Отбракованные (Некондиция)

Чжаньлу вернулся домой вместе с Линь Цзинхэном. Оказалось, что в Восьмой Галактике полно подлиз. Раньше никто не решался поднимать чувствительную для премьер-министра тему, но после возвращения Командующего Линя «починка самого известного в Союзе механоида» превратилась в первоочередную задачу этих подхалимов. Все усилия были сосредоточены на том, чтобы восстановить все функции Чжаньлу и при этом максимально снизить расходы на производство, что сразу привлекло всех инженеров-энтузиастов, работавших в министерстве. В этот день проходили рабочие испытания образца под номером 4 — его облик повторял человеческую форму Чжаньлу: солдата с короткими светлыми волосами, который раньше повсюду следовал за Линь Цзинхэном. Не считая сбоев в работе ментальной сети, все — от внешности до манер — было практически таким же, как в прошлом. Сегодня они решили вернуться домой не очень поздно, потому что по календарю Вольто наступила годовщина смерти Лу Синя. Линь Цзинхэн покинул пост на несколько часов раньше обычного и неспешно направился на центральную площадь, где около десяти минут просидел на ступеньках у основания статуи. Будучи жителями столичного города Восьмой Галактики, местные обитатели уже привыкли к тому, что по улицам каждый день ходят известные политики и военнослужащие. А учитывая, что Линь Цзинхэн давно снискал репутацию необщительного и недосягаемого человека, никто и не подумал тревожить его разговорами. Улицы как обычно были оживленными, по ним торопливо шли пешеходы и сновали автомобили. Линь Цзинхэн внезапно осознал, что никто не в курсе, что сегодня за дата. Во-первых, правительство Восьмой Галактики никогда активно не афишировала эту информацию. Во-вторых, календарь Вольто настолько отличался от местного, что с момента изоляции Восьмой Галактики, он вообще здесь больше не использовался. Спустя десять лет жители даже не могли подсчитать, какая дата или время сейчас в Союзе. Возможно, некоторые из старых боевых товарищей Лу Синя все еще помнили, но все они были рассредоточены по разным уголкам Галактики, где руководили ключевыми военными отрядами и правительственными организациями, поэтому никак не могли собраться в Городе Млечного Пути, чтобы почтить память своего командующего. Линь Цзинхэну все еще сложно было привыкнуть к независимому календарю Восьмой Галактики. Сразу после возвращения ему приходилось постоянно сверять время со своим персональным устройством, а исчисление дней и лет давалось ему еще тяжелее. Каждый раз, когда он слышал какую-либо дату по местному календарю, он все еще пересчитывал ее в уме, но хуже всего он воспринимал фразы наподобие «в прошлом году» или «столько-то лет назад». …Если бы кто-то решился спросить его о возрасте, великий маршал, скорее всего, просто пустил бы ему пулю в голову. Ввести новый календарь среди местных жителей было достаточно легко, ведь большинство обитателей природных планет уже привыкли к использованию двух разных временных шкал — официальной и той, что соответствовала длине орбиты и скорости вращения их планеты. Первую воспринимали скорее как стандартную меру или универсальный язык, а для планирования своего расписания и общения между собой обычно предпочитали вторую. Лишь те люди, кто был вынужден большую часть своей жизни проводить в космосе, всегда пользовались официальным времяисчислением. На персональном устройстве Линь Цзинхэна теперь одновременно отображались два календаря, но он по привычке все еще мыслил временем, принятым на Вольто. Выбор между двумя календарями был вопросом личных предпочтений — точно как решение, какую ногу обувать в ботинок первой, — и никак не влиял на качество жизни. Но сейчас за этой, казалось бы, пустяковой задачей скрывались гораздо более сложные дилеммы. Линь Цзинхэн никогда не упоминал календарь Вольто при Лу Бисине: сначала потому, что не хотел, чтобы тот забивал себе этим голову, а позже — из страха, что еще больше обременит этими мыслями человека, который и так тащит на себе все управление галактикой. Союз и Восьмую Галактику сейчас разделял естественный барьер, и Линь Цзинхэн надеялся, что в обозримом будущем им удастся соблюдать баланс и не провоцировать конфликтов друг с другом. Он никак не ожидал, что ситуация изменится настолько быстро, что Лу Бисин не успеет даже привыкнуть к мысли, что Линь Цзинхэн вернулся, а командующему не хватит времени уничтожить демонов, прочно обосновавшихся в ночных кошмарах премьер-министра. Внезапно все проблемы и неразрешенные вопросы, на которые он старательно закрывал глаза, разом навалились на него. «Какие теперь сложатся отношения между Союзом и Восьмой Галактикой? Как ему и Серебряной Десятке вести себя с Союзом? Что сейчас думают о Союзе местные жители? Если однажды произойдет конфликт интересов, кто должен его урегулировать? Откроют ли Союз и Восьмая Галактика однажды друг по другу огонь, подняв свои мечи, чтобы защитить близких и свои убеждения, готовые биться до самой смерти? И что тогда будет с такими, как он, кто все еще втайне пользуется календарем Вольто?» Линь Цзинхэн прикурил сигарету и некоторое время молча смотрел в небо. К тому моменту, как он наконец привел свои мысли в порядок, она полностью дотлела. Благодаря молчаливому одобрению премьер-министра, на мультимедийном экране на другой стороне площади все еще крутились документальные фильмы о Лу Сине, которые вызывали смех у любого, кто знал настоящую историю его жизни. Линь Цзинхэн поднял взгляд на статую, и ему на мгновение показалось, что перед ним стоит Лу Синь собственной персоной, подобный путеводной звезде Восьмой Галактики, окруженный восхищенными голосами людей и абсолютно недосягаемый в своем неземном сиянии. Линь Цзинхэна очень пугало, что Лу Бисин никогда не упоминал Лу Синя. Даже когда это имя всплывало в разговоре, молодой премьер-министр сразу искусно менял тему. Казалось, у Лу Бисина были какие-то глубоко личные причины, по которым он не хотел признавать тот факт, что Лу Синь был его биологическим отцом, — он не только не считал его родным, но и относился к нему так же холодно, как к Союзу. Возможно, в тот раз в Сердце Розы он заставил себя говорить об этом лишь для того, чтобы спокойно покинуть зону боевых действий. Линь Цзинхэн кинул окурок роботу-уборщику и направился домой. Всю дорогу он молчал, испытывая необъяснимое чувство одиночества. — Сэр, — окликнул его Чжаньлу, когда они подошли ближе к входной двери. — У нас в гостях Доктор Хардин. Линь Цзинхэн, и так знавший о визите старика, мягко кивнул в ответ, не поворачивая головы. Чжаньлу добавил: — Ректор Лу и Доктор Хардин беседуют в гостевой комнате, но мне туда временно закрыт доступ. Хотя Чжаньлу и был цифровым дворецким, он был слишком любопытным и любил вмешиваться в жизнь людей, поэтому зачастую приходилось блокировать ему доступ в некоторые помещения дома… особенно по ночам. Но зачем было запрещать ему появляться в гостевой комнате посреди белого дня? Неужели Премьер-министр Лу принципиально хотел сам налить гостю чай? Кроме того, дома они принимали лишь друзей и личных гостей, никогда не обсуждая секретные проекты или военные тайны. Тогда с какой стати им блокировать доступ Чжаньлу? Если бы сегодняшним визитером был не Доктор Хардин, а кто-то другой, Линь Цзинхэн, вероятно, начал бы подозревать, что за его спиной творится что-то непотребное. Линь Цзинхэн несколько секунд в сомнении смотрел на входную дверь, а затем велел Чжаньлу: — Не говори ему, что я дома. В следующее мгновение всемогущий господин Маршал Восьмой Галактики обошел дом по кругу, выбрал самый темный уголок и быстро вскарабкался по стене на второй этаж. Ухватившись за ограждение балкона, он с легкостью подтянулся наверх, будто не взбирался по отвесной стене, а прогуливался по улице. Кто бы мог подумать, что он окажется настолько опытным взломщиком! — Ваши движения очень изящны, сэр, — прокомментировал Чжаньлу. — Заткнись и открой мне дверь, — отрезал Линь Цзинхэн. Чжаньлу, который наконец-то вновь обрел свой человеческий облик, мягко положил ладонь на стену и мгновенно слился со зданием. Спустя секунду замок на балконной двери с тихим щелчком открылся, впуская Линь Цзинхэна в дом. Попкорн, расслабленно нежившийся на солнышке у окна, внезапно столкнулся с незваными гостями, до смерти перепугался и попытался в ужасе уползти прочь. На поверхности пола возникла роботизированная рука, которая тут же схватила несчастную змею и перекрыла ей все пути к отступлению. Для экономии пространства лестница в доме была построена таким образом, что ее пролеты прятались за углами стен, позволяя стоять на ней, оставаясь незамеченным. Сразу за следующим пролетом находилась гостевая комната. Заблокировать доступ Чжаньлу было несложно — человеку с правами администратора достаточно было отдать команду, чтобы ИИ не слушал разговор в помещении. Но тому, кто стоял неподалеку, отделенный от гостевой комнаты лишь обычной дверью, стоило лишь включить усилитель звуковых сигналов на персональном устройстве, чтобы услышать все, что происходило в помещении. Как только Линь Цзинхэн сел на ступеньки, то сразу услышал голос Доктора Хардина: — …Один из врачей предложил использовать биочип, чтобы помочь ему, но Цзиншу отказалась наотрез. Линь Цзинхэн: — … Если Лу Бисин всерьез задался целью разузнать правду, то у Доктора Хардина не было ни единого шанса устоять против него. Но Линь не предполагал, что старика будет настолько просто раскусить. Хотя Лу Бисин уже кое-что подозревал, он все равно абсолютно растерялся, услышав про «необратимые повреждения». Доктор Хардин, заметив изменившееся выражение лица молодого мужчины, решил, что тот не знал, как расценивать действия Линь Цзиншу, поэтому добавил: — Не думаю, что она мыслила так же, как вы сейчас, премьер-министр. Она не боялась, что биочип будет опасен для Цзинхэна, просто никак не могла решить, какого поколения чип выбрать для него. Она не знала, как смотреть ему в глаза, поэтому предпочла бы, чтобы он навсегда остался в вегетативном состоянии… Цзиншу… мне кажется, она осознала, что больше не понимает своего старшего брата, и испугалась. Отношения между близнецами всегда несколько отличались от тех, которые обычно складываются между братьями и сестрами, но при этом они были друг для друга единственными кровными родственниками. Иногда я думаю, что она воспринимала Цзинхэна как часть самой себя — она позволила бы ему умереть или превратиться в овощ, лишь бы он не отвергал ее и не отказывался от их общего прошлого. От этих слов в ушах у Лу Бисина зазвенело, как будто он слышал их откуда-то издалека. Когда они обсуждали Легион Свободы, Линь Цзинхэн ничего намеренно не скрывал, так как эта пиратская группировка сейчас представляла серьезную опасность для Союза и потенциально могла угрожать благополучию Восьмой Галактики. Но он всегда говорил равнодушно и холодно, оперируя лишь объективными фактами и не показывая никаких эмоций, — в основном, все его рассказы были об иерархической системе «опиума» и методах его распространения среди населения. Серебряная Десятка, знавшая всю историю, не делилась никакими деталями, сводя все к фразам наподобие: «Легионом Свободы руководит старый знакомый маршала». Линь Цзинхэн всегда неохотно говорил о своем прошлом, хотя и старался отвечать на вопросы, которые ему задавали. Лу Бисин сейчас припоминал, что командующий однажды рассказывал о своей сестре, называя ее тихой, воспитанной и редко выражавшей свои чувства. А еще она любила тайком покупать брату подарки, но стеснялась в этом признаться. Но когда же… он начал усиленно избегать разговоров о ней? Лу Бисин с огромным трудом выдавил из себя: — Чжаньлу… уф, в системе Чжаньлу содержатся данные лишь о тех событиях, которые произошли после усыновления. — Все так, — вздохнул Доктор Хардин. — Как я понимаю, вы все смогли посмотреть запись, оставленную Лаурой Гордон, и догадались, какие отношения у нее были с супругом. Малыш… Линь Вэй не знал, как ему вести себя с детьми. Не знаю, сможете ли вы понять, ведь сами через такое не проходили, но эта пара была связана узами политического брака и большую часть времени жила раздельно. Дети появились на свет при помощи лабораторного оборудования и образцов ДНК родителей, словно семечки, упавшие в землю с высокого дерева… Обычно центры репродукции просят родителей приезжать время от времени, чтобы наладить связь с детьми, а те, кто отказываются, могут быть лишены родительских прав. Но с этими двумя все было иначе… отец занимал должность генерала в Военном консульстве, а мать руководила Белой башней. Сотрудники лаборатории не могли заставить их подчиняться правилам. Линь Вэй отправлял вместо себя солдат, а Лаура — исследователей из своего штата. Иногда казалось, что специально стараются друг друга избегать. Лу Бисин почувствовал, будто кто-то пинцетом отщипнул кусочек с поверхности его сердца, а потом, не остановившись на достигнутом, вонзил его еще поглубже… — К счастью, в то время репродуктивные центры активно агитировали население за рождение близнецов, поэтому в детстве они хотя бы были друг у друга. Если бы ребенок был одинок, я вообще не представляю себе, каким бы он вырос, — Доктор Хардин снова тяжело вздохнул. — Лаура была моей лучшей студенткой, но я все равно считаю, что это было несправедливо по отношению к детям. По ступеням медленно сполз хамелеон и устроился рядом с Линь Цзинхэном. Маршал одарил его ледяным взглядом, намекая, что его присутствие нежелательно, но глупое создание ничего не понимало в эмоциях людей, поэтому просто схватилось за ногу Линь Цзинхэна и поменяло цвет, слившись с оттенком его брюк. Мужчина ухватил несчастного хамелеона за загривок и оторвал от себя — тот грустно устроился на ступени, приняв цвет деревянного пола. — …Это Линь Вэй, — подслеповатый Доктор Хардин с трудом нашел фото на персональном устройстве. Лу Бисин опустил взгляд и посмотрел на молодого Линь Вэя: тот в сравнении со своим неприступным сыном казался куда мягче и сговорчивее. Выражение его лица было спокойным, а в глазах читалось умиротворение — его сын выглядел совсем иначе, разве что редкая улыбка командующего делала его слегка похожим на отца. — Комитет Эдема и Военное консульство согласились держать в тайне тот факт, что Лаура Гордон предала Союз. Но с условием, что Генерал Линь Вэй со своим отрядом лично догонят изменницу… В той битве он был насильно отсоединен от ментальной сети и получил серьезные травмы. В последствии он заблокировал вмешательство Эдема, подсел на тяжелые препараты и антидепрессанты — может быть, по факту, он действительно умер ранней и героической смертью. Лу Бисин мягко спросил: — Разве политические браки обычно не лишены настоящей любви? — Политический брак был идеей Комитета Эдема, но Линь Вэй тогда сам попросил Лауру в жены. А Лаура… слишком близко приняла к сердцу то, чему я ее учил, и была абсолютно непримирима. Возможно, она воспринимала это замужество только как способ комитета упрочнить свою власть, и не догадывалась, что Линь Вэй испытывал к ней глубокие и искренние чувства. Вспоминая произошедшее сейчас, я думаю, что смерть Линь Вэя многое изменила. Каким бы холодным и отстраненным отцом он ни был, он все еще защищал своих детей. После его смерти близнецов насильно разлучили — у одного в руках оказался острый клинок, который он не знал, на кого направлять, а другая взялась за руки с самим дьяволом. Адмирал Вульф потерял свою последнюю надежду и воспитанника, которого считал своим наследником, поэтому разорвал почти все отношения с Комитетом Эдема. Лу Синь попал в эпицентр интриг из-за «запретного плода», но отказался отступить, несмотря на все, что случилось с его предшественниками, и это спровоцировало раскол внутри Союза… Эти люди были крепко скованы цепями судьбы и общими усилиями подняли волну, сила которой была достаточной, чтобы поглотить все восемь галактик. Двое мужчин некоторое время сидели в тишине, пока Лу Бисин наконец не решился нарушить молчание: — Итак… она заперла вас двоих на крохотной планете, словно в галактической тюрьме… Доктор, вы имеете в виду, что она с самого начала собиралась убить собственного брата? Доктор Хардин открыл было рот, но внезапно вспомнил, что Линь Цзинхэн просил его хранить все в тайне, поэтому резко пошел на попятную: — Командующий Линь не разрешил мне это обсуждать… Ммм, раз он вернулся в Восьмую Галактику, почему бы вам не спросить обо всем у него? Слушая рассказ Доктора Хардина, Лу Бисин побледнел. Он едва заметно улыбнулся и терпеливо перевел разговор в другое русло: — Хорошо, давайте не будем об этом… Знаете, я прочитал много книг Древней земной эры. Земляне были любопытными созданиями — проживая вместе на одной планете, они тем не менее могли определить этническую принадлежность и происхождение человека на основании внешности и языка, на котором тот говорил. Тогда было легко разобраться, кто тебе друг, а кто враг. Поддерживать своих и бороться против общего противника считалось справедливым и естественным, словно это было заложено в человеческих генах… Если честно, я им немного завидую. Доктор, вы прожили уже три столетия и всю жизнь искали ответы на свои вопросы, если можете, расскажите, нашли ли вы их? Какой путь мне выбрать для Восьмой Галактики? В тот день, когда мы направили экспедицию в зону червоточин, к прямой трансляции присоединилось 7,6 миллиардов человек. Куда мне вести всех этих людей? Нынешний Союз был основан на руинах самой большой лжи в истории человечества, а Легион Свободы построен на гигантском могильнике, заполненном трупами. Но что насчет Восьмой Галактики? На чем должна стоять она? На недоступной одинокой статуе и еще более недостижимой Декларации Свободы? Доктор Хардин ничего не ответил. — Не советуйте мне воссоединить Межзвездный Союз, у меня нет ни подобного могущества, ни необходимой эмпатии. Мне сложно управлять даже одной галактикой… а кроме того, мы все уже видели, к чему привело объединение Союза. Даже если я каким-то образом смог бы этого вновь добиться, кто даст гарантию, что история не повторится в будущем? — Произнес Лу Бисин. — И насчет коммуникационного сигнала, который мы установили вместе с пограничным отрядом Первой Галактики в зоне Сердца Розы. Если говорить начистоту, я уже несколько дней борюсь с желанием приказать кому-нибудь втайне уничтожить станцию связи. Я даже ловлю себя на мысли, что лучше бы мы взорвали зону червоточин точно так же, как в свое время избавились от трансферных точек. Доктор Хардин тяжело вздохнул. Лу Бисин добавил уже тише: — …Пожалуйста, сохраните мои слова в секрете, не говорите ничего Цзинхэну. Линь Цзинхэн, который слышал весь разговор с лестницы, тихо сжал пальцы в кулак.