь Петербург и под этой маской она скрывалась от Константина Грома. Пока тот не раскрыл ее личность. Наверное, будь она обычным человеком, папа смог бы с ней справиться и посадил за решетку… Или пуля дяди Юры убила бы ее.              Но Елена — эмпуса, о чём Игорь узнал в тот же страшный вечер. Не зря с детства штудировал энциклопедии по древнегреческой мифологии. Оружие смертных не могло причинить ей вреда, и гибель ей принесло копье, подаренное Игорю… другим отцом.              — А ты вырос, мальчик, — хрипит Елена с жуткой улыбкой.              Игорь знает, что нож его не спасет, но хотя бы попытаться нужно. «Думай»… Если добраться до номера Олега, можно взять его меч — это уже намного лучше. Потому что сгенерировать достаточный разряд электричества, чтобы победить такого сильного монстра, Игорь не сможет.              — Помню твоего отца… приемного, конечно, — продолжает она, не подходя ближе. — Тот еще засранец. Ты в него пошел, я вижу?              Игорь ей не отвечает, не позволяет себе отвлекаться, потихоньку делает полшага вперед, притворяясь, что просто переносит вес с ноги на ногу.              — Да у тебя вся семья геройская, — хмыкает Елена, склоняет голову. Чего она добивается? Тянет время? Но зачем бы? — И Костик, и брат твой по матери. А уж по отцу сколько знаменитой родни: Геракл, Амфион и Зет, в чьем городе вы так опрометчиво пытались спрятаться…              — Да мы просто отдохнуть хотели, — цедит Игорь в ответ, продвигаясь вперед еще на пять сантиметров.              — Однажды ты меня убил. — Хмурова перестаёт улыбаться. — Пришло время возвращать долги.              Вместо улыбки на ее лице появляется звериный оскал клыков, а в следующее мгновение она бросается вперед. Игорь тоже атакует, метя в не защищенный доспехом живот; от его кулаков отлетают искры.              Чего и следовало ожидать — Хмурова легко отбивает атаку, но вздрагивает от удара током. Они схватываются в рукопашную, и если начальница управления могла бы Игорю уступать, то эмпуса — злобная вампирша из мифов — явно слишком сильна.              Игорь вспоминает, как в свои двенадцать лет, придя к папе на работу, впервые увидел ее. Он спросил тогда: «Пап, а почему у нее одна нога металлическая?» На что тот натянуто рассмеялся и оценил такую необычную фантазию. «Знаю я, что у нее точно стальное», — заметил он, и Игорь тогда его, конечно, не понял. Зато понял, что папина начальница — вовсе не та, за кого себя выдает. И оказался прав.              Теперь он бьет ее по живой, человеческой ноге, и, когда Хмурова отшатывается, рыча что-то между сжатых клыков, снова пытается ударить. Но удар отбивают, и лезвие Эдова ножа проходится вскользь по ее плечу. Золотой песок начинает сыпаться на пол — Игорь мельком думает, что к образу египетского бога он бы подходил идеально.              На деле, конечно, ни с каким Анубисом она связана не была, а вот со своей покровительницей Гекатой — очень даже. Игорь по сей день не знает точно, были в том деле наркотики или ими Хмурова объясняла действие своей магии.              От ярости и боли над ее головой вспыхивает пламя, и Игорю снова приходится уворачиваться от огня. А потом — новая схватка, и он сам не понимает, в какой момент оружие вылетает из его руки. У него остаётся только электричество, но много ли оно даст?.. Отцовское наследство и раньше защищало с трудом, а теперь-то и вовсе перестало помогать.              Игорь собирает в кулак всю свою волю и бросается вперед, чтобы хорошенько вмазать эмпусе в перекошенное лицо напоследок!..              Как вдруг его хватают со спины и прижимают боком к стене; Игорь ошалело моргает и видит, как силуэт Хмуровой, на который он нацеливался, растворяется в воздухе быстрее, чем дым. Магия. Чертова магия.              В его шею утыкается остриё ножа, над ухом чувствуется ледяное дыхание. Голос эмпусы хриплый до дрожи, и Игорь медленно осознаёт, что это будет последнее, что он услышит в своей жизни:              — Не во все игры стоит играть, Игорь Шустов.              Он закрывает глаза.              Дзинь.              Звук резкий, оглушительно громкий, потому что раздаётся прямо над ухом. До него был короткий свист воздуха, после — грохот в стороне, куда улетает выбитый из ладони Хмуровой нож. Та растерянно смотрит туда, а в следующую секунду — Игорь не успевает воспользоваться возможностью и самому ее атаковать, — ей в голову прилетает стрела. Тонкая, золотая, она пронзает насквозь и роняет тело монстра назад. Почти как в прошлый раз, но тогда пуля дяди Юры ее не убила…              Стрела.              Выбитый нож.              Игорь заторможенно поворачивает голову и видит в конце пылающего коридора Петю. Тот так же медленно опускает сжатый в вытянутой руке лук.              Петя… здесь. И только что спас ему жизнь.              Облаченный с ног до головы во что-то серебристо-черное, в коротком плаще и с колчаном золотых стрел за спиной.              Петя, значит…              Мозг, перегруженный информацией, отказывается обрабатывать новую. А Петя быстрым шагом подходит ближе и фыркает куда-то в сторону оседающих на пол золотых песчинок:              — Он Гром, тупорылая ты псина.              Игорь тяжело сглатывает. Хочет поблагодарить, хочет спросить, какого черта Петя вообще здесь делает, хочет о стольком еще узнать, но Петя, развернувшись к нему и заглядывая прямо в глаза, твердым голосом чеканит:              — Это похоже на зелье Гипноса. Чтобы снять чары, надо, как с гипнозом, просто дать спящему еще дозу. Вы пили что-то странное? Ели?              Теперь голова наоборот работает быстрее, чем сознание, и Игорь выдаёт на чистом автомате:              — Сидр. Точно, я почти не пил, поэтому легко проснулся.              — Надеюсь, не весь выдули?!              Игорь понятия не имеет, и вместо ответа он летит обратно в номер Эда. Первым делом хватается за бутылку и отчаянно рычит сквозь зубы — пустая! Еще бы, два литра безалкогольной бурды на пятерых!              Но тут он замечает собственный пластиковый стаканчик, непонятно, каким чудом до сих пор не расплескавшийся. Хватает его и несется к лежащему в коридоре Эду; краем глаза видит, что Петя с ноги выбивает другие двери.              — Одиннадцатый и двенадцатый номер, — подсказывает он, вливая глоток сидра Эду в рот.              Секунда, две — и тот закашливается, тут же распахивает глаза и переворачивается на бок. Моргает ошалело, оглядывается.              — Какого…              — Вставай и бегом на улицу, слышишь? Рюкзак свой захвати!              Игорь несется в номер Арсения, на пороге сталкивается с Петей, и по телу совершенно не вовремя пробегает разряд непривычного, непослушного тока, когда тот мельком смотрит на него из-под челки.              Арсений просыпается медленнее, но, осознав ситуацию, мигом подскакивает, и Игорь спешит за Олегом. Боги, неужели они успеют и всё будет хорошо! Стоит только об этом подумать, как в конце коридора появляется… Макс.              — Горь, ускоряйтесь там, я дольше не сдержу!              — Кто там? — вскидывается Петя, высовывая голову из последнего, двенадцатого номера, и, стоит ему приглядеться к Максу, как его глаза комично расширяются. — Это…              — Ты его видишь?..              Петя, оценив обстановку, невнятно мотает головой и пропускает Игоря вперед. Дважды просить не надо — из объятой пламенем коробки невыносимо хочется унести ноги.              Олег подскакивает, кажется, быстрее, чем полностью просыпается.              — Сережа?! — рявкает он и на автопилоте кидается вперед.              — Да на улице уже твой Сережа, — ворчит Игорь, удерживая его за шкирку. — Вещи важные возьми и валим.              Через минуту все они наконец-то вылетают из горящего отеля на воздух. Эд и Арсений уже сидят прямо на земле, откашливаясь и болезненно смаргивая с глаз дым; всё ещё спящего Сережу они оттащили с собой подальше. Олег кидается туда, вырвав из руки Игоря стаканчик с остатками сидра — и даже не поблагодарил, сволочь.              Петя стоит рядом, тоже кашляя; ни лука, ни колчана со стрелами уже нет. Игорь оглядывает команду, отчаянно соображая, всё ли они забрали.              Мелькнувшая мысль озаряет сознание молнией. Он в два шага оказывается рядом с ребятами и резко выдыхает:              — Шлем где? — совершенно уверенный, что Эд посмотрит на него, как на еблана, и укажет на рюкзак.              И тот действительно закатывает глаза, но в рюкзак всё-таки лезет — и, блядский ты черт, ошалело моргает и растерянно пялится на Игоря.              — Был же здесь…              — Мы вчера, — хрипит Сережа, лежащий у Олега на коленях, сбивается на кашель и еле слышно договаривает: — Мы доставали же… Он под столом был…              Игорю хочется спросить, зачем и нахуя, а главное — почему не вернули на место. Ему хочется обматерить всех, и Эда — в первую очередь. Ему много чего хочется спросить как лично у каждого в команде, так и у Вселенной в целом, а еще ему совершенно точно не хочется возвращаться в огонь.              Эд рывком поднимается на ноги, но тут же пошатывается и хватается за голову.              — Я пойду, — говорит он, — только ща отдышусь, дайте пять секунд.              — Ой бля-я-ять, — протягивает Петя со всем раздражением мира, скидывает с себя плащ, зачем-то сует Игорю в руки и, не говоря больше ни слова, бежит обратно в огонь.              — Хазин, а ну стоять!              Куда там. Уебал, как обычно, никого не спрашивая, и даже не оглянулся. Эд что-то бормочет, Арсений тупо смотрит Пете вслед, как и Игорь, а Олег — он видит краем глаза — машинально гладит всё ещё толком не пришедшего в себя Сережу по волосам. Ну да, точно, рыжий больше всех вчера выхлебал, и лучше бы у него сейчас было похмелье.              Игорь поглядывает на остальных, надеясь так отвлечься от жрущей душу тревоги, а сам считает секунды, стараясь не ускоряться вместе с собственным пульсом. Десять, одиннадцать… Сколько нужно времени, чтобы добежать до номера Эда, схватить лежащий под столом предмет и прибежать обратно? Полминуты точно хватит, да?.. Девятнадцать, двадцать…              Что-то взрывается.              Снующие вокруг отеля люди вскрикивают и отшатываются, пожарные перекрикиваются и отчаянно пытаются потушить хотя бы что-то. Окна вылетают, сквозь рамы видно, как обрушивается потолок второго этажа.              Пети нет.              Игорь не помнит, как оказывается сидящим на коленях, как впивается ногтями левой руки в сухую землю, а правой до хруста сжимает тонкий серебристый плащ. Он так и смотрит на пустой дверной проем, за которым уже не пожар, а сплошное пламя.              На шестидесяти он перестаёт считать, потому что пробыть в такой жаровне даже пять секунд и остаться в живых — нереально.              Забавно, отстраненно думает Игорь, что на этот раз он даже попросить не успел. Так сильно верил в Петю, что и мысли не было обращаться за помощью. Вот и выходит, что проси — не проси… без разницы.              Игорь продолжает смотреть в огонь, настолько яркий, что почти белый, и поэтому первым видит силуэт. Думает еще — кажется, мозг обманывает сам себя и видит то, что хочет видеть. Но за считанные мгновения силуэт приобретает отчетливые очертания, и из здания, от которого не остаётся ничего, кроме черных стен, вываливается Петя.              Петя. Взъерошенный, покрытый сажей, в подгоревшей местами одежде и очень-очень злой. Живой Петя.              Игорь едва осознаёт всё, что происходит дальше. Что Петя роняет шлем, а с ним и кинжал прямо под ноги ни капли не удивленному Эду. Что ворчит на обожженные о металл руки. Что у него и правда покраснели ладони, и это, похоже, единственный его ожог. Что он язвительно здоровается с теми, кто не успел обратить внимание на его присутствие.              Это всё кажется таким неважным.              Только сейчас Игорь осознаёт, как сильно… нет, он даже не испугался. Он на полном серьезе, без сомнений и стадий принятия, несколько минут был уверен, что Петя погиб. Голубые, зеленые, карие. У Пети глаза такие темные, что почти черные, но Игорь отчетливо помнит, как они светились орехово-медовыми искорками, когда ловили восходящее над Акрополем солнце.              Он плохо помнит, как поднялся на дрожащие ноги, бездумно нацепил плащ на плечи замолчавшему Пете и пошел куда-то вперед. Не глядя, не думая. Вперед, подальше от этого адского костра, от разговоров и взглядов. Ему, черт вас всех раздери, нужно выдохнуть.              Просто подышать. Просто осознать, что всё в порядке.              Дорога перекрыта — или нет, в темноте нихрена не видно и непонятно, но, так или иначе, машина его не сбивает, и Игорь спокойно проходит по асфальту к парку. Что это за парк, почему он здесь, в центре города, его совершенно не волнует — главное, что там прохладно, тихо, темнее, чем рядом с пожаром.              Он был уверен, что будет полчаса идти, куда глаза глядят, но в итоге замирает под первым же деревом, опираясь о него. Кора прохладная, хочется прислониться лбом.              Игорь вздрагивает всем телом, когда рядом раздается негромкое покашливание. Это не Петя, вовсе нет. И вообще никто из ребят. Игорь медленно вдыхает, выдыхает, потом заставляет себя собраться, выпрямиться и повернуть голову. Сначала голову, потом уже — поднять взгляд.              Макс смотрит на него со странным любопытством, глаза — голубые, даже в темноте видно — хитро искрятся.              — Долго еще будешь людей отталкивать? — негромко проговаривает он что-то совсем неожиданное. — Чего опять ушел от всех, ну?              — Мне… — Голос подводит, приходится откашляться. — Мне надо одному побыть.              — Я так не думаю, Горь. Тебе сейчас очень надо кого-нибудь обнять.              Макс выглядит, как тогда, когда погиб. Ему было чуть-чуть за двадцать — двадцать один, точнее. Игорь сейчас почти в два раза старше, а всё равно кажется, что так навсегда и остался младшим.              Он наконец-то задаёт самый главный вопрос:              — Почему ты здесь?              Макс снисходительно улыбается — ну точно, как с ребенком.              — Помогаю тебе, ясное дело.              — Ты же понял, что я имею в виду. — Игорь облизывает губы и вдруг вспоминает: — Петя видел тебя. Почему?              Если Макс — не глюк его сознания, то что он тогда такое? И почему появился только сейчас?              — Потому что в ту ночь я не совсем умер. Вернее… — Он собирается с мыслями и вдруг широко улыбается. — Я теперь колдовать над огнем могу, представь! В виде духа, правда, но это круче, чем просто призрак.              — Почему? — выходит как-то жалобно.              — Потому что попросил.              У Игоря что-то внутри обрывается с оглушительным звоном. Это оказывается чертовски больно — но ему отчаянно кажется, что что-то в этот миг впервые за всю его сознательную жизнь встаёт на место.              — Работки много теперь, — весело продолжает Макс, притворяясь, что не замечает, как Игорь рядом с ним ломается и заново собирается по кускам. — Помогаю пожарным, спасаю дриад, иногда вообще останавливаю пожары… К слову, Горь, мне и сейчас надо будет уйти — сезон такой, помнишь же. Но я рад, что ты теперь можешь меня видеть! Я, это… — Он смотрит совсем тепло, по-родному как-то. — Я же рядом всегда, братишка. Был и буду. Веришь теперь?              «Если веришь в чудеса, закрывай глаза»…              И Игорь закрывает, чтобы позорно не разреветься.              — Ты… правда… — выдавливает он, до боли сжимая руки в кулаки. — Ты настоящий?.. Живой?.. В смысле… ты понял, ты…              — Да живой, Игоряш, конечно живой, — выдыхает Макс, рывком подтягивает Игоря к себе и обнимает.              И вот тут Игоря прорывает. Он не верил — до этой минуты даже не сомневался, что просто каким-то чудом научился видеть призраков. Но сейчас его обнимает Макс, обнимает по-настоящему, крепко-крепко, чуть ли не до хруста ребер, и он теплый — не горячий, как раньше, просто теплый — и пахнет лесом, дымом и почему-то медом.              Игорь цепляется за него, боится, что Макс исчезнет из его рук, но тот никуда исчезать не собирается. Слёзы, конечно, стекают по подбородку, но Игорю впервые в жизни на это плевать.              — Я всю жизнь думал, что отец не слышал меня тогда, — быстрым шепотом делится он на грани истерики. — Винил себя и его, что не помогли тебе.              — Он помог, и тебе тоже всегда помогал, — так же шепотом заверяет Макс. — И я приглядывал, как получалось. Костя был крутым папой, кстати. Гордись, что у тебя его фамилия.              Игорь всхлипывает, как мальчишка. Нельзя так, просто нельзя, у него сердце не выдержит еще больше эмоций. Но совсем его разматывает, когда он замечает, что остальные ребята неуверенно подходят к ним, с разной долей любопытства поглядывая на незнакомую кудрявую макушку. Видят. Они все его видят. Макс действительно… настоящий. Живой настолько, насколько это вообще возможно.              — Ну что, успокоился? — тихонько спрашивает тот с намеком.              Игорь, взяв себя в руки, отстраняется сам. И вдруг понимает, что ему совсем не страшно больше отпускать — потому что он знает, что это уже не навсегда, а даже если и так… Это тоже больше не страшно.              Игорь не один. Теперь — нет.              — Удачи вам! — Макс окидывает взглядом потрепанных, ослабевших, но отчаянно держащихся друг за друга ребят. — Вы, главное, поменьше загоняйтесь — пойте, что ли, по вечерам. Лучшее средство от всех страхов, отвечаю!              Парни тихо посмеиваются, а Макс снова смотрит на Игоря и, подумав, протягивает руку и снова, как во сне, крепко сжимает его плечо.              — Позови, если что. Я всегда приду, не забывай.              Игорь кивает, слабо улыбаясь в ответ. Еще несколько секунд смотрит на него, не моргая, а потом на выдохе прикрывает глаза. Ладонь аккуратно соскальзывает с его плеча, и кажется вдруг, что где-то совсем рядом тихонько играет гитара.              Когда Игорь снова открывает глаза, Макса перед ним уже нет. Впереди — звездное небо и темнеющий травяной холм, какое-то местное святилище. Он стоит, не двигаясь с места и не до конца осознавая всё произошедшее. Кажется — а если снова сон или просто галлюцинации, насланные напоследок слугой Гекаты, чтобы его помучить?..              Но тут на другое плечо ложится другая ладонь, легкая, прохладная и узкая. И Игорь выдыхает уже по-настоящему.              Он оборачивается и встречается взглядом со встревоженным Петей. Тот успел немного привести себя в порядок — впрочем, даже покрытый сажей и со сморщенным от злости лицом он был красивее всех.              — Всё хорошо? — тихо спрашивает Петя, и Игорь без сомнений кивает. А потом ведет бровью и с деланным равнодушием спрашивает:              — Ты не сгорел в огне, потому что?..              Петя резко убирает от него руку и неловко прячет за спиной.              — Потому что я охотник. Думал, ты понял.              — Я предположил. — Игорь откашливается и отводит взгляд, Петя — тоже, как будто с сожалением. Или Игорь просто видит то, что хочет видеть. — Думал, у Артемиды только девчонки.              — Бывают исключения.              — Ясно.              — И я бессмертный, если не погибну в бою, а бой с огнем не считается, так что…              — Я понял, да.              Игорю очень хочется снова посмотреть ему в глаза и язвительно добавить: «А еще тебе нельзя мутить с мужчинами, и об этом стоило сказать до того, как ты начал флиртовать со мной», — но у него нет никакого права что-то предъявлять, поэтому он молча обходит и Петю, и неуверенно замерших в сторонке парней. Надо куда-то сесть, хотя бы на ближайшую скамейку.              Олег приземляется рядом, Сережа так и остается сидеть на его коленях, и обнимаются они так крепко, что не верится, что вообще ругались. Арсений садится на краешек скамейки, упирается локтями в колени и тупо смотрит в сторону пожара, Эд падает прямо на асфальт и подтягивает колени к себе, и только Петя остаётся на ногах, сложив руки на груди.              Молчат. Потом Олег негромко бормочет:              — Надо утром ехать. Оставаться на месте больше не безопасно.              Эд угрюмо поддакивает.              — Ага, и время уходит, у нас всего пять дней осталось.              Петя поворачивается к ним и переспрашивает:              — Каких пять-то? Вы когда уснули? — Все непонимающе переглядываются и отвечают, на что Петя фыркает. — Поздравляю, блин. Десятого… Сегодня двенадцатое. Точнее, уже тринадцатое. Вы двое суток продрыхли.              — А че ты предъявляешь? — возмущается Арсений. — Мы виноваты что ли?!              — Я виноват, — еле слышно отзывается Сережа. — Я притащил этот сидр, должен был почувствовать опасность, но не почувствовал.              — Ой, вот только не надо сейчас загоняться, — отзывается Петя. — Иначе каждый себя винить начнет, и что тогда будет! Вы лучше скажите, где вы Димку оставили? Он вас обыскался, наверное.              Ну да, точно. Ему же не сказали. Ребята молчат, и Игорь физически чувствует, как мигом начинает гудеть от напряжения воздух. Никто не смотрит на него, но каждый сейчас о нём думает, и это ощущается настолько явно, что даже смешно.              — Нет, — выдыхает Петя, мигом всё поняв. Игорь косится на него, ловит на себе нечитаемый взгляд — спасибо, что хоть не жалостливый. Поднимается и неловко проговаривает:              — Я, это, прогуляюсь тут. Скоро вернусь.              Что бы Макс ни сказал, Игорю действительно нужно немного побыть одному.              Как ни странно, после всех сегодняшних событий на душе стало легче. Не легко — нет, конечно. Но легче. Пришло кристально чистое, четкое осознание, что жизнь не закончилась — ни после того лесного пожара, ни после гибели Димы. Он, Игорь, всё ещё здесь и должен продолжать делать то, что считает правильным.              Задумавшись об этом, он поднимается на вершину холма, замечает руины каких-то древних камней. Вспоминаются слова Хмуровой — плевать на нее, но она ведь вспомнила правильную вещь: «Зет и Амфион, основатели этого города».              Шальная улыбка сама собой лезет на лицо, и Игорь поднимает к небу взгляд. Там россыпью светятся звезды на темно-синем полотне, а в стороне востока понемногу начинает теплиться рассвет.              — Спасибо, — еле слышно проговаривает Игорь и совсем бешено смеется. Поверить не может, что спустя столько лет обращается к тому, кому давно перестал верить. — Спасибо, пап.              Он вдруг снова чувствует напряжение, но не то неприятное и тяжелое, а знакомое, то самое, которое всю жизнь было с ним и которое он боялся использовать. Поднимает руки, видит, как по пальцам бегают ярко-голубые искры. Продолжая улыбаться, встряхивает обеими ладонями — и с наслаждением ощущает, как разряд тока бежит по всему телу, как на языке появляется вкус озона.              Небо озаряется сразу десятком ломаных росчерков молний, сверкает секунды три, отражая огромным зеркалом электричество, которое Игорь чувствует в каждой своей вене. Затем — еще несколько секунд тишины.              А потом земля сотрясается оглушительным громовым раскатом, и Игорь смеется снова, прикрыв глаза и запрокинув голову. Ждет, когда на подставленное лицо упадут первые дождевые капли. И думает: как же боги любят повторять старые истории.              Жили на свете два брата, два сына Зевса. Совершенно непохожие, они дополняли друг друга и никогда не ссорились. Один был сильным и суровым воином, а второй — улыбчивым музыкантом, который одним касанием струн заставлял двигаться даже тяжелые камни. И вместе они построили прочную стену, которая защищала Фивы надежнее, чем когда-либо.