В долине звездной росы

             Тюк-тюк… Тюк-тюк… Тюк!              Кэйа разлепил глаза, сонно уставился на будильник, что показывал интригующие восемь часов утра, перекатился на соседнюю половину кровати, накрыл голову второй подушкой и заворчал. Сегодня он решил устроить себе мини-выходной от огородных дел: положил животным сена с запасом, проверил поливалки…              Весна пришла в долину буквально одним днём. Жарким солнцем растопила сугробы, наполнила талой водой реки и озёра, ласковой рукой пробежалась по голым деревьям, оставляя на них капельки-почки, босыми ногами прошлась по земле — и от каждого ее шага в ней прорастала молодая, изумрудная трава. Кэйа радовался ее приходу, чуть не зачеркивая оставшиеся дни в календаре. Он уже распланировал грядки и посевы так, чтобы наиболее эффективно собирать урожай. Сколотил несколько ульев, придумал, где именно они будут стоять…              После зимы, что укутала всю долину в шерстяной кокон безмолвия, где каждый шаг твой, казалось, был слышан на огромные расстояния, где из звуков было лишь уханье совы по ночам, перепев брёвен старого дома, мычание и кудахтанье из хлевов и птичника, скрип и хруст снега под ногами, треск льда на озере и тоскливый шёпот моря, на котором разбивал свои шатры ночной рынок, весна была оглушающе громкой. Крики вернувшихся после долгой зимовки птиц, капель и шум первых дождей, смывающих последние льдинки, жужжание и стрекот насекомых, шебуршание животных в лесу, плеск от подпрыгивающих из воды рыб… Весёлая считалочка Джас, что опять вернулась к своей любимой скакалке.              Чего Кэйа не ожидал, так это того, что зима не уйдёт просто так. Н-е-е-т, это было бы слишком хорошо! Напоследок она буквально плюнула ему в сердце, и когда снег сошёл, Кэйа узрел весь масштаб этого плевка: вся ферма оказалась завалена мертвыми деревьями, огромными сучьями и камнями. Везде начали прорастать молодые побеги клёнов, дубов и елей, да с такими мощными корнями, что выкорчевывать их было пыткой. В итоге несколько дней он подготавливал землю под вспашку, убирал мусор, закупался семенами и, сверяясь со своим планом, высаживал их по квадратам. Потом оглядел всю остальную территорию, превратившуюся в непроходимую чащу — и развёл руками. Мышцы ныли, отвыкшие от такой нагрузки, ныла жажда приключений, говорившая, что пора бы уже выбраться из дома и порыбачить, подобывать руду в карьере, пособирать лук-батун, что рос на краю леса… В общем, Кэйа проложил себе тропинку к ранчо Марни, а со всем остальным решил разобраться уже после. Весна будет долгой — он успеет.              Поэтому вчера вечером он сходил в баню, пожарил себе на костре несколько клубней молодой картошки, кинул на сковороду зерна кукурузы (плита наконец-то поняла, что он ей друг, и перестала кусать за пальцы, устроился в кресле и созвонился со своим бывшим напарником. Тот, по счастливому совпадению, как раз взял себе отпуск и теперь маялся от ничегонеделания: ведь его девушку, как назло, вызвали на внеплановое дежурство.              Сначала Чайлд, конечно же, пересказал все последние новости и сплетни с работы: кто с кем спит, на кого точит зуб и далее по списку. Кэйа слушал без особого интереса, только хмыкал в нужных местах. Прошло больше года после отставки, и вся эта чепуха уже перестала казаться важной. Зато узнать о том, как ведут хозяйство в северных землях, где жила родня Чайлда, было полезно. Кэйа действительно хотел развивать ферму: в конце концов, это все, что у него было.              — Ну а как в этой твоей долине вообще дела? Наркотики, чёрный рынок, убийства? — опять вернулся на проторенные рельсы Чайлд.              — Сплюнь, — сказал Кэйа, — тут живут добрейшей души люди. Иногда вредные, иногда слетевшие с катушек, но добрые.              — Все такими кажутся поначалу, — не сдавался Чайлд, — но зайдёшь в личное дело — и глаза на лоб полезут… ты хоть узнавал, где у вас копы-то поблизости, нет? Ну, кроме тебя.              Кэйа узнавал. Но ближайший полицейский участок был только в городе Зузу, до которого десять минут на автобусе. Да и «участок» одно название: полиция делила здание с библиотекой, краеведческим музеем и магазином игрушек, а личный состав имел три человека — капитана, сержанта и стажера. Кэйа все равно отчитался им о своём прибытии, подписал необходимые бумаги о хранении оружия в доме и мимоходом поинтересовался, не нужно ли ему знать что-то, как бывшему копу. Капитан, похожий на усатого моржа, только рассмеялся.              — Да вы что! Что в вашей долине может произойти? Мы туда только на зимнюю рыбалку, да на Луау приезжаем, больше там делать нечего.              И был прав: в Стардью текла тихая, неторопливая жизнь, в которой не было места криминалу. Хотя сами горожане — в его редкие визиты в салун — любили слушать полицейские байки. Но преступлений, настоящих, тут не совершалось. Кроме, разве что, кражи бедных фермерских сердец. Но это была только проблема Кэйи, и ничья больше. Ведь если ты сам вкладываешь в чужие руки ключи от него и от собственного дома, то любой судья тебе скажет, что похищением здесь и не пахнет. А только глупостью.              И, может, влюбленностью.              — Скукота у вас там, — подвёл вердикт Чайлд.              — Какая есть, — не споря, согласился Кэйа. Он мог бы рассказать о том, что таилось в шахте, в ее тёмных углах и заваленных штольнях, о странных записках таинственного Ки, о канализации, в которой жило непонятное существо. Но не стал: прошлая, нормальная жизнь осталась где-то позади, в его бывшей квартире, пронизанной городскими огнями и паутиной одиночества. Он не хотел пускать ее сюда, в край, где волшебство пряталось на каждом шагу, а у сокровищ подчас было имя и самая прекрасная улыбка на свете. А ещё волк (ну не мог он считать Ригеля за собаку!) и даже сова.              — Ты что-то притих, — заметил Чайлд, похрустел в трубку чипсами и вдруг спросил чуть ли не ревниво: до сих пор не мог смириться с тем, что Кэйа ушёл со службы, — а как там поживает твой новый друг? Который винодел. Я тут пробил его. Ух, ну и чувак! Наверняка рядом с ним вьётся много цыпочек.              — И тёлочек, — машинально добавил Кэйа. Это действительно было так: и птицы, и животные любили Дилюка, и каждый раз, когда он приходил на ферму к Кэйе, ходили за ним хвостиком, бодая в бок или пуша крылья, надеясь на капельку ласки. Которую сразу же получали.              Кэйа не завидовал им.              Правда.              Ну только если чуть-чуть.              — Не познакомил ещё тебя со своей невестой?              Кэйа, который как раз допивал банку «Джоджа-колы» даже закашлялся.              — С какой ещё… невестой?              — Ну как же! Представь, единственный наследник поместья, глава рода, богатый, знатный, и лицом не урод. Да ему с пелёнок, сто процентов, уже подобрали партию! В таких кланах без этого никуда.              — Нет у него никакой невесты, — отрезал Кэйа, — я бы знал.              Не Дилюк, так Аделинда точно бы обмолвились об этом хотя бы случайно, ведь так?              Но после этого разговор сам собой сошёл на нет. Кэйа передал привет Люмин, Чайлд в очередной раз пообещал-поугрожал, что они непременно приедут погостить, и звонок разъединился. Кэйа убрал весь мусор, потушил ночник, лёг в постель и… не смог уснуть.              Фантомная невеста не шла из его головы. Она представала перед ним: тонкая, как ивовая веточка, красивая, с милой улыбкой, нежным голосом и изящными движениями. Наверняка она разбиралась в искусстве, играла на скрипке… нет, на арфе, арфа звучит аристократичнее, обмахивалась от жары дорогущим веером, а не газетой тридцатилетней давности, на которой Альб своим крупным, тяжёлым почерком вывел краткое и ёмкое «козлы». Не теряла сознание в шахтах и знала, что надо делать со стручками фасоли…              Кэйа чуть не взвыл, когда понял, что сравнивает себя с ней. Но у него же тоже были достатки. В смысле, достоинства! Захотелось прямо с утра побежать на винокурню, отвести Аделинду в уголок и спросить, есть ли у Дилюка невеста.              «Просто так, знаешь, друг просил уточнить, да…»              Это и в мыслях-то звучало глупо! И вообще, даже если она есть: разве это может помешать их дружбе? Люмин вот, например, так гармонично влилась в их полицейскую компашку, что многие порой забывали, что сама она совсем не коп.              Дружбе-то, может, и не помешает, пропел предательский голосок внутри, а вот остальному?..              Кэйа заснул в тот момент, когда начал спорить сам с собой по этому поводу. А проснулся — с чугунной головой, полной сумятицей в душе и странными звуками на улице. Настойчивое тюкание прорывалось сквозь подушку. Кэйа поскрипел зубами: ну что за дятел с утра пораньше решил постучать именно на его ферме, а? Но потом Кэйа услышал ещё более пугающее: как падает, треща сухими ветками, дерево.              Это к нему что… Дятел-мутант прилетел?!              Пришлось встать. Натянуть разношенные спортивные брюки, накинуть на плечи кардиган крупной вязки — подарок от Аделинды на Рождество. Он вышел на крыльцо, и его ослепило утреннее весеннее солнце: потоками полупрозрачного цветочного меда оно укрыло всю ферму, блестело на побегах зелёной фасоли, на крупных листиках пастернака и сочных стеблях тюльпанов. Но главным сосредоточением, куда стремились его лучи, был человек, что играючи поднял топор и опять отправил его в полёт, словно смертельный бумеранг. При этом движении мышцы под расстёгнутой чёрной рубашкой обозначились чётче; огненным всполохом взметнулся вверх высокий хвост. Топор вонзился в бедный, ничего не подозревающий пень, и расколол его надвое. Дилюк подошёл, разрубил его на меньшие части и сложил в аккуратную поленницу. Утёр рукой со лба пот, распрямил спину. Зрители сего действа — курочки и корова Милка — восторженно заквохтали и замычали. Кэйю же пока никто из них не заметил, и он мог просто стоять, смотреть и думать.              Была ведь и ещё одна причина, по которой Кэйа хотел возродить ферму. Может, немного глупая. Она была важна для Дилюка — и это становилось понятно по тому, с каким усердием он помогал сажать семена, убирать мусор, перечитывал старые дневники Альба с советами по ведению дел. Она была важна для него, как место, где он провёл детство, где встретил множество радостей и печалей. И почему-то от этого ферма, его неожиданное наследство, и для Кэйи стала ещё более дорога.              Дилюк, словно почувствовав, что о нем думают, обернулся. Заслоняясь рукой от солнца, подошёл ближе, улыбнулся, но напряжённые морщинки на лице никуда не делись. Он был взвинчен, почти зол, но старался не давать виду.              — Доброе утро, — сказал он, — я тебя разбудил? Обычно ты встаёшь раньше. Все в порядке?              — Все отлично, — отмахнулся Кэйа, — просто болтал по телефону полночи. Спасибо за расчистку, ты мне тут целую опушку освободил!              Дилюк фыркнул. Подошёл к колодцу и умылся, несколько раз прижав руки к лицу, будто успокаивая себя.              — Нужно было выпустить пар… Но здесь хорошее место для фруктового сада. А на тех пеньках, которые я оставил, к осени должны вырасти лисички.              — Завтрак? — спросил Кэйа.              — Не откажусь, — улыбнулся Дилюк, уже куда более расслабленно.              Отправив его в пещеру за шампиньонами и в птичник за яйцами, Кэйа насыпал зёрен в кофемашину — пусть варится, раскалил сковороду и быстро обжарил на ней ломти грудинки и охотничьи колбаски. Сполоснул кипятком две тарелки, трюк, подсмотренный у «Королевы соуса», чтобы еда дольше оставалась тёплой.              Обычно он не любил плотно завтракать, обходился чашкой кофе и полевой закуской, но, посмотрев на упражнения Дилюка с топором, ощутил странный голод.              Когда Дилюк вернулся, Кэйа забрал добычу, а его самого погнал от плиты в кресло: пусть отдохнёт, столько раз уже Кэйа оставался ужинать на винокурне, хоть раз он должен отплатить. Яйца с ярко-оранжевыми желтками уютно зашкворчали на жире, он разложил их по тарелкам и высыпал на сковороду тонко нарезанные грибы, мимоходом вспомнив свою бывшую соседку — даже интересно, как у неё там дела, нашла ли она новых последователей мушрумства? Когда подрумянились и они, напоследок прогрел немного фасоли в томатном соусе, которую его научила делать Аделинда прошлым летом, таким образом спасая ферму от миллиарда сухих непонятных бобов.              Ели снаружи, на террасе, обоюдно решив не терять такого погожего денька. Когда половина тарелки Дилюка опустела, он почти лёг на ступени, прикрыв глаза.              — Опять нагрянул к тебе без приглашения, — вздохнул он, — ещё и на такой завтрак напросился. Было очень вкусно, спасибо.              Кэйа в мыслях победно воздел кулак к небесам «юху!». Потом присмотрелся к одежде Дилюка повнимательнее. Он всегда носил довольно дорогие вещи, но сейчас, кажется, превзошёл сам себя. На рукавах рубашки золотой змейкой свернулась вышивка его фамильного узора, запонки из кристально-синего кианита выглядели осколком моря. Запылившиеся ботинки из наверняка натуральной кожи…              — Это ты так для рубки приоделся? Я не знал, что для тебя это так торжественно! — попытался пошутить Кэйа. Дилюк только невесело хмыкнул.              — У меня была встреча в Зузу, которая пошла… не самым лучшим образом. Жожа в последнее время потеряла все приличия.              Сердце Кэйи упало.              Жожа.              Это ведь точно уменьшительно-ласкательное от Жозефины. Немного грубое, но… То есть… у Дилюка что… было свидание? Которое пошло не так, как он планировал, но!              Дилюк, не заметив перемены его настроения, распалился.              — Мало претензий на землю винокурню, теперь ещё и саму долину хочет! Мне казалось, я ясно дал понять, что отступать не собираюсь, так они решили поднять старые документы и по ним попытаться провести сделку!              — Стой, они?              Кэйа, кажется, ничего не понимал. У Жозефины была сестра? Или что? Дилюк тоже не понял вопроса, но пояснил.              — Корпорация «Джоджа». Та, что открыла свой супермаркет к северу от кузницы. Но они хотят построить здесь не только супермаркет, но и склады, какую-то особую зону и лаборатории. В общем, купить всю землю от винокурни до городской площади. Даже шахты и карьер. И домик Робин.              — Но почему они обсуждали это с тобой, а не Льюисом?              Дилюк помолчал.              — Когда-то почти вся долина принадлежала моему роду. Прадед постепенно начал выделять наделы, отдавать ее в свободное пользование… Ты что-нибудь знаешь о земельном праве?              Из него Кэйа помнил только загадочное слово «сервитут», поэтому покачал головой. Странно, но он совсем не удивился новости о том, как богаты были Рагнвиндры. Наверное, будь он сам землей, то тоже бы не отказался принадлежать Дилюку…              От этой мысли захотелось побиться головой о деревянную балку.              — По местным законам за моей семьей остаётся последнее слово в этом решении. Поэтому «Джоджа», минуя Льюиса, сразу же обратились ко мне. Остолопы. Как будто я отдам им хотя бы сантиметр Стардью.              Стало понятно, почему Дилюк в таком плохом настроении. Если с раннего утра тебя пытаются убедить в том, в чем ты не согласен, любой возьмёт топор и пойдёт рубить… Не головы, но деревья.              — И что они тебе предложили взамен?              — Деньги. Пожизненное членство и запас их колы, — глаз Дилюка дернулся, — Наделы к западу от Зузу, где они уже успели запустить свои грязные руки в землю и забрать из неё все ресурсы. Пришлось спешно выдумывать неотложные дела и уходить, пока не случилось ничего непоправимого.              Он замолк, задышал глубоко. Потом посмотрел на Кэйю.              — Поговорил с тобой — и сразу стало легче. Спасибо.              — Ладно тебе, — неловко пробормотал Кэйа: он ведь ничего не сделал, только успел выдумать Жозефину, — что будешь делать дальше?              — Вернусь туда и скажу, что никакой Жожи на землях Стардью не будет. Пока я жив, — твёрдо ответил Дилюк, — А ты? Какие на сегодня планы?              Кэйа задумался. Он все ещё был намерен отдохнуть от огородных дел, даже тоже подумал выбраться в город, посмотреть на цивилизацию, так сказать, но решил, что не в этот раз. Вдруг он вспомнил.              — Автобус же починили! Съезжу-ка в пустыню, разведаю обстановку.              — В Калико? — уточнил Дилюк.              — Ага. Я слышал, что там тоже есть…              — Даже не думай соваться в пещеру Черепа, — отрезал Дилюк, — это слишком опасно! Там есть монстры, которых не убьёшь просто так. И… нет лифтов. Зато много ям, летучих змей и мумий. Не ходи пока туда, потом, когда получишь меч помощнее. И заготовишь много бомб.              — Ладно… — Кэйа не стал настаивать. Мумии? Нет, серьезно. Мумии?! Как во всяких фильмах про древние проклятия фараонов? Нет уж, спасибо. Ему и слаймов пока хватает. — Что тогда посоветуешь там посмотреть?              — Хм… можешь половить рыбу в озере. Пособирать кокосы. Поискать артефакты. Возьми с собой ковш, если повезёт, то намоешь себе иридий. И денег побольше. В «Оазисе» есть редкие семена, какие не купишь у Пьера. И передай привет Сэнди.              — Окей, — покивал Кэйа, — а Сэнди это?..              — Владелица магазина. Интересная личность.              Больше Дилюк ничего не добавил. Пора было расходиться: они отнесли пустые чашки и тарелки в дом, Дилюк перевязал свой хвост, пригладив непослушные петухи и попрощался.              — Скоро увидимся, — сказал он, — будешь в этом году охотиться за яйцами?              — Непременно! И в этом году победа будет за мной. Удачи тебе с «Джоджей», раздави их там всех.              Дилюк усмехнулся.              — Обязательно.                     В пустыне было, ожидаемо, жарко и пыльно. Автобус пыхтел, отравлял и без того душный воздух соляркой. Пэм спрыгнула со своего почетного места водителя и теперь с тоской смотрела на глубокое синее небо.              — Люблю ездить, а вот пустыню — не очень, — призналась она, — слишком уж тут все мертвое. Раньше хоть самогон из кактусов гнали, а теперь вон, одни менялы и мошенники в казино, тьфу. Но ты меня не слушай, молодёжь, у тебя все уплочено, дай старой бабке поворчать, — она зажгла сигарету и погнала Кэйю прочь от дыма и автобуса.              Вокруг действительно ничего не было. Несколько кактусов, пальм (он сразу же поднял с земли кокос — пригодится), торговая лавка с менялой, укутанной в сари, к которой сейчас подходить он не видел смысла, да маленький магазинчик, куда он и хотел попасть.              Но в начале он последовал совету Дилюка. Поймал в озерце разбитые очки, пучок водорослей и маленькую коричневую рыбку, песковника, покопался в подозрительных местах, найдя стремного вида куклу, россыпь семян и, удача, одну омнижеоду. Лишь после этого он подошёл к двухэтажному зданию из белого известняка и толкнул стеклянную дверь. Внутри было замечательно прохладно — кондиционер работал на славу, а вентилятор на потолке гонял по кругу бедную муху. Сам торговый зал довольно маленький, никаких продуктовых сенсаций Кэйа не заметил. Вход на второй этаж преграждал амбал в чёрных очках, и он решил туда не соваться (лучше спросит Дилюка, что там же такое). Продавщица лениво следила за его телодвижениями, подперев щеку рукой, но, когда Кэйа подошёл к кассе, встрепенулась и лучезарно улыбнулась, сразу же подав ладонь для рукопожатия:              — Привет! Я гляжу, автобус наконец-то починили? Ура! А то тут было довольно скучно, я чуть не разорилась, ха-ха! Ты — тот самый новый фермер? Приятно познакомиться!              Кэйа ответил на ее рукопожатие: оно было крепким, надежным.              — Гляжу, слава летит впереди меня. Привет!              — Не то слово. Эмили мне все уши прожужжала о новом соседе. Не чаяла уж тебя увидеть своими глазами. Держи, подарок!              Девушка протянула ему пакетик семян.              — Карамбола! Сажай летом или в теплице, замечательный фрукт. А вино из него — ух!              Кэйа закупился у неё семенами: взял побольше карамболы, свёклы и ревеня. Она быстро пробивала их в кассе, но то и дела стреляла в него взглядом синих, похожих на глубокое море, глаз.              — Скажи там в долине, пусть приезжают почаще, раз автобус снова на ходу. Скоро фестиваль будет… То один Дилюк здесь и бывает. Скучно!              — Так ты — Сэнди? — догадался Кэйа и посмотрел на неё более внимательно. Она была красивая. Бойкая, смешливая, резкая. Милая.              Она могла бы даже ему понравиться, но почему-то вместо этого внутри разлилось неприятное, тёмное чувство.              — Она самая. А ты…              — Кэйа. Кэйа Альберих, — представился он и продолжил: — Дилюк передавал тебе привет.              — Привет в бокал не нальёшь, — вздохнула Сэнди, — но да ладно. Хочешь колотого льда? За счёт заведения. У меня как раз обеденный перерыв!              Вместе они вышли из магазинчика, прошли по песчаной тропинке к краю каньона, где стояла одинокая лавочка. Лед, политый клубничным сиропом, таял во рту. В чистом, без единого облачка в небе, кружили два стервятника. Кэйа сглотнул и все-таки задал мучивший его вопрос.              — А Дилюк часто… здесь бывает?              Сэнди призадумалась.              — Раньше как на работу сюда приезжал. Я только магазинчик открываю, а он уже идёт в пещеры с мечом наперевес. А с того лета как-то запропал. Но теперь, кажется, я понимаю причину, — таинственно закончила она.              Он не успел спросить, почему. Сэнди щелкнула пальцами и затараторила:              — Лучше вот что скажи! У вас же в Стардью скоро эти… Цветочные танцы! Уже надумал, кого пригласить?              Кэйа чуть не взвыл от досады. А ведь она права. Позавчера Льюис даже письмо ему отправил, мол, через две недели, на опушке леса, состоится традиционный весенний бал, приходи обязательно. В том году Кэйа тоже там был, но никого особо не знал (и вообще был все ещё настолько огорошен свалившейся на него фермой), что просто стоял в уголке, прислонившись к дикой яблоне и смотрел, как остальные кружатся в лёгком, звенящем танце. Но сейчас… сейчас он стал в долине уже своим. А ещё… он ведь мог…              Пригласить Дилюка?              Руки бы их переплелись, как ветви деревьев, сросшихся корнями; тела бы двигались в одном ритме под музыку, что играл на дудочке ветер, они сходились и расходились бы — в унисон. И…              — Вижу, что да, — хмыкнула Сэнди, — Удачи, буду за тебя болеть! А теперь мне пора возвращаться… Пока!              Кэйа кивнул, а сам остался сидеть, не в силах выкинуть из головы это видение. Он сидел так долго, оглашённый своим внезапным желанием, что солнце зарделось от его мыслей, окрасило охрой песчаные горы и небо. Смущенно упало за одну из них. Только гудок автобуса и нетерпеливый крик Пэм «эй, молодежь, домой пора!» вывел его из оцепенения.                     …Кэйа думал «я спрошу его завтра». Вот уже неделю думал, а это прекрасное «завтра» все не наступало. Постоянно находились глупые, он сам это признавал, отговорки. Неотложные дела. Плохие приметы. Даже курочки, кажется, начали кудахтать как-то грустно, будто расстраиваясь от его робости.              Дилюк приходил почти каждый день. Вместе они наконец-то навели порядок на ферме, изучали письма, что хранились в шкатулке деда (стыдно признавать, но в этом деле они не продвинулись ни на йоту), собирали одуванчики в лесу (Дилюк решил попробовать сделать то самое одуванчиковое вино), рылись в библиотеке (Кэйа читал книги, которые он сам и вернул, а Дилюк тщательно просматривал все документы по земельным правам и купчим, чтобы окончательно прищучить «Джоджу»), ужинали на винокурне или споро готовили быстрый перекус у Кэйи на кухне.              Прощаясь, Кэйа каждый раз думал: вот сейчас. Но не мог вымолвить и слова и только смотрел, как спина Дилюка скрывается в зарослях, рыжих от закатного солнца, или уходил сам, тщетно пытаясь обернуться.              Он не понимал, что именно его останавливает. Подумаешь, танец. Это ведь ничего особо не значит. Просто традиция, ритуал, обычай, не влекущий за собой никаких последствий.              Но вот в чем была проблема: для Кэйи это было важно. Важно, чтобы Дилюк согласился, чтобы доверился, чтобы…              С Кэйей было такое впервые — так переживать о реакции другого человека. И то не знал, что с этим делать. Словно играть в «морской бой» — и до последнего не ведать, что именно потопит твой корабль. Он даже думал позвонить Люмин, спросить у неё совета — у неё-то точно нашёлся бы ответ на его сомнения. Но совсем не факт, что этот ответ понравился бы ему самому.              В общем, Кэйа так и не смог спросить до самого конца. Лишь с утра, ловко переделав все дела на ферме, собрав из теплицы первый урожай клубники, получив благословение от своей живности, он переложил ягоды в плетёный лоток, похлопал себя по щекам и потопал в сторону винокурни. День был тёплым, солнечным, с легкими порывами ветерка, что срывал с деревьев отцветающие лепестки вишен и диких слив. Кэйа шел, вдыхал свежий весенний воздух, смотрел, как в воздухе, будто издеваясь над ним, танцуют бабочки. Первым его встретил Ригель: рыкнул от радости, замотал хвостом, поднимая пыль, ткнулся мокрым носом в лоток: это мне, мне же, да?              — И тебе привет, волчара! — рассмеялся Кэйа, — Лови одну. Остальное — твоему хозяину.              Ригель поглотил ягоду, не жуя. Облизнулся и, цапнув Кэйю за пиджак (да, он решил приодеться!), повёл его к поместью. Аделинда вышла навстречу, тепло обняла и улыбнулась, увидев гостинец.              — Здравствуй, Кэйа! Какая прекрасная клубника, Дилюк будет в восторге! Ты к нему, да?              Оказалось, что час назад на винокурню приехало несколько торговцев, что распространяли вино «Рассвета» в других городах. Аделинда посетовала, что встреча идёт со скрипом, мол, они хотят поднять процент за свои услуги. Поэтому, сколько она ещё протянется, неизвестно.              — Хочешь, подожди здесь. Я могу приготовить чай, — предложила она.              Но Кэйа покачал головой.              — Не стоит. Я тогда пойду, — он постарался добавить в голос безмятежности, — потом увидимся.              Аделинда попытались его остановить, уговаривая попробовать пирог с патокой и салат из дикоросов, но Кэйа сбежал, сославшись на вдруг возникшие дела. Даже порадовался, что все-таки не успел спросить у Дилюка про танцы: не хотелось, чтобы он чувствовал вину. Но все равно почему-то испытал приступ грусти.              В итоге, и этот бал он провёл, общаясь с жителями долины и смотря на танцы со стороны. Купил у Пьера несколько цветочных горшков — поставит их у террасы. Послушал ворчание Пэм и Вилли. Когда праздник подошёл к концу, помог Эвелин и Джорджу пройти по тропинке, чтобы бедные старички не запнулись о корни. Сходил к обрыву проверить, не появился ли там новый лук-батун. И, сам не зная зачем, вернулся обратно на поляну. Без людей она выглядела одинокой: только вернулись в кроны деревьев лесные птицы, да шуршали в кустах еноты и опоссумы. Застучал клювом дятел, запрыгала по ветвям белка. В этой шумной тишине Кэйа не услышал шагов за спиной и вздрогнул, когда на плечо легла чья-то рука.              Знакомая, тёплая рука.              Кэйа обернулся.              Дилюк стоял перед ним: взъерошенный, запыхавшийся, с галстуком, съехавшим набекрень. На рукава смокинга налипло несколько колючек и пушинок одуванчиков, Кэйа протянул руку, чтобы снять их.              Он не знал, что сказать.              — Я… — они начинают говорить одновременно и также одновременно замолкают. Наступает вечер, и на траву ложатся тени деревьев и их тени — тоже. Как отпечаток этого дня.              — Я думал, что они в воскресенье! — хмурится, злится сам на себя Дилюк, — Никогда не участвовал, а как захотел — все равно не вышло. А я ведь даже написал приглашение, хотел отправить его в пятницу, как подобает. Черт.              — Ты хотел кого-то пригласить, — слышит главное Кэйа.              И Дилюк смотрит ему в глаза, взглядом, от которого, должно быть, начинаются лесные пожары.              — Хотел. Хочу. Тебя.              Он протягивает руку и спрашивает:              — Потанцуешь со мной?              Хриплая, далекая музыка вдруг льётся из чащи. Если приглядеться, то среди кустов ежевики можно заметить странное одеяние Линуса и его допотопный приёмник. Песня — старая, Кэйа находил пластинку с ней в кладовке Альба. Кажется, она была его любимой — и Кэйа понимает, почему.              Голос поёт о вечной любви, памяти, летнем зное. Слова ложатся на траву, на них самих золотой пылью, пока они — неумелые, неопытные танцоры — двигаются в унисон, а солнечный свет льётся с неба, прослеживает их путь по поляне, зажигает искры и звезды в волосах.              Хочется закрыть глаза, раствориться в плавных движениях, стать теми точками, где пожар касается его кожи. Но Кэйа не отводит взгляд: ему нужно запомнить эти мгновения, навсегда записать в памяти.              Часы внутри пробивают полночь. Падает последняя песчинка. Кэйа понимает, что убегать нет смысла, никуда не убежишь от своих собственных чувств. Никуда от них не спрячешься. Начинается новая точка отсчета.              Он смотрит в глаза Дилюка.              И молча — пока молча — признаётся ему в любви.