Все, что у меня есть

      Вся эта история — начиная с той полуночной сходки, словно они не порядочные заклинатели, а воры, планирующие грабеж, и заканчивая сегодняшним днем, — все это ему категорически не нравилось. Его словно бы вели и подталкивали к определенным действиям, а он, дурак такой, никак не мог понять — к каким.       Хотя тут и полный идиот бы все понял, ему просто верить не хотелось, что им так просто желают манипулировать. Как будто он — балаганная кукла, а у них все ниточки. Точнее, у него. Цзинь Гуаншань. Человек, который легко и изящно перехватил себе практически всю славу от победы над Вэнь Жоханем, фактически не проведя на поле боя ни минуты. Стоило лишь пригреть на груди змею, обрядить ее в золоченые тряпки и признать своим сыном. Даже Павлина на том совете не было — а Третий из Героических Побратимов — и все с подчеркиванием, как же иначе! — был.       Итак, стоило рассуждать логически, хотя природная гневливость, наследие матушки, столь же значимое, как и Цзыдянь, не всегда позволяла. Но все-таки он не мог не попытаться. Итак, что от него хотели?       Убедить в том, что Вэй Усянь ни во что не ставит его слова, своеволен, неуправляем и нагл. А потому опасен и требует усмирения. Ну, в личных качествах взбалмошного шисюна Ваньиня убеждать не надо было, он и без того о них знал не понаслышке. Но вот вторая часть тезиса была... Нет, она тоже была справедлива: и опасен, и усмирить бы. Только что-то во всем этом Ваньиня сильно напрягало. Он, конечно, изобразил то, что требовалось, на лице. Но очень хорошо запомнил слова и Лань Ванцзи, и Ло Цинъян. И ему стоило огромного труда и всего накопленного за годы войны опыта пробраться после в покои Ванцзи, чтобы обсудить, что происходит и что делать. Не то, чтобы они были друзьями. Нет, скорее, боевыми товарищами. А еще Ваньинь видел, насколько неуклюж был в выражении своей привязанности Лань Ванцзи. Он и сам-то был не более ловок, а потому, наверное и замечал все это... непотребство. Но это не значило, что он вот так просто со всем смирится. Усянь был его — со всеми потрохами. Слишком давно, чтобы он мог позволить себе или кому бы то ни было еще разорвать их связь. И уж точно этим кем-то не мог бы стать Цзинь Гуаншань. Но Ваньиня угораздило ляпнуть, что он отправится на Луаньцзан и решит проблему. Правда, он никак не оговорил ни способ решения, ни само решение. И даже проблему не обозначил, что давало ему неограниченный простор для маневра.       — Мне пойти с тобой? — только и спросил Лань Ванцзи.       Ваньинь покачал головой:       — Поговори с братом. После того, что я надеюсь провернуть, мне не помешала бы поддержка хотя бы одного из Великих орденов. А если после этого Лань Сичэнь поговорит с Не Минцзюэ и убедит его, что не все то Вэнь, что носит проклятую фамилию... Да, в конце концов, там же Вэнь Цин! Ты сам видел, как она заживила мои шрамы от кнута. Что же, Цзянху должна потерять такой талант из-за смертоносных амбиций ее родича?       — Ты прав.       Ваньинь гордо выпятил подбородок:       — Я всегда прав, — уже почти ожидая привычной по предыдущим спорам реплики, и не прогадал.       — Мгм. Не всегда.       — Зануда.       — Забияка.       — Эй!       — Тс-с-с! Сюнчжан вернулся, — Ванцзи зажал ему рот ладонью неожиданно, но в коридоре перед покоями в самом деле зазвучали голоса: ровно-доброжелательный — главы Лань и приторно-сладкий — Гадюки-в-сиропе, так что пришлось стерпеть и это, и то, что Ванцзи прижал его к себе, и то, что дышал ему в затылок.       Голоса смолкли, шелестнула дверь в соседние покои, и дальше им пришлось составлять планы шепотом и больше жестами. Правда, они в принципе уже обо всем договорились, просто приятно было посидеть не в замызганной палатке с остывшим горьким пойлом, которое чаем назвать не поворачивался язык, а в уютном павильоне с ароматнейшим напитком, достойным своего именования. Разошлись на рассвете, договорившись встретиться в Тунлине после и все обсудить без помех.       

***

      Боги и будды, как же легко оказалось вывести из себя его всегда такого пылкого шисюна, главное — сказать то, что он ожидает, а не то, что на самом деле хочется. И вот уже оба кипят, и нужно только внимательно следить за своим языком, а это трудно, ой как трудно. С самого детства было просто невыносимо тяжело говорить одно, а думать другое, ну и делать подчас вовсе третье. Иногда Цзян Ваньинь думал: а чем он лучше Гадюки-в-сиропе-то? Только тем, что о лицемерии новоиспеченного Цзинь все догадываются, а о его — нет? Или тем, что его лицемерие в принципе направлено на благо клана и ордена, а не на личное?       Отбрасывать обиду и гнев было куда проще, изображая их. Вроде как и позлился, а вроде как и нет. Мало кто знал, что свои чувства он уже давно привык усмирять медитациями, тем более этого не знал Вэй Усянь — он медитации терпеть не мог и вообще на одном месте задерживался дольше чем на пару сяоши только в том случае, если это был Храм предков, и ему назначили наказание.       Предлагать выдать полсотни калек, стариков, женщин и детей было физически неприятно. Он буквально вытошнил из себя эти слова, как горсть слизняков, как и все последующие. Ох, ему придется долго заглаживать вину, но он надеялся, что Вэнь Цин и остальные поймут все, когда уловка сработает. В конце концов, когда он говорил, что их надо выдать, он же не уточнил — кому?       Но особенно больно ему было увидеть помертвевший взгляд шисюна, который просто принял свою судьбу — принял, как принимал все, что давали ему руки приемной семьи: со смирением и почтительностью. Даже если эта судьба — стать жертвой, целью всего заклинательского сообщества, хрупкой преградой на пути тех, кто пожелает прийти и взять жизни беглецов. Боги и будды, ну какой же его шисюн... доверчивый дурак! И все же даже это сейчас играло Ваньиню на руку.       — В таком случае, назначим поединок. Драться будем до потери возможности держать в руках оружие. Побеждаешь ты — я действительно объявлю тебя предателем, и делай, что хочешь. Побеждаю я — ты выполнишь то, что я прикажу, оставаясь членом ордена и моим помощником и правой рукой.       Вэй Усянь широко раскрыл глаза и потряс нечесаной головой, словно не понял условий.       — Цзян Чэн?       — Ты согласен или нет?       — Э... Я... Да, да, согласен.       Выглядел Усянь откровенно паршиво, так что победить его в поединке не должно было составить труда. Даже если он воспользуется своей проклятой флейтой и призовет темную энергию. Так что Ваньинь был полностью уверен в успехе и с горы уходил, приняв подобающий мрачный вид, внутренне довольно жмурясь и насвистывая. Да гуй с ним, что он лицемер. Главное — цель, а не путь, и пусть это противоречит всем канонам Дао, шисюн был прав с самого начала. Если хочешь достичь невозможного — забудь об оценке методов. Во время войны это было оправдано. Но, кажется, кое для кого война все еще шла, так что это все еще было оправдано даже сейчас.