ничего святого

«Белая ночь опустилась как облако, Ветер гадает на юной листве. Слышу знакомую речь, вижу облик твой, Ну почему это только во сне?»

      Женская рука в черной перчатке прошлась по старой потрескавшейся картине. Послышался скрип половиц. «Дьяволица» оторвалась от картины и повернула голову в сторону звука. Послышалась хриплая механизированная усмешка.       Развернувшись на одних каблуках, она, цокая, направилась к пришедшему мужчине. И без того маленький и щуплый, среднего возраста человек, сейчас, казалось, сжался настолько, что на его месте вот-вот образуется черная дыра. Страх, источаемый им, будто бы распространился на все помещение.       Цокот каблуков эхом отзывался в глубине здания. Она подходила все ближе и ближе, пока, наконец, не оказалась практически вплотную с мужчиной.       Послышался щелчок курка и поседевшый висок обожгло холодным дулом револьвера. Казалось, что еще немного и парочка будет стоять в аммиачной луже.       – Сколько я давала времени?       – Три недели, – голос мужчины дрожал.       – А сколько прошло?       – Три месяца…       Ствол сильнее прижался к голове директора Русского музея, от чего тот уже приготовился терять сознание, но брюнетка схватила его за грудки и встряхнула.       – Неужели, трех месяцев не хватило, чтобы заплатить хотя бы половину суммы?       Даже сквозь все, обрабатывающие голос, динамики, была слышна ярость, которую испытывала девушка.       – Дайте угадаю, – сильнее и сильнее вдавливая револьвер в висок мужчине, практически рычала она, – Вы и представить не могли, что здесь появлюсь я, собственной персоной, верно? Не думали, что уделю время такому мелкому заказу, как кража картины?       Ее маска приблизилась к его лицу настолько, что рога, казалось, вот-вот воткнутся ему в лоб и убьют куда быстрее револьвера.       – Вы ошиблись.       – Простите! – его голос срывался на высокие ноты, да такие, что любая оперная певица могла бы позавидовать, – Наталья, дайте еще неделю, молю…       – Ты смеешь просить у меня еще неделю? – самые короткие, расположенные примерно на середине лба, рога уперлись во вспотевший лоб, – У искусства большая цена, ее надо платить.       Девушка отпустила его. И стоило ей это сделать, как тяжелая туша обвалилась вниз. Директор, вжав голову в плечи, дрожащей рукой коснулся виска, рядом с которым несколько секунд назад был револьвер.       Наташа подошла к той же картине, у которой стояла ранее. Это был «Последний день Помпеи». Она внимательно всматривалась в полотно, будто бы что-то выискивая.       – Знаешь, меня всегда поражало, как же художники могут передать события и эмоции. Насколько же искусно они создают свои картины так, что никакие фотографии с ними не сравнятся. И как же гениально, не слишком заметно для чужих глаз, творческие люди вписывают себя в собственные произведения!       Мужчина уже сидел на бордовом бархатном диване, стоявшем посреди зала. Едва переводя дух, он похлопывающими движениями протирал платком пот со лба. Директор поднял изнеможденные глаза на «Дьяволицу».       – Если ты думаешь, что я тебя помиловала, но это не так. Я жду коллегу для принятия решения о дальнейших действиях, и она уже на подходе.       – Вы сказали, что у искусства большая цена… А оно того стоит?       – Не знаю, – отрезала Наташа, но все-таки развила свою мысль – То бишь, значит, не знаю, как может иначе быть. Ты вряд ли поверишь, но я плачу дорого с самого детства.       Позади послышалось эхо от приближающихся шагов. В помещении появилась женщина в бараньей маске.       – Это от Дьявола?       – Или от Бога, это не выбор и не дорога.       – Ты позвала меня, чтобы зачитать дуэтом текст твоего любимого исполнителя?       «Дьяволица» оторвалась от картины и усмехнулась, глядя на коллегу. Подходя к последней, она стянула со своей руки перчатку, демонстрируя черные миндалевидные ногти, и протянула ее для приветствия. Та повторила движения соучастницы.       После приветствия «Барашка» перевела взгляд на виновника всей этой встречи, а после направилась к нему. Ее черный плащ шелестел при любом движении девушки, что сильно раздражало Наташу. Брюнетка скрестила руки под грудью и сжала рукава своего пальто, стараясь подавить подступающее желание попросить подчиненную сменить верхнюю одежду.       – Неужели Вы не знаете, что платить по счетам надо вовремя? – присаживаясь рядом с мужчиной, выделяя каждое слово, произнесла новоприбывшая, – За неуплатой долгов следует жестокая расправа.       Несмотря на содержание сказанного, ее механический голос был так успокаивающе спокоен, что директор невольно стал расслабляться. Его речь избавилась от заиканий, страха и волнения, он расправил плечи, и теперь в этом мужчине можно было узнать человека высшего общества.       – Я прошу понять меня. Нет, даже не меня, а нас! Всех работников музея прошу понять. Финансовая ситуация у нас сейчас крайне тяжелая… Мы еле выплачиваем сотрудникам их зарплаты, а тут… Я действительно думал, что в быстрые сроки смогу погасить счет за эту злосчастную картину, которую ваша организация так любезно предоставила, – он прикусил губу, выдавая свое волнение.       – В будущем, советую Вам, быть более дальновидным, – отметила баранья маска, – Сейчас мы, к сожалению, ничем не можем Вам помочь. Она обратилась к своей коллеге:       – Какую картину мы предоставляли музею?       – «Смерть Марии», Караваджо. Прямиком из Лувра.       – Ах, из Лувра! – тяжело вздохнула девушка в плаще и покачала головой, – Я боюсь, что произведение искусства мы вынуждены конфисковать. А после возможно вернуть картину туда, откуда мы ее взяли.       «Дипломат» поднялась и направилась к Наташе. Приблизившись к брюнетке настолько близко, на сколько это было возможно:       – Но это только мое предложение. Как поступать дальше, решать, конечно, Вам. «Дьяволица» стояла спокойно, благодаря маске нельзя было сказать, что она чувствует. Выдавали только руки, сжавшиеся в кулаки. Это была провокация и вестись на нее было нельзя. Ни при каких условиях.       – Твое предложение действительно не лишено смысла и является весьма рациональным. Я думаю, что именно так мы и поступим. А в голове брюнетки было только одно: «– Я не прогнулась. Я не прогнулась. Я не прогнулась.»       Эта девушка в бараньей маске… Консильери. Проще говоря советница. Но иногда кажется, что все решения, на самом деле, принимает она сама. Ее рога предназначены не для нападений, но это не мешает ей хорошо бодаться на них. Если вы, конечно, понимаете, о чем я. Такая самоуверенная и самовлюбленная, но очень даже заслуженно, ведь именно она разработала большую часть планов всей группировки, а также не в малой мере способствовала их осуществлению.       – Олимпия, пройдемся по музею перед тем как уходить?       И бросив пару слов о дальнейшей судьбе картины, девушки оставили директора сидеть наедине с остальными произведениями искусства.       – Русский музей, похоже, с детства является твоей слабостью, Наташа, – то ли с грубостью, то ли с пренебрежением процедила Олимпия.       Но так и было. Именно это место «Дьяволица» считала своим источником вдохновения, именно в этом месте она провела большую часть своих студенческих лет, хоть и училась скорее медицине, чем творчеству.       – Ты же знаешь, что я отдала искусству свое сердце и душу.       – Разве может размышлять о душе и сердце человек в маске Дьявола?       Брюнетка застыла около окна, глядя на Михайловский сквер в ночных красках Петербурга.       А ведь действительно, ЕЙ ли говорить о подобных вещах? Имеет ли ОНА право на подобные мысли? Да и может ли быть душа у человека, который почти двадцать лет идет по головам, в погоне за своими целями?       Но разве не слишком абстрактно понятие души, чтобы решать кому о ней размышлять и кому ее иметь?       – Без Дьявола никто бы не оценил милосердие Бога.       – Это не отвечает на мой вопрос.       Наташа выдохнула. У нее не было ответа. Как, наверное, и у каждого нормального человека, который не углублялся в религию и глубокие мысли о самом существовании человека. Девушка, наконец, отвлеклась от окна и посмотрела на собеседницу, которая так грубо с ней разговаривала.       – Твой вопрос не имеет смысла.       Брюнетка многозначительно одернула рукав пальто, оголяя левое запястье, на котором виднелись черные механические часы. Она преподнесла их максимально близко к отверстиям в маске.       – Твое зрение все хуже и хуже, – заметила «Барашка».       – И без тебя знаю… – угрюмо буркнула в ответ Наташа, продолжая всматриваться в часы, но спустя полминуты, она демонстративно завела руки за спину и заявила, –Уже много времени, пора идти.       – Когда ты поедешь в лабораторию?       – В ближайшие дни, а что такое?       – Смотри не ослепни до этого момента, а то, как посмотрю, твое зрение падает чуть ли не на единицу в день. Через неделю ты уже вряд ли будешь в состоянии из дома выйти самостоятельно.       Если бы через маски на лицах девушек можно было видеть, то Олимпия бы безусловно наблюдала, как глаза сообщницы закатываются за пределы допустимого. Но она и в правду была права. Еще двое-трое суток и все. Зрение будет потеряно, а до лаборатории она без него вряд ли доедет, особенно учитывая, что даже девушка в бараньей маске ей здесь не поможет, ведь даже она не знает куда надо ехать и как попасть внутрь.       –Съезжу при первой же возможности.       Спустя пару минут девушки уже стояли в том самом сквере, который какое-то время назад рассматривала из окна Наташа. Но они были здесь не одни, и с ними был даже не директор музея. У ворот, отгораживающих небольшой парк, стоял человек. И хотя его силуэт сливался с окружающей темнотой, присутствие мужчины будто бы ощущалось в воздухе.       В ночи ярко что-то сверкнуло, будто кошачий глаз отражающий свет. И в правду глаз, только совсем не кошачий, а железный, механический. И он был направлен прямо на приближающуюся пару.       – Мы не одни, – почти прорычала Олимпия.       – Дамы, – вышел наконец из тени мужчина.       Высокий, худощавый, но в то же время статный, он стоял, разведя руки в стороны, а в левой держал пистолет. Свободной рукой он провел по своим длинным, собранным в хвост, черным волосам, подведя в начале руку к правой стороне своего лица, от которой исходил металлический блеск.       Действительно, многие части тела мужчины были заменены механическими протезами, та же половина лица, или левая рука, а может и еще много чего, но одежда скрывала большую часть туловища, так что и рассмотреть что-либо было не особо возможно.       – Вот мы и встретились.