Все, что у меня есть

      Конечно, все причастные тянули время, как могли.       Ваньинь знал, что на ближайшем совете его попытаются растерзать, ведь он в буквальном смысле не оправдал ожиданий зажравшихся ланьлинских сволочей, взбрыкнул, как им наверняка казалось.       Не знал он, как все-таки решит действовать глава Лань. После того разговора в илинской гостинице Лань Сичэнь отбыл, так ничего и не ответив. Утром глава Не подтвердил, что поддержит юного главу Цзян, а на вопрос о побратиме только угрюмо отмахнулся. Кажется, с высокой клятвой пред Небесами и Землей эти трое поторопились. Ваньинь не очень хорошо понимал, точнее, не понимал вообще, зачем она была, учитывая, что старший из побратимов категорически не верил и не доверял младшему. Разве что только затем, чтоб этого младшего держать в поле зрения?       Времени на то, чтобы полностью исцелить раны и восстановить силы Вэй Усяня, им, конечно же, не дали. Те три недели, которые они вынужденно провели в Илине, были такой малостью! Причем, он сам мотался в Юньмэн каждые два дня, разгребая дела и отдавая приказы, возвращался вымотанный, как тряпка. Но не мог не возвращаться: его присутствие благотворно сказывалось на брате. Ну, так утверждала Вэнь Цин: он прекращал упрямиться, глотал пилюли, пил отвары и терпел иглоукалывание хоть и с видом пытаемого узника, но без нытья. Ванцзи, остававшийся с ним рядом неотлучно, внезапно научился закатывать глаза на слабые протесты «мученика медицины», говорить больше трех слов в сутки и отучился на все вопросы отвечать многозначительным «Мгм». Последнее — из-за все того же поганца-Усяня, который повадился на каждое «мгм» отвечать «ась?» и делать вид, что оглох. Глядя на это, Ваньинь и сам каждый раз хотел закатить глаза, но сдерживался: дурацкая привычка и недостойно.       — Эти двое ругаются, как старые супруги, — устало ворчала Вэнь Цин, и ему становилось ее искренне жаль: дева Вэнь осунулась, под глазами залегли тени, хрупкая фигурка стала еще тоньше, и купленное для нее простое серое платье болталось на плечах, словно стало велико.       — Понимаю. Они так с самого начала войны. Но теперь хоть без злобы.       — Понимаешь? — она вскинула на него слегка удивленный взгляд.       — Ванцзи его любит, давно и пока что безответно, потому что до моего шисюна все личное доходит... ну очень долго. Наверное, если ему эти слова в уши прокричать — он и то не поймет. Хотя сам же без него жить не может, «Лань Чжань то, Лань Чжань сё»! А я... Я вообще любить не умею. Я собственник, дева Вэнь. И то, что счел своим, из рук выпускать не собираюсь.       Она ахнула и прикрыла рукавом лицо, Ваньинь рассмеялся, горько и невесело. Раньше дев смущал брат, теперь вот Вэй Ин не видит никого, кроме своего заклятого «друга», который категорически «мы не друзья», потому что по уши втрескался, а сказать — язык деревенеет, да и услышавший словно глохнет. А он... А что он? Только дикая, многодневная усталость спасает от позора (и тяжелый шелк ханьфу еще, да), а тяжелое состояние шисюна и то, что с Ванцзи надо быть поделикатнее — от того, чтобы просто завалить обоих в койку и показать, кто тут чей и в каком смысле.       — Когда все это кончится, орден Юньмэн Цзян станет самым скандально известным во всей Цзянху. Родители меня проклянут. Сестра тоже. Боги и будды... Как же я устал.       Он совсем не ожидал того, что дева Вэнь погладит его по голове, утешая, как, должно быть, утешала своего брата.       — Все наладится, глава Цзян.       

***

      Налаживаться это самое все не торопилось.       Из Илина они все-таки перебрались в Пристань Лотоса, так что Ваньинь покривил душой, конечно: хотя бы необходимость мотаться туда-сюда отпала. Зато навалилось столько работы, что он периодически выл — в прямом смысле — утыкаясь в ладони, сидя за столом, заваленным горами свитков, писем, расписок и счетов.       Нет, его готовили к роли наследника и будущего главы. И готовили с раннего детства, вот только тогда он, идиот, думал, что родители будут всегда, и многое пропускал мимо ушей, убегая с шисюном и шиди дурачиться, стрелять по воздушным змеям, ловить фазанов и гулей, воровать лотосы... А должен был в это время постигать нелегкую науку управления финансовыми потоками провинции, отслеживание путей контрабанды или тонкости сбора налогов. Как же ему сейчас было трудно с этим всем!       Но в шисюне внезапно проснулась ответственность, а Ванцзи он просто внаглую припахал без спроса. В кабинете главы сама собой образовалась уютная кушетка с десятком подушечек, на которой с видом хозяина гарема возлежал Усянь, проверяющий счетные книги — ему это, неожиданно, давалось куда легче, чем самому Ваньиню. Рядом с ним, за дополнительным столиком, в безупречно благопристойной позе располагался Ванцзи, перемежая разбор писем с прошениями игрой на гуцине, от которой отступала головная боль и отчаяние. Идиллию не прерывали даже визиты сестры, приносившей им чай и еду, напоминавшей о времени сна. Иногда она подсаживалась к Ваньиню, забирая себе часть бумаг, но чаще все-таки брала на себя управление резиденцией, исключая только тренировки адептов да просмотр претендентов.       В таком порядке прошла еще неделя, и вот — письмо-приглашение на Совет, и снова в Ланьлине. Похоже, кандидатура нового Верховного Заклинателя окончательно определилась. Это бесило до скрежета зубовного.       Почему не глава Лань? Или Не? Почему именно этот хитрый, скользкий, запятнавший свою честь и честь заклинателя гад? Если бы не эта самая честь и тысячи условностей, Ваньинь вызвал бы Цзинь Гуаншаня на поединок и убил — без жалости и сожалений. И точно так же удавил бы Гадюку-в-сиропе, чтобы хоть немного разгрести дерьмо в том месте, куда собирается отдать — и уже совсем скоро — свою любимую сестру. Намекать о том, что неплохо было бы молодому Павли... то есть, наследнику Цзинь повнимательнее присматриваться к тем, кто его окружает, а то всякие Цзысюни да Гуанъяо так и норовят нагадить на пути — было бесполезно. Влюбленный Павлин — да фазан он недоощипанный! — токовал и гнездился, это Ваньинь точно знал — сам привез ему лучших семян лотоса, которые точно проросли бы даже в луже, посоветовал поумерить роскошь покоев будущей младшей госпожи Цзинь, потому что сестра не привыкла к золоченому... всему, вплоть до отхожего места.       Подспудно Ваньинь понимал, что ему нужно заслать в Ланьлин, в Башню Кои минимум пару шпионов и держать руку на пульсе. Проблема была в том, что у него не было настолько подготовленных людей. Рискнуть и отправить тех, кто уже есть? Он выпросил у тетушек Юй двух служанок для сестры (и заплатил за них немало серебра и нефрита, ничуть не жалея), сразу же, как только была возобновлена помолвка. Иньюй и Чженьюй приехали уже через неделю после охоты на Байфэн и с того дня от сестры не отходили ни на шаг. Если б можно было — он бы выкупил у тетушек еще десяток отлично обученных боевых стерв и заслал их всех под видом служанок в Башню Кои. Но увы, традиции! Из отчего дома в дом мужа невеста может взять только двух, остальной штат прислуги должен обеспечить оный муж.       Поручить девам отравить Гада и Гадюку-в-сиропе, что ли? Нет, нельзя. Хотя и очень хочется. Но нельзя. Все перемены в структуре власти в Ланьлине должны были исходить только изнутри клана. Он просто не имел права вмешиваться. К тому же у него не было опыта в придворных интригах, он мог бы сразиться в открытом бою и даже иметь некоторую уверенность в победе, но никак иначе.       — Плохие вести? — тихо спросил Вэй Ин.       После ранения он все еще не мог ни хохотать, как привык, ни громко говорить — боль в груди напоминала тотчас о необходимости беречься.       — Вызов на Совет.       — Полечу с тобой.       — Куда? Кости, что, уже срослись?       Гуев шисюн упрямо сжал губы. Конечно, не срослись. Эти переломы вообще только недавно открылись, когда тьма начала покидать самые глубокие части тела — кости, в которых таилась, сдавая позиции. Вот тогда-то Усянь взвыл взаправду. В последние дни он мог спать только под действием обезболивающих пилюль и игл Вэнь Цин. Днем же предпочитал забивать боль работой, наверное, именно это и стало причиной его помощи.       — Ты сидеть не можешь ровно, куда тебе лететь? Забудь и даже не думай в эту сторону.       — Но ведь это из-за меня...       — Не, я всегда знал, что самомнение у тебя выше Священных Гор, — «восхитился» Ваньинь. — Но чтоб весь мир Цзянху вокруг тебя крутился? Вот бесстыдник!       — Цзян Ваньинь! Ах-кх-кха...       Ага, больно? Нечего на своего главу кричать!       — Вэй Усянь! Не пререкайся, бесполезно. Ванцзи, ты полетишь?       — Нет. Присмотрю.       — Спасибо, — искренне поблагодарил Ваньинь. — Пожалуйста, не давай ему навредить себе. Вэнь Цин, конечно, справится с его буйством, но тебя он слушается охотнее.       Оба вспыхнули, как два красных фонаря, вернее, три: Ванцзи всегда краснел, начиная с ушей, и Ваньинь мысленно захохотал, как яогуай, волевым усилием удерживая на лице выражение предельно мрачное, привычное обоим жертвам его извращенного юмора.       Жаль, времени было мало — следовало готовиться к поездке.       

***

      Зимой Башня Кои выглядела отнюдь не так ярко, как в сезон цветения пионов сорта «сияния средь снегов». И больше всего казалась золоченой игрушкой, оброненной в грязь глупым ребенком. В Ланьлине только главные улицы и дорога к резиденции были вымощены камнем. Стоило свернуть в переулок, как лошадь по бабки проваливалась в месиво из нечистот, грязи и талого снега. Что уж говорить о дорогах, ведущих к городу?       Ваньинь мог бы полететь на мече — управился бы за два шичэня, правда, замерз бы, как последний щенок. Но он выехал за неделю до Совета в надежде, что дорога по земле даст ему время собраться с мыслями, выстроить несколько стратегий как защиты, так и нападения. Ну и посмотреть, конечно же, как дела в отдаленных регионах провинции. Большую часть пути он проделал по воде, останавливаясь на ночевки и в крупных портах, и в мелких прибрежных деревушках. Лошадей купил для своего отряда уже на самой границе с Ланьлином, так что грязь помесить пришлось совсем недолго — полтора дня. Спасибо Ванцзи — поделился клановыми заклятьями, позволявшими сохранить одежду и обувь в чистоте, а то даже за полтора дня по такой распутице приехали бы в Золотой город не люди, а комки грязи.       Искать гостиницу не стали, сразу же направились к вратам Башни Кои. Они явились вовремя, Ваньинь знал, что совет начнется только завтра. Но стражи смотрели на него так, словно он в прошлый раз на воротах бранное слово начертал и теперь похвастать этим приехал. Сердце нехорошо, тяжело забилось в ребра. Бросив лошадей у подножия лестницы, он приказал встать на мечи, и плевать на этикет, все равно их никто не встречал. Один фэнь — и они спешились у входа в павильон Несравненного Изящества. За затворенными дверями слышался многоголосый шум, и уловив свое имя, рявкнутое голосом простуженного тигра, то есть, главы Не, Ваньинь без колебаний толкнул тяжелые створки, проигнорировав стражей, которые, впрочем, не сделали ни движения, чтобы ему помешать.       — Доброго вечера, господа. Этот удивлен — неужели на его приглашении секретарь поставил неверную дату?       Улыбаться, когда хочешь убивать. Этому он научился у шисюна. И самой улыбке, кажется, тоже — ближайшие главы, увидев ее, побледнели и слегка откачнулись в стороны. Он смотрел на главу Цзинь, как-то слегка спавшего с лица, на застывшее лицо главы Лань и гневное — главы Не, и понимал, что успел, кажется, очень даже вовремя.       — Что ж, забудем. Этот просит прощения за опоздание. Не мог бы глава Цзинь озвучить повестку дня еще раз?       Приходилось стоять — места для его делегации в зале не было. И все вокруг прекрасно понимали, что он это видит и знает. И что слуги сейчас суетливо готовят столики и подушки в отдалении от мест, предназначенных Великим орденам — а это такое явное нарушение этикета, что просто ой-ей-ей! Все равно что во всеуслышание заявить, что вас тут не ждали, а вы приперлись. О-ча-ро-ва-тель-но!       — Э... Глава Цзян, прошу, присаживайтесь. Так мы обсуждали...       — По какому праву глава Цзян забрал беглых каторжников, преступников из Вэнь, и увел их на территорию Юньмэн Цзян, — лениво, но все еще с порыкиванием, перебил его Не Минцзюэ. — И что делать с тем, кого называют Ушансе-цзунь, то есть, Вэй Усянем, и почему никак, совсем никак нельзя оставить в его единоличном владении такую заманчивую игрушку, как демоническая Тигриная печать. Есть, что ответить, глава Цзян?       Ваньинь прокрутил на пальце Цзыдянь, позволив кольцу рассыпать сноп лиловых искр, снова растянул губы в улыбке:       — Конечно, глава Не. На все вопросы. Но мне удивительно, что их задавали... хм... в мое отсутствие. Очень уж напоминает тот совет в Цинхэ, когда решалась судьба ордена Цишань Вэнь. Неужели высокое собрание решило приравнять орден Юньмэн Цзян к вэньским псам?       Ваньинь помолчал, обвел «высокое собрание» взглядом, позволив себе выразить им все кипевшее внутри, краем глаза замечая острые искры проскальзывающих в волосах вспышек. Такое теперь бывало часто, после того как он стал хозяином Цзыдяня.       — Что ж, начнем с первого вопроса. Каторжники, как сказал глава Не. Вот только люди, которых с тропы Цюнци увел мой старший адепт Вэй Усянь, не были каторжниками. Этих людей, не являвшихся воинами и не бравших в руки оружие во время войны, приказом главы Цзинь после победы переселили из Цишани в окрестности Илина. И после произволом некоего Цзинь Цзысюня хотели превратить в наживку на Ночной охоте, а после отказа участвовать в подобном — бросили в качестве наказания на каторжные работы. Позвольте-ка мне спросить, господа, с каких это пор праведные заклинатели используют людей, мирное население — как приманку для злых духов? Это что, заразно? Такое практиковали твари из поверженного ордена Цишань Вэнь! Кто позволил его победителям уподобляться им?       — Согласен, — поднялся Не Минцзюэ. — Это абсолютно неподобающее для праведных заклинателей деяние. И потому повторюсь: я за то, чтобы этих людей отдали под поручительство и ответственность главе Цзян, раз уж он добровольно решил взвалить на свои плечи такую обузу.       Цзинь Гуаншань поджал губы, бросил нечитаемый взгляд на своего ублюдка, и тот, придвинувшись, что-то зашептал ему на ухо.       — Хорошо, если глава Цзян так хочет присматривать за этой кучкой вэньских псов, он может это делать...       — Благодарю, — спрятав насмешку, легко поклонился Ваньинь. И явно не дал Цзинь Гуаншаню продолжить, потому что тот нахмурился и поднял веер к лицу. Ваньинь же продолжил: — Что касается Вэй Усяня — то он был, есть и будет моим помощником и правой рукой. Все, что сделано им, может рассматриваться как мой приказ. И прозвище, данное ему неизвестно кем, я считаю неуважительным и оскорбительным. Называя его так, любой заклинатель независимо от силы и возраста рискует получить от меня вызов на поединок. Я напомню: Вэй Усянь является моим братом. Мой отец был ему ифу, и Вэй Усянь всегда был для него янцзы. Любые другие толкования, слухи и сплетни я буду считать оскорблением моей семьи и памяти покойных родителей. Любые вопросы, которые вы хотите задать моему брату, вы можете задать мне.       Он замолчал, снова прокрутил Цзыдянь на пальце, позволив коротким молниям окутать руку. Снова обвел взглядом зашушукавшихся змей, внимательно посмотрел на главу Лань, все еще не зная и не понимая, как тот будет реагировать на все сказанное. Застывшее каменной маской лицо Лань Сичэня не выражало никаких чувств, губы были крепко сжаты, рук он не видел, но мог предполагать, что они либо спокойно лежат на коленях, либо стиснуты в кулаки, и скорее второе. Будь Лань Сичэнь спокоен и безмятежен, он бы держал в ладонях гайвань с чаем, а не прятал руки под стол.       Когда глава Лань поднялся с места, это не стало неожиданностью.       — Почему же ваш брат сегодня не явился на Совет, глава Цзян? Почему вместо него отвечаете вы?       — О, это просто, глава Лань. Наверное, всем присутствующим здесь достопочтенным заклинателям, как прославленным мастерам Дао Меча, известно, что темная, иньская ци не способна исцелять?       Он подождал, пока зал не наполнится неуверенными, но согласными выкриками, поднял руку, призывая тишину.       — В самом начале войны Вэй Усянь попал в плен к Вэнь Чао и его прихвостням, подвергся пыткам и в итоге был сброшен с высоты полета меча над горой Луаньцзан. Естественно, что он был сильно покалечен, но даже в таком состоянии сумел совладать с темной энергией, подчинить ее и использовать для сражений в войне. С ее же помощью он поддерживал свое тело в таком состоянии, что со стороны не были заметны его травмы. Сейчас, когда он проходит очищение, все они открываются, и хвала богам, что это происходит не сразу, а постепенно. Можно считать, что за временное отступничество с праведного пути Вэй Усянь расплатился целиком и полностью своими ранениями и перенесенными страданиями. Однако, могу уверить высокое собрание, что уже скоро этот достойный молодой господин будет здоров и сможет присутствовать на Советах, как и подобает моему помощнику.       — А как же темные артефакты, которые ему принадлежат? Ведь очистившись от темной ци, он больше не сможет ими воспользоваться?       — А какое отношение высокое собрание имеет к личным, собственноручно изготовленным именным артефактам моего брата? Простите, но разве вы, глава Цзинь, потребуете отчета у, скажем, главы Лань о том, что именно и как он делает со своим заклинающим инструментом? Полирует ли он свою флейту каждый вечер перед сном или только играет на ней?       Зал накрыла лавина смешков, плохо замаскированных под кашель, глава Лань внезапно покрылся некрасивыми рваными пятнами румянца, но что самое забавное — такими же пятнами пошел и Цзинь Гуанъяо. Ваньинь категорически не хотел знать, что там себе напредставляли все эти люди, он имел в виду Лебин — и точка.       — Хм? Так мне кто-нибудь скажет? Нет? Печать и дицзы Чэньцин останутся в личном владении Вэй Усяня, если только он сам не пожелает их уничтожить, разделить или каким-либо еще образом изменить, а так же передать кому-либо на хранение. В данный момент эти артефакты опечатаны в специальном хранилище, исключающем проникновение темной ци вовне, и не опасны.       Вэй Усянь, к слову, говорил, что воспользоваться Печатью сможет любой заклинатель, даже не идущий кривой темной дорожкой. Правда, только один раз и только активировать призыв мертвецов и тварей. А вот чтоб ими управлять, нужно было в самом деле стать чрезвычайно сильным темным заклинателем, настолько сильным, чтобы внутренняя тьма превосходила темную ци Печати. В противном случае все возвращалось к первому варианту. И именно поэтому чудовищный артефакт в данный момент действительно был спрятан в самые мощные сковывающие зло печати, опутан сотнями самых сильных талисманов и помещен в экранирующий эманации иньской ци сундучок, а тот, в свою очередь, так же был расписан печатями и оклеен талисманами и помещен в цянькунь, расшитый запирающими заклятьями. И вся эта сложная конструкция пока что хранилась в потайном отделении сокровищницы ордена и жутко, на самом деле, нервировала Ваньиня. Усянь сказал, что рассчитает ритуал уничтожения Печати, но сразу предупредил, что это дело не для одного и даже не для двух заклинателей. А еще сказал, что уничтожать такую штуку глупо и недальновидно, если ее можно использовать во благо. Ваньинь тогда хотел его побить, но воздержался, памятуя о травмах. А после, выслушав доводы — согласился. Только это пока что было освинцованной костью в его рукаве, и выбрасывать ее на стол он не торопился. Не сейчас. Еще не время, и точно не место.       — Если это все вопросы, которые касались моего брата и его артефактов, то, возможно, мы перейдем к обсуждению других тем? Глава Цзинь?       Ваньинь и не сомневался, что Цзинь Гуаншань предпочтет закрыть сегодняшнее заседание и все остальные вопросы решить завтра.       А если бы он решил переночевать эту ночь в гостинице, чтобы не являться в Башню Кои в пропыленной и пропахшей конским потом одежде? Ваньинь хмыкнул: ничего хорошего бы не было. Все решили бы эти сиропные змеи, и Не Минцзюэ в одиночку бы ничего не смог им противопоставить, разве что сообщил бы ему результаты, если б сумел поймать в одиночестве перед заседанием. Но Ваньинь так не любил помпезность Башни, что всегда являлся на Советы впритык ко времени начала. Стоило дома вознести молитвы и возжечь благовония: это духи предков, а может и матушки с отцом, надоумили его поторопиться.       Как же он, оказывается, ненавидел всю эту политику.