Детская агрессия. 101 способ избавиться от неё.

      Отчеты были удачно перенесены на следующий день, а пока Даня наслаждался компанией сестры. Балашиха включила какой-то сериал, заказала еды и аккуратно разложила всё на кровати. Родственники практически не разговаривали, наслаждаясь компанией друг друга. Была только середина дня, но в Москве солнце уже потихоньку начинало садиться. Царила полная идиллия. — Слушай, Маш, чего ты носишься в Сибирь постоянно? Не ради тогда самого «близкого человека»? — показывая пальцами кавычки, спросил неожиданно Даня. Сестра перевернулась на другой бок и сложила руки на груди, обдумывая ответ. — Не хочешь — не отвечай. Мне просто интересно.  — Изначально, я правда ездила туда по рабочим вопросам. Сам видишь, что отец зашивается на работе и я решала вопросы от его имени, перевозила важные бумаги и курировала проекты. Потом всё закрутилось, я начала общаться с одним парнем и вроде мы вместе. Там всё сложно, сам понимаешь, расстояние. Мне, кажется, что он не испытывает ко мне сугубо дружеские чувства и не намерен добиваться большего. Слишком много «но», поэтому не знаю, что и сказать, — отводя взгляд в стену, прошептала последние слова Маша.  Любопытство убило кошку. Даня с детства зарубил это себе на носу и если Мария считает нужным умолчать имя, значит и знать ему не обязательно. Конечно, хотелось ворваться в диалог с Магнитогорском и рассказать тому об интрижках сестры, которые они обсуждали ранее, но рано или поздно оно всё равно всплывёт. За несколько лет все обзавелись своими скелетами, что тщательно хранили от посторонних глаз.  Данила не решался, например, заводить разговор с отцом по поводу его выбора. Он знал, что всё закончится тотальным игнорированием и презрением. Кто-кто, а Михаил Юрьевич умел смотреть будто в душу, высасывая всё из собеседника. Серёжа в шутку называл его дементором и не понимал, как Даня вообще может жить рядом с таким человеком. В комнате раздался звук оповещения на телефоне. Это был Московский старший, на него стоял особенный рингтон.  Данила поставил его, чтобы не пропустить ничего важного. Обычно тот писал по работе и если сын долго не отвечал, то Михаил Юрьевич не упускал возможности сделать замечание за отсутствие пунктуальности. 

Отец

16:42

«С днём рождения, Данила. Ты получил мой перевод?»

      — И это всё? — бросив убийственный взгляд из-под очков, произнес Александр. — Мог бы ещё написать: «С праздником, Химки!», а то не дотянул, Миш.  Санкт-Петербург сложил руки на груди. Недовольство Саши можно было вполне понять, тот носился со своим сыном, давая всё самое лучшее Мурино. Казалось, что больше Миши, он любит только Дениса и походы по музеям, и то первое всегда перевешивало на чаше весов. Сколько бы лет не прошло для Романова его ребёнок навсегда останется малышом, что требует постоянного внимания.  Денис не любил такое. В 2019 он почувствовал, что вырвался из клетки и больше не папин сыночек, но всякий раз приезжая в Питер следовал старым правилам:  Дома быть до 23:00. Есть минимум три раза в день и пренебречь завтракам — преступление, ведь это важнейший приём пищи за день. Саша должен знать где он и с кем. Никаких сигарет! Иначе Александр Петрович будет читать лекцию о вреде курения. Пьяным в хлам домой нельзя. Саша не переносит запах перегара и людей что перебарщивают. Отголоски прошлого не отпускают его по сей день.  Романов закрывал гештальт изо всех сил, коря себя за упущенное время, потраченное на тусовки, сомнительные компании и бесконечные наркотики. Сколько бы он не сделал для Дениса — этого было недостаточно. Стиль сына Александр Петрович так же не разделял. Непонятный спортивный костюм, кеды для полной картины не хватало кепки-козырька и сигареты за ухом. Справедливости ради, Романов уступал и не начинал конфликтов, считая виноватым себя. Рос бы Денис в другой век, то ходил как нормальный человек, а не как местный гопник. Оставалась надежда, что ребёнок перебесится и в будущем встанет на тропу исправления. Радовало, что пресловутое «ёпт» перестало фигурировать в речи парня через слово. Маленькая, но победа. 1992 год Маленькая Питерская квартира напоминала какой-то вонючий гадюшник. Запахи сырости, блевоты, краски и чего-то стухшего смешались воедино. Вокруг царил беспорядок: фиолетовая ветровка висела скомканная на стуле, пустые бутылки вставлены криво у батареи, ковер был подогнут и из-под него торчала непонятная верёвка. Полки с книгами заслуживали отдельного внимания. Ранее все стояли в алфавитном порядке, корешок к корешку. Сейчас же часть литературных творения валялась на полу, а остальная косо оставалась на своих местах, покрытые слоями пыли. Обои в каких-то местах были оборваны и даже дорогие картины не спасли, а скорее подчеркивали всю убогость помещения. Диван, на котором спал хозяин, «украшали» пятна всевозможного происхождения, где-то виднелись следы засохшей крови. Никто из случайных гостей даже не смог бы сказать, что в этой грязи живёт столица Российской империи, скорее жилище принадлежит местному наркоману без надежд на будущее, коему осталось жить в лучшем случае пару месяцев. И они были правы. Не будь Шура Думский воплощением, то давно помер внутри желтых питерских стен. — Пап, — маленький Денис прикоснулся к телу, развалившемуся на спальном месте. Мужчина не издавал никаких звук и не отреагировал на зов ребёнка. — Проснись, пап! Денис схватил отца за плечи и сжал маленькими ладонями в попытках разбудить Сашу. Мурино знал, что города не умирают так просто, им чужды болезни, ранения, старость, но был непонятный страх, что страшные шприцы могли погубить даже их. И в этом была своя истина. Страх за близкого окутал ребёнка и тот на мгновение подумал, что остаться совсем один. — Папочка, — проскулил Денис, отбрасывая лежавший рядом шприц в сторону. На глазах начали скапливаться слёзы, что быстро стекали по детским щекам прямо на футболку родителя. На ткани проявлялись небольшие следы влаги. Мурино прижался к Думскому и тихо вслхлипывал. Ничто так не пугало, как потеря отца. Денис видел смерти, но ни один сторчавшийся мужик у их парадной не заставлял испытывать такой паники. Конечно, если папы не станет, дядя Костя заберёт его к себе. На Урале весело, они часто выезжали в лес и стреляли по банкам, а один раз даже Дениса взяли на охоту и тот попал в утку. Всю дорогу до дома Константин хватил малыша, говоря что он настоящий добытчик. Тогда мальчик испытал настоящую гордость за себя и ощущал себя на седьмом небе от счастья, хотя птицу было жалко, но Уралов сказал, что такое в природе нормально. «Сильный ест слабого. Вот будешь слабину показывать, тебя так же как утку пристрелят» Денис понял сразу, что это было сказано не метафорически, судя по грозному выражению лица дяди Кости. Нахмуренные брови и небольшие морщины над ними не сулили ни о чём хорошем. Мурино в тот момент отметил, что Екатеринбург сильнее сжал руль и прибавил скорости. А вдруг папино пристрастие к веществам — это слабость и они его съели. Как они с Константином ту утку. От этих мыслей становилось хуже и мальчик старался отгонять их, но не получалось. Неожиданно тяжелая рука упала на спину прижимая к себе. — Дениска, чего сопли развёл? Поминки по папке решил устроить раньше времени? — хриплый голос тут же привёл мальчика в чувства. Он повернул голову и увидел, как Шура жмурит глаза, а на устах виднеется еле заметная ухмылка. — Пап, ты живой! Я подумал, что ты оставил меня. — Не, от меня так просто не отделаешь, мелочь, — раздался глухой кашель и свободной рукой Думский прикрыл рот. — Чем займемся сегодня? Говорил, вроде, что в парк хотел сходить? — нюни разводить Питер не любил и быстро перевёл тему в попытках отвлечь ребёнка. — Да, мы ходили в Шуваловский парк и там столько белочек. Надо будет купить много орешков и угостить их, а ещё там так красиво, папа, ты бы видел. Я с так хотел с тобой туда пойти всё это время! — Мурино тараторил без остановки, но внимание Шуры привлекло, что его сын говорил «мы». Денис рос домашним мальчиком, да мог со шпаной местной побегать, но дальше центрального района они не обитали. Шуваловский парк находился достаточно далеко, родители скорее всего заметили бы пропажу детей и надавали пиздюлей за такую выходку. Один Мурино бродить не любил и без компании так далеко не пошёл. Оставался один вариант, но Костя отчитывался за каждый шаг и про Шувалку ни разу не обмолвился. С кем это они тогда ходили? — Мы? — прерывая словесный поток. — Ну, да, пап. Дядя Миша приезжал из Москвы. Он выцепил меня во дворе и позвал проехаться на новой машине. Представляешь у него Альпина! Видел бы ты, как мальчики во дворе смотрели на нас, когда я в неё садился. Миша сказал, что таких в Москве единицы, думаю точно в Питере ни у кого нет. А потом мы остановились у парка и мы там кормили белочек, они подбегали и ели прямо с рук, веришь? Я сначала даже испугался, когда одна из них подбежала ко мне, но дядя Миша сказал, что они просто запасаются сейчас на зиму и не тронут меня и вправду, даже не укусили, — мальчик улыбался во все зубы, вспоминая прошлые выходные. — Я подумал, что ты запрещаешь общаться с незнакомыми. Михаил Юрьевич же не чужой, да? Он говорил, что вы давно дружите, — с каждым словом Денис говорил всё тише под гнётом отцовских глаз, что выражали недовольство. Шура заметил, как сын отодвинулся от него, виновато глядя на диван и ковыряя очередную дырку. Денис понял, что сболтнул лишнего, ведь даже Михаил Юрьевич просил оставить в тайне их поездку, а мальчик не сдержал обещание, подвёл Москву и разозлил папу. Думский приподнялся на локтях и ощутил резкую боль в спине, что заставила упасть обратно на постель. Отчитывать сына желания не было, тот не знал много: он не видел голода, не знал Московского с красными глазами и не испытывал и доли тех унижений, что выпали на долю Санкт-Петербурга. Детская глупость сыграла на руку Мише и тот воспользовался самым дорогим, что есть у северной столицы — Мурино. Если бы не расстояние, то Шура тут же сорвался и разнёс к чертям квартиру белобрысого утырка, не забыв прострелить колени для профилактики. — Не смей больше к нему и на сантиметр приближаться, — сказал Думский, привлекая внимание Дениса. — Дядя Миша очень плохой человек. Худший из всех кого я знаю. — Прости, пап, — детский голос дрожал. Денис боялся, что папа отругает его и вместо похода в парк пойдёт по своим делам, решив наказать таким способом нерадивого сына. — Я никогда не подойду к нему больше. — Ловлю на слове, Мура, — Думский подмигнул Денису, что стыдливо поднял глаза. — Расслабься уже, сегодня в Питере солнечно можно сгонять в твой парк. Улыбку натянул и пошёл в порядок себя приводить.       — Я и так согласился на эту авантюру, Саш, не начинай, — отмахнулся Московский, держа в руках телефон в ожидании ответа. — Чем он может быть занят? Сложно ответить?  — Данила занят скорее всего отчетами, что ты на него повесил до конца года. Михаил ничего не смог сказать, гипнотизируя переписку с сыном. Благоверный просто так не отстанет это столица прекрасно понимал, если Саша залез в их семью, то пока не наведет порядок не отстанет. В этом весь Романов. У самого чистенько везде, не придраться: порядок в доме, во время готовые отчеты, Мурино одет пускай и в олимпийку, но с иголки и опрятный. Порой эта маниакальная тяга к идеальности даже пугала, но оглядываясь назад и вспоминая девяностые, Миша мог только радоваться, что Питер окончально не погряз в той грязи. 

Данила

16:45

«Спасибо. Да, получил»

      — Последние два года он даже не поздравлял меня с праздниками, — делая скриншот переписки, пробормотал себе под нос Даня. — Надо Серёже отправить, вот он тоже охереет.  Парень вышел из переписки с отцом и открыл контакт «Серёженька». Ванильно, но им нравилось. Насмотревшись подростковых сериалов, как-то Московский в шутку сказал, что будет спамить Магнитогорск сердцечками, а не только в День Святого Валентина и во все обещал завалить открытками. Шутка переросла в единственный контакт, помеченный эмодзи и подписанным в уменьшительно-ласкательной форме . Из-за подавленных в ранние годы эмоций, даже такой пускай и простой жест вызывал бурю эмоций. Казалось, что это странно и выглядит глупо, по этой причине Данила закрывал Телеграмм всякий раз, проходя мимо знакомых, боясь, что те засмеют его. Данила переслал сообщение от отца и улыбнулся. От любого упоминания Татищева парень чувствовал себя школьником, что впервые влюбился, отчасти так и было. Никто ещё не вызывал такую бурю эмоций в сердце Московского. — Это твой парень? — поинтересовалась Балашиха, не скрывая хитрой улыбки. Девушка на самом деле была рада, что у брата есть рядом кто-то и он не один.  — Можно и так сказать, — не слишком уверено ответил брат. — Эй, ты чего так смотришь? Маш, отвали! 

Отец 

16:50

«Отлично. Знаешь, мне было бы приятно увидеть тебя сегодня. Я купил билет в Санкт-Петербург. На носу ещё Новый год и я думаю, что нам стоит отметить его вместе, если ты, конечно, не против. Рейс в 20:15. Я встречу тебя в Пулково. Буду ждать твоего скорейшего ответа.»

      — Данила в жизни не поверит, что я могу такое ему написать. Саш, вполне в твоём стиле, — Миша уже успел пожалеть, что вязался в эту авантюру. Мог же сам отправить сообщение, но нет, попросил совета у Романова.  — До моего стиля тебе ещё расти и расти, а так вполне неплохо — сухо и по делу. Ты даже мне ничего в прошлом году не написал, а отправил какую-то ужасную картинку. — Нормальная картинка, — щелкая пальцами Миша пытался вспомнить слово, что вертелось на языке. — Мем называется, во! Молодежь друг другу кидает. Я решил тебя развеселить, заря моя северная. — Ты отправил меня замученного котенка в новогодней шапке с надписью «хэпи нью э!». Меня порой пугают твои попытки молодиться. Тебе же не обязательно заниматься такой ерундой, Миш, — Саша снимает очки и потирает средним пальцем переносицу, что вспотела из-за силиконовых держателей.  Александра поражало, то как Михаил пытался ловить на лету все тенденции общества, но найти общий язык с сыном, что живет в самый рассвет этого и как никто другой, способен прочувствовать дух современной Москвы.  Данила — золотая молодежь. Так думали, если не все, то точно большая часть городов. Обсуждая с Екатеринбургом на досуге младшего Московского, Романов от Кости узнал, что тот часто шатается по барам и как-то через чур активно общается с Магнитогорском. Что могло быть общего у Дани с Сергеем в голову не приходило. Насколько Александр помнил, то долгое время молодые люди мягко говоря друг друга не переваривали и вступали активно в конфликт, где Московский не упускал момента напомнить оппоненту чей он сын.  — Я просто иду в ногу со временем, а не жалуюсь на больную поясницу каждый вечер. — У меня поясница болит, потому что кое-кто не в состоянии выделить средства на реконструкцию. Где это видано, чтобы в Санкт-Петербурге накрывали исторические здания каким-то полотном? Это позор! Мне стыдно перед гостями и жителями города за то, что с моих домов песок сыпется им на головы.  — Саш, твоим домам по-хорошему нужен не капитальный ремонт, а уйти на покой. — Respecte le passé, crée le futur! — Александр явно оскорбился, поджимая губы. — Не всем дано строить стеклянные уродства. В них жить невозможно, это же насилие над чувством прекрасного. Увидел в конце девяностых у Нью-Йорка и как это у Михаила Юрьевича нет такой же игрушки? Надо застеклять весь город! Не успею оглянуться, как ты до Кремля дотянешь ручонки, — Саша сложил руки на груди, ставя точку в этой теме. Миша улыбался, только Романов мог позволить себе такую непозволительную роскошь — критиковать столицу.  Саше позволялось всегда больше, чем другим, как бы Михаил этому не противился, но даже в восемнадцатом веке у мальчишки были привилегии от наставника. На первый взгляд казалось, что Московский, напротив, давил на ученика своим авторитетом и всячески подмечал недостатки новоиспеченной столицы. На самом же деле, зная не понаслышке какую ответственность несёт за собой этот статус, он хотел лишь подготовить Петровское создание. Миша видел насколько пылким было юное сердце Александра, желая нюхнуть пороху, получить бесценный опыт и доказать всем, что он достоин: от Архангельска до Москвы. Только Михаил Юрьевич больше всего надеялся на то, что Санкт-Петербург никогда не столкнется с тем ужасом, что до сих пор заставляют подрываться Мишу в холодном поту по ночам.  — Зря, ты это всё затеял, Сашенька, не поедет он. Гордый, — хмыкнул Михаил, листая переписку с сыном, не обращая внимания на сообщения.  — Digne fils de son père! — Саша самодовольно улыбнулся под недовольный взгляд Московского. — Из всех твоих детей именно Даня больше всего похож на тебя. Увы, не застал твой рассвет, Мишенька, но исходя из слов Смоленска могу сделать выводы, что от осинки не родятся апельсинки. Возможно, стоит присмотреться к мальчику и дать, то что он так желает — внимание отца. Через не хочу, Михаил Юрьевич.  — Александр Петрович, в сутках, всего 24 часа. Я кручусь, как белка в колесе. Иногда я впускаю Данилу в свой квартиру, мы пересекаемся там, на собрании московской области я выслушиваю его отчеты и в целом не вижу, что я делаю недостаточно. Всем хватает моего внимания, но только Дане нужно больше, ему постоянно недостаточно.  Романов без лишних слов забрал телефон из рук любовника. Миша действительно доверял Саше, наверное, даже больше чем самому себе. Если кто-то из других городов бросили хотя бы взгляд на его устройство, то Московский тут же вспылил. Слишком личное. И дело, на удивление, было во все не в важных документах, банковских приложениях или телефоных номерах всех важных шишек. Дело в галереи, что была заполнена фотографиями любимого. Неделями можно было пересматривать каждый запечатленный момент из их непростой семейной жизни. Миша с таким удовольствием ловил моменты рядом с Сашей, но сонный Романов заставлял в холодной Москве биться сердце чаще. Чужой человек, непосвященный во все тонкости, мог бы посчитать это бредом и не отличил пятничный снимок от субботнего, но не Московский.  В прошлую их встречу у Александра было белоснежное постельное белье, на котором утром остались следы их ужина. По этому вечером субботы Александр строго настрого запретил есть в постели. Внутренний эстет отказывался спать на крошках, приговаривая какой Миша свинтус, когда заправлял новую простынь. Пижама пускай на фото одинаковая, но только столица знал, что аромат кондиционера слегка выветрился и ночью, прижимая к груди самое дорогое, отчетливо выделялся запах шампуня.  — Билеты ему переслал, Миш, — убирая в сторону телефон, зевая сказал Романов. Он осторожно повернулся, забрасывая ногу на Михаила и обвивая руками туловище. Вся напускная сдержанность слетала, когда рядом появлялся Миша. — Ayant risqué une fois – on peut rester heureux toute la vie. Вам нужно встретиться, надеюсь, что Данила хорошо воспримет твоё предложение.        — Папа зовёт в Петербург, — не веря своим глазам, сказал Даня. — Маш, смотри!  Дрожащими руками, молодой человек, протянул телефон сестре, что с любопытством принялась читать переписку. Вправду на их отца это было совершенно не похоже. Он жил по расписанию, что составлял на годы вперёд, а здесь предлагает Дане сорваться к нему в другой город.  Девушка перечитала ещё раз диалог и развернула приложенный к тексту файл с билетом, где чёрным по белому было написано «Moscow Sherem/SVO St.Petersburg/LED» — Не думаешь, что это дело рук Александра Петровича? — предположила сестра.  — Знаю, — коротко бросил Данила, вырывая из рук телефон. Парень абсолютно не скрывал своей улыбки. — Какая уже разница, а? Будет этот там рядом крутиться, пускай. Я впервые за долгое время отмечу день рождения с отцом. Подорвавшись с кровати, Московский принялся вытаскивать из шкафа здоровый чемодан. Эмоции переполняли и пальцы совершенно не слушались, по этой причине Даня даже уронил сумку, колесиком себе не большой палец. Он тихо произнёс «блять», но продолжил носиться по комнате, думая над тем, что возьмёт в дорогу. Хотелось выглядеть хорошо, потому что Данила сразу прикинул — Романов поведёт их в театр, а перед папой упасть лицом в грязь нельзя. Нужно найти старую рубашку и брюки. Куда-то он их закинул, а вот куда именно припомнить парень не мог.  — Данечка, — сестра осторожно кладёт руку на плечо брата, пока тот копошится в комоде. — Прекрати. Ты слишком много уделяешь ему внимания. Будь самим собой рядом с ним. Он твой отец, тем более в нерабочее время, не нужно так нервничать.  — О чём ты? Я просто хочу, чтобы вечер прошёл спокойно, ну, знаешь без нравоучений со стороны его дружка и косых взглядов, — Данила остановился, но к Марии не повернулся, держа в руках заветную рубашку, что удалось отрыть под слоем брендовых футболок. — Сама-то давно перестала зависеть от мнения папы? Я уверен, что он не знает о твоих сибирских интрижках. Боишься?  — Боюсь, — кивает Балашиха. — только не осуждения, а безразличия. Наши отношения давно пересекли черту «исключительно рабочие вопросы» и Михаил Юрьевич не тот человек, которому я доверю что-то близкое для сердца. Он стал чужим для меня после сороковых. Ни друг, ни отец, а начальник. Впервые за долгое время с кем-то мне хорошо. У тебя есть тот мальчик, что рядом и дари ему ту любовь, что с тобой не разделили. Зачем бежать за уходящим поездом?  — Маш, я без тебя разберусь, — огрызнулся парень и нервно дёрнул плечом.  Он пытался в голове считать до десяти, как учили на всяких форумах. Только это совершенно не помогало и казалось, что ещё одно слово и Химки точно сорвётся вновь на сестру, перечёркивая теплые чувства воссоединения. Дане плевать. К папе пробежит как миленький, будь щенком, то ещё хвостиком перед ним завилял. Любую команду выполнит, чтобы быть хорошим мальчиком.  — Плевал я на твоё мнение. Лучше бы поддержала, мне это важно слышать от него, — Московский поднялся, кидая на рядом стоящую тумбочку рубашку, чтобы погладить её перед отъездом. — Твоё дело, Данечка. Только будь аккуратнее, — Маша осторожно взяла брата за руки. — Я по-прежнему люблю тебя и пекусь о тебе, пускай я не рядом и ты сильно вырос, но для меня ты навсегда останешься маленьким Данилой.