Я положил к твоей постели полузавядшие цветы.

В момент, когда все еще сонный Есенин едва перебирая ноги, направился на кухню, на удивление больше не натыкаясь на осколки, уже успел даже оценить пребывание футуриста в его доме. Хотя, если бы Маяковский потребовал в скором времени плату за работу, Сергей бы вряд-ли удивился. Даже при том что не просил Володю что-либо делать и вообще приходить. Неужели он все ещё здесь? И вот уже с кухни доносится грохот бьющегося фарфора, оповещающий Есенина о том что его уже там явно заждались. Нервно разминая пальцы, Сергей сразу со входа оглядывает всю кухню, а уже потом кидает выжидающий взгляд на Маяковского, невозмутимо подбирающего осколки. Футурист же, лишь кидает в своей привычной манере «доброе утро», даже не пытаясь оправдать уничтожение последней вазы в доме имажиниста. Тогда нервы Есенина не выдерживают. — Я не знаю какого черта ты все еще здесь, но если ты решил начать доламывать мой дом еще до моей смерти… — осекшись и поймав на себе строгий взгляд карих глаз Володи, уже неуверенно продолжает. — Я благодарен тебе за вчерашнее, гм… — Садись. Сам же футурист выбрасывает осколки и вновь принимает выжидающую позу. Есенин закатывает глаза, впрочем, по своему обыкновению. Однако, завидев в кои-то веки не пустую тарелку с завтраком на столе, все же присаживается. — Если этим, — Сергей ловко подцепляет вилкой небольшую помидорку. — ты решил откупиться за разбитую вазу, то очень зря. Она стоит дороже любого сборника твоих жалких возмущений… возмущений в стихах. Футурист лишь усмехается на колкость. — То что ты стремишься назвать лишь жалкими возмущениями, тем не менее приносит пользу. Хотя-бы в виде денег, на которые потом можно купить с десяток подобных безделушек. Тем более что рано или поздно и она бы не уцелела от лап разбуянившегося алкаша. Есенин метнул лишь уничтожающий взгляд в сторону Володи, не удостоив его ответом. Однако и футурист не был настроен дальше спорить. — Как прошла твоя ночь? Есенин пробурчал что-то неразборчивое, запихивая сразу огромный кусок омлета себе в рот, естественно не без комментариев Маяковского. — Ну Серега, где твои манеры… А еще ценителем прекрасного себя называет… Однако и эти комментарии имажинист пропустил сквозь себя, потому что в голову ударили воспоминания о вчерашней ночи. Смутный образ Маяковского, вжимающего его в стену. Дурманящая близость тел и желание продолжения. Ночь прошла и он протрезвел окончательно… но… почему он все еще … имеет представление о том что могло бы произойти, если бы он не позволил футуристу отстраниться? Бред. На кой черт он стал вспоминать это в подробностях и именно сейчас? С этими мыслями, уже раскрасневшийся Есенин с опаской поглядывал в сторону преспокойно в ответ на него смотрящего Маяковского, в глазах которого уже начинало читаться удивление. А Сергей же в это время чувствует все тот же жар, разливающийся по всему телу. Но сказать ничего не может. А что еще ответить на столь провокационный вопрос футуриста? Что мол хреново прошла ночь, Володя, потому что тебя рядом не было? Нет, он скорее умрет на месте чем скажет что-то подобное. Да и скорее всего вопрос этот Маяковский задал без задней мысли, уж он-то подобнымыми представлениями по отношению к имажинисту явно не страдает. Ну да, завидный молодой аристократ, за которым всегда толпами бегали девушки. Маяковский уже давно и в буквальном смысле преспокойно ходит по алой дорожке разбитых сердец, время от времени балуясь легкими интрижками, по-видимому, предпочитая одиночество. Однако, Есенин не видел ни одну из них, скорее только частенько слышал от Цветаевой о том, что футуристу скучать в планах личной жизни не приходится. Отряхиваясь от раздумий и замечая, что ответ все еще ожидали, Есенин потупляет глаза в уже пустую тарелку, сжимая под столом край скатерти от нервяков. — Да, ночь… прошла… — сглатывает, оканчивая еще тише. — … спокойно. — Да неужели? — лицо Маяковского тут же посещает искренняя улыбка. — А я-то думал что Сергей Александрович Есенин и слово «спокойствие» никогда не найдут совместимости. Сергей лишь натянуто улыбается. — Как видишь, нашли. Не находя, что еще сказать, имажинист решает задать аналогичный вопрос, на что получает ожидаемый ответ о том что Маяковский как всегда мучался от бессонницы, а потому и не ложился. Поднимает взгляд, но лицо футуриста остается как всегда непроницаемым. Словно это не он вчера устроил то, от чего сейчас при одной мысли Сергею грозит заикание. Повисла гробовая тишина. О чем говорят в такие моменты? Кажется, о погоде… Однако к счастью, Маяковский прервал молчание первым, вставая. — Позволь бесцеремонно украсть тебя на этот день.— скорее утверждающе, чем вопросительно сказал Владимир, явно не принимая отказа. Есенин прищурился. — А если я скажу, что у меня уже есть планы? — Если ты о последних нескольких бутылках паленого алкоголя, которые стояли у тебя в серванте до вчерашнего дня, то не благодари, я избавил тебя от них. Есенин бросил очередной привычный взгляд ненависти на футуриста, занося руку чтобы отвесить пощечину, однако из-за слабости попросту не смог. Маяковский аккуратно, но крепко перехватывает его запястье холодными пальцами, от чего невольно по телу Сергея буквально пробегает заряд тока, а дыхание опять перехватывает. Неудивительное и до боли простое чувство дежавю. — Послушай. Я помню тебя другим. Ты всегда был чертовым безнадежным романтиком, кидающим укоряющий взгляд в сторону футуристов. Но ты был живым, понимаешь? Желание спорить, быть лучшим, конкуренция или же сотрудничество — все это жизнь. Со временем ты медленно стал угасать. И я не поверю что причина кроется только в отстутствии вдохновения. — Володя продолжает, Есенин потупляет взгляд в пол, уже не обращая внимания на крепко сжимающую руку Маяковского. Имажинист явно понимает что снова прав Владимир. Прав к сожалению, потому что заставляют лишний раз вернуться к тому, что так тщательно пытался забыть писатель, только вот со временем смирился, прав и к счастью, потому что ответы искать не придется. — Ну а что насчет тебя? — обрывает футуриста Есенин. — Насчет меня? — недоумение на секунду проскользнуло на ранее невозмутимом лице Маяковского. — Почему ты здесь? Давай начистоту. Ты достаточно молод и свободен чтобы радоваться жизни и танцевать хоть до рассвета с одной из твоих многочисленных поклонниц. — на этих словах на лице Маяковского проскочила тень, но разгорячившийся Есенин этого уже не заметил, продолжая распаляться. — И ты не настолько… глуп, чтобы спасать, как ты выразился, какого-то алкаша вроде меня. — Какого-то алкаша? Есенин, не заставляй имажинистов горько плакать от твоей невежественности и незнания термина «дружба». Буквально уже уничтожая взглядом футуриста, Есенин прошипел: — Мы не друзья. Блондин протягивает руку футуристу. Его слова плохо слышно из-за многочисленных голосов и шума в зале. — Мы могли бы дружить… — Могли бы. — Тогда ответь сам на 2 вопроса. Почему я тогда все еще здесь и почему ты так усердно удерживаешь меня? При последних словах имажинист тут же опускает взгляд, замечая что уже не Маяковский, а он сам сжимает руку футуриста практически до побеления. Чертовы нервы и воспоминания. Резким движением отталкивает от себя поэта. — Пошел к черту. — Полагаю, мы в расчете. — Наконец-то. — Ну а теперь по существу… — футурист выбегает в прихожую и мгновение спустя возвращается с пальто в руках. — Надевай. — Никуда я не пойду. Если можно, я предпочту умереть у себя дома, а не бог знает где. — Я уже сказал что не собираюсь смотреть как ты увядаешь словно неполитое комнатное растение. — Н-да, а на улице эта проблема сразу решится… — имажинист мрачно метнул взгляд в окно, где уже накрапывал дождь. — Есенин. Не заставляй меня выносить тебя на руках. А ты знаешь что я способен это сделать. Ворча себе под нос всевозможные проклятия и тяжело вздыхая, Есенин поднялся со стула и протянул руку за своим пальто.