White R

Разговор вслух наедине с собой производит впечатление диалога с Богом, которого мы носим в себе.

***

      Он приходит из темноты, оттуда, куда я не решился бы сунуться, из болота, которое засосало бы меня с головой. — Уходи. Это не твое место.       Что-то греет меня. Внутренний огонь или черт знает какая хрень, засевшая в груди осколком снаряда. Оно живое — шевелится. И каждое его движение — новый ожог, сердце спекается в кусок угля. — Да. Не мое. Но ты долго спал.       Тьма подбирается ближе, лижет ноги. Тьма ползет из дыры, которую мне не заткнуть никогда. — Надо же. Пёс, а научился говорить. — Что тебе нужно?       Ненависть. Он хотел бы сожрать меня живьем. Ему плевать, кого жрать. И в этом я его понимаю. — Убить всех, кто отнял все.       Он — как старая фотография. Когда смотришь и не узнаешь времени, сколько лет прошло, и места, где это было — просто знаешь: «это тоже я». — У тебя нет плана, нет даже синхронизации. Ты паршиво убиваешь.       Он знает мои мысли. А я — Его. Мы родились из одного корня. — Ты — ошибка. Ты никогда не будешь сильнее.       Правда. Он — лучшая версия меня. Я чувствую спиной угол, в который загнан. И раскаленная заноза в сердце — единственный крючок, не дающий утонуть во тьме. Я пришпилен как бабочка, корчусь и пока еще живу. — Эта война с самим собой. Тебе не надоело? — Тянет поговорить? Самые глупые люди, которых я видел, были без ума от звука собственного голоса. — Тебе нужна месть. Ты пускаешь слюни, тебя трясет от желания вцепиться им в горло. Смотри моими глазами. Мы можем разорвать друг друга в клочья, или я прикончу выблядков, посмевших на нас наехать. Разве так не лучше?       Это сделка. Когда бой проигран, остаётся договариваться. — Разве пёс может убить человека?       Мы лицом к лицу. В Нем нет ничего из привычного вида в зеркале. И лишь в одном сходство — мы оба давно отказались быть людьми. — Говоришь, справишься лучше меня. С чего бы? Что ты готов отдать ради этого?       Он видит цель. Ему все равно, чем придется жертвовать. Таким был Сова. И таким никогда не сможет стать Факел. А Он был бы превосходным гладиатором. Он научил меня, что самый близкий друг, единственный, кому доверяешь, может легко засадить тебе пулю в лоб, если не оправдать его ожиданий.       Раскалённый гвоздь жжется ровно посередине груди. Боль как пощёчина. Не спать. Не паниковать. Не терять себя. — Всё, что я мог последние десять лет — убивать по приказу. И мне было плевать. Ни один сраный бой по свистку «пиджаков» не стоил лишних усилий. Или лишнего риска. Впервые в жизни я собираюсь защитить что-то. — Алекс?       Тьма оседает, растворяется. Я «включаюсь». Тело становится тяжёлым. Во рту гадостный привкус. Заспанный Йен нависает сверху, приподнявшись на локте. Вторую руку он закидывает на меня. Пылающий жар уходит вместе со сном, превращаясь в обычное тепло чужой кожи там, где рука Йена лежит на моей груди, будто прикрывая сердце. — Ты бормотал во сне. И метался. — Я в норме.        Йен не верит. На его месте я бы не верил ни единому моему слову. — Ерунда мерзкая приснилась. Не трясись. Честно.       «Попробуй» — говорит Он. Я читаю уже на грани, беззвучно, по губам. — Расслабься, Йен. Все будет хорошо.