Юкаты с абсентом и их последствия

***

— Только не говори мне, что ты это специально сделал, — тихонько прошептал Риндо на ухо брату, когда Коконой вышел на террасу, задвинув за собой дверь. На рисовой бумаге замаячила призрачная тень, продвинулась в сторону, чуть притормозив на начале пути, и исчезла из поля зрения за несколько мгновений — Хаджиме однозначно отправился на поиски Харучиё, который за считанные секунды смог ретироваться хрен его пойми куда. Остаётся только пожелать успехов, потому что удача — для неудачников, а Коко по жизни везунчик. Вертлявый, как змея, и такой же забавный, если ситуация в угол загоняет. — Ну, такой реакции я не ожидал, — озадаченно крякнул Ран, повернув голову на сидевшего позади младшего, — Но они ушли, а я этого добивался долго, — продолжил напирать, разворачиваясь уже корпусом, перехватил любимые руки, замершие у него на плечах ещё с момента словесной перепалки, притянул одну тыльной стороной к себе, легко поглаживая немного грубоватую кожу пальцами. — И теперь мы с тобой одни, — ласково коснулся костяшек губами, повёл дорожку поцелуев выше, к манжету юкаты. — Главное — результат, так ведь? — Ох, на что ты намекаешь? — пьяно усмехнулся Риндо, сиюминутно забывая о недавней неприятной ситуации, придвинулся к брату ближе, аккуратно высвободил запястье, чтобы опереться о татами. Младший прекрасно знал, к чему клонит Ран, однако реагировать на приставания не хотел — куда же без обожаемого ими обоими занятия, представлявшего из себя азартное действо с кучей неоднозначных ответвлений, смысл которого заключался в том, чтобы вывести друг друга и накалить обстановку до предела? Его старший братец бы наверняка поступил аналогично, поменяйся они на сегодня ролями. Так же веселее и интереснее, чем просто стянуть с обоих ненужные шмотки и потрахаться. — На то, что юката на тебе смотрится чертовски соблазнительно, мой милый братец, — Хайтани старший плавно приблизился к маняще алым от предыдущих поцелуев губам Риндо, игриво потянулся жилистыми руками к бёдрам, скрытым за длинным подолом, крепко обхватил тонкими пальцами рельефные мышцы сквозь ткань, коротко мурлыкнув — выказывал своё обожание ножкам любимого. Проникнуть дальше мог уже сейчас, но зачем? Всегда приятнее немного поиграться, так ведь? Ран давненько просёк фишку — особенно божественен будет секс после того, как Риндо начнёт извиваться от предварительных ласк, поскуливать, напрашиваясь на его член, который с удовольствием примет в себя полностью. Невыносимо трудно каждый раз держать себя в руках, но старший держится — они уже лет эдак десять не устают доставать и выводить друг друга в качестве партнёров, скорее наоборот — всё никак насытиться не могут. Сердце стучало быстро-быстро, гоняя страсть по жилам, влажный воздух из лёгких выходил часто и судорожно — хрен упрячешь такой красноречивый знак. Не вдыхать опьяняющий запах Рина невозможно, но сегодня Ран млел ещё сильнее от их близости, отдавался азартным играм куда разгорячённее, и это не могло не скрыться от взгляда его внимательного брата. — Вот как? — томно прошептал тот в рот старшему, мягко поглядел на него из-под полуопущенных век. — Тебя возбуждает, когда на мне только юката, и ничего больше? — специально говорил так, чтобы при каждом слове щекотать братца своим дыханием — ведёт он, хотя направляет обоих младший. — Ты заводишь меня в любом виде, — коротковолосый не мог оторвать взгляда от влекущих, желанных губ, немного не удержался — едва ощутимо лизнул уголок рта, пробуя на вкус сызнова, сощурился от удовольствия. Те были сладко-горькими от абсента, приторными от сакэ, припухшими и упругими будто воздушное суфле с ликёром. В висках уже колотил участившийся пульс, пока Ран скользил властными ладонями ближе к паху младшего, где — краем глаза подметил — уже высился чертовски напряжённый бугорок, упираясь головкой в неприятную для чувствительной кожи ткань. Да, кожа у Рина была сейчас невыносимо горячая — тому виной алкоголь и их близость, и Ран едва ли не дрожал, силясь не сорваться раньше нужного. Он намеренно выбрал онсэн для их совместного времяпровождения — надумал испробовать источники немного в иной плоскости, отличной от их прямого назначения. Естественно, Рин уже догадывался об этом, иначе бы не стал опасливо коситься в сторону террасы, проверяя ту на наличие Коко или Санзу. Смысл беспокоиться об этом? Те как в воду канули и определённо не намеревались возвращаться в ближайшее время. — Может, избавимся от лишнего? — шероховатый язык его провёл широкую мокрую линию от края до края, толкнулся в рот буквально на мгновение и хотел было отстраниться, выскользнуть обратно, чтобы побесить побольше, но не успел — его перехватили, смяв губы своими, мгновенно проникли глубже, чувственно и пылко целуя, и вовлекли в долгожданный круговорот, безапелляционно сжимая длинные волосы на макушке — нет, рановато ещё халаты эти дурацкие снимать. Риндо такой чудесный — что с пучком на голове, что без — и Ран сходит с ума каждое мгновение, что находится рядом с ним. Растрёпанные фиолетовые пряди ниспадают на розоватое от выпитого алкоголя лицо, переплетаются с длинными ресницами, под которыми пьяно поблёскивают большие лиловые радужки, почти полностью заслонённые расширенными в полумраке зрачками. Дыхание у него тёплое, соблазнительное, и старший Хайтани всё наслаждается им, накаляя себя до невозможности — тесно в этой просторной комнате, неудобно в юкате, грустно без родного, шелковистого и тугого Риндо у него на члене. Маленько повинуясь своим слабостям, Ран подхватывает младшего под ягодицы, отрывая от пола, пусть Риндо тяжелее и крепче старшего по телосложению. Младший на то и младший, чтобы быть лёгкой пушинкой для своего более взрослого покровителя. Вот они уже стоят в полный рост, пылко целуясь в тусклом свете абажура, руки Риндо беспорядочно гуляют по торсу Рана, так сумасбродно, что оба не понимают, куда те стремятся — ощущают только необъятный прилив страсти, отзывающийся томительно тянущими спазмами внизу живота. Младший глухо пищит что-то, поочерёдно прикусывает тонкие губы братца, сетуя на то, как тот сжимает его задницу — недостаточно жёстко. Ран хмыкает в поцелуй, втягивая язык губами, мнёт ягодицы сильнее сквозь юкату, и Рин прижимается к нему пахом, пытаясь высвободить из-под подола свой член — поближе бы к твердой плоти напротив. Старшему нравятся эти тщетные попытки, он гаденько посмеивается, загребая братца в рукотворные тиски — не шелохнуться лишний раз, не пикнуть даже — самолично плотно сдерживает ртом любые громкие звуки, которые будоражат его, отзываясь трепетной вибрацией на нёбе и внутренней стороне щёк. Юката на Риндо выглядит волшебно, словно они оба сейчас переместились в древнюю японскую сказку, став какими-то богатейшими вельможами. Цветастое полотно тканей струится вниз, очерчивая лишь плечи и подпоясанный торс, давая волю взбудораженному пьянкой и ласками воображению. Для Рана наряд на теле брата — красивейшая упаковка с самым достойным и прекрасным содержимым, до которого ещё предстоит добраться, развязав пояс и отбросив в сторону остальное. Разорвав поцелуй, старший Хайтани берёт шаловливую ладонь младшего брата, пытавшуюся прощупать его хоть где-нибудь ниже лобка, расплывается в хитрющем оскале, пока ведёт к выходу на террасу, слышит позади слегка обиженный стон — так и не получилось подобраться к конечной цели. Да, Ран забавляется, думая о том, что всё не так уж и просто для его дорогого Риндо — специально же закутался в юкату посильнее ещё на стадии переодевания. Переплетая меж собой их с младшим пальцы, Ран неслышно выводит братца на улицу, осматривается на всякий случай, но, к счастью, помех не наблюдает. Тёмное время суток в самом разгаре — на звёздном июльском небе висит в окружении сотен звёзд полная луна, освещая своим ярким диском всю округу. Серебрятся под ней не только деревья и крыши: волосы младшего Хайтани, его чёртовы серьги, восхитительная бледная кожа — всё буквально светится призрачным холодным светом, искрится, колыхаясь в тёплых потоках ночного воздуха. Ран сглатывает ком в горле, заходясь в приступе немого любования, зачарованно касается пальцами щеки брата, проводит по ней кончиками подушечек, ощущая всю живость и теплоту, что держит тот в себе ради них двоих, и безмерно нежно целует, обхватывая лицо ладонями. Руки младшего цепляются за юкату почти отчаянно, грубо дёргают её, безмолвно выпрашивая снять побыстрее. — Погоди немного, — шутливо шепчет Ран, кивая в сторону купальни. — Нам до неё ещё добраться нужно. — А тут нельзя? — обдаёт его травяным перегаром Рин, бегая глазами по парящей над водной гладью дымкой, дует свои пухлые губы, поблёскивающие каплями слюны, оставшимися на них после продолжительного поцелуя — на них не налюбоваться, сколько ни гляди. — Я не разрешаю, — старший задорно наклоняется к его уху, прикусывает мочку, слегка посасывая её, касается языком колючей застёжки серьги, и притворно охает, получая в ответ мощный шлепок по ягодице. — Тогда пошли быстрее, мать твою, — кажется, в этот раз первым сорвётся малыш Рин. Он уже сжал предплечье брата практически до синяков, нагло потянул в сторону купальни, мол, давай скорее, иначе вся твоя игра обернётся еблей на траве или под сосной, а не в горячей воде, тогда и поймёшь, что лоно природы — не всегда прикольно. От минеральных вод идёт приятный пар, щекоча оголённые голени под подолами. На коротко подстриженной зелени каплями оседает пар, остывая куда быстрее марева в воздухе, строящегося по округе. Оно остаётся мокрыми следами на щиколотках и ступнях — прохладно, но только чуть-чуть, потому что братья пьяны и разогреты до самой подходящей кондиции. Пребывание в ней прекрасно тем, что им абсолютно похуй на происходящее вокруг, и при этом оба отдают себе отчёт в том, что вытворяют и как, запоминают каждую ночь или утро до мельчайших деталей. А воспоминания для Хайтани — штука священная. Братья останавливаются у спуска к воде, чтобы раздеться, трясущимися от неслыханного прилива возбуждения руками развязывают надоевшие пояса на торсе друг друга. Ран жадно ластится к бархатистой шее Риндо губами, едва та лишается оков дурацкой ткани, стягивает юкату дальше, освобождая из её пут плечи и ключицы, подбирается к рукавам, исступлённо наглаживая и пощипывая расслабленные мышцы. Младший не отстаёт, но интересует его немного другое — небрежно бросает пояс на траву, практически срывает с коротковолосого традиционные одежды, и сразу же сжимает влажной и нестерпимо горячей ладонью возбуждённый член. Издевательски берёт в кольцо у основания, не стремясь делать ничего иного — хоть бы провёл несколько раз по всей длине с таким же нажимом — и давит кисловатую лыбу, с вызовом заглядывая в глаза старшего брата, а тот, в свою очередь, вместо игр в детские гляделки вновь тянется к обнажённым ключицам и беззащитной шее. Рин согласно подставляется шипящему от злобы вперемешку с похотью Рану, позволяет вгрызаться до боли, приправленной сладкой истомой внизу, держится за мокрый, подрагивающий член старшего и всё-таки решается ублажить его подушечками пальцев, булькает нечто несуразное про выебать побыстрее и не церемониться, но кто его послушает в такой особо романтичный момент? — Я же сказал, — твёрдо повторяет Ран, через плечи опуская кисти на спину младшего. Медленно гладит мускулистые лопатки, ловя на себе взбешённый жадностью и нетерпением взгляд любимого — то самое, ради чего весь концерт. — В воде, и никак иначе. — Блять, сейчас я тебе устрою «в воде», говнюк, — Рин резко толкает старшего навстречу плавающему над купальней пару, отправляется следом, слыша гулкий всплеск — мысленно надеется, что там достаточно глубоко для того, чтобы его любимый брат-садист ненароком не ушибся, но отголосками бухого сознания запоздало осознаёт, что Ран не только не ударился, но и устоял на ногах, зато погрузился в источник чуть выше колена. — И как это понимать? — тот ловит подоспевшего младшего в свои жаркие — почти как вода под ними — объятия, тянет вниз, заставляя погрузиться в обволакивающее тело тепло, льнёт вплотную, цепляя зубами ключицы забывшегося в эйфории Риндо. — Ты хотел меня грохнуть, малыш? — Я хотел и хочу только одного, — вытягивается по татуированному торсу под ним младший Хайтани, соединяя в единый рисунок их татуировки. Ведёт губами по шее, нещадно всасывая кожу, одержимо мнёт худые бока брата, оглаживает его не в пример тонкую, осиную талию, плавную, изумительную по красоте — ничто не сравнится. — Секса, Ран. Я хочу трахаться, так какого хера ты меня выводишь до крайности? — Не могу по-другому, — сердечно заверяет его брат, незаметно перемещая под водой свои руки, опускает их на упругую задницу, очерчивая её границы грубыми касаниями кончиков пальцев. Тычется носом в грудь, жадно вдыхая дурманящий запах молочной кожи Риндо, слышит сверху приглушённый стон от ласк неприлично притягательных, божественных, блять, ягодиц — те едва ли не кипяток в жаре и духоте их приватного онсэна. Алкоголь ударяет по мозгам с большей мощью, зрение ведёт куда-то вдаль, но упирается в лоснящуюся от предэкулята головку, что потирается о него внизу, взводит его крайнюю плоть до самого конца и сдвигает аналогично — вспышки по телу от взаимного трения, отголоски глухих обоюдных стонов в барабанных перепонках. Голова кружится, размывая картинку впереди, Рану чертовски охуенно от мысли, что он беспробудно пьян, что нём восседает его запредельно любимый, неистово сексуальный брат, громко сопящий ему в макушку сквозь стиснутые зубы, жмущийся к его торсу своей судорожно вздымающейся грудной клетки. Кажется, Риндо сейчас и впрямь набросится сам — его пальцы зарываются в короткие волосы жёстко, всевозможно отчаянно перебирают их, вплетаются вновь, когда Ран как бы невзначай приподнимает свои бёдра, чтобы подарить обоим больше прикосновений. Пьяные мысли старшего посещает неожиданная идея — сначала замучить до крика, а затем заткнуть так, чтобы вякнуть не посмел. И даже к члену его не притронуться. Пусть считает, что это наказание за мнимое и нелепое покушение на убийство. Под неприемлемо громкие всплески — наверняка даже соседям за заборчиком слышно, если те ещё не спят — старший Хайтани резко отрывает непонимающего брата от себя, разворачивает спиной, опять размещая у себя на коленях, страстно целует узоры на спине. Поднимает ладони из воды, намереваясь отомстить — нарочито нежно и медленно ласкает соски, катая затвердевшие бусинки меж пальцев, хихикает в лопатки, вслушиваясь в совсем другие постанывания сверху. Для усиления эффекта елозит взведенным до предела членом промеж ягодиц, утопая в дрожи сильного тела над собой — Рану прельщает роль дрессировщика, командам которого хотя бы иногда подчиняются. Риндо же, сучёныш, такой непослушный и дерзкий, что наказывать и ставить — точнее, сажать — на место хочется бесконечно часто. — Ра-ан, — спустя некоторое время ожидаемо не выдерживает младший, неприметно двигая рукой у себя между ног, чтобы хоть как-то утешить раскалённую плоть. — Выеби меня. — Не слышу? — ехидничают ему в ответ, вновь и вновь прикусывая наверянка саднящие следы на шее и плечах, блаженно смакуя металлический привкус на языке. — Трахни меня, — громче просит Риндо, фривольно ускоряя темп, отрывисто качает предплечьем, частично погруженным в воду — всплески эхом отражаются от забора, и даже чутка забавляют давно подметившего такое надувательство старшего. — Как мне тебя выебать, когда ты рассказываешь всей округе о наших планах? — пальцы оставляют набухшие от трения соски в покое, стремительно перехватывают обе руки младшего, жёстко заламывая их у того за спиной. — И ещё жульничаешь, надрачивая себе втихомолку? Я вот терплю, если ты не заметил, — вполне нешуточно парирует Ран, недвусмысленно упираясь пульсирующим стояком между двух половинок. — Истёк уже весь и почти трясусь, как видишь. — Ра!.. — собирается было прикрикнуть на Хайтани старшего его неугомонный братец, но голос его теряется в каким-то чудом материализовавшейся на лице ладони. — Ах, какой же ты проблемный, — Ран умело строит из себя воспитателя, раздражённо цокает, чувствуя свою безграничную власть. Он входит в раж, освобождает от сковывающей хватки Риндо, властным тычком в спину нагибает его вперёд — тот едва успевает выставить руки, приземляясь ими в вымощенное чем-то угловатым дно. Всё резкие выпады сейчас лишь для того, чтобы жёстко протолкнуть внутрь младшего сразу две фаланги — братец всегда растянут, учитывая их разнообразную и активную сексуальную жизнь. Но как же вот это: «пожалуйста, трахни меня, Ран»? Короткие, сдавленные стоны Рана, наслаждающегося одной лишь вибрацией от хныканья братца, оседающей влагой на между губами и ладонью, смешиваются с сонным стрёкотом цикад, разбуженных посреди ночи всплесками воды в источнике. Старший приподнимается над водой, для большего удобства становясь на колени — мокрая кожа тут же становится гусиной от бегущей по ней мурашек, и ему до жути хочется вернуться обратно, привалиться к бортику, отогрев себя не только влагой из источника, но и нестерпимой теснотой младшего брата, который уже настолько разомлел, что стал эротично подмахивать бёдрами, насаживаясь на его пальцы до упора под хлюпающие звуки снизу и сзади, сочиться вязким прозрачным предэкулятом — Ран всё прекрасно наблюдает со стороны, и начинает злиться, потому что Рин молчит, чтоб его. Что, члена уже не надо? — Нет, всё, с меня хватит, — раздражённо рыкнул старший, похлопывая рукой, буквально мгновение назад раздвигавшей бархатистые стенки своими фалангами, по бедру Риндо, огорчённо заскулившего от нехватки любого внимания сзади. Стёр с покрасневшей от жары и их телодвижений кожи капли воды, не теряя довольной улыбки. — Садись, малыш, исправляй свой косяк с покушением на моё здоровье. — устроился поудобнее у бортика, закинув руки на каменные выступы позади, глазами указал обернувшемуся на его голос младшему, куда именно тому стоит примостить свою задницу. — Ну и ублюдок же ты, — почти радостно проворковал тот, охотно размещая кисти на худых плечах старшего. — Направь, как надо, давай, ты же самый взрослый. — Конечно, — ласково промурчали ему в рот на все гневные выпады сразу и вовлёкли в долгий поцелуй. Сколько бы они не трахались, Риндо всё равно оставался узким и податливым, падким на ласки, гибким и ловким — Ран обожал все эти черты, берёг и ценил их, не желая даже мыслить о том, чтобы опробовать кого-то ещё. Как не любить эти тихие всхлипы, сдержанные в клокочущей груди стоны, рельефную талию, подкачанные от частых тренировок задницу и длинные ноги? Как не боготворить эти восхитительные лавандовые глаза, которые обращены с самого детства только на него? Блять, их невозможно не любить, невозможно не целовать подрагивающие веки, пульсирующие вены на шее, кусать превосходные, идеальные соски и ключицы. Ран обожал прикладываться не только к торсу, но и к нижней части младшего брата — губами, языком, заполнять свой рот толстым, сладким от естественной смазки членом, вытягивая изнутри Риндо долгие, пошлые стоны. Жаль, что здесь делать минет крайне неудобно — линия воды слишком высока, чтобы позволить себе такие прелести. Зато здесь до одури приятно трахаться, особенно когда Риндо скачет на тебе сам, ловко подстраиваясь под постоянную смену темпа, раздвигает свои изящные ляжки, откидывая голову назад, выдыхает трепет, едва не обратившийся криком, и тут же возвращает ради прерывистых, бешеных поцелуев, от которых лицо давно скользкое и липкое. Ран не прекращает ответно целовать его, сумасбродно гуляет руками по спине, трогает шероховатые татуировки. Ощущая полное единение с телом напротив, входит до основания, затыкает шумный рот братца своим языком, который тот принимает так же глубоко, как и длинный член старшего — полностью, чёрт возьми. Лиловые глаза закатились ввысь от удовольствия — только сверкающие белки склер и видно, а старший всё разглядывает их, щурясь от того, как ему узко и мягко внизу. Нет, он никогда не смыкает своих глаз — жизненно необходимо видеть каждую эмоцию на лице Рина, замечать, как тот краснеет, пыхает носом, задыхаясь от нехватки кислорода, но всё равно продолжает долгие, желанные поцелуи, крепко, до удушения обнимая Рана за шею. Чёрт, младший Хайтани настолько голоден до секса, настолько обожает извиваться в позиции сверху, что его брат готов душу продать за то, чтобы тот оставался таким как можно дольше. Толчки становятся более рваными, заметно замедляются — старший оттягивает разрядку до последнего, чтобы позволить Рину кончить первым. Держится за его бёдра, двигая на себе так, чтобы самые чувствительные места в полной мере прочувствовали подрагивающий внутри член. Даются ему такие манипуляции успешно — ноготки младшего до крови впиваются в плечи, крепкие руки мелко потряхивает, они соскальзывают к лопаткам, прочерчивая по мере движения болезненные розовые борозды. Ран ощущает, как сокращаются мышцы живота, пропускает громкий стон, прокусывая губу Риндо до крови — последний вторит ему синхронно, напоследок утопая в предоргазменных судорогах, отчаянно скулит на высоких нотах — старший понимает по изогнутым бровям и тесно прижавшемуся к нему телу, что осталось совсем чуть-чуть, срывается на бешеный темп — вода вокруг идёт серебристой рябью, плещется так часто и громко, что даже спящие соседи наверняка услышат, а Санзу с Коко, которые так и пропали без вести, подойти близко побоятся или не захотят. — Ра-ан, — Риндо отрывается от губ братца, выгибая поясницу, открывает рот широко — он почти в отрубе от переизбытка эмоций, почти сбрендил. В сознание возвращают плотно сжатые на шее пальцы, заставляя заткнуться и не шуметь, и тот послушно затихает, сгорая в дрожи, что накрывает всё ниже пояса и застилает каждую нервную клетку выше. Ран чувствует, как контрастно тёплая сперма выплёскивается ему на торс, что не скрыт под водой, стонет ответно сокращённое имя брата, вытаскивая из того свой член в последнюю секунду. Оргазм настигает сногсшибательный: сил нет не то, чтобы встать — даже двинуться. Надрывно дышащий Риндо обессиленно опускает подбородок на исцарапанное плечо брата, вяло вылизывает шершавым языком свежие бороздки, словно котёнок — на эпителии проступила кровь, и тихонько насапывает в шею какую-то фигню про то, как они некультурно поступили, перепачкав воду в источнике своей спермой. — Да поебать вообще, — успокаивает его Ран, нежно приобнимая за талию. — Тебе понравилось? — Спрашиваешь ещё. — Ну, тогда и не думай об этих сраных источниках. Не мы первые тут уединились, уверен, — прекращает разглагольствовать старший Хайтани, утыкаясь лбом в висок лежащему на нём брату. — Смотри, не усни тут, я тебя не потащу обратно, — Риндо лепечет более сонно, нежели старший, любовно скользит пальцами по его мокрой груди, потихоньку окунаясь с головой в успокаивающий клёкот ночных птиц, ползущий по земле туман, и мерное дыхание самого любимого и раздражающего одновременно человека, раздающееся над ухом. — Потому что вырубишься следом? — самым что ни на есть милейшим тоном нашёптывает ему брат, намеренно убаюкивая. Убирает сырые пряди в сторону, целует так сладко и очарованно, что у младшего вот-вот сомкнутся веки. — Ага.